Если бы она знала

Он не помнит дней, когда не любил её. Михримах называли повелительницей Солнца и Луны, но для Рустема она была повелительницей его сердца. Ему было неважно, какими средствами и жертвами, но его мечта должна осуществиться. На самом деле мужчина не желал ни богатств, ни титулов, ни высокого положения, ни милости султана. Лишь Аллаху было известно, что Рустем хотел лишь одного—быть достойным своей луноликой мечты. Он рискнул всем и обвёл вокруг пальца судьбу. Кто он такой, чтобы претендовать на руку единственной жемчужины падишаха? Но Рустем верил, верил, когда слышал шелест шелкового шлейфа, когда видел прекрасный лик и внимал нежному голосу. Он верил, что однажды Михримах будет рядом с ним и, быть может, однажды полюбит его. И вот этот день настал, тот самый день, когда все завистники и недруги разом прикусили злые языки. Его сердце полыхало, после стольких лет какие-то жалкие минуты казались вечностью. Идя по темному пустому коридору теперь уже своего дворца, мужчина подошёл к двери, за которой ждала его мечта. Стоило Рустему взглянуть на неё, как он пропал, он понял, что готов на всё ради этой девочки. Она была так невинна и столь прекрасна в своём белом платье, украшенном золотыми нитями. Лицо дочери султана по обыкновению скрывала прозрачная ткань, но вскоре та бесшумно упала на пол. Казалось, Михримах, словно натянутая тетива, что выстрелит при любом прикосновении, но Рустем видел её насквозь, и для него она была хрустальной вазой, тронь её, и она рассыпется. Он опустился перед ней на колени, не отрывая глаз от бледного лица. Девушка отшатнулась от него, она не понимала, как должна себя вести, точнее, не знала, что делать с истинными чувствами, которые переполняли её на самом деле. —Госпожа,—прошептал Рустем, с нежностью глядя на свою возлюбленную.—Моя жизнь теперь принадлежит вам. В его руке блеснула стекляшка с ядом, но на лице девушки не шевельнулся ни один мускул. — Только скажите, и я покончу с собой. — он не лгал, а потому в одно движение поднёс сосуд к губам, уже собираясь влить в себя жидкую смерть, но чужие руки, на которых ещё остались следы после ночи хны, его остановили. Для Рустема это означало главное—ей не всё равно. Из его груди вырвался вздох, он готов был умереть, а теперь словно воскрес, прижимаясь к ледяной руке дочери султана. Мужчина вдыхал её запах и закрывал глаза, пытаясь вспомнить, сколько раз мечтал о ней. Девушка не шелохнулась, но краем глаза паша увидел, как едва заметно дрожит подол её платья. Михримах держалась из последних сил, в горле стоял ком, она чувствовала себя трофеем, который передали паше в виде выкупа безопасности шехзаде. Ей хотелось верить, что со временем она привыкнет к такой участи и её душа перестанет страдать. Её желания не имеют значения, есть только династия и долг перед ней. Что же ей делать теперь? Как унять дрожь, как сохранить достоинство? Пока принцесса об этом думала, Рустем, словно гора, вырос перед ней, бросая тень на её прекрасное лицо. Он был уже зрелым мужчиной, а она так и осталась маленькой девочкой. Он коснулся кончиками пальцев её щеки, и по спине Михримах побежали мурашки, волнение всё сильнее охватывало её, и это не скрылось от глаз паши. — Госпожа моя, — смакуя, прошептал Рустем. — Прошу, взгляните на меня. Луноликая увидела, как мерцают в глазах Рустема крошечные языки свеч, его тёмные очи пожирали её, обволакивали и словно затягивали в страшную пучину. Обычно эти глаза коварны, они источают злобу, пока из уст льются лживые речи. Вся империя знает, что Великий визирь всегда себе на уме и доверять ему опасно. Но сейчас Михримах видела нечто совсем другое, ещё никогда Рустем не смотрел на неё так, как сейчас. Она не замечала той любви, того восхищения и трепета, с которым он смотрел на неё. Даже теми короткими взглядами паша желал подарить ей частичку себя, он бы просто не осмелился на большее, ведь за такое можно лишиться головы. Именно поэтому Михримах видела мужчину таким впервые, теперь ничто не могло ему помешать, теперь он не боялся ни палачей, ни чужих взоров, ни сплетен за их спинами. — Вы боитесь меня, напрасно. Даже если бы я захотел, я бы не смог навредить вам. — с этими словами паша приблизился к девушке и, слегка наклонившись, коснулся губами её щеки. Михримах замерла, ещё ни один мужчина, кроме членов её семьи, не целовал её, и ей всегда было любопытно, какого это. Рустем коснулся уголка её губ, и девушка схватилась за грубый край его кафтана, она не отталкивала его, но и не притягивала ближе, так её волнение могло найти хоть какой-то выход. Визирь обхватил её личико руками и, поймав судорожный вздох, нежно, но настойчиво поцеловал её. И Михримах задохнулась в этом поцелуе, её мягкие губы податливо разомкнулись навстречу, но она едва ли могла ответить паше. Это продлилось недолго, Рустем знал, что если не оторвётся от неё, если не проявит терпение, то сломает. Вопреки желанию и сладкой истоме, разливающейся по его телу, нужно было действовать мудрее. Девушка уже была не той, что раньше, дыхание сбилось, а на щеках появился румянец. Она робко взглянула на мужчину, но тут же опустила глаза, пытаясь прийти в чувства. Рустем мягко усмехнулся и, зайдя принцессе за спину, убрал волосы с её шеи и горячо зашептал на ухо: — Если бы вы знали, как часто я мечтал о том, что вы станете моей. — с этими словами он провел рукой от её подбородка к щеке, поглаживая огрубевшей подушкой пальца нежные губы, а затем начал осыпать поцелуями её шею и плечи. Если бы она знала... Для Михримах-султан Рустем был не более, чем приближенным повелителя. Она и представить не могла, какие демоны живут на цепи в его душе, что вот-вот готовы вырваться наружу. Она не могла знать о том, как паша сгорал от ревности и бессилия, видя откровенный интерес к прославленному Бали-бею. Он сходил с ума, наблюдая, как его луноликая может достаться кому-то другому. А теперь она лежит перед ним, и её юное отзывчивое тело плавится под его ласками. Мужчина не мог налюбоваться её красотой, не мог насытиться близостью с ней, тихо шепча о своей любви. И иногда с губ Михримах срывались едва сдерживаемые стоны. "Рустем" — едва слышно произносила девушка, отчаянно цепляясь за сильные плечи. Собственное имя отдавалось в нутре сладкой судорогой, но, несмотря на страсть, охватившую его, паша оставался нежен, он не позволял себе ни на минуту проявить твёрдость, даже когда Михримах от боли пыталась оттолкнуть его. Рустем знал, что теперь никогда не оставит её, даже если принцесса никогда не сможет по-настоящему ответить ему взаимностью. Дочь султана тоже это знала, вряд ли кто-то смог полюбить бы её так же, как Великий визирь. Его искренность, его бескорыстная любовь сдвинули с места льды, сковавшие её сердце, потому что Рустем не помнил себя иным, не покоренным Михримах-султан.