Прямиком из восьмидесятого

Солнце утягивало за горизонт, лес постепенно погружался во тьму. Хлопов бежал, бежал быстро — цеплялся за ветки, спотыкался о витиеватые мощные корни. Страх поднимался по телу, собираясь в комок, подступал к горлу, пульсацией отдавался в висках. Преследователь не отставал, дышал в спину, поднимая волоски на затылке. Он успеет? Автобус приедет вовремя? Ответы предстояло получить опытным путем — выбежал под свет фонаря, выдохнул. Опаздывает. Тяжелая когтистая лапа опустилась на плечо, лицом разворачивая к ночному кошмару. Смотрит, глаза красные, у Левы таких не было никогда, он такие только у Серпа видел да у Валерки пару раз. Лева — дурная кровь, он оборвет оберег, сможет спастись. Сможет ли? Выиграть себе время — точно сможет, до штаба успеет добежать. Точно успеет. В голове мысль одна: «Вот бы сейчас быть пиявцем, но с чистым разумом». На мертвом теле все заживало почти мгновенно, тут рваная рана в животе не помеха, но сейчас Лева вовсе не вампир, а обычный человек — и кровь просто так не остановится, и разум от ее потери мутится. Живое тело растекается по кожаной обивке автобусного кресла, и сам Лева плывет. Не доедет — подведет, а он другом быть хотел. Как в первый раз на теплоходе увидел Лагунова, так и не отпустило его. Так сильно ему хотелось коснуться чужой холодной ладони, пусть не после футбольного матча, но после поимки древнего стратилата. До укрытия недалеко, рукой подать, вот только ноги не слушаются. Боль сильная, жгучая, но давняя мечта, прямиком из восьмидесятого, сильнее, и Лева идет, ползет почти, лишь бы успеть. К горлу уже не страх подкатывает, а металлический привкус, и хочется харкаться кровью. Нутро это чувство помнит, оно плотно засело на периферии сознания, поэтому сдержаться легче. Дверь закрыта, чтобы достучаться нужно прилагать нечеловеческие усилия, но в Леве и человеческих не осталось — он, в надежде, что услышали, по стеночке стекает на землю. Старые петли скрипят, в мыслях Хлопов ликует: «Сейчас Валентин Сергеевич заметит, затащит внутрь, и Валера будет рядом». Из служебного фургона Корзухина ни мольбы о спасении, ни угасающий стук сердца не слышны.

***

Игорь ведет машину умело, плавно, да и дороги к приезду Плоткина отремонтировали, но Валеру все равно потряхивает. Беспокойство крутится где-то в районе желудка, и ощущение такое, будто кишки завязали в тугой узел. В попытках отвлечься он поглядывает в окно, сосредотачивается на случайных прикосновениях Риты и шрамах Носатова: «Интересно, было очень больно? Как он вообще умудрился от них удрать?» Валера думает много, но вслух вырывается единственно важное: — А где Лева? — К телеграфу пошел, родителям звонить. — Носатов смотрит исподлобья, произнося заученную фразу. От недоверия узел затягивается крепче, и отвлечь себя уже не получается. Сладковатый запах проникает в ноздри, будит зверя. Перед глазами Лева. Лева маленький — футболист, капитан, примерный пионер — ластится к хозяйской руке и заговорщически улыбается, приглашая в коллектив. Лева повзрослевший — охотник на вампиров, подмастерье лагерного доктора — ластится уже к Валере, тычет носом в шею и тяжело дышит, благодаря отца Глеба за вакцину против дурной крови. Этот Лева, из восемьдесят третьего, тоже предлагает дружить, тянет руки и смотрит щенячьими глазами прямо в душу. Валера под этим взглядом плавится и тоже отца Глеба благодарит. На подъезде к штабу он запускает руку в карман и крутит деревянную фигурку липкими пальцами. Ему сейчас все кажется липким: собственная кожа, взгляды друзей и ночной воздух Куйбышева. Выходя из фургона, он чувствует — душно, он видит — Носатов убегает к открытым дверям хлипкой пристройки, и страшно становится еще до криков. Ему не нужно видеть смерть, он ее чует — глаза наливаются кровью, проступают вены. Хлопова он тоже чует, это помогает сохранить человечность. Колени предательски дрожат, и узел, завязавшийся по пути, поднимается выше, когда Лагунов вглядывается в глухую пустоту, на месте которой, пару дней назад, наблюдал пронзительную нежность. Опуская глаза, Валера хочет скулить и безуспешно греет своим дыханием чужую холодную ладонь. Детские мечты, прямиком из восьмидесятого, сбываются.