Да, я жажду
Хосок до тела своего любимого мужчины - был очень жаден. До каждой его родинки, до каждого шрама на выбеленной коже и до каждой его выступающей косточки. Будь его воля, давно бы поставил на нем свои метки на самых видных местах, но эти чёртовы запреты компании... лишь больше разжигали в нем огонь желания. Вот и сейчас, когда он смотрит короткий эфир Юнги, где тот оголяет своё плечо, являя миру долгожданное тату - в горле пересыхает, а член дёргается в штанах. Он так долго не видел его и так долго не касался нежной кожи своими длинными пальцами, очерчивая каждый изгиб, вызывая стаю мурашек, что это, буквально, пробуждает в нем дикое желание срочно это исправить. Что он и делает, когда на телефон приходит уведомление об одобрении его небольшого отпуска из армии.Сохраняю свою страсть
Хосок открывает дверь их квартиры и, слыша, как из комнаты звукозаписи доносится до боли знакомый голос с явной хрипотцой из-за сорванного горла, улыбается, скидывая с плеч тяжёлый армейский рюкзак, бросает куда-то на пол, тихо, словно та кошка, пробираясь в студию, чтобы в следующую минуту ухватить своего кота за талию, зарывшись носом в тёмные волосы, вдыхая аромат цитрусов. Юнги на эти действия лишь вздрагивает и, ощущая тяжёлые руки на талии, кладет голову тому на плечо, широко улыбаясь. — Ещё раз так сделаешь и останешься без своего члена, Хо. Что ты здесь делаешь? — А ты что, не рад меня видеть, кот? Я вот очень рад тебя видеть, — шепчет в самое ухо, упираясь своим возбуждением в подтянутые ягодицы Юнги, вызывая у того тяжёлый вздох и лёгкую дрожь. — Я уже почувствовал твою радость, Соки, и готовность к сотрудничеству. Но... Сегодня моя очередь, детка, — он ловко выворачивается из объятий Хосока и толкает к стене, впиваясь жадным и страстным поцелуем в уста солдата, нагло затевая игру с его языком, посасывая нижнюю губу, чтобы потом оторваться с мокрым чмоком и спуститься к тонкой, слегка солоноватой от пота шее. Чон же на эти действия довольно улыбается и, чувствуя упирающийся член своего кота, прижимает к себе того ближе, потираясь пахом, вызывая у Юнги стон.Мне все ещё мало
Мин, отрывается от тонкой шеи, на которой расцветают багровые пятна и, окинув взглядом возлюбленного, довольно улыбается, глядя на свое творчество. Он замечает потемневшие глаза Джей-Хоупа и сам готов уже бросить свою затею, видя того в этой военной форме, от которой сходит с ума. Но не успевает ничего сделать, когда его подхватывают под ягодицы, унося в сторону спальни, а Юнги откровенно ведёт от таких действий. От вида Хосока в военной форме и его накаченных рук. От этой его доминантной натуры и прожигающего насквозь холодного взгляда. Его просто ведёт от самого Чон Хосока. — Тебе идёт эта форма. Не хочу, чтобы ты снимал ее, пока твой член будет внутри меня. Чон смеётся и укладывает парня на холодную постель, нависая сверху, заглядывая в такие родные глаза, чей взгляд уже плывёт. На дне которых плещется обожание и абсолютная любовь. В отражении которых он видит самого себя и то возбуждение, что застилает собой сознание. И ему мало. Чертовски мало. Всегда будет мало этого человека. Этого тела, что так отзывчиво отвечает на каждую ласку. Этих стонов и криков, что издают эти потрясающе соблазнительные губы со вкусом ментола. Хосок пропускает сквозь длинные пальцы темные волосы, перемещаясь на лицо, очерчивая губы и оставляя на носике лёгкий, невесомый поцелуй, спускаясь к горлу, задевая кадык, чтобы затем примкнуть к нему мокрым поцелуем, втягивая белоснежную кожу, оставляя багровый след и вырывая стон. А Мина это лишь раздражает, потому что он возбужден. Потому что его мужчина все ещё в этой своей военной форме и до сих пор не оголил ни участка своей загорелой кожи. Потому что ему до боли хочется коснуться его и почувствовать в себе. Потому что сегодня не хочет быть блядской принцессой, с которой нежно и, до трепета в душе, аккуратно. Ему хочется грубо. Чтобы до дрожи в коленях. Чтобы до сорванного горла и закатывающих глаз. Чтобы до сумасшествия. — Долго будешь яйца мять, Хо? Я тебе не блядская принцесса, — и в доказательство своих слов Шуга резко хватает Хоби за член, что болезненно упирается в ткань пиксельных армейских штанов, принося дискомфорт. А тот рычит и лишь больше заводится. Ему сносит крышу. Ему до боли в яйцах хочется взять этого кота и чтобы целую ночь упиваться его криками и стонами, заполняя собой, а наутро готовить теплую воду с лимоном и медом, ругая за небрежное отношение к здоровью. — О, кто это? Неужто сама токсичная сучка, Мин Юнги? Не блядская принцесса, говоришь? Что ж... — не медля и не проронив больше ни слова, Хосок разрывает на любимом явно ему большую футболку, под которой его призывно ждут торчащие розоватые бусинки, которые он незамедлительно зацепляет зубами, играясь и чуть царапая. Руками оглаживает такие соблазнительные бока и больно впивается пальцами в бедра, продолжая терзать соски, прокладывая грубые следы и дорожки до самого пупка. Прикусив чувствительное место внизу живота, довольно, как тот кот, что наелся сметаны, облизывается, видя следы полумесяцы от зубов, жадно и голодно посматривая на поплывшего и разнеженного Мина, который явно начинает терять связь с реальностью. — Блять! — срывается с губ Юнги, когда зубы Хосока смыкаются внизу живота, абсолютно точно оставляя следы. Член болезненно дёргается в домашних штанах, а Шуга ощущает, как боксеры начинают неприятно липнуть. Ему бы протянуть руку к изнывающему органу, да все что он сейчас может, это сжимать в руках простынь, прогибаясь в спине и думая о том, чтобы не кончить от одних лишь их дурацких игр. Хосок, будто угадывая мысли своего парня, безо всякой нежности стаскивает с него домашние серые штаны вместе с бельём, обдавая его член холодным воздухом, жадно рассматривая розовую головку, что уже давно блестит. Чон снова припадает губами к небольшому, но такому до одури любимому животику, всасывая нежную кожу, спускаясь все ниже и ниже, пока уста не касаются аккуратного члена, а язык не слизывает предэякулят, словно пробуя его на вкус. Снова. Мужчина неторопливо обводит языком головку; каждую венку и каждый сантиметр кожи, прежде чем услышать довольный стон и взять член в рот настолько глубоко, насколько это возможно. Юнги судорожно втягивает воздух, запрокидывая голову назад, выпуская из рук вдруг горячую ткань, чтобы тотчас запустить пальцы в слегка отросшие волосы, сжимая их в руках. Ему хочется поддаться бедрами и вогнать член по самое основание, но ощущая, что сам находится практически на грани, отрывает Хосока от его занятия, вынуждая выпустить из своего рта с громким хлюпом свой член, тяжело дыша. И Шуге хватает одного лишь этого вида Хоби, что до сих пор находится между его ног с тонкой ниточкой слюны, чтобы взорваться и кончить, пачкая своей спермой форму и лицо солдата. И ему нисколько не жаль. Ему настолько хорошо от этого вида, что пальцы на ногах поджимаются. Этот парень, которого, кажется, желают все женщины мира, да и мужчины тоже, стоит перед ним на коленях, и это его сперма оставила белесый след на пиксельной ткани, которую так обожает на этом теле созерцать Мин, и эта картина пробуждает в нем никогда неугасаемое чувство собственности. — Блять, кот, обязательно было пачкать форму? Или ты так сильно хотел оставить свой след? — А нахуя ты такой горячий в этой форме? Я не виноват, что у меня крыша едет от тебя, Чон Хосок. И этого достаточно, чтобы Хосок жадно набросился на Мина со своим поцелуем, обмениваясь с ним его собственным вкусом, играя с его языком, будто завлекая в опасный танец, буквально вылизывая его изнутри, кусая опухшие губы до железного вкуса на кончике языка, помечая будто свою собственность. А Шуга стонет в его уста, борясь с ним за первенство, и ведь знает, что никто из них так просто не сдастся, продолжая их пытки. Но Чону это быстро надоедает, и он, меняя их местами, вынуждая Юнги буквально оседлать свои колени, обхватывает тяжёлыми и чуть грубоватыми ладонями подтянутый зад, слегка сжимая, и мнёт ягодицы в руках, разводя в разные стороны. Он отнимает одну ладонь, ухмыляется и подносит ее ко рту Юнги, холодно и грубо приказывая. — Оближи их, кот. Хорошо оближи, чтобы по ним стекала слюна. И Мин, абсолютно ничего не стыдясь, улетая куда-то за пределы трезвого разума от такого Хосока, высовывает юркий язык и облизывает сразу два пальца, позволяя слюне греховно и грязно стекать по подбородку, капая на вздымающиеся грудь; он протяжно стонет, когда эти самые пальцы проникают внутрь, растягивая на манер ножниц. Юнги поддается назад, пытаясь глубже насадиться на хосоковы пальцы, потому что ему этого мало. Даже три пальца, что четко попадают по простате, выбивая из лёгких стоны, не пробуждают в нем и долю того удовольствия, что член, который уже давно ждёт, дабы оказаться в столь узкой дырочке. — Хочу твой член в себе. Смазка в я-я-щике... — протягивает Шуга, выпуская очередной стон, когда подушечки пальцев задевают простату. А Хоби напоминать и не нужно, он прекрасно знает и помнит, где в их квартире находятся бутылочки со смазкой. Хватает первую попавшиюся и, расстегнув армейские брюки, выпуская наружу порядком блестящий от сочащегося предэякулята член, выливает обильно на руку, равномерно распределив по стволу, заменяет пальцы на член.Кричи!
Хочу больше!
Мин громко вскрикивает, когда член грубо толкается внутрь, растягивая собой узкие стенки, чтобы точно попасть по простате. Они не ждут и немедля срываются на абсолютно бешеный ритм, оглушая собственными стонами и шлепками голых тел, создавая свою симфонию звуков. Хосок усыпает бледную кожу россыпью багровых созвездий из следов своих губ, пока Юнги пытается насадиться ещё глубже, буквально впечатывая себя в тело Хосока, а тот грубо, до синяков, стаскивает нежные бедра, порыкивая в самое ухо. — Я скоро, Соки. Боже! Глубже. Мне нужно глубже, детка! Сука, как же хорошо... — и кто Джей-Хоуп такой, чтобы отказать своему хёну в таком удовольствии? Мужчина вновь меняет позу, входя ещё глубже, на короткий миг оказываясь оглушенным от крика любимого, когда тот кончает, закатывая от накрывшего тело оргазма глаза, снова пачкая форму солдата. Сам Чон, после нескольких ритмичных и резких толчков в узкое тело, также обильно кончает, выкрикивая любимое имя, заполняя того своим семенем. Они оба тяжело дышат и пьяно смотрят друг другу в глаза, где во всю плещется одна лишь любовь и обожание. — Ты в порядке, кот? — спрашивает Хосок, наблюдая за тем, как по бледным бёдрам, что усыпаны синяками от пальцев, стекает его сперма. И его снова ведёт. — Я пиздец, как в порядке, Хо. И прямо сейчас я хочу трахнуть тебя. И Хосок позволяет. Позволяет стянуть с себя грязную форму; оставить миллиарды багровых созвездий на загорелой коже, чтобы потом изучать. Позволяет обвести языком торс с четкими линиями пресса, с дикой жаждой вобрать по самые яйца свой член, чтобы спустя пару минут услышать собственные хриплые стоны, когда умелые пальцы попадают точно по простате, а затем наполняют пустоту после себя членом, что идеально заполнит собой узкие стенки, выбивая из лёгких весь воздух. Позволяет оставить след от зубов на плече, когда Юнги обильно кончает внутрь, утащить себя в горячий и мокрый поцелуй. А Мин - расцарапать свою нежную кожу спины, когда доводит до пика, оставить незримое количество засосов на бледной коже и мокрый след на щеке от смазанного поцелуя. Сегодня они разрешают друг другу все: сорвать до хрипоты в горле голос, уплыть сознанию куда-то за пределы разумного, измазаться в собственной сперме и повторить все по нескольку раз. Часов. Дней. Потому что мало. Им нужно больше. Они просто живут друг другом. Они просто любят.Чувствую себя живым.
Мне все ещё мало.