* * *
Они вышли из глубины леса. Мерлин непрочно сидел в седле выглядя тошнотворно-бледным, а Артур ехал прямо впереди и чувствовал себя немного раздраженным. За ними весело плелась кавалькада невероятно послушных лесных существ, которые, казалось, не подозревали, что Артур только что убил несколько пар их собратьев, и были совершенно довольны тем, что следовали за Мерлином, надеясь на пару приятных похлопываний и поглаживаний с его стороны. Время от времени Мерлин оглядывался на них со смесью жалости и любопытства на лице и пытался сказать им, чтобы они возвращались назад, но они только щебетали и ласково пищали в его сторону. — О, боже, — сказал Мерлин. — Хочешь, я их пристрелю? – галантно предложил Артур, недоверчиво глядя на их пушистую и пернатую свиту. К счастью, к тому времени, когда Мерлин и Артур добрались до открытой дороги, естественные инстинкты животных сработали и подсказали им, что было бы крайне неразумно покидать убежище леса только из-за безответной любви грустного бледного парнишки с гнездом на голове, и вскоре исчезли в зеленой чаще. — О, боже, — снова вздохнул Мерлин, когда последние существа скрылись из виду, а замок Камелота показался впереди. — По крайней мере, теперь мы знаем, что твое приворотное зелье действует на животных тоже. — Да, и ты мог бы оставить медведя в покое, — проворчал Мерлин. — Что… Нет, Мерлин. Я не мог оставить медведя в покое. Он собирался напасть на тебя. То, что ты питаешь преступную слабость к пушистым созданиям, не означает, что они относятся к тебе также. Во всяком случае, когда не заколдованы. А ещё это был медведь. Они, как правило, хотят тебя съесть. — Он просто пытался быть дружелюбным. Он не собирался нападать на меня. — Ну, обнимать тебя он тоже не собирался. Я не думаю, что ты полностью понимаешь тактику нападения медведя, Мерлин. Я спас тебе жизнь, теперь перестань ныть о чёртовом медведе, — сказал Артур, желая услышать в свою сторону немного больше похвалы за эффективное предотвращение безумного буйства огромного дикого животного (которое, признаться, было не столько «безумным буйством», сколько «ленивой неуклюжестью», но это была мысль, которая имела значение только для Артура). — В любом случае, он будет жить. Я только легко поранил его. Мерлин улыбнулся, как будто знал, что Артур специально не убил животное, потому что это расстроило бы его. Сам Артур предпочитал верить, что проявил милосердие исключительно из соображений практичности: тащить тушу медведя домой вдвоем было бы кошмаром. А еще он ненавидел, когда Мерлин дулся на него. Обратно они ехали в тишине, время от времени на плечи Мерлина садились воробьи или дрозды, пока Артур не решил, что прошло уже достаточно времени, чтобы он мог подтрунивать над Мерлином, что он всего лишь в одном шаге от того, чтобы отправиться бродить по лесу и петь об истинной любви к живности. Затем Артур плавно перешел к непристойным шуткам о зоофилии, на что Мерлин в ответ пытался столкнуть короля с коня, и между последовавших препирательств раздавался громкий мальчишеский смех Мерлина и его обезоруживающие милые ухмылки. Артур иногда был убежден, что Мерлин приберег эту улыбку специально для него, и сейчас Артур чувствовал себя счастливее, чем когда-либо за долгое время.* * *
— Интересно, — тихо сказал Мерлин, когда они добрались до дома и лошади в конюшне заржали и громко затопали при виде его возвращения. Его брови на мгновение сошлись вместе. — Что такое? — спросил Артур, слезая с лошади. Мерлин старался снять поводья со своего коня, пока тот нежно жевал его волосы — безобидная привычка, которую Мерлин так и не удосужился подавить. — Просто… наши лошади. Они вели себя по отношению ко мне также, как обычно, — размышлял Мерлин. Он взглянул на других лошадей в стойлах. — Остальные взволнованы при виде меня, как и лесные животные, о которых, к слову, мы больше никогда не будем говорить… Но наши лошади в полном порядке. Артур нахмурился и на мгновение задумался, наблюдая, как Мерлин рассеянно поглаживает свою лошадь: — Учитывая обстоятельства, я думаю, это логично. Мы используем этих двух лошадей в течение многих лет, так что они уже знают и любят тебя. Ты ведь знаешь, мой конь не позволит никому, кроме тебя или меня, прикоснуться к нему, — утвердил он и одобрительно погладил гриву своего коня, как будто необузданная вспыльчивость и буйность были положительными качествами верхового животного. — Я не думаю, что магия может пробудить то, что и так уже есть. В этом нет необходимости. Мерлин бросил на него острый любопытный взгляд, а затем моргнул. — Этого не может быть, — сказал он. — Если бы это было правдой, то это означало бы, что ты любишь м... Мм. Что ж… — он закашлялся, напрягся, а затем невозмутимо притворился, что у него проблемы с конскими поводьями. Артур замер, его сердце взорвалось ужасающим каскадом из шрапнели, дёгтя и отрицания. К сожалению, ничего из этого не смогло нанести никакого ущерба остальным его жизненно важным органам, поэтому он остался жив и застыл на месте, в то время как его разум яростно работал над вычислением точной формулы, которая отправит его в прошлое, чтобы он мог остановить себя-идиота от разглашения вещей, которые никому не нужно знать. Возможно, это было самое глупое, о чем он когда-либо думал, но, учитывая все обстоятельства, он был немного в отчаянии, не говоря уже о том, что его полностью отвлекал собственный желудок, злобно бурчащий от ужасного, тошнотворного осознания того, что причина, по которой магия никак не повлияла на него, только потому что он никак не мог любить Мерлина больше, чем уже любил. Он вспомнил, что именно поэтому ненавидел быть честным с самим собой насчет Мерлина. Всё, что он получал за это взамен — чрезмерное количество липких и неприятных ощущений, с которыми он понятия не имел, как справляться. Все это было крайне неприятно. Артур сильно нахмурился, думая о своих чувствах, а они оставались все такими же — безрассудно и глупо влюбленными. — Да. Нет. Я имею в виду… Что? — Артур попытался спастись, но вместо этого ему удалось только пристыдить своих наставников по ораторскому искусству. — Ничего, — быстро ответил Мерлин. И на всякий случай добавил: — Ничего, я просто отнесу эти туши мёртвых животных на кухню. — Верно. Да. Хорошо, — сказал Артур, облегчение которого сильно сдерживалось странным разочарованием. Он смотрел, как Мерлин с красным лицом возится с тушами, и пытался придумать, как незаметно задушить себя.* * *
Артур удалился в свои покои, готовый кинуться в омут страданий. Он не мог понять, как люди во всем мире влюбляются без желания утопиться в кипящем масле. Ради всего святого, он был королем! Он не должен париться о таких пустяках. Ему нужно управлять королевством и защищать людей, у него нет времени на такие вещи, как любовь или Мерлин, или глупое красивое лицо Мерлина. Или ловкие руки Мерлина, или сокрушительно очаровательная улыбка, или печальные красивые глаза, или то, как он волновался и любопытствовал по мелочам, или его до раздражения чудесно мягкое сердце, и Артур был серьезно настолько близок к тому, чтобы утопить свои чувства. Вдалеке, за пределами комнаты, кто-то зарезал корову. Артур поднял голову и, выходя из своего приятного, теплого и жалкого погружения, еле шаркая ногами, подошел к двери, чтобы посмотреть, почему его коридор вдруг превратился в скотобойню. Первое, что бросилось в глаза, был Мерлин, проносившийся мимо и кричащий: «Нет, спасибо!» через плечо. Вторым был оруженосец, игравший на лютне и жестоко разрывающий ушные перепонки каждого в радиусе пяти миль. Артур предположил, что это романтическая баллада, которую, казалось, тот сочинял, импровизируя. — О, милый Мерлин, ты моя судьба! — выл он, как скотина, слоняясь мимо двери Артура. — От тебя у меня подгибаются колени, а руки становятся липкими… Артур вырвал лютню из его рук и швырнул её в противоположную стену, где она раскололась и печально зазвенела. — Ты, — выдавил он, изо всех сил сердито глядя на оруженосца. — Возьми свой чёртов инструмент и убирайся с моих глаз, пока я не сделал миру одолжение и не вырвал тебе гортань голыми руками. Оруженосец испуганно взвизгнул, подобрал остатки своей лютни и в спешке умчался прочь. — Мерлин, — разнеслось эхом по коридору. Мерлин смотрел на него из-за угла. — Э-э, спасибо, — сказал он, выходя вперед. — Это было очень угрожающе, сир. — В этом и суть. Люди в любом случае должны бояться своего короля. Это ещё один урок, который ты так и не усвоил. Мерлин тихо рассмеялся: — Наверное, это потому, что у меня был не очень хороший учитель. Твои люди не боятся тебя, Артур. На самом деле, они служат тебе, потому что любят тебя. Артур не совсем знал, что делать с этой информацией, и уж точно не хотел думать о скрытом смысле, который мог существовать, а мог и не существовать, поэтому вместо этого он прочистил горло и сказал: — Я вижу, с моей стороны было неправильно оставлять тебя одного. Не прошло и двадцати минут с тех пор, как я видел тебя в последний раз, а люди уже слагают о тебе эпические баллады. — Из-за него, а также поваров, которые разбили лагерь возле моей комнаты, я не уверен, что переживу эту неделю, — мрачно сказал Мерлин. Эти события немного тревожили. Артур представил себе банду поварят, заигрывающих с Мерлином, и пожалел, что не оставил лютню, чтобы бить ею по их головам. — Ладно, всё. Отныне ты остаёшься со мной, — приказал Артур. — Очевидно, я единственный здравомыслящий человек, оставшийся во всем замке, и я не позволю, чтобы тебя осаждали в собственных покоях. — Нет, Артур, — вздохнул Мерлин. — Я создал эту проблему, и я возьму её под контроль. — Безусловно. Я видел, как ты сегодня убегал от людей по крайней мере три раза. Я сомневаюсь, что ты взял ситуацию под контроль, Мерлин, — усмехнулся Артур и взмахом руки провел Мерлина в своих покои. Закрыв за собой дверь, Артур добавил: — Кроме того, мое присутствие, кажется, их отпугивает, так что здесь ты должен быть в безопасности. И не думай, что ты навязываешься. Эта комната достаточна большая, чтобы вместился ты и даже пятьдесят твоих идиотов-поклонников. Мерлин примолк на мгновение, нахмурив брови и скривив губы, явно ведя какой-то внутренний спор, и Артур всё больше опасался, что Мерлин пытается придумать самый мягкий способ сказать: «О, Боже, пожалуйста, нет». Он уже собирался отозвать свое предложение, когда Мерлин, нерешительно пожав плечами, улыбнулся и сказал: «Эм, ладно». Одни голоса в голове Артура подбадривали его, а другие называли его отъявленным мазохистом. Между постоянно нарастающими голосами в голове и осознанием факта, что он только что пригласил объект своей тайной привязанности провести (учитывая неизвестную продолжительность действия зелья), возможно, всю оставшуюся жизнь с ним в полном целомудрии, Артур задумался: в грядущие столетия исторические летописцы сведут его наследие всего к четырем простым словам: Король Артур — психически неуравновешенный. Он должен следить за тем, чтобы с этого момента быть милым с Джеффри для дополнительной гарантии того, что будущие поколения не будут вспоминать его с насмешками. Остаток дня они провели по горло в работе, поскольку королевство не прекращало работать только потому, что его король был безнадежно влюблен в своего бывшего слугу, и, если не считать бесполезных, бурных дискуссий о том, кто больше раз спасал жизнь другого (Мерлин самодовольно победил и не позволил Артуру засчитать нападение медведя), день пролетел без происшествий. Артур приказал паре слуг прийти и подготовить дополнительную кровать, и бросал на них убийственные взгляды всякий раз, когда они пытались выслужиться перед Мерлином, что, казалось, одновременно забавляло и огорчало Мерлина. Это заставляло щёки парнишки розоветь, чего Артур изо всех сил старался не замечать, хоть и молча умолял пол треснуть и провалиться под ним, когда понял, что это было единственным, на что он мог обращать внимание. За ужином, поскольку котла с кипящим маслом не было под рукой, Артур попытался утопиться в вине, надеясь, что уничтожение печени отвлечет его от того факта, что Мерлин проведет ночь с ним самым платоническим способом, который можно представить и что заставить Мерлина остаться с ним было, вероятно, самым глупым поступком, который он когда-либо совершал с собой, особенно учитывая, что это, возможно, будет продолжаться чёрт знает сколько времени. На шестом бокале Артур молча пересмотрел свое историческое описание: «Король Артур — психически неуравновешенный, смерть от алкоголизма.» Между прочим, споры с самим собой о том, хочет ли он до конца времен прослыть «психически больным» или «абсолютно тронутым на голову», были последним, что он помнил перед тем, как луч солнечного света прожег дыры в его глазных яблоках. Артур проснулся от сильной головной боли и подозрения, что кошки по ошибке забрались ему в рот ночью и нагадили. — Артур. — Ннгх, — сказал Артур, молясь о безболезненной смерти. — Артур! — мольба сопровождалась встряхиванием его плеч, а затем легким шлепком по щеке. — Если ты сделаешь это ещё раз, я лично отрублю тебе голову и скормлю её собакам, — хотел сказать Артур, но больше это походило на неразборчивый бубнёж. — О, ради бога… — Мерлин силой подтолкнул Артура вверх и вытащил из постели, с некоторым трудом направив его в ванную комнату, и поставил его перед тазом с чистой холодной водой. — Боже, Артур, — мягко сказал он. — Умойся. — Перестань кричать, — сказал Артур и послушно плеснул себе в лицо водой, а Мерлин натянул на его шею влажное полотенце. Это заставило его почувствовать себя лучше лишь на мгновение, прежде чем процессия барабанщиков начала воодушевляющий марш под коркой его мозга. — Я осыплю тебя золотом, Мерлин, если ты убьешь меня прямо сейчас. — Я говорил тебе не пить так много, — предупредительно посмотрел на него Мерлин и исчез обратно в спальню, чтобы дать Артуру немного уединения, когда он, по крайней мере теперь, был в достаточном сознании, чтобы закончить утренний ритуал, не рискуя упасть. Вяло справившись со своим обычным утренним распорядком, почистив зубы с небольшим усилием и тщательно выполоскав изо рта остатки кошек, Артур вернулся и обнаружил окна, предусмотрительно закрытые ставнями от ублюдочно-яркого солнца, и Мерлина, сидящего, скрестив ноги, на своей кровати с подушкой на коленях, и вежливым жестом приглашая Артур лечь, что заставило Артура рассмеяться, несмотря на его состояние. Артур без возражений сделал то, что ему было сказано, попутно придумывая причины, по которым навсегда стоит запретить все ударные инструменты, и чуть не замурлыкал вслух, когда пальцы Мерлина опустились на его голову, мягко успокаивая его боль. Когда барабанный бой растворился в забвении, Артур улыбнулся и вздохнул, задаваясь вопросом, как сильно Мерлин может обидеться, если он понизит его до придворного массажиста (чьими услугами никто, кроме Артура, никогда не сможет пользоваться). Над его головой появилось перевернутое лицо Мерлина. — Лучше? — спросил он. — Намного, — с благодарностью ответил Артур и не сделал ни малейшего движения, чтобы выбраться из приятной колыбели на коленях Мерлина. Он почувствовал легкую вибрацию смеха, прокатившуюся по телу Мерлина, когда пальцы Мерлина двинулись вниз, чтобы снять напряжение с его плеч, тепло наполнило его кожу и он не был уверен, было ли это магией или просто Мерлином. Этим утром они нарисовали такую картину семейного счастья, что сердце Артура на мгновение ощутило радость, прежде чем его раздавила пощечина реальности, которая недвусмысленно сказала ему, что всё это ненастоящее, что Мерлин, вероятно, делает это только из доброты, и что Артур серьезно заблуждался, если думал, что это к чему-то приведет. И этого было достаточно, чтобы довести его до пьянства. Снова. Именно это Артур и сделал позже той же ночью, после дня долгих прогулок с Мерлином по малоизвестным дорогам, где их настигло лишь несколько птиц, которые посчитали костлявые плечи Мерлина идеальным насестом. Артур злобно хмурился на любого, кто посмеет строить щенячьи глазки в сторону Мерлина, приказал отрядам слуг убрать засохшие цветы и любовные письма, скопившиеся возле комнаты Мерлина, а потом они вместе корпели над пыльными книгами, пытаясь найти способ сделать Мерлина абсолютно непривлекательным для остального населения. Последним чётким изображением, которое у него осталось, был Мерлин, хмуро смотревший на него, и последней связной мыслью, которую он вспомнил, было то, что история может также прославить его как «Короля Артура — самого грустного и самого жалкого человека, который когда-либо жил.» Также было смутное, плавающее видение Мерлина, грустно улыбающегося, отбрасывающего со лба влажную челку и кладущего ладонь на его щеку, но это явно можно было приписать к пьяной галлюцинации. Очевидно.* * *
— Артур, — сказал Мерлин на следующее утро, снова массируя виски Артура, в то время как Артур старался не мычать от удовольствия. — Тебя что-то беспокоит? Если не считать мучительного искушения сделать алкоголизм своим заядлым хобби только для того, чтобы у Мерлина был повод прикасаться к нему каждое утро, потому что Артур был глупо и беспомощно по уши влюблен в одного человека, нет, жизнь была совершенно идеальной. — Почему ты спрашиваешь? — Артур перестраховался. — Ну, обычно ты немного более… благоразумен с количеством выпитого. — Благоразумен? Это слишком громкое слово для тебя, — оценивающе сказал Артур. — Ой, — отозвался Мерлин и легонько ударил его по голове. — Я тут стараюсь заботиться о твоем здоровье и благополучии. — Избивая меня? — Артур приподнялся на локтях и повернулся так, чтобы смотреть Мерлину прямо в глаза. — Мерлин, нападение на твоего государя недопустимо. Я мог бы казнить тебя. Я скормлю тебя тому медведю, которого ты так полюбил. Мерлин выглядел совершенно невозмутимым из-за угроз смерти. — Во-первых, мы не об этом. Во-вторых, если бы ты действительно хотел меня убить, ты бы сделал это давным-давно, так что я правда сомневаюсь, что сегодня меня съедят, — сказал он с самодовольным видом и счастливым блеском в глазах. — Кроме того, я почти уверен, что где-то есть королевская хартия, в которой говорится, что разрешается надрать королю уши, если он ведёт себя как неисправимый придурок. — Ну, ты, должно быть, пропустил пункт, который я добавил, в котором говорится, что король Артур имеет полное право отомстить в том случае, если нападавшим окажется незадачливый волшебник по имени Мерлин. Названный незадачливый волшебник настороженно, возможно, даже с вызовом, приподнял бровь. — Мы все тебя так называем, — торжественно провозгласил Артур, схватил и повалил его. Мерлин взвизгнул от неожиданности и разразился звонким серебряным хохотом, отважно, но тщетно борясь под Артуром. — Прояви уважение к своему начальству, Мерлин, — хрипло сказал Артур, вызывающе ликуя, и силой схватил его за голову. — Но здесь его нет! — запротестовал Мерлин, пытаясь вернуть себе хоть каплю контроля, но в конце концов потерпел неудачу, потому что слишком сильно смеялся, что, в свою очередь, вывело Артура из колеи. Его голова была настолько переполнена радостью, что ему потребовалось время, чтобы его мыслительный процесс догнал его импульсы, и когда это произошло, это было похоже на удар деревянной дубиной по лицу. Это была ошеломляющая, ужасная идея. Мало того, что он — король — боролся с одним из своих придворных советников, как два подростка, которым нечем заняться в ленивый летний полдень, его тело, решив, что оно наполнится прикосновениями к Мерлину после многих лет терпения, объявило о полном отделении от мозга и отказалось отпускать Мерлина, который теперь брыкался, как рыба, и хихикал от происходящего, и, о, боже, Артуру стало тяжело дышать. Артур тут же ослабил хватку, и Мерлин, который всегда быстро учился, когда хотел, воспользовался случаем и перевернул Артура на спину, силой прижимая его запястья к кровати. Артур тяжело сглотнул. Учитывая, что Мерлин теперь лежал на нём сверху, он никак не мог не заметить обеспокоенную реакцию Артура на их внезапную борьбу. Его внутренности разрывала смесь желания и вины. — Я победил, — непринужденно сказал Мерлин низким и хриплым голосом, что было странно, учитывая, что это не он пытался превратить свои чувства во что-то более управляемое, чем сильное, непреодолимое желание прижать друга к кровати и раздеть его зубами. Вспышка паники или отчаяния, или чего-то ещё мелькнула на лице Мерлина. Он отпустил запястья Артура и дернулся, вероятно, чтобы встать и убежать к противоположному концу замка, и Артур внезапно осознал, что он был не единственным, кто воспринял их маленькую потасовку неуместно возбуждающей. — Мерлин, — сказал он тихо, почти вопросительно, и в припадке безумия экспериментально поднял бедра, чтобы выровняться с Мерлином, отчего Мерлин издал сдавленный стон. — Я… — это было всё, что Мерлин успел произнести, прежде чем Артур обхватил пальцами его шею сзади и притянул к себе для поцелуя (или для тысячи, если бы у Артура была такая возможность). Поначалу пораженный, Мерлину потребовалось несколько секунд, чтобы согласиться — «типично», подумал Артур, — но вскоре его рот открылся для Артура: мягкий, податливый и слаще медового вина. За свою жизнь Артур поцеловал немало людей — часто придворных, от семей которых его отец хотел благосклонности и доброжелательности, иногда это были товарищи-рыцари в длительных походах вдали от дома или та стерва, которая пыталась утопить его в озере. Те случаи были в основном поверхностными, быстрыми средствами для достижения цели. Этот раз, с Мерлином, настолько опередил их всех, что Артур хотел бы вырезать те воспоминания и заменить их Мерлином вместо этого — пышный изгиб его губ, теплые вздохи, отражавшиеся на коже, рука на щеке Артура. Мерлин внезапно приподнялся, его лицо исказилось от ужаса. — Нет, я не могу... я не могу, я не могу сделать это с тобой, — прохрипел он. — Это ведь не ты. Это просто зелье, да? Боже, я… — Блять, Мерлин, нет, — сказал Артур, сжимая запястье Мерлина на случай, если тот попытается сделать что-нибудь глупое, например, убежать. — Это не так. Это не так. Это просто... я. В глазах Мерлина мелькнуло сомнение, но он, похоже, не собирался бежать, так что Артур продолжил. — Я хочу этого. Я хочу тебя, — сказал Артур, и в его голосе прозвучало отчаяние. — С тех самых пор… я не знаю, всегда. Хотя он все ещё не выглядел полностью убежденным, с широко раскрытыми глазами, настороженными и полными надежды одновременно, Мерлин нервно сглотнул и тихим голосом признался: — Я тоже. Откровение обрушилось на Артура, как приливная волна, почти болезненно вздымавшаяся в его груди, её бурлящее течение вычерпывало все порывы, которые он когда-либо подавлял, каждую бессмысленную мысль, которую он похоронил ради приличия. Они потратили годы, тайно желая друг друга и ни черта не делая с этим, и будь он проклят, если не собирался исправить это сейчас. Он притянул Мерлина к себе, собственнически целуя его губы. Мерлин был его, всегда был его, просто он не знал этого до сих пор, и сейчас он хотел отметить Мерлина своими губами и руками, укусами и синяками, чтобы весь мир тоже знал об этом. Предыдущие сладкие, пьянящие поцелуи, которые казались такими изысканными и дурманящими, не могли сравниться с явным жаром, с которым они теперь вцепились друг в друга языками, зубами и безжалостной настойчивостью, от которых у Артура перехватило дыхание, оставив его задыхаться и держаться за Мерлина, как будто он был ключом к самой жизни. — Мне нужно… — прохрипел Артур и мгновенно потерял мысль, когда Мерлин опустил серию влажных, грязных поцелуев вниз по его горлу и в ложбинку ключицы. Одежда вдруг показалась ему худшим изобретением человечества, и Артур неуклюже содрал — почти разорвал — тунику Мерлина через голову и раскинул горячие ладони по белому пространству кожи, жадно изучая и захватывая пальцами каждый сантиметр, каждый изгиб. Мерлин вернул услугу тем же, только он сильно порвал ночную рубашку Артура, но Артуру было наплевать, он только упивался ощущением кожи Мерлина, теплом и тяжестью, прижимающихся к его груди. Напряженный член Мерлина смыкается рядом с его собственным, и в этот момент Артура больше не заботит, чтобы одежда оставалась неповрежденной — он бы купил Мерлину весь шелк, если бы ему пришлось. Он рвал шнурки на брюках Мерлина, пока не смог стянуть их через острые выступы его бедер. Он скользнул рукой вниз по животу Мерлина, пальцами царапая лохматую солому темных волос, пока горячий и тяжелый член Мерлина не оказался в его руке. Он начал работать короткими движениями, водя большим пальцем по жемчужине влаги на конце. Мерлин выругался, покачивая бедрами, и терся о руку Артура. И у Артура почти истерически закружилась голова, когда он увидел, как красный румянец растекается по щекам и шее Мерлина, зная, что он нанес его туда. Он по очереди кусал и успокаивал распухшие губы Мерлина, желая снова и снова слышать низкие стоны, исходившие из глубины груди Мерлина, чувствуя, как напряжение в его жилистом теле ослабевает и отступает. — Боже, Артур, — выдохнул Мерлин ему в рот, теплый и влажный, его руки широко раскинулись на коже Артура, словно он хотел удержать Артура в своих ладонях. Когда Мерлин безмолвно выгнулся, свободная рука Артура скользнула по ребрам Мерлина, пересчитывая каждое, желая узнать Мерлина вдоль и поперек. Он положил свою ладонь на грудь Мерлина, пульс отражался эхом от сердцебиения Мерлина и ускорялся в двойном темпе в соответствии с ритмом, который они набирали. Мерлин выгнулся в тугую дугу в дергающейся хватке Артура. — Быстрее, Артур, пожалуйста, — выдавил Мерлин, тяжело дыша. Артур убрал руку, тихо посмеиваясь над взглядом Мерлина, устремленным на него, который быстро сменился низким хриплым «Ох!», когда Артур лизнул ладонь. Он снова обхватил пальцами член Мерлина и взял его жестко и сильно. Мерлин выкрикнул что-то бессвязное, его бедра бешено тряслись, а костяшки пальцев побелели, он судорожно сжимал постельное белье. Артур поглаживал и скручивал, обхватив, скользил кулаком вверх, вниз и вокруг члена Мерлина, и смотрел, как очарованный, как Мерлин напрягается и сжимается, его вздохи прерываются и заикаются. Мерлин внезапно напрягся, прежде чем испустить хриплый, дрожащий стон, полностью развалившись на части и расплескавшись по руке Артура. Со стеклянными глазами и совершенно взъерошенный Мерлин моргнул, глядя вверх на навес, всё ещё слегка приоткрыв губы, а затем на Артура, выглядя так, словно не совсем понимал, что только что произошло. Затем, как медленное, безупречное распускание цветка, по его лицу расплылась улыбка, и, возможно, это было лучшее, что Артур когда-либо видел в своей жизни. — Я хочу… — сказал Мерлин, но Артур закрыл поцелуем остальные слова, не оставив ничего, кроме ошеломленной ухмылки. — Что угодно, — сказал Артур, не зная, на что он соглашается, да и не особо нуждаясь в этом. Мерлин издал короткий звук, высвобождаясь из объятий Артура с легкой неохотой. Он скинул штаны и быстро расправился с брюками Артура, и хотя Артур слегка вздрогнул от внезапного порыва прохладного воздуха, жар, накопившийся под его кожей, был куда больше. Мерлин скользнул пальцами по выпуклостям бёдер Артура и складкам на них, как будто собирался запомнить каждый изгиб, и когда Мерлин опустил голову и провел языком по влажному блеску на животе Артура, оставленного там его членом, пламя вспыхнуло в животе Артура, взмыв вверх и разветвившись в вереницу ненормативной лексики, которая пронеслась, как шторм, через его мысленный взор большими заглавными буквами. Артур выдавил несколько отборных проклятий, когда Мерлин поцеловал основание его члена, оставляя метку, и прижался языком к этому месту, облизывая длинную твердую линию ствола. Артур старался не упасть с кровати, когда Мерлин взял член в рот, и его руки бездумно шарили по всей кровати в поисках цели, наконец, остановившись в густых волосах Мерлина. Артур изо всех сил старался не зажмурить глаза от почти подавляющих ощущений, пробегающих по его телу, желая видеть, как Мерлин сосет его, как впали его щеки и дергаются ресницы, когда член Артура задел заднюю часть его горла — явная непристойность красивого рта Мерлина, обернутого вокруг его длины. В течение разочаровывающе долгого времени, которое они ждали, чтобы вот так прикоснуться друг к другу, Артур хотел уловить и продлить каждый момент, насколько он мог, предпочтительно позволяя им растянуться до конца вечности. Он мог бы прожить так всю оставшуюся жизнь: теплый, влюбленный, с Мерлином вокруг него, твердый и настоящий. С другой стороны, «О, блять» — Артур простонал в четыре слога, пока Мерлин делал непристойные вещи своим языком, чувствуя тугое удовольствие вплоть до кончиков пальцев на руках и ногах, эхом отдающееся на его коже. Возобновившаяся отчаянность вспыхнула в его груди подобно взрыву, и вдалеке ему показалось, что он услышал, как снова выругался и выкрикнул имя Мерлина, но он не был уверен из-за тумана в ушах, как и в любой другой части его тела. Какая-то его часть только что перестала функционировать, чтобы направить каждый клочок внимания на жжение и дрожь его мускулов, когда Мерлин работал языком именно так. Ослепляющий жар в его желудке бушевал, как лесной пожар, звезды искрились и вспыхивали жизнью перед его глазами, в то время как Мерлин сосал, мычал и безжалостно тащил его к завершению, и Артур разбился. Артур излился в рот Мерлина разрушительными импульсами. Мерлин крепко держал его, и Артуру казалось, что он может улететь к облакам, если Мерлина не будет здесь, чтобы привязать его к земле. Когда не осталось ничего, кроме прерывистого дыхания, сорвавшегося с его губ, Мерлин отпустил его. Артур потянул его вверх, приятно и успокаивающе скользя кожей по коже, и прижал его к себе, давая чувствовать свое сердцебиение над боком Мерлина. С Мерлином, расслабленно лежащим на нём, дыша часто и поверхностно, Артур закрыл глаза и дрейфовал, его сердце было наполнено счастьем.* * *
Артур не был уверен, как долго он спал, но понимая, что никто еще не пришел искать его, чтобы решить ту или иную проблему, он был почти уверен, что отсутствовал недолго. На другом конце комнаты Мерлин ходил взад и вперед в брюках, низко стянутых на бёдра, с раскрытым толстым томом на сгибе руки и, очевидно, не подозревая, что Артур проснулся. Он потирал затылок и что-то бормотал себе под нос, выглядя несчастным. — Мерлин, — сказал Артур, моргая ото сна. Что бы ни беспокоило Мерлина сейчас, оно, безусловно, могло подождать. У них были дела поважнее. — Вернись в постель. Отложи приступы тревоги на потом. Мерлин поднял взгляд и на мгновение нахмурился: — У меня нет тревоги. — Значит, это твое внутреннее спокойствие протаптывает яму в моем полу? — У меня приступ совести, это совсем другое, — недовольно сказал Мерлин и захлопнул книгу. Он покачал головой, еще больше нахмурившись. — Мне нужно найти способ обратить вспять действие этого дурацкого зелья. Я не могу... На самом деле ты не... — он беспомощно посмотрел на Артура, а затем отвел глаза и, глядя в пол, пробормотал: — Я просто... я так сильно, так долго хотел тебя, что не мог совладать с собой. Мне жаль. Я всё исправлю. Артур в ужасе сел: — Ты всё ещё думаешь, что это зелье сделало меня… Мерлин бросил на него жалобный взгляд, нервно сжимая пальцы. — Я уже говорил тебе, Мерлин, что это не имеет к зелью никакого отношения. — Но если бы ты был очарован, ты бы так и сказал, не так ли? — Нет, — раздраженно ответил Артур. Он откинул одеяло и, встав с кровати, заметил, что Мерлин смотрит на его пах и краснеет до корней спутанных волос, облизнув губы. По крайней мере, это уверило Артура, что Мерлин по-прежнему испытывает естественное влечение к ему и не использует зелье как жалкое оправдание. Артур отыскал свои брюки и натянул их. — Очевидно, ты так думаешь в данный момент, но это только потому, что это заклинание… — Нет, Мерлин, — перебил Артур, закипая разочарованием. Что, чёрт возьми, он ещё должен был сделать, чтобы доказать это? — Боже, ты, должно быть, самый недалекий человек в мире. Если бы я был очарован, я писал бы тебе поэмы и бросал бы цветы тебе в лицо, как это делают все. Я, в свою очередь, оказался глупо влюбленным в тебя целую вечность, о чём, как мне казалось, я ясно дал понять раннее, и, честно говоря, Мерлин, я оскорблен, что ты думаешь, что это просто какое-то заклинание неправильно сработало, когда всё, что я когда-либо хотел — это ты, ты, мать твою. Здесь нет никакой магии, это только я и мои невыносимые чувства, которые всё ещё хотят быть рядом с тобой, даже несмотря на то, что ты чертовски невыносим, когда думаешь, что ведешь себя благородно, так что перестань. Мерлин моргнул: — Что ты сказал? Артур чуть не рвал на себе волосы. Как будто обнажить свое сердце было недостаточно, Мерлин даже не соизволил выслушать. — Это какой-то безумный план, чтобы мне захотелось выпрыгнуть из окна? Потому что, должен сказать, работает блестяще. — Что? Нет. Нет, просто все остальные были очень добры ко мне с тех пор, как всё это началось. Возможно, это был сон. Очень, очень неприятный сон. — Да, Мерлин, — прошипел Артур, невероятно раздраженный. — Это потому, что они все волшебным образом были вынуждены влюбиться в тебя. Мы выяснили это несколько дней назад. Это как-то вылетело из твоей головы за последние десять секунд? Я знаю, что твоих когнитивных способностей может не хватать, но это чересчур даже для тебя. — Но ты не стал добрее, чем обычно, даже после этого, — сказал Мерлин, главным образом самому себе, решив, по-видимому, решить эту проблему в очень медленном темпе. Его голова задумчиво склонилась. — Ты обзываешь меня. Артур растерянно посмотрел на него, задаваясь вопросом, в каком же непонятном запутанном направлении умчался мыслительный процесс Мерлина. — Что ж, ты это заслужил. И я всегда обзывал тебя. Мерлин задумался на мгновение, а затем его губы расплылись в ухмылке: — Я знаю. — Послушай, ты ударился головой, когда вставал с постели? — осторожно спросил Артур, пытаясь заглянуть под густую челку в поисках синяков. — В тебе меньше смысла, чем обычно. На самом деле, в тебе нет никакого смысла. — Нет, — сказал Мерлин, сияя чем-то вроде благоговения. — Я думаю, что ты действительно можешь любить меня по-настоящему. Артуру едва удалось подавить желание сильно встряхнуть Мерлина за плечи: — Ради бога, Мерлин, это то, о чем я говорил всё это время! — Да, так и есть, — сказал он с уверенной улыбкой перед удивленным лицом Артура. — С тобой что-то серьёзно не так, — заявил Артур. Взгляд Мерлина смягчился, и он протянул ладонь, чтобы погладить Артура по щеке, прикосновение было настолько нежным, что Артур мгновенно прильнул к ней, чувствуя, как острые края его раздражения тают. — Нет, я просто тоже люблю тебя, Артур. — О. Тогда… это хорошо, — он неуверенно пошевелился, непривыкший к взаимности, и, по своей привычке, нахмурился в ответ на прилив тепла в груди. — И теперь ты мне веришь, потому что… я тебя оскорбил? — Да, — рассмеялся Мерлин и опустил голову, — все остальные были до смешного ласковы, а ты всё это время был самим собой. Просто потом в постели, что ж, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, я подумал, может быть ты каким-то образом умудрился отсрочить действие магии. Но ты всё также ты, не так ли? — Всё также я, — сказал Артур, и Мерлин поцеловал его.***
В промежутках между ежедневными, заурядными проблемами Камелота (в один день это кровожадный мистический зверь, через два дня — разъяренная мать убитого кровожадного зверя, через три — Артур потерял своё любимое кольцо) Мерлин продолжал исследовать возможные антидоты к своему зелью. Трудная задача, учитывая, что ни один из авторов книг не был достаточно дальновидным, чтобы записать для потомков, что конкретно делать в случае, если ты вылил на себя предназначенное для лошадей любовное зелье. В такие моменты Мерлин думал о полной бесполезности этих книг и разочарованно цокал. Сентиментальная поэзия, цветы и другой разнообразный любовный мусор продолжал претендовать на право за внимание за пределами его комнаты, но, который, кроме того, что являлся пожароопасным, не причинял Мерлину много дискомфорта, поскольку они с Артуром всё равно перенесли половину его вещей в комнату Артура, учитывая, что их новые условия для сна теперь приобрели нечто постоянное. Артур был бы на седьмом небе от счастья, если бы не те моменты, когда он замечал, что Мерлин смотрит на него задумчиво, и знал, что Мерлин всё ещё сомневается в том, что их отношения на самом деле коренятся в реальности чувств. Попытка справиться с этим была задачей в чистом разочаровании. Артур понятия не имел, что делать, и ему не нравилось, что он не мог найти решения. Он мог только успокаивать Мерлина столько раз, сколько понадобится, когда Мерлин подозрительно косился на него и спрашивал, всё ли с ним в порядке. Хотя оскорбления и раньше играли важную роль в том, чтобы склонить чашу весов в пользу Артура, но всё время кричать на Мерлина только ради этого было более чем глупо. Всё, что Артур мог сделать — ждать, а из многих вещей, в которых он был на удивление хорош, терпение занимало далеко не последнее место в списке. Чтобы подбодрить себя, Артур представлял всевозможные неприятные судьбы, которые он мог бы устроить людям, которые всё ещё гонялись за Мерлином по всему замку. Две недели тянулись одинаково, длинный ряд казненных в голове Артура начал переполняться, пока однажды утром не принесли завтрак, и Артур заметил, что что-то изменилось. Точнее, цветы, а вернее — их отсутствие. Служанка, которая приносила им еду, имела ежедневную привычку, с неизмеримой помощью зелья, преподносить завтрак Мерлину с большой порцией воззваний о вечной любви и связок полевых цветов, не обращая внимания на присутствие Артура (и, по прошествии времени, на его суровые взгляды, а затем демонстративное швыряние цветов в горшок). Однако этим утром она вошла только с опущенной головой и пылающими щеками, поставила их подносы на стол, тревожно вздрагивая и смущенно цепляя взгляд за что-либо, кроме Мерлина, пока Артур не отпустил её. Она выбежала из комнаты, будто за ней гналась стая бешеных собак. — Что ж, это было… странно, — сказал Мерлин, глядя ей вслед. Артур выпрямился. — Никаких цветов, — многозначительно сказал он. — Что же ты теперь поставишь в свой горшок? — рассеянно ответил Мерлин, а затем уловил тон Артура. — О-о-о… — Пойдем, съедим это по дороге, — сказал Артур, вскакивая со стула и хватая два фрукта с их подносов для завтрака. — Нам нужно провести исследования. — Исследования? Артур бросил ему яблоко: — Я подумал, что ты можешь пойти и постоять немного снаружи, и мы посмотрим, не собирается ли кто-нибудь ещё броситься на тебя, тогда мы будем знать наверняка. Мерлин весело приподнял бровь: — Ты всегда был настоящим ученым, не так ли, Артур?* * *
Они беспрепятственно прошли по коридорам и спустились по лестнице. Слуги, встретившиеся им на пути, кланялись и приветствовали Артура, но, казалось, либо полностью игнорировали Мерлина, либо их щеки приобретали оттенки фиолетового при виде его. Оруженосец, который пытался завлечь Мерлина песней, совершенно потерялся и побежал в другом направлении, когда увидел их приближение, что Артуру показалось довольно грубым, но в конечном счете — воодушевляющим. Немного поразмыслив, где будет наиболее выгодно ловить наживку («перестань называть меня так», — сказал Мерлин), Артур, наконец, решил, что Мерлин сядет у колодца посреди двора, где движение было интенсивным, и он был бы на виду почти у всех в замке. Учитывая, что последние несколько недель Мерлин пытался отсиживаться в комнате Артура всякий раз, когда мог, чтобы избежать нежелательных заигрываний, любой, кто всё ещё неестественно тоскует по нему, вероятно, был бы вне себя от радости, обнаружив его одного на открытом воздухе, и, вероятно, немедленно предложил бы выйти замуж. — Что, если кто-нибудь бросится на меня в порыве страсти, и мы оба упадем в колодец? — спросил Мерлин, пока они незамеченными стояли в тени одного из арочных входов в замок и наблюдали за легким потоком людей, идущих по двору в ожидании рабочего дня. — Тогда это дало бы нам окончательное доказательство того, что все всё ещё считают тебя очень привлекательным, не так ли? — успокаивающе сказал Артур и похлопал Мерлина по плечу, что, похоже, не оказало ожидаемого облегчающего эффекта. — Что ж, вперёд. Он легонько толкнул Мерлина, решив остаться в дверях, чтобы вести себя отстраненно и притвориться, что ни на что не обращает внимания, чтобы его присутствие не отпугнуло поклонников Мерлина, если они ещё остались. Он искренне надеялся, что действие зелья прошло полностью и навсегда, потому что ему не только надоели вся эта неразбериха и неуверенность, которую, как думал Мерлин, он хорошо скрывал, но также у Артура заканчивались творческие способности, чтобы мысленно воздействовать на тех, кто настаивал на своей компании его... Камелотскому... нет, его Мерлину. «Ха!» — торжествующе закричал голос в его голове и пригрозил воображаемым кулаком быстро разрушающемуся слою отрицания, до сих пор цеплявшемуся когтями за сердце Артура. После многих лет яростного подавления своих чувств в забвении способность свободно любить требовала некоторого привыкания и означала отказ от многих старых привычек, но Артур думал, что оно того стоило. Мерлин потянул его за локоть: — Артур, подожди. — Никто не сбросит тебя в колодец, Мерлин. — Нет, я знаю. Просто вначале я хочу сделать это, — сказал он и сжал пальцами воротник туники Артура, привлекая его для поцелуя. В этом было что-то отчаянное, как прощание — «идиот», подумал Артур, сразу поняв, — и Артур позволил Мерлину затянуть себя в крепкие объятия, перебирая пальцами пряди в волосах. — Не думай, что я не знаю, что ты делаешь, — мягко сказал Артур в щёку Мерлина, рисуя успокаивающие круги на его пояснице. — Если ты хоть намекнешь, что я изменю своё мнение о тебе только потому, что заклятие снято, я сам спущу тебя в колодец. — Я не… Хорошо, — неохотно согласился Мерлин. — С тобой всегда всё сводится к насилию?* * *
Мерлин стоял у колодца большую часть утра. Сначала он лениво жевал своё яблоко, приветливо махал рукой прохожим, которых охватывало скорее смущение, чем возбуждение, когда он привлекал их внимание, а затем развлекался маленькими фокусами, пока в конце концов он не собрал небольшую аудиторию из ликующих молодых ребят, но, на самом деле, они были заинтересованы только в том, чтобы он заставлял вещи исчезать и появляться снова у них за ушами, в то время как все остальные, казалось, либо держались на расстоянии от него, либо приветствовали его, решительно притворяясь, что ничего сентиментального и милого не слетало с их губ несколько дней назад. Однако, только когда крысолов злобно посмотрел на него с другого конца двора, Мерлин, убежденный, вернулся к Артуру. — Всё кончено, — сказал он, его нос немного порозовел от слишком долгого пребывания на солнце. Артур кивнул: —Хорошо. Наконец-то. — И, эм, как ты себя чувствуешь… Ой, — воскликнул Мерлин, потирая воспаленное место на руке, куда Артур ударил его. — Я всего лишь пытался быть вежливым. Артур издал хриплый, фыркающий звук. — Ты знаешь, что я чувствую. За последние несколько часов это не изменилось, как и не изменилось за годы, так что нет абсолютно никаких причин сомневаться во мне, ясно, Мерлин? — сказал он и подождал, пока Мерлин покачает головой, как прилежный ученик. — А если ты спросишь меня ещё раз… — Я знаю: вниз по колодцу, — вздохнул Мерлин, усталый тон в его голосе противоречил тому, как уголки его рта дернулись вверх. — Пошли, — сказал Артур, ласково закатив глаза, и поманил Мерлина, чтобы тот шёл за ним обратно в его покои. На обратном пути они мало говорили, главным образом потому, что Артур не хотел публично позориться из-за избытка радости, которая нарастала сама по себе и грозилась вырваться из него неконтролируемым хихиканием каждый раз, когда он пытался заговорить. Он представил, что Мерлин чувствует что-то подобное. Каждый раз, когда Артур украдкой поглядывал на Мерлина, тот выглядел так, словно пытался подавить маниакальную ухмылку. После долгих лет проведенных рядом друг с другом, после сомнений, вины и секретов, упрямой и бесплодной борьбы с постоянным нахлынувшим чувством, они, наконец-то, добились своего, и сила этого была ошеломляющей. Как только они добрались до комнаты и закрыли за собой дверь, Артур развернулся и прижал Мерлина к стене, обхватив его руками. Он широко ухмыльнулся: — Ты знаешь что это значит? Мерлин моргнул, слегка сбитый с толку: — Что? Артур подошел ближе, их лица разделял всего лишь волосок, и сомкнул ладонь на щеке Мерлина: — Это значит, что я зацелую тебя досмерти, и тебе это понравится, Мерлин, потому что я чертовски люблю тебя, абсолютный ты идиот. — О, хорошо, — вздохнул Мерлин и обнял Артура, сияющая улыбка расцвела на его губах, разлив повсюду тепло и свет. — Думаю, я смогу с этим жить.* * *
Король Артур — ̶п̶о̶л̶н̶о̶с̶т̶ь̶ю̶ ̶п̶с̶и̶х̶и̶ч̶е̶с̶к̶и̶ ̶н̶е̶у̶р̶а̶в̶н̶о̶в̶е̶ш̶е̶н̶н̶ы̶й̶;̶ ̶с̶м̶е̶р̶т̶ь̶ ̶о̶т̶ ̶а̶л̶к̶о̶г̶о̶л̶и̶з̶м̶а̶,̶ ̶п̶о̶л̶н̶ы̶й̶ ̶б̶е̶з̶у̶м̶е̶ц̶,̶ ̶с̶а̶м̶ы̶й̶ ̶г̶р̶у̶с̶т̶н̶ы̶й̶ ̶и̶ ̶с̶а̶м̶ы̶й̶ ̶ж̶а̶л̶к̶и̶й̶ ̶ч̶е̶л̶о̶в̶е̶к̶,̶ ̶к̶о̶т̶о̶р̶ы̶й̶ ̶к̶о̶г̶д̶а̶-̶л̶и̶б̶о̶ ̶ж̶и̶л̶,̶ жил долго и счастливо.