Драконье сердце

      1       Эльфийская кровь горчит. Китиара не знает, что для неё слаще — разбитый рот, о пощаде молящий, или поцелуй. Китиара смеётся и кусает губы эльфийских пленников, когда те говорить соглашаются, словно за правильный ответ награждая. Только всё не то, со вкусом Таниса им не сравниться. Может, кровь у него дурная, испорченная, оттого сладкая — у Китиары ничего правильно не бывает, всё лучшее ей подавай: клинки, победы, вино, мужчин. Она вспоминает их поцелуи — не ласку, злую, озверевшую борьбу — и усмехается. Ей нравится, что Танис не сдаётся, а она знает, как его сломать.       Ненавидит Китиара лишь обманываться — и проигрывать, поэтому девчонка в светлых доспехах сильнее её злит, чем и Танис, и Ариакас, и тупость подчинённых.       Она думает о Лоране слишком давно — призрак далёкой девочки, прекрасной, наряженной куклы, не отступает долгие годы. Китиара ненавидит куклы; Китиара представляет, как золотые волосы на кулак наматывает, раскалывает ногтями фарфоровую нежность, вминает в простыни. Кусает мягкие губы, чтобы эльфийскую кровь слизнуть — Китиара от неё дуреет так, что может даже безумца Сота понять. Человеческий пожар в груди полыхает, касания оставляют ожоги на эльфийской идеальности — знайте, где ваше место, выродки, посмотрите в глаза истине. Китиара зло думает о том, как плачет невинная принцесса и молит её остановиться, зовёт Таниса отчаянным всхлипом. Сладкая мечта.       О, Китиара заберёт у Таниса всё, что он любит, но предложит себя — и целый мир, подаренный Госпожой. И тогда он вернётся к ней.       2       Лорана молчит. Молчит, не в силах пошевелиться, но упрямо задирает подбородок. Храбрится. Она слышит женские крики и приглушённые стоны, которые жадно впитывает подземелье и голодная тьма. Но Лорану не трогают так, как их — бледная кожа не расцветает багровыми цветами. Она пытается хвататься за эту мысль, чтобы не сойти с ума.       Её ждёт участь хуже. Сот гладит мягкие кудри, отстраняет призрачную руку неохотно и пропадает, опалив мертвенным холодом лицо. Китиара не может сделать с ней ничего страшнее, Китиара не может её тронуть — она дар, приподнесённый Госпоже, лишь та убьёт её. Убьёт Золотого полководца, словно легкокрылую бабочку, попавшую в сеть.       Лорана презирает себя за это. Она Золотой полководец, надежда народов Кринна, оказалась мотыльком, потянувшимся к губительному пламени. Как она могла так глупо попасться? Но ведь Лорана думала, что сможет любимого защитить…       От мысли о Танисе принцессе хочется плакать.       От мысли о Танисе Золотой полководец зубы стискивает.       От мысли о Танисе Лорана поднимает глаза и смотрит на Китиару.       — Неужели лучшей воительнице Тёмной Богини нечем заняться?       — Неужели лучшая воительница безумцев показала зубки? — зубы на самом деле показывает Китиара. Она скалится, но становится красивей. Пугающий парадокс. — После того, как зайчишкой прыгнула в силок?       Лорана не отводит взгляда. Голос у Китиары насмешливый, она мурчит, как напившаяся крови дикая кошка, и движения её грациозны и легки, как у танцующей под волшебной флейтой змеи. Пленительные, смертоносные изгибы. Пахнет от воительницы кровью и потом, победой и смертью, но подземелье слышало запахи и похуже. Китиара подходит ближе, и Лорана шевелит затёкшими кистями.       Она знает, что в сапогах прячут клинки, — и в Китиаре не сомневается. Та может одним литым, ловким движением горло ей перерезать. На память сразу идёт кинжал, который алые складки бархатной мантии прячут, чужой прищуренный взгляд и лихорадочно-горячая кожа. Лорана дотрагивается до Рейстлина случайно — и пальцы едва не отдёргивает, сдерживается. Но тщетно. В глазах мага злая насмешка и ядовитая горечь, и Лоране в тот миг провалиться под землю хочется.       Теперь она под землёй. И всё отдать готова, чтобы хоть кого-то из них, даже Рейстлина, вновь увидеть.       Лорана вздрагивает от касания к щеке — Китиара стянула перчатку, и кожа у неё ожидаемо-тёплая, как у всех людей, но кажется нестерпимой. Глаза тёмные. Блестящие. Голодная бездна, от которой взгляд не хочется отводить.       — Зайчишка. Мои братики таких, как ты, ещё в детстве ловить научились.       — Ты постаралась? — улыбается Лорана дрожащим ртом. — Карамон вспоминал, как ты учила.       — Они тогда были прелестными бестолочами, — хмыкает Китиара, игривая и довольная. Лорана видит в ней слишком много человеческого — и молит Паладайна, чтобы этого оказалось достаточно.       Горячие губы жмутся к щеке.       — Будь со мной.       Лорану прошивает дрожь. Она смотрит — без гнева, с бессильным удивлением. Китиара вновь скалится, но по-доброму как-то, почти ласково. Наверное, так же она с Танисом шутками обменивалась или наблюдала, как юные Стурм с Карамоном мечами машут.       — Что, невинное дитя? Неужели в твоём прекрасном дворце учат намёкам? — она накручивает золотой локон на палец, искусанный мозолью. — Ты знаешь, о чём я. Встань рядом. Подчинись Госпоже. Тогда и наш милый Танис, и все твои друзья останутся живы… Ведь они и мои друзья тоже. Я не хочу, чтобы с ними случилась беда.       Она шепчет игриво, шипяще, в щёку Лораны словно бодается дракон в человечьем обличье. У Китиары щекочущие чёрные кудри, у Китиары драконье сердце, у Китиары в могучей груди бьётся пламя, пожирающее всех, кто рискнёт поднять меч против него. Бурлит в жилах ярость и пьянящий восторг — люди сгорают слишком быстро, но эльфийское тянется к человеческому. Лорана цепенеет. Ужас от Китиары сравним с ужасом от её Ская.       — Нет. Я не подчинюсь.       Китиара цокает языком. Она весела и зла.       — А что скажет Золотой полководец? Неужели ты, Лоранталасса, принцесса, воительница, дозволишь злу случиться? Сколькие погибнут от твоего упрямства и глупости? От желания биться в заранее проигранной войне? Не ты ли должна думать о других, принцесса с золотым сердцем? Отзовёшь драконов — и…       — Нет, — повторяет Лорана. — Неужели ты думаешь, что это всё о нас с тобой, Китиара? Или о Танисе? Боги не позволят Такхизис подчинить Кринн. Я знаю, ты убьёшь меня. Но это ничего не изменит.       Китиара смеётся, восхищённая и раздосадованная. Гладит по щеке, скользит большим пальцем по мягкой губе Лораны…       — Милый, прелестный зайчишка…       И Лорана бьёт её. Бьёт, со всех сил подаваясь вперёд, надеясь, что секундной потерянности Китиары хватит, чтобы, может… До кинжала она не дотянется, не позволят оковы.       Китиара слишком ловкая — за ней не всякий эльф успеет. Отпрыгивает.       В тишине — чужие крики и чужой плач. Лорана дрожит, разом становится холоднее, и ужас, липкий ужас накатывает с головой: она бессильна, она безвольная кукла, она никому и ничем помочь не сможет. И прав был отец, правы братья. Что может бессильная девочка сейчас поставить против слуг Тёмной Госпожи?       Боль захлёстывает скулу, плывёт по разгорячённой коже, раскалывает губу. Впервые её здесь бьют.       — Мой неуклюжий братишка и то быстрее прыгает.       Лорана дрожаще улыбается.       — Он у тебя хороший.       Закрывает глаза — она не сдаётся, но затихает, сжимаясь в комок, закусывает разбитую губу, посасывая кровь. Это отвлечься помогает. Острый эльфийский слух ловит чужое бешеное дыхание — у Китиары сердце в груди захлёбывается, — грохочущие шаги и скрежет двери.       Она молчит, но ей хочется завыть. По-драконьему. И спалить Храм дотла.       3       Лорана красива — как как звезда на робко светлеющем небосводе. Обласканная любовью принцесса, желанное дитя, вся Лорана — трепещущая нежность и свет.       Лорана — Золотой полководец, не издавший ни стона, ни мольбы.       Она закрывает глаза, мотает головой — и ничего, ни одной подачки для торжества Китиары, ни мгновения слабости. Принцесса чахнет в подземелье, в смраде гнили и падали, крови и коптящих факелов, чужих воплей и тьмы, наползающей из каждого уголка. Принцесса, со смертью обручённая, всеми брошенная.       Китиара помнит, как видит её в бою: перед нею не дитя, но воительница. Она тонка и хрупка — и её не переломить, можно заставить лишь содрогнуться, согнуться в судорогах, но она выстоит. Китиара не удивлена тому, что драконы Лорану слушаются — сердце у неё драконье.       У Таниса — сомневающегося, мягкого, надломленного — сердца драконьего не было.       Лорана улыбается бескровными губами. Китиаре хочется то ли ударить её вновь, то ли велеть слугам в покои к себе отвести — плевать, что там вечный Сот. Пусть смотрит, может, и понравится.       Китиара почти видит: распятая на постели гордая принцесса, локоны золотые — как брызги золотой крови, может, кровь золотой и будет, когда она вонзит зубы в нежную плоть? Лорана, сломленная и невинная, будет принадлежать ей. Китиара ведь почти уверена, что Танис девчонку не тронул. Он молиться на неё готов был — разве можно святыню осквернять плотским и грешным?       Китиара щерится. Забавный. Трогательный до дури. Любимый.       И смотрит на Лорану. Та стоит, еле живая, на ногах. Головой мотает, от вина отказываясь — идиотка, когда у неё такой шанс будет? Улыбается. Она всегда улыбается, когда Китиара говорит с ней, будто что-то смешное слышит.       — Нет, — произносит Лорана. — Делай, что хочешь.       Китиара замирает, злится, смотрит в усталые зелёные глаза и убирает руки с девичьих плеч. Понимает: Лорана брыкаться будет, придумает игру с сапогами — кто быстрее клинок схватит, Лорана смирится и замрёт. Обмякнет в объятиях и будет податливой, открытой, нараспашку. Прекрасная, изломанная кукла с золотыми волосами. Зайчишка в силках. Принцесса-трофей для победительницы — кто победит в этой битве, если не Китиара?       Лорана смотрит, и невинные глаза её смеются словно.       Нет, победит не Китиара.       — Почему ты упрямишься, глупая? — она головой качает. — Здесь тебе помощи ждать неоткуда.       — Добро сияет ярче всего на дне колодца.       Китиара кривится. Что это? Фразочка из проповедей того самого Элистана? Глупая… На кого она надеется, чьего милосердия ожидает, в ком надеется здесь человечность пробудить?       Золотой полководец умрёт — и станет мученицей. Принцесса отдаст ей тело, но не душу. Лорана погибнет и не сломается даже в лапах Госпожи или Сота.       Сломается Танис, будет в ногах у Китиары ползать, сапоги целовать, такой трогательный, такой светлый — вина и надежда, страх и любовь. Всё, лишь бы любимую защитить. Он отдастся сам. У него не хватит мужества возразить Китиаре.       Лорана стоит, не двигаясь, в её покоях. Прекрасные губы искусаны. Они кажутся тонкими, как пергамент — или кожа ненаглядного младшего братика Китиары. Лишь бы до церемонии дотянула…       «Дотянет», — решает Китиара.       «Справится», — вздыхает она же, колеблясь. Минутная слабость.       «И зачем тебе Танис, милая, — думает с неясной досадой, — если у тебя драконье сердце».       Она бы хорошо смотрелась в свите Китиары — или самой Госпожи. Из потаённых желаний и обид можно раздуть гнев, из внутренней силы сковать меч, крушащий врагов. Мысль о Лоране в тёмном венце заставляет Китиару улыбнуться. Если за спиной будет её верный рыцарь Танис, а по правую руку — смертоносная, гордая эльфийская принцесса…       То однажды Китиара не проснётся.       Такая соперница перережет ей горло — и не будет в ней ничего от той светлой, доброй девочки, которая сейчас пошатывается, пытаясь на ногах устоять.       Она кажется призраком самой себя. Лорана дрожит, срывается на кашель. На лбу — испарина, под глазами — расколотая надвое луна Нуитари, которую в семье Китиаре видит лишь Рейстлин. Девчонке нехорошо, но она не жалуется. Всё так же пытается то сбежать, то кинжал выхватить, то прикинуться ласковым зайчишкой и зубы Китиаре заговорить, отвлечь. Только мысли шипят голосом Госпожи: «Лож-ш-шь».       Лорана лишь тает с каждым мгновением, когда её уносит на руках Сот. Он ехидничает привычно, смотрит не отрываясь — Китиара почти привыкла, ведь интересует призрака не она. Ему нужна новая эльфийская невеста.       От неприятного, удушливого аромата роз и ладана кружится голова.       — Твои солдаты шепчутся, отчего ты так недовольна, — шелестит насмешливый голос. — Уж не связано это с тем, что в твоих покоях гордая девица, которой ты не касаешься, а не покорный мужчина? Влюбилась, сестрица?       Китиара зла. Китиара злится ещё сильнее, но её рот растягивается в ухмылке. Она окидывает Рейстлина цепким взглядом — ему хватает самоуверенности и наглости, чтобы появляться без приглашения.       — Всё-таки тебе к лицу чёрный, братик. Выглядишь не таким желтушным.       Её мало волнует, зачем он пришёл — у неё и без того много дел и планов. Она ждёт Таниса, готовит планы сражений, дожидается церемонии — вся в трудах, вся в заботах. Рейстлин сущий бездельник рядом с ней. Ему придётся постараться, чтобы ожидания Госпожи оправдать. Но Китиара хорошо его знает: братишка вцепится в отпущенный шанс. На другой стороне его ничего не ждёт, лишь кара за предательство. На этой же…       — И тебе не хворать, сестрица, — Рейстлин улыбается, неприятный и сухой.       Китиара еле сдерживается, чтобы не поморщиться. Она не любит на него смотреть. Из троих детей Розамун сильнее всех похож на мать Рейстлин — даже сейчас, с золотыми глазами и кожей. Выдерживать его взгляд не хочется. Удивительный парадокс: они с Карамоном близнецы, но мать Китиара вспоминает лишь при взгляде на младшего…       Если бы Лорана была в сознании, ей стало ещё хуже — Рейстлин оборачивается вслед Соту с эльфийкой на руках.       — Неужто не пошлёшь к ней кого-нибудь из целителей? Госпожа будет недовольна, если лишится своего подарка. Стараниями твоего верного слуги.       — Дотянет. — Китиара машет рукой. Улыбка на лице очаровательна и мила. — Целителей? Ты серьёзно, братик? Ещё скажи, мне для неё новоявленных жрецов Паладайна отыскать и привести! Она должна захлебнуться своим отчаянием. И тогда Госпожа будет довольна.       У Рейстлина взгляд пытливый, умный и безнадёжно насмешкой отравленный. Словно он разделывает на столе очередной эксперимент, перебирает кишки и почки, ловко распарывает клинком ткани. Китиару передёргивает. Не может не передёрнуть.       — Ты хочешь её себе.       Он смакует слова, довольный. Китиаре бы отвестить ему подзатыльник, как в детстве, прошипеть «пошёл вон», но сейчас они оба во имя Госпожи трудятся. Нельзя портить отношения раньше времени. Проклятье.       — Я могу заполучить кого угодно, — усмехается она зло. — В отличие от тебя.       Это всё меньше напоминает деловой разговор — и всё больше братско-сестринскую перебранку. Нежность плавится в груди липким, неприятным куском масла. О, как она скучала по Рейстлину! И по его злым гримасам — вон, и сейчас одну состроил. Шпилька Китиары задела за живое. Что же, ничто человеческое магам не чуждо.       Впрочем, в последнем она сомневается: если существует на свете бо́льшая равнодушная, самовлюблённая мразь, чем Китиара, так это Рейстлин. Учитывая, что он даже близнеца на верную гибель бросил среди Кровавого моря… И Таниса.       Мысль о нём заставляет Китиару вздохнуть — скоро, скоро они встретятся… И он заговорит о Лоране.       Ногти впиваются в загрубевшую ладонь. Что же, придётся исхитриться. Злоба сжимает горло: о, Китиара не может пообещать полуэльфу, что вернёт Лорану в целости и сохранности, она отыграется на этой девочке…       — Она сломается. Во славу Госпожи.       — Ты наивна, — холодно улыбается Рейстлин. Он, как и Лорана, стоит с трудом, на посохе повиснув. Немощный, тощий волшебник. Но его слова звучат для Китиары, словно удар, на который не способен даже силач Карамон. — Оставь её, раз не можешь завершить дело. Однажды ты увлеклась Танисом, сестра. Не повторяй этой ошибки. Особенно перед ликом Госпожи.       У Китиары раздуваются ноздри, и она по привычке едва не хватается за меч на поясе, забыв, что перед ней не её подчинённый. Рейстлин впечатлённым не выглядит — зар-раза желтушная…       — Это угроза, братик?       — Что ты. Всего лишь совет от любящего родственника, который знает, как сильно ты увлекаешься.       Издевается. Китиаре бы съязвить, от темы уйти, забыть про Лорану — Рейстлин потеряет интерес сразу же, как разговор иссякнет, он ведь сестру изучает, присматривается. Или не потеряет?       Китиара зубы стискивает. Лорана — несломленная и прекрасная, такая юная даже по эльфийским меркам — из головы её не идёт. Золотой полководец завоёвывает первое королевство, пусть и против своей воли. Воительница помнит обречённость, которая на милом личике вспыхивает, когда Китиара встречает её даже без ночной рубахи. Одеваться лень, а полюбоваться алыми щеками невинной эльфиечки хочется. О, она догадывается, какие чувства у воительницы вызывает — и ждёт покорно, когда её в жертву принесут Госпоже.       Китиара не сомневается: оргии той по нраву, как и сладость крови, и Лорана стала бы венцом чего-то подобного. Но она дотронуться до проклятой эльфийки не в силах. Что-то останавливает её — может, столь раздражающий светлый взгляд, может, воспоминание…       Воспоминание, когда Танис, такой юный, такой печальный, впервые рассказывает ей о златокудрой принцессе, которую оставил в далёком королевстве. Он рассказывает о том, как они играли, как Лорана смеялась, как защищала со всей пылкостью перед старшим братом…        Китиара лениво слушает его, и языки костра отбрасывают причудливые сны, и летняя ночь тепла и полна откровений. Они лежат в обнимку, и тишину нарушает плеск воды Кристалмир — это вдалеке резвятся Карамон и Стурм. Ворчит старый Флинт из-за болтовни неугомонного Таса, и наверняка где-то там, под раскидистым деревом, сидит задумчивый Рейстлин, рассматривая мерцающие на небе созвездия…       Пейзаж, раскинувшийся за окном, уныл и мерзок. Тьма клубится под небесами, смешиваясь с дымом костров, и копошатся внизу дракониды и люди, прикрикивая друг на друга и слишком походя на уродливых жуков. Китиара кривится. Глупости, глупости всё. Но от Лораны, даже насквозь пропитавшейся вонью подземелья, пахнет июнем…       — Сот убьёт её, если перестарается. Ящерицам развлекаться не позволю, ещё и сожрут в процессе. Они могут — из подвала многих баб по частям выносят. А к церемонии Лорана нужна целой. Кому я могу её доверить, кроме себя?       — Значит, ни себе, ни людям, — усмехается Рейстлин.       Китиара оборачивается, впиваясь взглядом в брата. И… хохочет. Хохочет долго, от всей души — о, давно её так не смешили. А ведь этого стоило ожидать! Но братик всё-таки удивил, он же всегда девушек шугался, как и они его — даже до Испытания всё портил мерзкий характер и вечно унылая рожа. Судя по слухам, зрение, подаренное братишке Пар-Салианом, тоже в этом вопросе не помогало…       А Лорана красивая, совсем юная даже по эльфийским меркам (может, и для проклятого зрения красавица), и вместе с Рейстлином путешествовала. Да и… будет не так обидно. Всё-таки, родная кровь, а для неё ничего не жалко. Китиара весело сверкает глазами:       — Ты сам в процессе-то не развалишься?       У Рейстлина ужасное чувство юмора. Он смотрит на сестру, и лишь уголок его тонких, сухих губ изламывается в усмешке. Они слишком похожи — недаром брат и сестра, — слишком долго носили обиду в себе, лелеяли годами глухую злобу, задушенное на корню желание. В колдовских глазах, в чёрных песочных часах Китиара видит отражение собственного мрака — и в комнате не остаётся ни запаха роз, ни июня. Лишь прогорклый аромат тлена. Они стоят друг напротив друга, лишённые света: жестокая воительница и чёрный маг, которым никого не жаль.       — Забирай, — говорит Китиара, дёргая уголком рта. — Но не перестарайся.              Становится больно — что-то ноет в груди, недовольный дракон точит когти. И вновь Танис вспоминается… Он на фоне Рейстлина всегда был писаным красавцем — может, стоит подумать, что так вселенная восстанавливает баланс? И что она за воительница, раз не может боль терпеть?       4       Лес смыкает над ней зелёные своды, словно объятия, родную, долгожданную дочь свою приветствуя. Баюкая в колыбели, напевая радостную песнь долгожданного лета…       Танис улыбается, осторожно вдевая голубой цветок за её острое ушко. Его глаза сияют, а руки нежны и уверенны:       — Лучики перепутали тебя и солнышко, — произносит он, проводя загрубевшей ладонью по непослушным кудрям Лораны, — и в твоих волосах запутались.       Палец греет колечко, а обнажённые ступни трава щекочет, как лёгкие щекочет тихий, счастливый смех. Пахнет лесными травами и цветами. Щебечут неугомонные птички, с ветки на ветку перелетая, и у Таниса прищур ласковый. Чуть озорной.       — Я люблю тебя, — выдыхает Лорана. — Я так по тебе скучаю…       — Скучаешь? — черты родного лица смягчаются, и в глазах удивление плещется — как плещется в бескрайних голубых небесах златокрылый дракон. — Но ведь я здесь, с тобой.       А Лорана шепчет: «Я так хочу тебя увидеть», и лицо Таниса становится ещё мягче — тает растопленным на солнышке воском. Она кричит, и руки к нему тянет, и пылающим золотом обжигается, не веря, что всё напрасно, что всё кончится так быстро…       Не кончается. Скул касаются нежные пальцы, ласку невесомую дарят, и Лорана дрожит. Груди больно. Всему телу больно. Её лихорадит, её тошнит, её рвёт едва ли не кровавым кашлем, когда она думает о том, чтобы в реальность вернуться. Вот бы задержаться ещё минуточку в этом сладком сне. Побыть дома…       Сегодня сознание щадит её. Мягкие речные волны смывают боль, пот и грязь. На щеке — тёплое дыхание щекочущее, и ласковые руки порхают по ткани и измученной коже, словно бабочки, невесомые касания оставляя.       — Не уходи, — шепчет Лорана.       Ей хорошо. Так хорошо ей не было уже давно…       Пахнет розами. Пахнет ладаном и смертью.       Она распахивает глаза и впервые за долгое время, проведённое в подземелье под Храмом Такхизис, едва не захлёбывается вскриком. Ей зажимает рот костлявая жёлтая ладонь, раскалённая вечной лихорадкой. Эльфийку что-то проглотить заставляют — она даже разобрать, что именно, не может, и выплюнуть не может, как ни пытается. На неё шипят, и лишь в этот миг Лорана узнаёт того, кто над ней склоняется.       Лорана вновь — не могучая воительница, а бессильная девушка, которую крепко вжимают в пол — откуда же силы у тщедушного мага взялись? Лорана вновь — не отважная драконица, какой её в песнях звать начали, а легкокрылая бабочка, которую чужой взгляд пришпиливает, словно иголкой. Жуткие жёлтые глаза, со зрачками в форме песочных часов, внимательно смотрят на неё. Те самые глаза, которые пожирали эльфийку жадным взглядом весь поход…       Как можно убить надежду одним взглядом? Лорана тянется к нему, смотрит в мольбе и… в ужасе застывает. В насмешливых глазах Рейстлина Маджере нет ничего человеческого.       Нет! Её мутит, её трясёт, она чувствует себя слишком странно — что-то не так, что-то не то с тем, как она себя ощущает. Запах ладана и роз, колдовских трав и смерти заполняет всю камеру, выталкивает воздух, заставляет Лорану захрипеть. Она брыкается, она кусает сухую ладонь, она… Но тело не слушается её. Она, сильная физически, не может спихнуть с себя слабого, больного Рейстлина, как так получается, как такое может случиться… Что он ей дал? Зачем? О Паладайн, если ты слышишь, помоги…       Маг ухмыляется, и его изящные пальцы нежно касаются её шеи. Лорана плюнула бы ему в лицо, но перед глазами всё чернеет — и голос не слушается, когда она с трудом приоткрывает безвольный рот:       — Убей меня… не буду я вам потехой… убей, но не трогай… иначе сама убью…       — Убить подношение для моей Госпожи? — Рейстлин сухо, неприятно смеётся. — Что за глупость.       Она не чувствует его касаний. Она не чувствует реальность — мир плывёт, покачиваясь, и остаётся лишь Рейстлин, один Рейстлин, который возвышается над ней, словно Господь и Бог мира. Остаются только песочные часы, жуткая и горькая ухмылка, перекосившая некогда красивое лицо, боги, да будет проклята эта семья! Лорана и Карамона не вспоминает, Лорана слышит лишь чужой голос — он перестаёт быть шёпотом, становится громче, будто Рейстлин обращается не к ней, а к неведомому свидетелю:       — Единственное, что Госпожа не может подарить мне — прежнее зрение, — он улыбается. — Так что ты прекрасна.       — Нет…       Лорана ничего не помнит.       5       Китиара прислушивается: принцесса не плачет. Жаль, что не получилось… Разочарование на мгновение прошивает иголкой сердце.       Она застывает на пороге, вглядывается во мрак, но не слышит ничего — даже чужого дыхания.       — Мой брат всё-таки такой слабонервный. Оскорбился из-за мантии.       Лорана молчит, не поднимая голову — спит, без сознания ли, неясно, — хотя слух у эльфийки чуткий, просыпается она быстро.       Китиара досадливо поджимает губы. У неё слишком много дел — девочку до церемонии она не увидит… Придётся принцессе провести время в гордом одиночестве, если, конечно, Рейстлин не решит попытать счастья.       Но зато с ней будет Танис… Мечтательная улыбка озаряет лицо воительницы ярким факелом и тут же гаснет — в этом месте мрак поглощает любой свет. Даже свет самой чистой души. Она ни о чём не жалеет — лишь о том, что никогда не слизнёт эльфийскую кровь с этих губ.       — Пойдём со мной, Лорана. И, клянусь, однажды ты своими руками убьёшь моего брата.       Лорана молчит, и Китиара, ругнувшись, поворачивается, захлопывая дверь и ныряя в вонючий мрак коридора.       Сдалась. Всё-таки сдалась, но выбрала смерть… Хотя у Китиары другие на неё планы — обещание, данное Танису, нужно выполнить, не разозлив при этом Сота и Госпожу. А Рейстлин… Пусть сам решает, приходить ли ему снова к принцессе: выглядел он, выходя, и правда слишком недовольным. Бессердечная тварь — неужели даже такая красавица не смогла тронуть его душу? Китиара кривит губы, Рейстлину прямая дорога в бездну после всего, что он натворил.       Несмотря на молчание, она знает, каким был бы ответ гордой принцессы.       — Тогда однажды я сама убью его для тебя.       6       Эта церемония — настоящий триумф. Китиара думает лишь о короне, Госпоже и молчаливом Танисе за спиной. Образ Лораны размазывается, тает золочёной дымкой, она лишь разменная монета — если Танису хочется, Китиара вырвет её из рук Сота и отдаст ему; может, так будет лучше.       Так будет лучше.       Корона, признание Госпожи, армии, покоряющие Кринн, верный рыцарь рядом…       Драконы захлёбываются торжествующим воем, гордо щурит глаза Скай, и сердце Китиары отзывается таким же воплем: она улыбается, она ликует, она почти празднует победу. Золотой полководец сломлен ужасом — она кажется ещё бледнее, чем прежде, и зелёные глаза пусты. Когда Китиара смотрит в них, то не видит ничего — лишь дикий, невероятный ужас, когда она Сота упоминает: что же, такая партия куда хуже и Рейстлина, и самой Китиары.       Танис, о, милый Танис, он любит Лорану, но любит и её, и он всё сделает, чтобы… Чтобы убить Ариакаса во имя её и короновать королеву.       Госпожа смотрит десятком драконьих глаз, а Китиара замирает, как змея перед броском. Нервно облизывает губы, давит соблазнительную улыбку — ты не Лорана, мой милый, отдай мне корону, будь хорошим, послушным мальчиком. Помнишь, было время, когда ты не смел мне возразить, лишь смотрел неприкаянным щенком, которого нежданно пригрели?       Она ненавидит ошибаться — и не замечать очевидного.       Всё летит в бездну, к сожалению Такхизис — пока лишь фигурально, но это лишь вопрос времени, никто не сможет воспрепятствовать новой королеве и её Госпоже, что скоро через врата пройдёт… Да. Всё летит в бездну.       — Ты отдашь мне Лорану, — чеканит «послушный мальчик», и его голос срывается лишь на миг. — И мы уйдём. Мы уйдём, и никто здесь нас не тронет. И тогда я отдам тебе корону. Только тронь нас, и ты никогда её не наденешь, слышишь? Я позабочусь об этом.       Это даже смешно: он меняет богатство и славу, целый мир и признание Госпожи на бледную, замученную девчонку, что сейчас больше на блёклую моль похожа. Выцветший зайчишка. Решение Таниса Китиару изумляет, вид Лораны — вызывает глухое злорадство и невнятную тоску, отчего она так ими восхищена? Полуэльфом, у которого лишь сейчас хватило мужество сделать выбор, и девочкой, в которой уверенного Золотого полководца не узнать? Они оба — жалкое зрелище, это же надо — так хвататься за собственную жизнь… Наивные глупцы.       …Она ненавидит ошибаться.       Лорана — сломленная девочка, чьё сердце отчаянием наполнено, лучшее угощение для Госпожи — отталкивает Таниса и бросается к Китиаре, выхватывая не кинжал, но меч. И бьёт её рукоятью — по-настоящему, с невероятной силой, столь странной для измученной пленницы.       Она ненавидит ошибаться.       Лорана уже не влюблённая дурочка. Она стоит — полная гнева и боли, что за пустотой прячутся — и кончик лезвия упирается предателю-Танису в горло. Китиаре больно дышать, но она бы и не смогла: воительница каменеет вслед за залом и зрителями, взгляд которых направлен лишь на эту парочку       Она полна отчаяния — хрупкая принцесса одна среди Храма, наполненного слугами Такхизис, и даже любимый предал её. Здесь она не Золотой полководец, всеми любимый. Она не девушка, которая за Таниса на смерть пошла, не глупый зайчишка, не прекраснейшая из дочерей эльфов.       И между светом и тьмой она выбирает себя.       «Прекрасна, — с ненавистью и восхищением думает Китиара. — Прекрасна, как драконье сердце».       И тут воительница застывает. Самое храброе и сильное существо можно измучить, опутать сетями магии, оставить на пир болезни. Она слишком хорошо помнит, как Лорана на ногах стоять не могла, как её трясла лихорадка, подхваченная в подземельях. Как тьма и призрак выпивали из неё жизнь — капля за каплей…       Она ненавидит ошибаться.       Лорана толкает Таниса, он летит с возвышения, и эльфийка выбивает корону из его рук одним ловким ударом — всё смешивается, и в зале разверзается бездна. Такхизис смеётся, смеётся над ними, хохочет над развернувшейся бойней за корону, сцепившимися драконами, и смеху её вторит истошный визг Китиары.       Она умелый боец — и у неё отличное зрение. Хватает секунды. Китиара выхватывает из сапога верный кинжал, чтобы швырнуть его в спину Лораны. Ещё одно, единое мгновение, один удар, в который она вложила всю свою ненависть, и всё закончилось, всё закончилось бы бесславно для этой самоуверенной, наглой девчонки с драконьим сердцем и зайчишкиным взглядом…       Китиара кричит. Запястье сводит такой нестерпимой болью, что она роняет кинжал. Китиара проклинает всё и всех, всё чёртово мироздание, и проклятью её вторит жуткий, инфернальный смех. Госпожа смеётся, смеётся над своими обезумевшими слугами, смеётся над разъярённой Китиарой и её наивностью, а девчонки уже не видать — она скрывается в толпе, прорубая дорогу похищенным мечом.       Китиара стискивает запястье и воет, Китиара вопит Соту «КОРОНА», пытаясь устоять на ногах. Взгляд её мечется — вот она видит золотые волосы далеко впереди и блеск клинка, а вот — мелькнувшую чёрную мантию… Или ей кажется?..       Китиара ненавидит ошибаться, но в этот миг осознаёт всё — и смеётся.       — О, братик. Я забыла, что ты был лекарем...       Добро сияет ярче всего на дне колодца? Что же. Она восхищена.