Темный

И наступила ночь, что станет роковой для одного из тех, кто гордо назвать себя посмеет человеком. Ведь нынче жизнь его прервется. Пред его домом, простым и неприметным, стоял кто-то, облаченный в длинное черное одеяние. Темные волосы его едва не доставали до колен. Свет не горел в окне того, за кем явился он. Тот человек ведь и не знает, он и подумать бы не мог о том, что станется с ним в эту ночь. Он был убийцей, и множество невинных и виновных пало от его руки. И как убийца, он привык считать себя убийцей, даже не думая о том, что было бы, играй он роль другую — роль жертвы, что на смерть обречена. Сегодня он ее сыграет! Лицо незнакомца было скрыто под маской, похожей на театральную. Она была белая, с прорезями для глаз и рта, затянутыми черной тканью. Она скрывала его кривую, некрасивую улыбку. Он посмотрел на темное окно, за которым забылся крепким сном тот человек, что многих жизни отобрал, и чуть слышно проговорил: — Не первый, не последний на веку моем... Но каждого из вас особенна игра!.. И если бы какой-нибудь нечаянный прохожий в это время проходил неподалеку и взгляд случайно устремил на того, кто стоял пред дверью, он бы ускорил многократно шаг свой, ибо то, что он узрел бы, могло быть лишь призраком или же демоном. Незнакомец вдруг исчез и слился со своею тенью, и в тусклом свете фонарей скользнул через порог, в щелку под дверью. Вокруг было темно, но это не мешало ему видеть. У тени его появились глаза и рот, такой же кривой и некрасивый, как его прежняя усмешка. Он будто чувствовал нутром, где находился в этом доме ему нужный человек... Тот человек, что отнимая чьи-то жизни, остался не мучимый судьбой и за деянья не наказанный. Казалось бы, он был похож на Тень... Тот снова обратился человеком в маске пред закрытой дверью комнаты. Но все не так, совсем не так. Великий дар был дан тому, кто прошлое свое не помнит, кто перед дверью лишь на миг застыл, помедлив. Он может тенью обращаться, теряя плоть и кровь, лишь темным силуэтом становиться, все двери, щели все открыты для него. Ему всесильною судьбою даровано было грозное право, право жизни отнимать. И даже может быть не только потому, что он не человек. Ведь он — Актер! Актер театра, что Бытием зовется. И Смерть в нем — величайшее из действ для смертного простого существа. Он — смерть дарующий, он — зритель, он — тот, кто пишет сценарий последней сцены. Он — тот, кто носит имя смерти. Все роли знает наперед. И все же каждый раз иное представленье предстает на сцене... Он ставит свечи полукругом пред закрытой дверью, за которой его чуткий слух почуял ровное дыхание. Со внешней стороны свечей был белый воск, а внутри — ярко-алый. И казалось, будто кровь стекает со свечей. Под белой, будто бы из алебастра, маской на лице его все та же зловещая ухмылка, как будто он не мог не улыбаться. Он представляет, что здесь вскоре развернется... Он сделал шаг и дверь толкнул вперед. От скрипа петель пробудился тот, по чью пришел он душу. Пред взором обреченного предстала высокая фигура в черном старомодном одеянии. Неровный свет свечей играл тенями. Должно быть, от ужаса, он резко поднялся на ложе и замер, не сводя с темного силуэта своих широко раскрытых глаз. Послышался приглушенный маской хохот. От страха он не мог и вскрикнуть, когда к нему скользнула тень. У горла он почувствовал холодное лезвие. Перед глазами его была белая маска с чернеющими прорезями для глаз и рта. А за ними, казалось, ничего не было, кроме темноты. По спине его пробежал холод, и он почувствовал у себя на шее руку, такую же холодную, как сталь старинного кинжала. И он услышал тихий голос: — Что скажешь ты в последние мгновенья твоей жизни? Несчастному хотелось закричать. В отверстиях для глаз на маске засияло какое-то неясное бордовое свечение. И он почувствовал, что вопль застыл у него в горле. — Не убивай!.. Пожалуйста, прошу, не убивай меня! Я сделаю всё, только... — срывающимся голосом начал лепетать человек, не в силах отвести от темного бордового света испуганный свой взор. — Ха-ха-ха-ха! И все равно ведь я тебя убью. Кому, как не тебе, так хорошо это известно? О, сколько раз ты говорил эти слова тебя молившим о пощаде и ровно столько раз ты обещание выполнял!.. — Т-ты... Откуда... — Я знаю все... Ты ничего не скроешь от меня. Под маской темный, верно, улыбался, как всегда. И тонкой сталью лезвия кинжала он повел по горлу убийцы, который ныне сам дрожал от страха в руках смерти. — Ч-чего ты хочешь?.. — Чего хочу? — Вновь усмехнулся он. — От тебя — лишь красиво сыгранной роли! Но пока что ты меня разочаровываешь... Он сжал сильнее ледяной своей рукою шею человека, едва не потерявшего рассудок. — Какая скука и посредственность... Я это уже видел много раз! Я думал, раз ты себе позволил жизни забирать, ты должен быть другой и будешь не так прост. Однако, как и все, пред ликом смерти ты дрожишь... Вдруг человек в его руках напрягся, будто вот-вот исторгнет крик. Но он не мог, при виде этой маски нутро его сковало льдом. — Нет, мне не нравится... Не это мне хотелось видеть от тебя, лишавший жизней. Пытаешься кричать... Наивно и смешно. Последний шанс даю тебе, и от того, что скажешь ты, зависит вся судьба твоя. Молчание ему ответом было. Он чувствовал, как холодеет его жертва, как частая дрожь бьет все ее тело, и видел, как две слезы стекают по щекам. Он отнял руку, которой шею обреченного сжимал, и потянулся к своей маске. Сильнее лезвие кинжала вонзилось в горло, так, что уж алели капли крови на побледневшей коже. — Ты не сказал ни слова... Хорошо. Твой выбор сделан. — Стой! Нет! Что мне сказать?! Лишь жуткий смех послышался в ответ. Он руку опустил на маску и сорвал ее с лица. Страшные кроваво-алые глаза на мертвенном лице сияли тем бордовым темным светом, что пробивался через маску, зрачки сузились в щелки и выжигали душу. Это был взор не человека. Лицо его, какие-то кривое, было ужасно. Он расхохотался. Как будто что-то в горле растворилось, и потеряв совсем рассудок, взвыло наконец полубезумное человеческое существо. Лицо пред ним сливалось со тьмой, но он не мог оторвать взор от горящих алых глаз. Чудовище обращалось тенью. Своей незримою рукою сквозь горло добралось оно до сердца и снова обратилось в плотский облик. Истошный крик пронзил ночную тьму... Тяжелые ночные тучи расступились перед зловещей мертвенно-серебряной луной. Ее холодные лучи сквозь незашторенные окна падали на бледное лицо, забрызганное кровью. В руках пульсировало вырванное сердце... Безжизненное тело неестественно свисало с кровати. Все было в крови. Высокий темный силуэт воззрился на луну. Он медленно слизал с губ кровь, которая была того же цвета, как и его пылающие очи. — Вот это сердце — сердце человека, погрязшего в грехах! Как дерзновенно он сам себя назначил вершителем чужих судеб и палачом невинных душ!.. За это сам он предан приговору, что выносил его не заслужившим. Хоть я бы не иначе с ними поступил... Ха-ха-ха-ха-ха-ха!.. Но не было дано ему быть высшим существом, и потому гордец простерт на ложе, лишенный жизни. Не нужно мне его гнилое сердце, которое исполнено порока! Самую суть его себе я заберу! А, как известно, зеркалом души лицо зовется... И с этими словами он бросил охладевающее сердце и молниеносно метнулся к телу. Склонившись над ним, он сорвал с него лицо, застывшее навечно после смерти маской ужаса и нестерпимой боли. Он еще жив был после того, как его сердце забилось в руках у палача его, и это страшной мукой исказило его последние мгновенья. — Великолепно! Хоть ты веселья не доставил мне, зато каким чудным оказалось у тебя лицо! Прочь маски! Вот вся суть твоя без тени игр и притворства! И после этих слов он снова обратился тенью. Стрелою он направился наружу... Болезненного цвета лик луны сиял над спящим городом. Свет ее лился на крыши домов, которые построены были очень давно. По темным подворотням, в этом полном тайны свете, бесшумно шел кровавоглазый демон... Он улыбался, глядя на луну. Она безмолвно на него в ответ взирала, как и тогда, когда узрела, что он совершил. Уже не в первый раз. Все время холодна и далека, свидетельница тайн и грязных дел, она на мир с ночных небес взирает и овевает мрачною загадкой все вокруг... ...На стене висело несколько десятков странных масок. Но если приглядеться, в них можно было различить людские лица. Одетый в длиннополое классическое одеяние, Тень любовался на них. Он улыбнулся, посмотрев на ту, что совсем недавно прибавилась к его собранию. В углу небольшой комнаты, отделанной в глубоких винно-красных тонах, в кресле сидела мертвая дева в изысканном старинном наряде. От нее остался лишь скелет, но она все равно была прекрасна. Даже красивее, чем в жизни. Тихо играла затерявшаяся в веках органная токката, имя сочинителя которой давно было позабыто. — Нравятся тебе эти лица, моя дорогая? — Он посмотрел на мертвую и медленным шагом направился в ее сторону. Он подошел к ней, наклонился, взял за руку и поднес ее к губам. Потом он поднял ее с кресла, она безжизненно держалась в его руках, пустые глазницы смотрели прямо в багровые глаза. Он улыбнулся, положил руку ей на талию и повел ее в неспешном вальсе. Свечи дрожали в полумраке. Неровный свет падал на невысокий тонкий силуэт с болезненным красивым лицом, не искривленном жуткою усмешкою, и темными, как смоль, волосами, спускающимися до середины бедра. А на руках его, в роскошном платье прошедших столетий, при каждом движении шелестящем тысячью оборок, лежал скелет, что был когда-то прекрасною, чистой и невинной первой убитою им девы.