Драбблятник. Том второй.

Варейна мама родила как по заказу — кожа беленькая, губки красненькие, волосы цвета воронова крыла и глазки-алмазки. Краше ребёнка во всём королевстве не сыскать. До пяти его лет рос он, купаясь в любви родительской, чисто принц. Впрочем, принцем он и был. А за то, что матушка от солнца яркого всё на принца Варейна панамку одевала, прозвали его Принц-панамка. Когда минуло Принцу-панамке пять лет, мама его скоропостижно развелась с мужем-королём и уехала в Баден-Баден печень лечить да нервы восстанавливать. А принца с папенькой оставила, чтобы вырос из него не абы кто, а настоящий престолонаследник. Папа Варейна долго в одиночестве не страдал, завёл себе на стороне королевишну, а там и женился во второй раз. К тому времени стукнуло Варейну четырнадцать, и начался у Принца-панамки переходный период. Совпало ли, или так и было новой королевой задумано, но у мачехи с пасынком отношения совсем не складывались. То принц «маменьке» в пудру чесоточного порошка насыплет, то королева ему кашку рисовую пересластит, а то и вообще раз в его покоях спрятала дуриан старый и клетку с тукке под кровать поставила, чтобы те Варейну спать своим стрекотанием не давали. Знала, низменная женщина, что принц ужасно этих чешуйчатых боится, а от недосыпа под глазами у него круги некрасивые появляются. А всё потому, что в королевстве так и продолжали Принца-панамку считать эталоном красоты да милашности. И славили буквально на каждом шагу — то пекарню его именем назовут, то пушку новую в его честь отольют, то пердыни сорт новый выведут в форме его любимой панамки. А мачехе всё это как острый нож по горлу. Злится женщина, и понять её тоже можно — не первой свежести королева, свои детки не получаются, а чужое дитя всё королевство на руках носит и до небес превозносит. И порошок опять же чесоточный в пудре — мерзость такая. И решила мачеха Принца-панамку извести. Знала не понаслышке, что в её собственных краях в тёмнодремучем лесе банда злоебучая завелась. Семь Пхаёв прозывались. Кого поймают — непременно снасильничают, будь ты первостатейный красавец или страшная карга пенсионного возраста. Вдовы старые, говаривали, сами в тот лес часто бегали, да не всем удавалось Семерых Пхаёв встретить. И вот мачеха удумала что: собралась она как-то родню навестить, да уговорила короля отпустить с нею Принца-панамку, мол, пусть дитя проветрится, другие края повидает, себя покажет. А показать там было что — Варейну как раз восемнадцать стукнуло, вырос принц ладный да складный, стройный, спокойный, красивый и сладкий, на знания падкий, глазами лукавый, ходьбой величавый, простите, понесло… Уложив платья да косметички, сели королева и принц в карету и погна… То есть, поехали в соседнее государство. А ехать им аккурат через тот самый тёмнодремучий лес. Потому, конечно, король им большой отряд в поддержку выделил, охранять да оборонять. А впереди королева глашатая пустила, чтоб бежал и орал, что вот едут по лесу королева-краса и Принц-панамка. Глашатай орёт, карета катится, дело к ночи клонится, пора бы и переночевать. Командует королева привал посреди тёмнодремучего леса и велит ужин накрывать. А за ужином знай подливает принцу Варейну винишка — белого, розового, красного, а потом и креплёного. Напоив принца, велела королева его завернуть в одеяло и в лес подальше занести. А сама выспалась в карете да поутру дальше поехала. И уже из дому отписала королю, что сына его прекрасного, пока он в кустиках оправлялся, то ли волки сожрали, то ли комары унесли и досуха выпили, но не сыскала она со слугами ни единого следа Принца-панамки. И потому просит считать его без вести пропащим. Пропавшим, то есть. Горюет король, королевство в трауре, все оплакивают своего прекрасного принца, а его тело в тёмнодремучем лесу лежит в дальних кустах в пуховом одеяле и отсыпается. Проснулся принц в месте ему совсем незнакомом, в кровати совсем не королевской ни размером, ни убранством. Вокруг — паутина да ветошь всякая, вместо полога мешковина какая-то, вместо подушки — тряпья мотушка. Одним словом — не дворец. Понял принц, что королева хитростью его извела, и заплакал. Щёчки бледные заалели, губки соскорбились, глаза слезами заволокло, что ничего не видать. — Красота-а-а-а. — услышал принц-панамка, а рыдать остановиться не может, хоть и страсть любопытно — кто это сказал. — Как есть красота, — произнёс второй голос. — Невозможная! — воскликнул третий. — Такой беленький! — добавил четвёртый. — А волос чёрненький! — восхитился пятый. — А ноготочки как жемчуга. — выдохнул шестой. — Опять чо попало в дом приволокли, охальники, стыда у вас нет! — проворчал седьмой. — Стыда нет, зато либиды завались! — похвастал кто-то из шестерых, и все шестеро в унисон простонали. — Какой красавчи-и-и-ик! Красавчик Варейн не выдержал, глазки рукавом утёр, поморгал, чтоб просохли скорее и уставился на тех, кого слышал. А перед ним семеро красавцев писаных, шестеро одинаковых, а седьмой наособицу. Шестеро на принца масляными глазами глядят, а седьмой хмурится. Варейн его сразу Ворчуном назвал. Хотя того и звали по-другому. — Ну и как звать тебя, находка нежданная? — поинтересовался Ворчун, пока остальные шестеро братьев всячески принца рассматривали. Один издалека и сквозь очки, второй поближе, третий ручку нежную гладил, четвёртый под одеялом ножку разыскивал, а пятый с шестым, подбородками в ладошки уткнулись, на кровать положенные, да просто так пялились. — Варейном папа зовёт, народ — Принцем-панамкой, мачеха — сволочью и уродцем. А вы зовите как хотите. — Хотим, хотим, — закивали все братья, кроме Ворчуна. — Мы тебя Снежком… Нет, Дождиком… Белоснежиком звать станем. Будешь с нами жить? — А у меня варианты есть? — пожал плечами бывший Варейн, теперь Белоснежик. В общем-то, дворцовое воспитание его и к такому готовило. Попадёшь в плен — с похитителями соглашайся, лишь бы живым до удобного случая дотянуть. Живым и достаточно здоровым. Гордых дураков убивают сразу. — А нас о чём-нибудь спросить не желаешь? — поинтересовался один из братьев. — Ну да. Простите. Я первый раз в плену. Растерялся. А вы кто, добрые люди? — Принц-панамка, конечно, догадался, у кого он в постели, но ноблесс, так сказать, оближ, а потому все должны представиться официально. — А мы банда Семь Пхаёв. Семеро братьев нас. Я самый старший и зовут меня Сайфа. — сказал Ворчун, и Варейн удивился. — Я у маменьки первый родился, а через два года она шестерню родила. С именами решила не морочиться и всех назвала Пхаю. Оттого и банду нашу называют Семь Пхаёв. — А тебе… — Варейн поморгал и кротко потупился в пододеяльник. — Не обидно, что ты вроде как не первый получаешься, а седьмой? Ворчуну, то есть Сайфе, стало ужасно приятно. Впервые кто-то спросил у него, как он сам относится к тому, чтобы быть седьмым Пхаём, не будучи им на самом деле. — Нет, — сказал он и потрепал Варейна по панамке. — Мне не обидно. Мы же братья, всё-таки. К тому же вся шестерня меня слушается и зовёт Пи. — А вы когда меня насильничать начнёте? — не выдержал принц и покраснел аж по пояс, хоть под рубашкой и не видать было. — Дак… А может ты есть хочешь? Или пить? Или в туалет надо? В душ? Переодеться? Семечек жареных? — каждый из шестерых Пхаёв по очереди спросил растерянного Белоснежика, и все семеро замерли в ожидании ответа. — Ой… — сказал принц. — Сперва в туалет, потом в душ, потом переодеться. Поесть и попить потом. А семечки я не люблю, мне папа говорил, что они манифест праздности, простите. Братья радостно засмеялись, программу занятий принца одобрили и принялись её исполнять. Третью неделю жил Белоснежик в тёмнодремучем лесу с семью Пха… С шестью Пхаями и Сайфой-Ворчуном. Начал братьев одинаковых по-разному звать, одного от другого отличать. А они его все одинаково любили и лелеяли. И Пхаю-Умник, и Пхаю-Весельчак, и Пхаю-Соня, и Пхаю-Скромник, и Пхаю-Чихун, и Пхаю-Простачок. И даже Сайфа-Ворчун. Еду ему готовят каждый день разную, одежду у проезжающих через лес воруют модную, украшения там всякие приносят. Целую коллекцию панамок собрали для любимого принца. И всё любуются им, не наглядятся на красоту. И королева, конечно же, узнала про то, что у Семи Пхаёв теперь любимка в панамке завёлся, и догадалась, тварь, кто именно под той панамкой скрывается. И дело решила до конца довести, Принца-панамку вконец извести. Яблочко наливное ковидлами всякими наколола, цианидами намазала, токсичными Е-шками посыпала для верности, переодевшись старой вдовой, в лес пошла, искать Принца-панамку, пасынка своего. И как на грех — нашла. И яблоко то ему всучила. А Варейн сам не свой до яблочек был всегда — от бананов нос воротил, рамбутанами в челядь кидался, апельсины нищим у ворот подавал, а яблоки вёдрами ел. Вот и в лесу соскучился по яблочкам, да и взял у чужой незнакомой тётки яблоко. Как положено, отравился поганым фруктом принц Белоснежик, упал на травку, но не помер, а типа заснул. Королева, нет чтоб пульс пощупать, так обрадовалась, что прямиком домой побежала вещи собирать да к мужу ехать — новых принцев делать. А к вечеру Семь Пхаёв принца на полянке нашли. И очень огорчились. Но, Пхаю-Умник пульс пощупать догадался, Пхаю-Соня одеяло притащил пуховое, принца укутал, Пхаю-Скромник и Пхаю-Чихун яблоко недоеденное в траве нашли и в лабораторию по ядам да токсинам сдали. Там срочный анализ провели, Пхаям распечатку с рекомендациями выдали. Ворчун с Умником целый вечер разбирали, чем лечить своего принца, пока остальные четверо Пхаёв плакали, а Пхаю-Простачок книжку сказок всё листал, сидя в углу. — Нашёл! — закричал он остальным братьям и дал им прочесть сказку про спящую красавицу. Заспорили братья — кому искать принца, чтобы поцеловал Варейна и пробудил его от токсичного сна. А Простачок снова голос подаёт: — Чего на стороне искать-то? Нас тут семеро, опыт у нас интимный большой, может, безо всякого принца со стороны справимся? — А что?! И справимся! — решили братья. И справились. К большому удовольствию Варейна. И собственному тоже. Подумали немного, отдохнули и справились ещё раз. Только Сайфа справляться не стал, сказал, что Варейну и шестерых Пхаёв по самую панамку хватит. А у него женщина хорошая на примете есть в соседней деревне, он уже давно ей жениться обещал. И ушёл в деревню жениться. А в лесу остались Шесть Пхаёв и Принц-панамка.