Вещий сон

Это было самое обычное утро. Ничего не предвещало беды. Жизненные проблемы могли свалиться мне на голову в любую секунду моего существования, но они, по сравнению с главной катастрофой этой жизни — ничто. В слове "влюБЛЯТЬся" есть спойлер, который намекает, что это явно плохая идея. Но, как говорится: сердцу не прикажешь. Оно у меня такое же упрямое, как и я. Именно эта катастрофа выработала иммунитет ко всем другим мелочам жизни, что нормальные люди называют "проблемами". У меня всегда все через заднюю точку, поэтому уже не удивляюсь, что каждый раз мне приходится что-то разгребать. У меня есть хороший психолог, которой даже не нужно ничего рассказывать, ведь она работает там же, где и я, и прекрасно знает, что происходит в моей, к сожалению, не скучной жизни. Оксана всегда даёт очень дельные советы и за это я люблю ее чуть меньше, чем Клименка. Ну вот, собственно, мы и пришли к моей, так сказать, ходячей проблеме. Пока не определилась: или это я ещё не выросла и веду себя как влюбленный подросток, или он тоже с виду взрослый мужик, но в душе ему пятнадцать. В общем, от непонимая, как жить с ужасными чувствами любви, мы начинаем игру "кто дальше оттолкнет друг друга". Да, сказать все, как есть и разобравшись, поставить точку — это, скорее, не надежда, а фантастика. Иногда бывают приливы заботы и поддержки, от которых становится легче только в момент их нужности. А потом ты сидишь и начинаешь разбирать то чудное мгновение по кусочкам, понимая, что проиграла очередной раунд своей же игры. Когда он подходит ближе, я таю. Когда он берет меня за руку в пик моего страха и неуверенности, я забываю, что чувствовала секунду назад и отдаюсь всем своим мурашкам. Когда он заходит слишком далеко, я краснею, пытаясь устоять на ногах, которые предательски подкашиваются каждое мгновение. Я забываю: кто, что, где я и когда. Меня мало волнуют все окружающие — он центр моего внимания и вселенной. И единственная проблема в том, что я не знаю, что чувствует сам Клименко ко мне. Боюсь спросить, ведь тогда или он уволится, или мне придется перейти в другой отдел, ведь если это не взаимно, то работать вместе мы больше не сможем. Я мечтаю о том, что он сам, как принц на белом коне приедет ко мне на красной пожарной машине и выйдя от туда, закричит всему миру о большой любви ко мне. Этот сон вчера прервался — грёбаный будильник. Моё недопонимание в этой ситуации слишком себя выдает, ведь сложно не заметить, как я его избегаю, не зная, как вести себя рядом с ним. Я пытаюсь не смотреть ему в глаза, в которых утопаю, не оставляя фактов своего существования; держусь как минимум в метре от него, ведь если дотронусь, то сгорю полностью и безвозвратно; говорю с ним только по теме, не давая возможности вставить лишние пять копеек, демонстрируя собственноручно возведённое правило — работать без не нужных разговоров. Но все это падает в пропасть с огромным треском, когда мои попытки безуспешны и я таки утопаю в его глазах, безвозвратно сгораю от прикосновений и теряюсь в словах, адресованных мне. Кажется, он уже понял, что я к нему чувствую. И кажется, ему по барабану. Я не знаю, как понимать его фразы: "Береги спину", "Аккуратно. Случится что, а мне потом к новому командиру привыкать?", "Что ж Вы, Ирина Викторовна, совсем не печетесь о своих подопечных? Могли б уже и поухаживать за мной, как за больным". Смахивает на неудачный флирт. Но ведь слова могут быть и неоднозначными, кто знает, что он хочет этим сказать? Может специально вывести меня на признание в любви, а потом ответить, что это невзаимно и он увольняется. Я ещё та трусиха. Любая другая на моем месте высказала б все в лицо, а если вдруг что-то не так — ушла бы по-английски и забыла. — Ты долго будешь ещё бегать от него? — спрашивает Оксана, залетая ко мне в кабинет. — Дорогая, где твои манеры? Здороваться при встрече не учили? — фыркаю я, зная, что это единственное, что могу сказать, ведь ответа на ее вопрос у меня нет. — Ира, не пудри мне мозги. Скажи, лучше, что ты такого натворила, что Клименко метушится по всей базе, не находя себе места. Хотя, учитывая твою уверенность — это не твой косяк. Но, все же, спрашиваю. — Не начинай, — говорю я, отставляя ноутбук с отчётом, — ничего я не делала.. только послала его на задании, потому что он — легкомысленный павлин! — Это твое "ничего"? Сама себе яму роешь. — Я тебя прошу. Клименко мне уже ее вырыл и ждёт, когда меня туда можно будет закинуть, — я встаю и ухожу заваривать себе кофе, но поворачиваю голову в лево и, вмиг, передумаваю, меняя маршрут снова в кабинет. Но, на полпути, вспоминаю, что там сидит Оксана, и поворачиваю в сторону заднего двора на самую удобную лавочку в мире. Только там я могу расслабиться и забыть обо всём, даже о Клименко. Ровно до тех пор, пока кто-то из моих подопечных не вспомнит от том, где я есть, если не в кабинете. Такого я никогда не чувствовала. Даже когда влюбилась в своего бывшего мужа, с которым не сложилось, и двадцать лет моей жизни ушло безвозвратно в пропасть. Может было проще, потому что он тогда ухаживал за мной и давал понять, что это взаимно. А тут...какой толк ждать что-то, если и так ясно, что он и ухом не поведет. Подумав ещё немного о сложившейся ситуации, я сделала вывод, что пора заканчивать с этим. Встав из лавочки, я пошла на кухню, всё таки, за кофе. Пообещав, что больше он не будет меня смущать, я молча зашла так, будто ничего не волнует. А Клименко даже не удивился. Для него было все так, будто ничего не поменялось. — Могла бы попросить, я бы и тебе сделал, — начинает он говорить. Проанализировав его слова, понимаю, что они были адресованы мне, что заставляет зайти в тупик. План Б — забить гвозди на Клименка и на все, что с ним связано — проваливается с треском. — Спасибо, руки есть — значит сама справлюсь, — отвечаю колко я, делая вид, что у меня не выпрыгнуло сердце в момент, когда он заговорил ко мне. — Всё нормально? Складывается впечатление, что я тебя чем-то обидел. — Всё нормально, не читай между строк, — отвечаю и забирая свою чашку, иду куда-нибудь. А что мне было ещё говорить? Сказать о том, что он обижет меня своей безразличностью? — Он ещё у меня спрашивает, обидел ли меня! — с возмущением врываюсь в свой же кабинет, зная, что моя прекрасная Оксана сидит там. — Он что, думает, что только его существование может создать мне проблему? Какие мы самолюбивые, черт возьми! — Ира, давай признаем — он прав. — Нет, даже не вздумай с ним соглашаться. Он мне вообще не сдался, — в момент моего гнева — или что это были за эмоции, не знаю — я была слишком громкой. Было бы странно если бы он этого не услышал. Да, я продолжаю рыть себе яму. Думаю, он не настолько туп, чтобы не сложить два плюс два и не догадаться, о ком речь. Клименко же знает, что на этой базе, единственное, что может создавать мне проблему — это он. Я уже и забыла, что пообщала себе пять минут назад. Да особо и не запоминала, ведь я знала, что все равно забуду. Та лавочка уже тысячи таких обещаний слышала и ни разу не услышала фразы: "Я пришла на работу и мне так наплевать на него". И не услышит. Утром я зашла к себе, и забыла как дышать. Это сложно делать, когда у тебя на столе стоит прекрасный букет пионов, и ты подходишь к нему, надеясь на записку от имени на букву "Г" или фамилии на "К". Но там была "П", и я подумала, что это от сына. А потом, до меня дошло, что слово "павлин" тоже начинается на ту самую букву. Сердце ушло в пятки и я впала в ступор. — Ира, — толкнула меня в плече аккуратная рука, с силой слона. Я знала, что это Оксана. — Что? — задаю вопрос я, и понимаю, что она явно стоит тут не одну минуту. — Только не говори, что буква "П" — это твой сын, в эту сказку я не поверю. — И что мне делать? — я отчаянно посмотрела ей в глаза, надеясь на то, что подруга знает, как поступить. — Не смотри на меня так, дело твое — сама и разгребай. Я не могла поверить в то, что она кинула меня в такой важный момент. Но самое ужасное началось потом. — Ирина Викторовна, к Вам можно? — слышу я знакомый тембр, и меня кидает в дрожь. — Что хотел? — спрашиваю я, не поворачиваясь лицом, ведь там испуг, а его показать мне нельзя не под каким предлогом. — Там Тимофеевич с больничного вышел, ждёт всех на чай. Ну и что я ещё собралась услышать? Признание в любви? Король, нельзя быть настолько наивной. — Хорошо, сейчас буду. Эта фраза прозвучала так безразлично, что я сама опешила от себя. И, все таки, я молодец. До этого момента, я не могла сделать хоть какой-то шаг в его сторону без помощи Оксаны. Вхожу в кураж. В этот день расслабилась я только на пару секунд, обнимая Лиховия, который был рад видеть всех также, как и мы его. Он нам как отец, поэтому не прийти, а остаться в кабинете и пялиться на тот долбаный букет цветов — точно не самый лучший вариант. А потом я сделала глупость, под эмоциями радости и села рядом с Клименко. Чем я думала — сказать сложно. Мозгами? Нельзя думать тем, чего нет. Ничем не думала? Да, это правильный ответ. Он, кажется, вообще оборзел, взяв меня за руку и в этот же момент, делал вид, будто ничего не происходит. Что это было понять сложно. Конечно, я не спрашивала, а молча выдернула руку и села ровно, положив их на стол, мысленно поблагодарив его за то, что за ногу не взял. Но это было слишком. Мы не на том уровне "общения", чтобы позволять себе такое. — Ты страх потерял?! — спрашиваю я, загоняя его к себе в кабинет. Да, мое место обитания повидало многое. — Что-то случилось? — задаёт он мне вопрос, и глазом не моргнув. Спросил это так, будто пол часа назад ничего не произошло. И он не перешёл черту. — Слушай, выключай хоть иногда режим дурачка. Это уже не смешно. Сначала цветы, потом непонятные прикосновения. Тебе скучно и хочется с кем-то поиграться? Давай твоей куклой буду не я. — Не будь такой самовлюблённой. Рассмотри вариант того, что я также могу чувствовать то же, что и ты, — Клименко разворачивается и уходит, громко хлопнув дверью. Кажется, мы расставили все точки "над и". И кажется, получилось не совсем хорошо. — То есть, он намекает на то, что влюблен в меня? — задаю я вопрос Оксане, сидящей напротив. Она всегда появляется вовремя. — А ты не замечала этого? — ставит она простой вопрос, но я теряюсь. Только сейчас я поняла, что она, ведь, права. Эти неуклюжие фразы заботы, "случайные" прикосновения, цветы и все прочее — не просто так. Дура, ты Ира. Вот окончательный вывод. Я шла домой, полностью разбита. После осознания главного, я не могла спокойно находится рядом с ним. В принципе, всё так и было, но мне неудобно перед Клименко. По факту, я сама же его и отталкивала, эгоистично думая, что он не может любить меня также, как и я его. Мне было стыдно, но у меня нет ни капли смелости, что не позволяло поговорить. Хладнокровное поведение по отношению друг к другу, вопросы и разговоры только по теме, но глаза выдают. Я вижу, как он на меня смотрит и пытается найти в моем взгляде хоть малейший намек на то, что я поняла его слова. Но я все продолжала корчить из себя неприкасаемую стерву, от которой веяло безразличностью. Кажется, мы поменялись ролями. Только вот роль влюбленной дурочки, что пытается не выдать своих чувств мне нравится больше, чем стервы, делающей вид, что не понимает его намеков. — Ира, так нельзя, — начинает читать мне нотации Оксана, вспоминая, что она не только моя подруга, но и психолог, — я надеялась, что когда вы наконец поймёте, что нужны друг другу — всё будет по другому. Но вы продолжаете себя мучать. Твердолобые. — Оксана, я не знаю, что делать. — Просто подойти и скажи всё, как есть. Это легко. А так получается, что ты либо боишься своих чувств, либо делаешь вид, что они у тебя есть, что вызовет у него подозрения к тебе, а не взаимность. — Не трудно сидеть и раздавать советы, а вот подойти и сказать так ему в лицо — уже, знаешь, сложнее будет, — я сажусь в свое кресло, берясь за голову. Она уже болит от этих бесконечных мыслей, что делать, куда идти, как быть и я ещё молчу за выезды, ведь работа очень тесно переплетается со всеми этими страстями. Я зашла на кухню, где стоял и делал чай Клименко. Все как обычно, но с усложнением — дверь захлопнулась. — Сквозняк, — сказал Гена, услышав громкий звук. Он подошёл их открыть, но все, что у него получилось — сломать ручку. Это была ловушка для нас двоих. Сказать, что это было необходимым в тот момент — не сказать ничего. Смешно, но если бы не эти двери, то, наверное, мы бы так и ходили вокруг друг друга, пытаясь разобраться в наших отношениях, дистанционно, так сказать. — Гена, что происходит? Давай только честно, к чему эти цветы, непонятные прикосновения, фразы заботы? — А ты не понимаешь? — он смотрит на меня, а в глазах читается любовь(?) — Я столько времени в тебя влюблена. Столько времени пыталась это скрыть, тем самым ещё больше показывая, а ты только сейчас решил сделать что-то подобное, намекая на то, что это взаимно? — я говорила это с иронией, понимая, что тут плакать нужно, а не смеяться. Двое взрослых людей с уверенностью детей — это проблема. Кажется, нерешаемая. — А я не знал, правда ли это. Ты с утра безразлична, днём срываешься постоянно, а вечером прячешь глаза — это как называется? — Любовь, Клименко, женская любовь, — отвечаю наконец я, не веря своим ушам. Неужели я сказала то гребанное слово, раскрывая карты и объясняя, что, черт возьми, происходит. Дверь выломали в ту же секунду, а ровно через минуту на базе уже и след мой простыл. Я убежала домой, понимая, что, вроде, все хорошо, но было ощущение, что опять дров наломала. Мы ехали с очередного вызова на базу, как вдруг наша машина останавливается и меня вытаскивает из нее Котик, принимая в свой адрес не одно матерное слово. Но я быстро закрываю рот, видя перед собой ещё одну красную пожарную машину, из которой вылазит Клименко и кричит на всю улицу, что он любит меня. Я до последнего надеялась на то, что сны с четверга на пятницу — вещие. Надежда умирает последней, а вера — наше все.