Мой тебе подарок

      Наутро Чимин и не вспомнит, как это произошло. С какого именно момента образы стали рассеиваться, потом двоиться, с каждым разом не желая соединяться воедино. И вот, спустя несколько минут, людей становится в несколько раз больше, чем есть на самом деле; они кружат, плывут, отчего становится плохо. Его слегка подташнивает; во рту сухо и слишком горько; в ушах стоит гул, что вибрацией отдаёт в виски. К ним хочется прикоснуться холодными пальцами, надавливать, массируя, надеясь, что пройдёт.       Но не проходит ни через десять минут, ни через час. А через два часа, помимо всего прочего, к нему добавляется ещё одна весомая проблема. Чёрные глаза; бегающие, не пристально смотрящие, а тайком изучающие. Будто боятся, что накажут, если заметят. Но Чимин и пальцем никого не тронет, и это вовсе не потому, что сегодня не в состоянии и шага сделать. А потому что в принципе никого никогда не бьёт. Только скалится, плюётся желчью, извергая из себя неприятные угрозы, которые ни во что большее не перерастают. Выскочка, заносчивый, несдержанный в высказываниях, слишком прямолинейный; и человек, у которого напрочь отсутствует чувство самосохранения. Таким Чимин был всегда, сколько себя помнит. Он понятия не имеет, как его видят другие, впрочем, ему в любом случае, плевать. Но не сегодня. Не сейчас, когда тёмные глаза становятся ближе; не тогда, когда руки хозяина грязных омутов придерживают безвольное тело у унитаза, не давая клюнуть носом в холодный кафель, пока он блюёт, полностью освобождая желудок. И от такой неприятной ситуации ему должно быть стыдно, но единственное, что он чувствует, так это обиду. Ему и вправду жаль тех денег, что он потратил на вовсе не дешёвый алкоголь, а тот даже не постарался усвоиться в тонких стенках желудка. А ведь раньше, этот орган был ой каким гостеприимным.       — Я позабочусь о нём...       Сообщает то ли добродушному бармену, вечно сующему нос не в свои дела; то ли безразличному охраннику, а возможно ему самому.       Чимина тащат, впихивают в машину; поглаживают по голове весь путь, зачесывая прядки назад, пока он лежит на острых коленках; после позволяют провалиться в сон и скрутиться от сжигающей боли изнутри. Потому что пить надо было меньше, или хотя бы с перерывами, а не несколько дней подряд.       У Чимина пиздец начался совсем недавно. И вот, спустя некоторое время, он точно убедился кое в чем, и в своё оправдание может сказать, что не он такой, а жизнь такая. Потому что и день не задался, и неделя, а если дальше углубляться, можно понять, что там и год неудачный, и жизнь в целом. Кажется, сама планета не подходит для его нормального существования.       И все виноваты вокруг, но не Чимин. Родители, вечно требующие повиноваться и наконец-то завести семью, как сын маминой подруги; бывший парень, а если быть точнее, мужлан-мудачила, по совместительству тот самый сын маминой подруги.       Без комментариев.       Пусть катится колбаской, если на другое не способен.       И вообще, пусть все катятся к чёрту, а его оставят в одиночестве, потому что одному лучше в любом случае. Но не в этот раз. Потому что коленки, хоть и острые, но удобные. И так не хочется с ними разлучаться.

***

      — Имя, — на мокрой от пота кровати слишком неудобно спать. Да, она мягкая; белье ещё пахнет свежестью порошка, но если повернуть голову вбок, в нос сразу врезается другой запах, его собственный, от которого хочется избавиться, сбежать, перевалиться и упасть на пол, если сил на большее нет. Потому что невозможно дышать этим перегаром, запахом пота и кислотой, чем-то смутно напоминающую рвоту.       — Моё?       Чимин уже и забыл, что здесь не один. Поэтому поднимает голову, но не увидев ничего, кроме темноты, откидывает её назад, за что тут же себя корит. Потому что постель по ощущению хуже каменной кладки. Каждое соприкосновение с плоской поверхностью заканчивается мучительной болью.       — Моё — Чонгук...       Неужели он не понимает, что ему это уже неважно? И что ему совсем наплевать на то, где он находится, зачем, и что будет после? Дайте ему только отоспаться совсем немного и уже после будете решать его судьбу, если силенок хватит конечно.       — Воды и тишину, — проходит всего несколько секунд, а Чимину и этого достаточно, чтобы снова забыться. Он вздрагивает, когда дрожащие пальцы охватывают его под шею, приподнимая. Не понимает, что именно холодное, а потом и мокрое прикасается к его губам, заливаясь в приоткрывшийся рот. А после того, как понимает, что это всего лишь вода, Чимин даже немного расстраивается, потому что успел напридумывать себе совсем другое. Такое же нужное, как и питье; такое же желанное, и отчего насытиться порой невозможно.       Как же ему хочется. Черт бы его побрал. Или хотя бы взял. Прям здесь, разок, пока он не в силах сопротивляться. Пока постанывает, находясь почти в бессознательном состоянии, делая это специально, мечтая, что поймут и без слов. Придут и позволят себе и ему получить удовольствие. И ведь Чимин слышит, как копошится кто-то, где-то в другом углу комнаты, как недовольно этот кто-то кряхтит после каждого сладостного стона Пака. Но не подходит, поражая полуспящего Чимина своей выдержкой.       Его поят какой-то жидкостью несколько раз за ночь, после этого отпускают одного в уборную опустошить желудок. Чистят. От токсинов и, иногда кажется, что и от внутренностей тоже. В очередной раз, когда по пути в ванную Чимин уже соображает, зачем туда идет, он остаётся там подольше, чувствуя, что постепенно приходит в себя. Потому что уже ощущается и тяжесть тела, и повышенная температура, безудержное сердцебиение, онемение пальцев и голод. Желудок и вправду урчит, мечтая получить нормальную пищу, а когда Чимин представляет что-то съедобное, то орган начинает скручиваться и ныть, отторгая любое напоминание еды. Словно наказывает хозяина. И поделом ему.       В комнате по прежнему темно и тихо. Чимин на ватных ногах шныряет по небольшой квартире в полумраке, ищет хоть что-то напоминающее одежду или полотенце. Он мокрый, капли воды стекают по телу, волосам, падают, громко ударяясь об пол, норовят разбудить хозяина квартиры. Тот свернулся калачиком на диванчике в углу, спиной к Паку, а лицом к стене. В одежде, обычной и домашней. Вообщем-то, для Пака он не представляет никакой угрозы.       —А жаль, — думается Чимину.       В этот раз ему бы хотелось обойтись без уговоров и соблазнений.       Голый, он подходит к стулу с висящей на спинке одеждой. Принюхивается и, не поморщившись, надевает футболку, следом спортивные брюки, подмечая, что ему нравится пахнуть не как обычно. Запах терпкий с нотками свежести от дезодоранта заставляет парня чувствовать себя нормальным.       Он подходит ближе к дивану, пинает мягкую обивку, будя своего Спасителя.       Тот трëт веки, медленно переворачивается, успевая потянуться всём телом, сладко зевает и тут же застывает, встретившись с ним взглядом.       — Хён? — удивлённо спрашивает, тут же принимая сидячее положение. — Как ты себя чувствуешь?       — Ты кто? — бестактно игнорируя вопрос, спрашивает Чимин, нависая сверху. Тот подскакивает моментально, становясь значительно выше, протягивает руку, и не получая другую в ответ, сам хватает чужую ладонь, легонько сжимая пальцы.       — Чонгук, — улыбается, но тут же меняется в лице, опуская уголки губ, не увидев радости во взгляде напротив.       — Хочешь меня? — решив не церемониться, твёрдо спрашивает, сведя брови к переносице.       Решает не использовать свою обольстительность, потому что надоело.       Да-да, нет-нет. Захочет — получит сразу без усилий. Откажется — Пак уйдёт, несильно огорчившись.       — Я? — неуверенно спрашивает Чонгук, крепко сжимая ладонь от перенапряжения. Замирает с широко распахнутыми глазами. Из-за заминки Чимин решает, что ответом не будет «Да».       — Ладно, нет так нет, — пожимает плечами, совершенно не расстраиваясь облому. Ведь если он не успел затратить энергию для соблазнения, то и жалеть нечего. Чимин собирается уйти и уже поворачивается к предполагаемому выходу, как его резко дёргают обратно, выкрикивая заветное:       —Хочу!       Чонгук выпускает его ладонь, несильно толкает Чимина к кровати, как-то нерешительно двигаясь на него.       — Лет-то тебе сколько? — ухмыляется Чимин, видя, как трясутся руки, стягивающие с себя футболку, которая из-за неожиданного вопроса застревает в горловине.       — Восемнадцать, — слишком резко отвечает, всё ещё пребывая в ловушке трикотажа. Спустя несколько секунд, тот всё же освобождается от футболки, добавляя: — Исполнилось сегодня...       Чимин смеётся от такого ответа.       — Тогда считай, это мой тебе подарок.       Чонгук каменеет, шумно сглатывает, слюной проталкивая комок, застрявший поперёк горла.       Его забавляет юношеская непосредственность, наивность и то, как неуклюже он подбирается ближе, неуверенно дотрагиваясь до его локтей. Перебирая пальцами, тянется выше по коже: касается плеча, забирается под футболку, вызывая мелкую дрожь, почти не прилагая усилий.       — Это моя одежда? — от вопроса Чимин выпадает из ступора мгновенно, словно нажали кнопку переключателя; тот же хватает за край короткого рукава, поглаживает шов, словно пытается распознать.       — Да, — ухмыляется Чимин, ступая ближе. Встаёт на носочки, прислоняясь к мочке уха наобум. Потому что темно и ему не разобрать, где находится цель. Дышит томно, не стесняясь, уверенный в своей свежести; не зря он страдал, давясь пастой со вкусом ментола, не зря натирался мылом, желая хоть немного избавится от своего запаха. — Хочешь забрать обратно? Тогда сними.       Пафосно. По-детски даже, но действует. Потому что Чонгук, как сорвавшийся с цепи, толкает Чимина, в этот раз уже на кровать; тот похабно посмеивается, падая на лопатки, с прищуром глядя, как немедля нависает тело сверху. Чонгук задирает футболку, случайно прикрыв ей ухмыляющееся лицо, а после опускается ниже, губами припадая к груди. Языком проходится по крепким мышцам быстро, неумело, после себя оставляя слишком много влажности, от которой холодит. Кусает, заставляя парня снизу шипеть от боли. После, спрятав острые зубки от греха подальше, всасывается в уже влажную кожу, мыча от наслаждения. Чонгук после каждого бесстыдного поцелуя оставляет свой запах по всему телу. Руками обхватывает бёдра, сжимая бока, и придерживает извивающиеся тело, когда опускается ниже и языком обводит впалый пупок, млея от того, как подрагивает плоский живот от его действий.       Чимин стонет, прогибается в спине, руками зарывается в взмокшие у корней локоны. Массирует кожу головы и, сильно схватив за прядки, принимается направлять голову куда нужно, доставляя себе удовольствие.       Чонгук же позволяет собой управлять и словно запоминает, как правильно. Лишь бы ему было хорошо. Нечестно, ведь сегодня день рождения у Чонгука. Но для него это и есть подарок — чувствовать, что он всё же способен доставить удовольствие такому заносчивому парню. Что в его силах заставить выпускать изо рта заманчивые звуки. И он действительно справляется, опускаясь ниже — к горячему и очень твёрдому в паху.       Чимин без белья, но в широких штанах, и он впервые радуется, что не в своих тесных брюках. Простор и свобода движений для него сейчас, как никогда кстати. Член дёргается от каждого случайного касания, от чужого дыхания, слишком близкого и очень ощутимого. Потому что Чонгук сквозь ткань зубами цепляет член, не задевая головки. Оставляет её на потом, сучëныш, чтобы подольше потомить в ожидании. А Чимину уже невмоготу, он ударяется головой о подушку, каждый раз снова её поднимая, чтобы посмотреть. Но не выдерживает этого зрелища. Потому что в свете уличных фонарей, силуэт именинника, его нахальное лицо и пучеглазый взгляд, полный страсти и вожделения, заводит до зуда в коленях, до онемения пальчиков на ногах. Хочется их вытянуть, потому что сил вытерпеть не остается.       Наконец-то пальцы Чонгука пробираются сквозь пояс брюк, оглаживают покрасневшие на коже вмятины от тугой резинки. Он припадает к ним языком, кончиком очерчивая узор, в то время как рука опускается на набухшие от возбуждения яички. Они упругие на ощупь, их хочется мять, перекатывать, издеваясь над их обладателем. А Чонгук ухмыляется, понимая, что на данный момент он единственный ими владеет. Потому что их хозяин сейчас явно не собирается нести за них ответственность.       — Давай уже, — шипит сквозь зубы, толкаясь бёдрами. Хочет наконец-то перейти к делу, но тот его снова обламывает, с ласками поднимаясь выше.       Целует живот, обеими руками одновременно дотрагиваясь до сосков, щиплет их, вдавливает, водя по кругу. После выпячивает припухшие ареолы и, быстро приподнявшись, обхватывает, засасывая в горячий рот. Наваливается всем весом, отчего вспотевшие тела слипаются между собой. Приподнимает бёдра, разводя ноги Чимина в стороны, и принимается тереться о твёрдый пах животом.       Чимин, плотно сжав губы, мычит в нос, стонет, уже не сдерживаясь, а после открывая рот настолько широко, что сухие уголки губ больно тянутся, покрываясь мелкими трещинками.       Хочется, чтобы их смочили.       Чимин, не выдержав, хватает парня под плечи и с силой тянет на себя, освобождая свои соски от терзаний. По опаляющему дыханию находит его рот и припадает к нему губами, бесцеремонно задействуя язык. Тот, опешив, не отвечает на поцелуй, а лишь позволяет чужому языку творить нечто безрассудное, пока ладонями пытается найти опору, дабы не навалиться всем телом. Потому что задавит, если упадет. Потому что уже не чувствует себя владельцем ситуации, отдав бразды правления другому человеку. Чимин целует, широко распахнув рот. Так правильнее. Двигается резко, размашисто, ладонью схватив горло, а второй придерживая за затылок, наклоняя голову как нужно.       — Давай, — требует, отстраняясь на долю секунды. Замечает, как замерли руки, и дыхание Чонгука становится едва ощутимым.       Чимин, отрываясь от влажных губ, дарит тому мгновение, чтобы передохнуть. Он сегодня щедрый на подарки.       — Я...эм... — рукой дотрагивается до уха, нервно почесывая мочку. Что-то в этих движениях выдаёт его, и Чимин начинает понимать, что тот не только смущён, а возможно и...       — Ты девственник?       Выпуская удивлённый смешок с нотками восторга и в то же время возмущения. Потому что Чимин явно не готов быть сегодня наставником в сексе.       — Нет, — покачивает головой, размахивая руками перед собой. — Просто я никогда не был с парнями...       — Так, а анальный секс? — с напором спрашивает, не собираясь отступать. Не хочет давать парню повод усомниться в своём решении и сойти с пути.       Видит заминку напротив, тяжело вздыхает и, немного поразмыслив, нежно дотрагивается до локтей, собираясь поменять их местами. Не то чтобы Чимин собирался сегодня седлать кого-то, ему нравится ощущать тяжесть тела над собой и полностью повиноваться, но иногда можно позволить себе быть главным; должен же он как-то довести дело до конца.       Опрокидывает Чонгука на спину, выбивая из него удивлённый вздох, опускается на бёдра, чтобы нависнуть над ним, руками опираясь по обе стороны от головы. Чонгук замирает, приоткрыв рот. Тот, скорее всего, напуган и мало понимает, что последует дальше.       — Неужели готов ко всему, что я предложу? — крутится в голове Чимина, пока руки начинают блуждать по юношескому телу. Острые ключицы; впалый живот, с намёком на пресс и очень приятная для объятий попа.       Чимин ловит дыхание Чонгука, не припадая к губам, а лишь слегка их касаясь. Играется и довольствуется, видя, как тот принимает правила, пытаясь ухватить их в поцелуй.       Расплывается в улыбке, когда после третьей попытки у Чонгука всё же получается это сделать, не обойдясь без хитрости конечно же. Потому что сильная хватка за шею заставляет Чимина практически упасть на него, едва удерживаясь.       Тот целует, не позволяя отстраниться, притягивает ближе, ногами обхватив бедра, после скрещивает ступни, тем самым исключая любые шансы на отступление. Чимин напрягает мышцы во всём теле, принимаясь тереться о твёрдый член, от возбуждения даже поскуливает в поцелуй. Чонгук перехватывает его спину, ещё сильнее прижимая к себе. Отстраняется от губ, чтобы глотнуть воздуха, и нацеливается на раскрасневшееся лицо Чимина, принимаясь оставлять россыпь мелких поцелуев. Потому что эмоции восторга переполняют его. Ему так хорошо, как не было никогда в жизни.       — Давай уже перейдëм к делу, — суматошно говорит, переводя дыхание. Чонгук уже терзает его мочку, и держать себя под контролем не так-то просто. — Есть что-то, напоминающее смазку? Презервативы-то наверняка есть...       Чонгук резко толкает Чимина, вскакивая на ноги и убегает куда-то вглубь комнаты, сию секунду возвращаясь с полным арсеналом. Тут тебе и смазка, и нетронутая упаковка презервативов. Будто недавно купил новую и ещё не успел использовать. Или же лежит, покрываясь пылью, из-за ненадобности. В любом случае его устраивают оба варианта.       Чимин забирает нужное из дрожащих рук, кидает рядом на кровать; снимает с себя штаны, кивает тому, как бы намекая. Чонгук, быстро сообразив, принимается избавляться от оставшейся одежды, через секунду оставаясь полностью голым. Член уже давно наготове, головка измазана предэякулятом, что тонкой ниточкой тянется к паху.       Чимин выдавливает холодную жидкость на ладони и, немного подумав, решает сменить тактику завоевания парня. Зная, что вид сзади никого не оставит равнодушным, он становится в коленно-локтевую позу, одной рукой дотрагиваясь до пульсирующего от нетерпения ануса. Касается тонкой кожи, размазывает смазку вокруг, используя как можно больше. Слышит прерывистое дыхание и чувствует член, упирающийся в левую ягодицу, рука же Чонгука орудует рядом, крепко сжимая правую упругую половинку. Смачный шлепок — и Чимин от неожиданности рычит, от злости поджав губы. Но в душе ликует, ведь такое ему нравится больше, чем робкие касания, а-ля: «Трогать не буду, мало ли, рассыпется».       Чимин вводит палец, от приятной неги вытягивая шею. Широко распахивает рот в немом крике, когда к его собственному добавляется чужой — длиннее и толще.       Накрыв крохотную ладонь огромной своей, Чонгук без труда двигает пальцем с ним в унисон, отчего каждый толчок вызывает у Чимина приятную вибрацию в нервных окончаниях.       Тот стонет, лбом утыкается в подушку, найдя там хоть какую-то опору. Дышит часто, выпуская из горла грудные стоны, затем принимается самостоятельно насаживаться, толкаясь бёдрами назад.       Чонгук же льёт смазку прямо из тюбика, попадая на ягодицы, тут же размазывает жидкость; выдавливает на свой член, водя им по оттопыренному заду.       Вытаскивает пальцы, а после головкой проваливается в углубление, проводя линию сверху вниз. Надавливает на вход, пробуя.       Чимин резко выкрикивает от неожиданности, но не отодвигается, а наоборот, помогает, плавно подмахивая бедрами. Чувствует ладони, легко скользящие по ягодицам; мокрый шлепок, еще один, более смачный, от которого вспыхивают искры перед глазами. Он кусает губы, падает лицом в подушку от долгожданного резкого толчка.       Член Чонгука с хлюпающим звуком проникает внутрь, изо рта вырывается томный вздох. Он дышит носом, плотно поджав губы, размашисто толкается, хаотично вдалбливаясь в горячее нутро.       То двигается медленно, словно издеваясь и смакуя каждое мгновение, то набирает темп, двигая бёдра Чимина на себя, пока полностью управляет его телом. Тот грудью падает на постель, потеряв устойчивость, руками пытается схватиться за изголовье, чтобы хоть как-то приподняться, но Чонгук не даёт ему этого сделать. Он подхватывает его за икры, выпрямляя ноги, и наваливается на него всем телом, придавливая к матрасу. Потные тела слипаются, Чонгук протискивается рукой через грудь, охватывает ею шею, сдавливая горло.       Чимину нечем дышать. Он открывает рот, суматошно глотая воздух, задыхается, ощущая сдавливающую силу твёрдой ладони поперёк груди. Чонгук обхватывает плечи, обездвижив парня полностью, и глубоко входит, принимаясь двигаться всем телом вверх-вниз.       Кровать скрипит, шатается и ходит ходуном, не поспевая подстроиться под толчки. Чонгук хватается за изголовье, подстраивая темп и, приподняв Чимина чуть выше, чтобы находиться на одном уровне, прикусывает зубами мочку, несдержанно дыша в ухо.       — Хорошо? — словно осмелев, спрашивает Чонгук, не ожидая ответа. Ведь тому настолько прекрасно, что силы вымолвить хоть слово, у него иссякли.       Чувствуя приближающуюся разрядку, Чонгук поворачивает лицо Чимина вбок, губами находит влажный рот, обволакивая его своим языком. Натыкается на не менее горячий чужой, переплетая их в поцелуе. Несдержанно мычит, постанывая, протяжно кончает, но продолжает толкаться, доводя до скорой разрядки и Чимина. Тот почти кусает чужие губы, пока мышцы судорожно подрагивают от настигнувшего оргазма.       Чонгук загнанно дышит, не слезая. Грудь у обоих тяжело вздымается, они хрипят от надрыва в горле, восстанавливаются, постепенно приходя в себя.       Чонгук переваливается на спину, позволяя себе и Чимину вдохнуть поглубже.       — Чёрт, — еле выговаривает, убирая взмокшую прядку со лба. — Знал бы, что молодёжь такая выносливая, тусовался бы в студенческой столовке, а не в ночных клубах.       — И часто ты тусуешься в подобных заведениях? — с ревностью в голосе спрашивает, злостно сверкая глазами.       — Так, — смеётся Чимин, вставая на ноги. Его шатает, бёдра всё ещё подрагивают, поэтому он садится обратно, через плечо глядя на именинника. — День рождения раз в году, а твой уже закончился. Так что увидимся в следующем! — салютирует, прощаясь.       После этих слов он встаёт незамедлительно, находя во что бы ему одеться. Надевает вещи Чонгука, обещая отправить обратно по почте. Шутит конечно же. Его шмотки остаются взамен, как напоминание о самом лучшем подарке на совершеннолетие.       — Я найду тебя раньше, хён! — слышит уже за пределами квартиры.       — Этого ещё не хватало, — думает по дороге, набирая скорость, чтобы скорее сбежать от греха подальше.