гидро дракон, не плачь

Размеренные шаги Нёвиллета четко раздаются по пустому коридору, когда из приоткрытой двери, роняющий в темный проход желтый свет, доносится грустным тонким голосом: ― Сегодня снова дождь. Он останавливается у двери, заглядывая в кабинет. Сигвайн печально вздыхает, держа в руках чашку. Большие блестящие глазки устремляются на Ризли. ― Гидро дракон снова плачет? Сигвайн в силу своего возраста невероятно чувствительная, и сказка про гидро дракона всегда её трогает. Она смотрит на Ризли так отчаянно, будто только он может что-то с этим сделать ― взрослые ведь лучше всех умеют решать дела, а ещё объяснят всё на свете. Ризли с усталой улыбкой откладывает бумаги в сторону, намереваясь обратиться к Сигвайн, как его взгляд улавливает силуэт за дверью останавливается. Он прищуривает глаза, замечая Нёвиллета, и уголок его губ дергается чуть выше. ― Тогда, ― он поворачивается корпусом к Сигвайн, но продолжает поглядывать на проем, ― надо сказать: гидро дракон, не плачь, ― Ризли взлохмачивает голову девочке и слабо усмехается. Повторяет, но уже чуть тише, в этот раз уже словно себе: ― Гидро дракон, не плачь, ― и вздыхает. Нёвиллет отводит взгляд, когда Ризли понимающе улыбается. Одним аккуратным легким движением Ризли подталкивает голову Сигвайн в сторону. Удивительно, как его сильными руками, коими были не единожды пойманы опасные преступники, прежде чем Ризли занял пост руководящего, как руками, в которых заключена его мощь, сила, он умеет бережно перебирать бумаги, нежно гладить по голове, трепетно обращаться с самыми хрупкими предметами, мягко касаться кожи... Сигвайн поддается легкому движению, поворачивается и замечает в проходе Нёвиллета. Она удивленно вскидывает голову, вытягивая шею, словно так получше разглядит пришедшего господина судью. Он не привык иметь дело с детьми и то, как она старается с ним контактировать, неуклюже, но учтиво и вежливо, ― научена Ризли, ― здоровается и смотрит, будто ожидает от него что-то, порой может немного смущать. Ризли не перестает забавляться над этим. ― Добрый вечер, месьё Нёвиллет, ― лепечет она и спрыгивает со стула: ноги у неё на нем никак до пола не достают. Сигвайн запоздало вспоминает про кружку в руках, тянется наверх, и Ризли помогает поставить чашку на стол. Сигвайн довольно улыбается и топает к выходу. Без лишних вопросов, понимая ― у взрослых свои разговоры. Она довольно умная девочка, и Нёвиллет порой поражается, как Ризли, чаще всего имеющий дело с преступниками, умеет с ней обходиться, ещё и воспитывать её, приглядывать за ней. ― И до свидания, ― кивает она, когда равняется с ним в проходе и идет дальше, бормоча себе под нос. ― Так дождливо сегодня… Нёвиллет молча закрывает за собой дверь, прислушивается. И впрямь: капли дождя барабанят за окном, и, наверное, если бы не звукоизоляция, в кабинете стоял бы шум, и дождь не был бы некой частью тишины, как сейчас. ― Гидро дракон, не плачь, ― тихо и безмятежно напевая себе под нос, Ризли с опущенной головой складывает бумаги в стопку. Со вздохом встает из-за стола и, обходя его с другой стороны, облокачивается поясницей. Нёвиллет подходит ближе, они с Ризли смотрят друг на друга молча ― слов не надо, ― это выходит за место сухого вежливого приветствия ради приличия, когда люди, смущаемые тишиной, пытаются начать с напускной вежливости. Во взглядах ― больше. Взгляд Ризли, что и глава и гроза главной тюрьмы Фонтейна, сейчас мягкий, понимающий, вместе с тем пронизывающий и вытаскивающий все затаенные тревоги. И Нёвиллет выдыхает: так же устало. Его организм просто не привык к изменениям в графике, железно уверяет себя он, из-за последних событий, выбивающих из колеи. Все придет в норму, стоит телу привыкнуть. Но когда Ризли мягко касается его щёк, обхватывая лицо, у Нёвиллета проскакивает мысль, что устал не организм, а конкретно всё-таки он. И Нёвиллет прикрывает глаза, позволяя себе поддаться нежным прикосновениями, почувствовать, как большими пальцами Ризли проводит под глазами, словно утирая невидимые слезы. ― Что тревожит? ― тихо спрашивает он, не нарушая воцарившийся в кабинете покой. Пальцы мягко продолжают выводить круги на коже, и Нёвиллету хочется ластиться к прикосновениям. Ладони у Ризли теплые, хотя обычно стоит коснуться хоть шеи ― почувствуешь леденящую кожу под подушечками. Нёвиллета это никогда не останавливает. Он касается, когда хочет почувствовать, редко, но касается. Касается, когда долго смотрит, и непривычный легкий зуд, иногда вводящий его в растерянность, толкает в нем желание прикоснуться к шее Ризли, рукой плавно перейти на плечи и пойти дальше, ниже. Но когда Ризли своими движениями плавит и расслабляет, Нёвиллет только стоит, принимая. Это привычно из-за месяцев, проведенных вместе, и в то же время необычно для Нёвиллета, который редко получал столько прикосновений, и которому редко так хотелось проявлять тактильность в ответ. Иногда ему кажется, что всё это ― слишком. И Нёвиллет стоит, словно камень, стараясь привыкнуть, отойти от навалившегося шквала. Но стоит теплому дыханию Ризли дойти до лица, пальцам с легким нажимом провести по линии челюсти, он успокаивается. ― Появилось много дел в последнее время, ― скромно отвечает он. Ризли качает головой. ― Даже я в этой глуши наслышан о шумихе. К нам недавно завезли предвестника Фатуи, представляешь? ― усмехается он и вздыхает. ― Ну, ты и так, конечно, знаешь. В самом разгаре спектакля. Нёвиллет поджимает губы. Спектакль ― объяснение самое то происходящему. Фурина драматичнее обычного, хотя, казалось бы, куда уж, дела запутаннее ― расследование двадцатилетней давности как-никак, всплыло наружу, ― так ещё и… ― Оратрис Меканик д’Анализ Кардиналь, кажется, по ошибке признал его виновным. ― По ошибке? ― удивляется Ризли. Он далек от всех происходящих в Фонтейне опер, и узнает дела из досье заключенных ― Нёвиллет мало рассказывает о судах. Это просто работа. Для Фурины и подавляющей части жителей Фонтейна, впрочем, целое развлечение. ― Первый случай на моей памяти, ― Нёвиллет хмурится. Хочется зажать переносицу, чтобы сгруппировать всю усталость, что напала на него вместе с навалившимися делами. ― Я как раз расследую это дело… Нёвиллет не предпочитает, чтобы его перебивали. Что в суде, что за его пределами ― это, как он для себя обозначает, нарушение правил этикета. С Ризли он не знает до конца, что хочет сказать в конце фразы, и тот улавливает, что нужно подхватить ниточку, не давая ей беспомощно медленно упасть. ― Ну и ну, ― вздыхает Ризли и хмыкает. ― Тебе бы стоило отдохнуть. Нёвиллет открывает глаза, и видит перед собой заботливый взгляд, челку, щекочущую кожу, а ниже ― слабую улыбку. ― Я… ― С делом подсоблю, ― кивает Ризли, словно прочитал его мысли, словно зная наперед, что Нёвиллет захочет загрузить себя этим. Тот кивает. ― Спасибо. Может, Навия тогда верно подметила, что он далек от людских эмоций, не умеет сопереживать, не умеет чувствовать. Но потом Нёвиллет вспоминает, как отлегло от сердца, когда он помог очистить доброе имя её отца, и внутри перестала скрестись покрывшаяся пылью вина. И потом он чувствует, как то же сердце начинает отчетливо биться прямо сейчас, а ему хочется поддаться прикосновениям Ризли, понимающего его с полуслова, с полувзгляда. В нём есть отстраненность от фонтейновской страсти к спектаклям, что окружает Нёвиллета ежедневно, в нем есть понимание и вечно сопровождающее чувство защищенности, в нём кипит приятно умеренная дерзость ― не как у Фокалор или буйных подсудимых, Нёвиллет не понимает, чем они руководствуются, когда устраивают шумиху (хотят защитить свою честь?). Ризли улавливает, ждёт, и действует в ответ только когда Нёвиллет сам для себя осознает, что испытывает. Пальцы Ризли пробираются вверх, к корням волос, начинают массировать кожу головы, и Нёвиллет с блаженным вздохом вдруг упирается лбом в плечо Ризли, чувствуя его улыбку. Тот продолжает поглаживать, аккуратно перебирает волосы. Он растопыривает пальцы, прочесывая пряди, и легко убирает руку, когда длина затягивается. Волосы Нёвиллета мягкие и никогда не путаются. А Ризли ― всегда лохматый, и непослушные пряди щекочут висок, лоб, щеки, стоит оказаться очень близко. Нёвиллет поднимает голову вместе с тем, как Ризли подхватывает его под челюсть, будто помогая. Пальцы поддерживают подбородок Нёвиллета, Ризли по-доброму усмехается и подается вперед, наклоняя голову в сторону. Знает, что Нёвиллету иногда тяжело идти первым. Нёвиллет столько всему научен, знает весь немалый свод законов Фонтейна, умеет руководствоваться разумом в сложных ситуациях, но когда дело касается человеческих чувств, это становится преградой, перед которой Нёвиллет останавливается, как вкопанный. Отмереть ему помогает мягкое прикосновение к губам. Нёвиллет поворачивает голову и отвечает. Тихо, плавно, не в рьяном темпе, а размеренно, и чувствует, как нечто пробирается под кожу, задевает каждую частичку его тела, будоражит, словно внутри забурлил горячий источник. Он мало понимает чувства ― чувства других, ― но с Ризли это будто и не надо. Он дарит безопасность, окутывает защитой одним своим присутствием, рядом с ним Нёвиллету не нужно стараться понимать. Он почему-то явно всё подмечает и чувствует. Чувствует мягкую улыбку, сминающие губы, слышит, как слегка учащается дыхание, и кладет руки к Ризли на талию, не чтобы слышать и чувствовать его четче ― они понимают друг друга даже с расстояния, ― а чтобы чувствовать самому, чувствовать себя. Ризли плавно оттягивает нижнюю губу своими, и Нёвиллет, как привязанный, тянется вперед, снова соединяя их вместе. У поясницы до кончиков пальцев Нёвиллета доходит заискрившаяся сила глаза бога. Но Нёвиллету тепло. Они одновременно отстраняются, и Ризли кланяется назад, чтобы заглянуть в лицо напротив. Улыбается довольно. Руки Нёвиллета сжимаются на его талии одновременно вместе с тем, как хватка Ризли крепчает на плече. Нёвиллет чувствует, как напрягаются сильные мышцы, и есть в этом нечто будоражащее. ― Пойдем, отдохнем? ― в глазах пляшут искры. Ризли гладит его по плечу и выжидающе смотрит. Он никуда не сдвинется, пока Нёвиллет не ответит. Тот вздыхает, серьезно кивает и выдает: ― Да. Ризли тихо и коротко смеется, встает в исходное положение, сталкиваясь носами, и кусает Нёвиллета за губу вместе с быстрым поцелуем. ― Пойдем. Дождь за окном прекращается.