***
Смотреть на Осаму, окровавленного, в одежде, покрытой красными пятнами, но, к счастью, не раненого, только полностью мокрого, ведь они только что вылезли из реки, то ещё зрелище для Чуи. Адреналин всё ещё бурлит в крови, и Накахара в сотый раз признается себе в том, что не может не замечать, как же чертовски красив этот назойливый человек перед ним. Он даже не пристегнулся, идиот. Они только взлетели, а Тачихара пытался вывести их из зоны боевых действий, поэтому вертолет трясло безумно. Один резкий поворот, и ухмылка Дазая превратилась в удивленное выражение — инерция бросила его через всю кабину на колени Чую. И, конечно же, Накахара поймал его. Дазай приземлился прямо между ног Чуи, ударившись головой в его живот, и, будь у Накахары менее тренированный пресс, это было бы больно. Однако, его первой реакцией (и какая-то него часть знала, что она всегда останется неизменной) было обхватить Дазая за талию, чтобы не дать ему упасть. Рефлекс, не более, но он схватил бы своего партнера. Но Чуя увидел мимолетный страх в глазах Осаму, и то, как тот смотрел на него с чем-то сродни мольбе, словно умоляя не отпускать его. — Ты в порядке, скумбрия? Его голос низкий, едва слышный за шумом вертолета, но Дазай даже не кивает. Он продолжает смотреть Чуе в глаза, стоя перед ним на коленях и будучи зажатым между его ног, когда Накахара замечает смертельную хватку, которой сжимает его Дазай. Он что, боится летать? В любое другое время Чуя бы рассмеялся. Печально известный демон Вундеркинд, один из самых страшных людей в Йокогаме, боится находиться в воздухе? Это было похоже на шутку. Но ведь Дазай не просто так, без крайней необходимости, никогда не садился ни в вертолет, ни в самолет. Почему Чуя никогда не замечал этого раньше? Руки Дазая вцепились в него, так рьяно, но тот уже смотрит вниз, словно боясь взглянуть на Чую. Он смотрит, между прочим, на его пояс, на его промежность, и Чуя на мгновение задумывается, осознает ли Осаму, что делает. Чуя поднимает руку и проводит по щеке Дазая, и тот мгновенно реагирует на ласку, наклоняясь навстречу прикосновению. Это происходит гораздо быстрее, чем обычно, и почти очевидно, что Осаму сейчас нуждается в каком-то утешении. Страх, особенно иррациональный, — это не то, с чем можно просто так справиться. На это Дазай сейчас попросту не способен, несмотря на свой громкий титул. Мягкий жест, и Чуя поднимает голову Осаму, чтобы посмотреть на него — страх, хорошо скрытый, но все же очевидный только одному человеку, в глазах цвета красного дерева. Успокой меня — умоляют они. И все же в них видна нотка озорства. Дазай не был бы Дазаем без этого. Чуя бросает взгляд на Тачихару, сосредоточенного на пилотировании, поэтому, скорее всего, ничего не заметит. Вертолет достаточно громкий, чтобы перекрыть все звуки, но время прибытия не так уж далеко, так что им придется действовать довольно быстро. И все же, если это то, что нужно Осаму, что ж… Кто такой Чуя, чтобы отказать. Он быстро затаскивает Дазая к себе на колени, перебирает длинными ногами, заставляя того устроиться на сиденье. Мокрое черное пальто уже лежит на полу, когда Накахара притягивает Осаму к себе за галстук и целует его, почти грубо, чтобы погасить все ненужные мысли. Как бы говоря, что единственное, на чем должен сосредоточиться Дазай, — это его напарник, а не то, что они находятся в воздухе. Поцелуй грубый, быстрый, Осаму тает в нем, и Чуя чувствует это всем своим существом. Он знает, что хорошо целуется, и знает, как Дазай обожает, когда он сразу же просовывает свой язык внутрь, не дожидаясь разрешения, просто вторгаясь в рот. Его партнер любит, когда его берут в самом пошлом смысле этого слова. Возможно, именно поэтому они так прекрасно работают вместе. Дазай не ослабляет хватку на плечах Чуи пока руки последнего блуждают по всему телу Осаму, забираются под полуразорванную взрывом рубашку и скручивают соски. Лицо Дазая искажается, видимо, он издает протяжные стоны, жаль только, что Чуя его совсем не слышит. Неважно, он может представить. Он знает, как звучит Дазая в такие моменты. Чуя продолжает целовать его, когда вертолет снова трясет, и Дазай, для которого единственный способ не оказаться снова брошенным через всю кабину это держаться за Чую, обхватывает его ногами. Накахара почти не держит его, но оба знают, что он не отпустит Осаму. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Ремень безопасности, перекинутый через грудь, не стесняет Чую, когда он обхватывает Осаму, обнимая, предварительно отпустив его соски. Этот жест едва ли можно опошлить, но оба знают, что через минуту это произойдет. Но то, как Чуя просто прижимает к себе горячее тело, такое худое и слегка дрожащее, не только наполняет его нежностью, но и возбуждает. Он смотрит Дазаю прямо в глаза, чувствуя, как его член становится все тверже от ответного взгляда; он снова закрывает глаза, потому что поцелуй возобновляется. На мгновение Чуя задумывается, как же им удастся потрахаться вот так, без смазки и всего остального, но его партнер, вероятно, тоже думал об этом. Или, по крайней мере, предусмотрел такую возможность. И он, конечно же, предусмотрел. Дазай никому не признался бы в этом, но с тех пор, как они с Чуей начали заниматься сексом, он носит с собой смазку всегда, делая вид, будто планирует каждый их половой акт, хотя на самом деле он почти всегда следовал инициативе Чуи. Поэтому и сейчас, когда Дазай достает из кармана маленький тюбик, Накахара не удивляется, а Осаму только радуется своей предусмотрительности. Он расстегивает ремень Чуи, хотя ему едва удается отвлечься от страха полетов при мысли о том, что его партнер будет находиться внутри него, заполняя его до предела. Когда Чуя окажется в нем, войдя в него широким, пульсирующим членом, он уже точно не будет волноваться. Он не будет бояться этой смертельной ловушки, которая трясется каждые пять секунд, потому что Тачихара, видимо, купил права и не может нормально вести вертолет. Но Чуя крепко обнимает его и целует в шею, оставляя синяки, небольшие, но они будут видны несколько дней. Дазай чувствует горячее дыхание на своей шее и сильные руки, крепко обхватывающие его, когда он тянется вниз, чтобы расстегнуть ремень Чуи, а заодно и свой собственный. Чем дольше он ждет, тем невыносимее становится тревога, поэтому ему хочется, чтобы Чуя поторопился. Ему удается быстро выскользнуть из брюк и трусов и бросить их куда-то под сиденье, ни на секунду не отпуская Чую, на чьих коленях он по-прежнему сидит. Взгляд Дазая, голодный и похотливый, прекрасно передает его нетерпение. Накахара крепко держит Дазая одной рукой и позволяет дрожащему мужчине вылить смазку на свои пальцы. Его член, полностью твердый, как от возбуждения, так и от адреналина, упирается ему в живот между их телами. Чуя даже не прикасается к члену Дазая, а просто подносит смазанные пальцы к его дырочке, слегка массируя ее. Заставить его расслабиться в таких условиях будет непросто, но Чуя никогда не был тем, кто отступает перед вызовом. Не говоря уже о том, что что-то внутри него сжимается при виде того, как Осаму, испуганный и нуждающийся в защите, просит Чую помочь ему. Проталкивая палец внутрь, он слышит, как Дазай стонет ему в ухо так громко, что даже шум не может заглушить это. Осаму невыносимо тесен внутри, и Чуя сразу же начинает проталкивать палец, ухмыляясь тому, как его партнер прижимается к нему, к его животу, чтобы почувствовать хоть какое-то трение. Дазаю всегда нравилось чувствовать Чую внутри себя, но сейчас ему нужно большее. Гораздо большее. Через пару минут второй палец проникает внутрь, и Дазай вздрагивает, кусая Чую за шею. Ощущение зубов Осаму на нем — идеальное сочетание боли и удовольствия, и Чуя только крепче прижимает Дазая к себе, одной рукой проводя по его спине, а другой подготавливая его. Оба нетерпеливы, и Чуя хотел бы услышать поскуливания и стоны, которые издает его Дазай, когда он вводит третий палец. Осторожными толчками Чуя проникает внутрь и несколько раз задевает его простату, просто чтобы улыбнуться его реакции. Он точно знает, где она находится. Он знает, как заставить Дазая стонать одними лишь пальцами, в вертолете, самолете или в космосе — неважно, он знает его тело лучше, чем свое собственное, каждый участок кожи, изрезанный болью, что заставляет его тикать… Вертолет трясется, когда Тачихара маневрирует, и пальцы Чуя слишком быстро вдавливаются в простату. Осаму вздрагивает, стонет достаточно громко, чтобы его было слышно, яростно хватается за Чую и насаживает себя на пальцы, двигая бедрами в такт толчкам. Его лицо приобретает восхитительный розоватый оттенок, что очень тешит самолюбие Чуи, но сейчас он не хочет заострять на этом внимание, так как его собственная эрекция, все еще скрытая брюками, становится болезненной. Дазай хнычет от нетерпения, и, решив, что с него достаточно, тянется вниз, чтобы вытащить твердый член Чуи из его штанов. Из него течет предэякулят, он почти красный от ожидания, но Накахара рад, что не торопился. Дазай сейчас гораздо менее напряжен, чем несколько минут назад, и ему всегда приятно видеть, как он теряет себя в удовольствии. Он хочет увидеть ещё. Чуя вынимает пальцы и хватается за ягодицы Дазая, чтобы приподнять его, целуя его в губы, нежно, просто чмокает, мгновение нежности перед грубостью. Именно то, что нравится Осаму. Чуя подносит голову подтекающей эрекции к разработанному отверстию Дазая, и, следя за тем, чтобы не потерять зрительный контакт, медленно насаживает его на член. Зрелище неземное. То, как расширяются глаза Дазая каждый раз, когда Чуя входит в него, слишком восхитительно и дорого, чтобы он мог отвести взгляд. Рот Осаму открыт в немом стоне, вибрация от вертолета усиливает ощущения от того, как его насаживают на член, заставляя извиваться. Дазай больше всего любит этот момент, когда бесконечный поток мыслей затихает от ощущения того, что он так заполнен Чуей, и больше нет ничего, ни боли, ни тревоги, ни беспокойства. Он мог бы провести так всю свою жизнь, глядя в лазурные глаза, полные вожделения. Он чувствует Чую глубоко внутри, его внутренние стенки плотно сжимают член, словно пытаясь удержать его внутри. Когда Чуя, наконец, опускается на дно, и кончик его члена упирается в простату, Дазай чувствует, что вот-вот кончит, или разрыдается от удовольствия, или и то, и другое. И тут Чуя начинает двигаться. Вернее, двигать им, его телом, как будто оно ничего не весит, или способность Дазая не работает, используя Дазая как секс-куклу, поднимая его за бедра. Он вбивается в него с силой, и каждый толчок ощущается невероятно глубоким, и в нем — просто блаженство для Осаму. Он забыл о страхе и даже о том, где они находятся, он чувствует только, как Чуя грубо трахает его. Нуждаясь в секундной передышке, в напоминании об их связи, Дазай впивается ртом в рот Чуи, посасывая его язык. Поцелуй небрежный, Осаму пытается удержать Чую за плечи, а тот с каждым толчком упирается членом в его простату. Кабина стала более устойчивой, они уже должны быть вне опасности, но ни один из них не думает об этом. Оба полностью сосредоточены друг на друге, жарко и отчаянно желая прикосновений, ласк, поцелуев и всего остального. Дазай кончает с громким стоном, почти криком, окрашивая рубашку Чуи в белый цвет, а его партнер продолжает вбиваться в него, понимая, что едва ли сможет продержаться долго, прежде чем излиться внутрь Осаму. Чувствуя горячую сперму Дазай слегка поскуливает в рот партнера. Он чувствует себя защищенным в сильных объятиях Чуи, ему тепло, и он больше не хочет двигаться. Они сидят, обнявшись, еще несколько минут, переводя дыхание, ничего не говоря и не делая, только целуясь и глядя друг другу в глаза. Возможность помочь Осаму, его, только его Осаму, для Чуи — как героин. Руки обхватывают его талию, и он зарывается лицом в грудь Дазая, вдыхая запах пота, крови и, почему-то, своего партнера. Он не может отпустить его, никогда, и он точно знает, что Осаму чувствует то же самое.***
Пули, выпущенные без звука, летят вниз на Ищеек, и Накахара испытывает легкое волнение. Воспоминания вызывают у него головокружение, предвкушение схватки, но в то же время, в своей некоторой меланхоличной реминисценции, он испытывает остатки гнева за то, что его бросили. Чуя — единственный человек, который понимает Дазая. Единственный, кто знает его полностью и принимает его таким, какой он есть. Это не то, что можно поколебать, разрушить и уничтожить одним лишь исчезновением. Даже если оно длится четыре года.