remedy

      Паника нарастает неторопливо, до тех пор, пока мозг не начинает бить тревогу. Страх ледяными когтистыми лапами сжимает горло, перекрывая доступ к кислороду. От неприятного ощущения беспомощности избавиться хочется, но оно липкими тонкими нитями окутывает с головой, будто паутиной оплетает. Приходится судорожно плутать в собственных мыслях, пытаясь выбраться, выход найти.       Чангюн распахивает глаза с немым вскриком. С минуту не двигается, силясь отдышаться и осмотреться. В комнате темно, единственный источник света — горящий бледно-синим экран ноутбука. За окном на чёрном лоскуте неба видно луну. Сколько же он проспал?       Им медленно поднимается, чувствуя, как от неудобного положения затекла шея. Кажется, он заснул прямо за столом. С трудом удаётся подняться на ноги, преодолевая дрожь, и захлопнуть ноутбук. Свет Чангюн не включает, чтобы не резал глаза. Лишь на ощупь находит телефон и плетется по памяти в сторону кухни.       Кошмары в последнее время стали сниться намного чаще. Иногда один и тот же сюжет тянется через несколько снов, иногда за ночь можно увидеть два, а то и три кошмара подряд. Но больше всего Чангюн ненавидит моменты, когда беспокойство накрывает сквозь дрёму. В моменты эти ты спишь только наполовину, даже в сознании остаёшься, можешь продолжать внутренний монолог. А потом в голове проскальзывает какая-то навязчивая уродливая идея, привлекая за собой поток таких же. Сон вокруг этого потока создаёт изображения, будто реальные воспоминания. И ты тонешь в этом потоке, не в силах остановиться, а грань между сном и реальностью размывается постепенно.       Именно подобное произошло сейчас.       На кухне Чангюн всё же зажигает лампу, тут же морщась от яркого света, и наливает себе стакан воды. По виску стекает капля холодного пота, а дыхание всё такое же рваное. Часы на экране телефона показывают час ночи с хвостиком. Чтобы подавить вновь подступающую тревогу, Им бездумно листает социальные сети. Думает даже открыть какую-нибудь игру, но не хочется совершенно. Заходит в список чатов, бегло просматривая все контакты, и замирает, когда видит напротив одного из них подпись «в сети».       Сердце ёкает, начиная биться ещё быстрее. Чангюн немного колеблется, на поводу у своих желаний идти не хочет, но в груди что-то противно скребётся, ноет, а остаться сейчас одному кажется самой ужасной пыткой на свете.       Чангюн трясущимися руками открывает диалог, набирает короткое «хён, можно прийти?» и меньше чем через минуту получает в ответ «конечно» с кучей восклицательных знаков в конце. От облегчения хочется расплакаться.       До чужого дома пешком добирается через двадцать минут. Кихён встречает его в растянутом свитере и смешных пижамных штанах, параллельно пытается пальцами пригладить пряди каштановых волос, но продолжает уверять, что пока даже не собирался ложиться. Чангюн все равно чувствует укол вины. Старший пропускает в гостиную, щёлкает где-то в глубине квартиры чайником и просит подождать немного. Им устраивается на диване в куче мягких подушек, воруя для себя плед.       У Кихёна уютно очень. На стенах блестят огоньки гирлянд, где-то у потолка зелёными завитками разрастается плющ. Пахнет кофе, ванилью и совсем немного — свежим молочным печеньем. К ногам ластится пушистая рыжая кошка. Ю её ещё пару лет назад подобрал, а потом ежедневно скидывал Чангюну по сто фотографий с очень странным набором смайликов. Кошку Им обожает, хоть она и капризная чуть-чуть, но милая безумно. Но, по секрету, хёна он все равно любит сильнее.       Кихён наконец возвращается, ставя на журнальный столик две кружки и присаживаясь рядом. Вытаскивает из-под себя одну из подушек, осторожно подкладывая её под спину Чангюну. Тепло становится, до бабочек в животе.       — Что-то случилось? Расскажешь?       Им открывает было рот, но говорить почему-то не решается. Он знает, что Кихён не осудит, но признаваться всё равно немного страшно. Не столько в своей слабости перед тревогой, сколько в том, что в первую очередь Чангюн просто хотел старшего увидеть. Такую дурацкую причину толком и не объяснишь, особенно если ради этого пришлось Кихёна будить.       Потому вместо ответа он просто неопределённо пожимает плечами и тянется к чашке. После чая на языке остаётся приятный травяной привкус. Кихён ему специально ромашковый заварил, заметил, что он нервничает. Это ломает почти окончательно. А Ю установившуюся тишину не нарушает, ждёт терпеливо. Одновременно даёт младшему время, чтобы сформулировать, и право ничем не делиться. А самое главное — успокоиться.       Чангюн не спеша допивает чай, крутит какое-то время пустую чашку в руках, а потом просто начинает теребить края пледа, все так же молча. Кихён в какой-то момент со вздохом подрывается с дивана, но раньше, чем Им начинает переживать, приходит снова, с кошкой в обнимку. Опускает пушистую младшему на колени, и та сразу же с мурчанием притирается к чужому животу. Чангюн зарывается пальцами в рыжий мех и думает, что никаких слов сейчас не хватит, чтобы выразить, насколько он благодарен и любит.       — Слушай, — начинает Кихён внезапно, — не хочешь прокатиться кое-куда? Не переживай, волкам тебя в лесу не брошу, честно.       Чангюн измождённо, но искренне улыбается.       — Жаль, а мне так хотелось, — и, снимая с колен возмущённо мяукающую кошку, встаёт. — Ты уверен? Уже поздно, и…       — Чангюн-а, я же сам предложил, — перебивает Ю. — Если согласен — пойдём, туда ещё добираться.       Никаких вопросов Чангюн не задаёт. Ни когда они спускаются на парковку, ни когда устраиваются в машине старшего, ни когда едут по полупустым ночным улицам Сеула. Первое время любопытство толкает узнать, куда же его везут, но Чангюн позорно пялится исподтишка на то, как привлекательно Кихён выглядит за рулём, а потому желание спрашивать отступает на второй план. До тех пор, пока Им не замечает, что город они покинули.       — Хён… — тянет всё-таки, — А куда мы?       — В Ансан, — отвечает откровенно старший, не отрываясь от дороги.       Непонятного становится только больше. На машине до Ансана всего полчаса, но это никак не отменяет того, что Кихён зачем-то собрался в соседний город в два часа ночи. Старший, однако, отрезает:       — Приедем — всё поймёшь, — и Чангюн замолкает покорно.       В Ансане Кихён бросает машину в каком-то дворе, сообщая, что придётся немного пройтись. Чангюн следует за ним, оглядываясь по сторонам. Ни единого предположения о том, что последует дальше, не возникает. Дома сменяются домами, Ю идёт всё дальше, остаётся только поспевать и помалкивать.       А потом Чангюн слышит шум волн.       Людей в порту много, но все они торопятся куда-то, а Кихён целенаправленно движется к каменным ступеням, уходящим в воду. Садится на самую верхнюю, едва не заливая ботинки, и зовёт Чангюна. Тот послушно садится рядом, поражённо глядя то на море, то на старшего. Кихён от такой реакции негромко смеётся.       — Мне у моря всегда почему-то спокойнее становится. Подумал, что хочу тебе его показать.       Им заторможенно кивает. Внутри всё будто огнём горит. Тревога испаряется окончательно, тонет в прохладных солёных брызгах. Кажется, что именно так ощущается безопасность: ночь, море и Кихён. И вместе с очередной накатившей на камень волной разбивается последняя стена.       — Мне просто… — хрипло шепчет Чангюн, и Кихён переводит взгляд на него, — вроде как, сложно сейчас немного… Я просто устал.       Не поясняет, но в карих глазах напротив читается неподдельное сочувствие и понимание. Старший не говорит ничего, просто притягивает в объятия, так, что приходится пристроить голову на его плече, и ласково гладит по спине. В горле встаёт ком, но желания плакать больше не возникает. В это мгновение проблемы перестают иметь какое-либо значение, а вместе с ними — страх и былое беспокойство. В этом мгновении хочется остаться.       Чангюн чувствует умиротворение и то, как от накатившей внезапно сонливости слипаются глаза. Он всё равно поворачивается, чтобы ещё раз взглянуть на море. А потом решается всё же, отгоняя сон из последних сил, спросить едва слышно:       — Хён, почему ты захотел показать мне море?       Улыбку он не видит, но чувствует в чужом голосе:       — А сам как думаешь?       — Не знаю, — признается честно, с трудом держа глаза открытыми. Кихён только обнимает чуть крепче, а потом наклоняется, чтобы оставить невесомый поцелуй на светлой макушке.       — Я кого попало по ночам к себе чай пить не пускаю, дурашка. И тем более не вожу по ночам на море.       Чангюн наконец понимает. Улыбается широко и счастливо, вслепую находит руку старшего, переплетая с ним пальцы.       И позволяет себе уснуть на плече Кихёна, чувствуя, как его снова бережно целуют.