Начало конца

Двадцать седьмое декабря. Безобидная, на фоне многих других экспериментов с канала It’s Mamix, идея с хлопушкой оказалась не просто переломным моментом в жизни Макса, но и… Фатальным. Да, сначала хирурги говорили, что нужна долгая реабилитация, но шансы на полное выздоровление есть. Только с каждой новой операцией по восстановлению подвижности суставов пальцев взгляды врачей становились все более и более отстраненными. Любой врач, какой бы не был у него опыт работы, не захочет расстраивать молодого парня новостью о том, что ему придется всю жизнь жить с одной рукой. Макс сначала не понимал. Полный амбиций, придя в себя после такого случая, он записывал ролики, показывая изувеченную руку, улыбаясь и шутя. С болью в глазах, но с явным позитивом. В этом весь Монахов. На его вечном энтузиазме держалась вся команда, за это он и набрал свою популярность. Только вот с командой и каналом было видно, что его вечный оптимизм дает плоды и растет не только количество подписок, но и качество роликов. Даже отношения между членами команды стали уже семейными. А вот с рукой… Просто не повезло? Парни наконец доигрались с опасными опытами? Макс изо всех сил старался, улыбался, думал о хорошем, проходил все реабилитационные мероприятия, самостоятельно занимался развитием руки и соблюдал рекомендации врача. И если сначала результат был даже визуальный после операций, то потом, наконец, пришло осознание, что его конечность хоть и выглядит уже не так страшно, но… Просто не работает. Пальцы все равно еле двигались, мышцы на руке совсем истощились, пугая своим контрастом со здоровой рукой. Прошел год с рокового взрыва, в котором его швырнуло, будто тряпичную куклу. Год, за который Максим потерял всякую надежду. Его рука просто не функционирует. Он едва может сгибать пальцы, а держать что-то тяжелее яблока в ладони не позволяют истощившиеся мышцы, что никак не могут набрать массу обратно. Его пугала перспектива остаться совсем без руки, если бы потребовалась ампутация, но в итоге все оказалось еще страшнее: ему приходится жить с вечным напоминанием о том, что он – инвалид. Парни из команды сначала снимали ролики на второй канал без их командира. Но видя состояние Монахова… Без его былой поддержки выгорели все. Каналы забросили. Парни вернулись к своим жизням, больше погружаясь в отношения, находя другую работу. Только Милькевич остался. Тот, кто первый закричал «Скорую! Вызывайте скорую, блять!». Тот, что ехал в этой самой машине с мигалками, перепуганный тем, что его друг не приходит в сознание, окутанный проводами и трубками, подающими кислород. Сидел сначала около реанимации, потом четыре дня торчал в палате, даже заплакав, когда Макс вышел из комы. Леша был рядом с парнем весь этот год. На первых этапах переживая, ухаживая, а после выписки буквально поселился у Монахова, поддерживая уже не только в быту, но и морально. Снимал процессы реабилитации на канал, мотивировал продолжать разрабатывать конечность. Блять, да Леха просто расстался с Леной, потому что девушка не выдержала, что ее парень съехал к другу. Да, она понимала, что они близки и Максу нужна поддержка, но это перешло все границы. И Леша ее не осуждает. Даже отпустил легко, потому что в мыслях была только тревога за друга. Конечно, у Макса есть родственники и еще друзья, которые могли и по хозяйству помочь, и по больницам помотаться, но… Леша чувствовал вину. Может, засыпь они в хлопушку новогодние украшения, как изначально задумывалось, не произошел бы взрыв. Но Лехе же взбрело в голову сначала запульнуть ебаную елку… Он ночами грыз себя, что все произошедшее – его вина. Что он виноват не только в инвалидности друга, но и в том, что тот потерял смысл жизни, потому что с одной рукой продолжать работать на Ютубе слишком сложно, особенно с их форматом. И если для всех участников команды это была работа, пусть и очень крутая, то для Монахова этот канал – целая жизнь. Макс слишком добрый, слишком хороший, слишком позитивный, слишком… Монахов одно большое «слишком». Иногда Милькевич думает, что Мамикс такой один на весь свет. Потому что до травмы он всегда помогал всем, учил всему, брал под свое крыло даже когда сам еще не набрался опыта. А сейчас, после травмирующего события и фактической инвалидности, он даже не осуждает друга, который, по факту, виноват. Леха просто потушил огонь самой яркой души на свете. — Ты не знаешь, что могло произойти. Это была моя идея с хлопушкой изначально. Может, от елки я еще и не так сильно пострадал, ты наоборот меня от смерти спас! Никто ж не знает, харе винить себя, — как-то сказал Монахов, посмеиваясь так искренне. В нем нет ни капли обиды. И говорил так, словно не лишился всего в этой жизни. Леша же плакал, аж икая от истерики. Держал полностью зажившую, изуродованную и поломанную, не болящую, но просто не функционирующую руку. В порыве своего ментального кризиса даже целовал огромный шрам на все предплечье, умоляя простить его. Только Максу было не за что его прощать. И слезы у Лехи продолжали просто течь от того, насколько этот человек святой. И как сильно он потух. Милькевич пообещал себе, что будет с Монаховым до самого конца, как бы не повернулась жизнь. Так он перетащил все вещи. Нашел работу монтажером, пусть и просто фриланс, чтобы работать из дома, быть рядом, но и было на что жить. Макс всегда говорил, что и так проживет, не загнется один, что Леше нужно жить свою жизнь. Что только он тут стал инвалидом. Только что поделать, если Мамикс стал его жизнью? Вместо съемок каждый день и былых эмоций они валялись на диване, ища эмоции в просмотрах сериалов и фильмов. Иногда, конечно, такие вечера заканчивались истерикой. Ведь Монахов даже поиграть в приставку больше не мог, как раньше. Да, как бы Макс не показывал, что он сильный, но наедине мог просто разреветься. Когда они смотрят что-то, у бывшего блоггера сначала загораются глаза, он ловит идею, которую можно было бы воплотить. А потом его накрывает волной того, что уже ничего не сможет сделать. От «Бля-я, Лех, прикинь, вот он так на тачке перевернулся, а сколько вообще нужно человек, чтобы машину перевернуть?» до «С-сука, да я даже ложку держать не могу, машину собрался переворачивать, ага…». Леха не знал, как помочь, но продолжал пытаться. Он таскал Мамикса на прогулки, катался с ним на самокате, стоя сзади, чтобы управлять и контролировать, чтобы они не упали. Устраивал им вечера на кухне, где они вместе готовили. Помогал переучиваться на левую руку в том, что всегда делал правой. Пытался развить в Максе любовь к музыке, играя на гитаре и подбадривая друга тренировать вокал, чтобы они каверы записывали. А иногда даже по подписчикам и связям искал хирургов заграницей, не теряя надежды не просто найти Монахову новый смысл жизни, но и, возможно, вернуть старый. Он уже углубился и в робо-протезирование, и в нано-клетки для наращивания мышц. А все социальные поддержки инвалидов после того, как Монахов встал на учет, как недееспособный, знали Леху в лицо лучше, чем самого Макса. Тешил себя мыслями, что не все потеряно. И, может, и не потеряно. Только они вдвоем настолько упали в безысходность, что выхода из этого не видно. Без желания ничего не получится. А откуда взять желание, если самый целеустремленный человек из всех, кого знает Леша, под новый год вздрагивает от взрывов фейерверков и не может сдержать слез? Иногда, конечно, казалось, будто вот, они вместе, у них новый досуг. Макс даже ходит к психологу, привыкая к новой жизни с дефектом. Но то, насколько была яркая жизнь «до» все равно ментально давило на обоих. И в итоге, разумеется, раздавило, блять. Все чаще парни просто лежали дома, истощенные своей вечной борьбой за «новую жизнь». Имя Мамикса, как блоггера, все сильнее забывалось. Но жажда эмоций осталась. — Слушай, помнишь, как мы как-то травку попробовали в Рубцовске? — начал Макс, пока они пересматривали Эйфорию. Леха, конечно, сначала нахмурился, но кивнул, сразу теряя интерес к картинке на экране. А вот Монахов смотрел, словно завороженный. — Сейчас сможем достать? Этот вопрос стал тем самым крестом, что вбивают в жизнь. Но разве можно их осудить? Многие блоггеры, рэперы и другие медийные личности употребляют даже без всяких травмирующих событий, просто от изобилия прибыли. А они боролись. До конца боролись, пробовали и пытались. Но не все в этом мире возможно. Не все эксперименты безопасны, а очки и белый халат со шлемом не уберегут от взрыва огромной трубы-хлопушки. Хирурги не всемогущи. Технологии в медицине не безграничны. А позитив Мамикса и подавно не бесконечный. Сколько, блять, они пересмотрели документалок про медийных инвалидов, которым не мешает радоваться жизни даже полное отсутствие конечностей. Сколько ходили по психологам. Ни поддержка родни, ни подписчиков. Ничего не помогло. Смена деятельности, все, что угодно, было перепробовано. Это была долга борьба длиной уже в… Два года? Плевать, время растворяется среди дыма в бутылке, которую Леха держит у губ Макса, пока тот втягивает наркотик в легкие. И только после этого они улыбаются счастливо. Проблемы отходят на второй план, теперь им весело от того, что они сбиваются с мыслей, пытаясь накуренными пофилосовствовать на тему того, куда завела их жизнь. Наконец такие разговоры не наполнены слезами и всхлипами одного из них поочередно. Леша лежит на кровати перед огромным телевизором, Макс у него под боком, положив голову на грудь друга и туда же закинув больную конечность. Кошки где-то спят по углам квартиры, собаки клубком в ногах. С экрана очередная серия уже Сверхъестественного, они любят пересматривать первые сезоны. Полная идиллия. — А помнишь, как у тебя спицы торчали еще с кончиков пальцев? — хихикает Леха, поглаживая каждую костяшку кривоватых после травмы пальцев. — Ага, как у Росомахи, — в ответ смеется Монахов, пряча лицо в плечо Милькевича. После того, как они раскурятся, его всегда берет сильнее, потому что он потерял свою физическую форму. И, как сейчас, смена кадров на экране и даже освещение от него по комнате вызывает головокружение. Оно приятное, но в накуренном состоянии ему больше нравится лежать с закрытыми глазами и вдыхать запах с футболки Лехи. — Ты даже с теми «когтями» красивый был, с огнем в глазах, — Леша на экран не смотрит. Залипает на русую макушку, пытаясь накуренным мозгом переварить, насколько же дорог ему стал Мамикс. Всегда был дорог. — Если ты сейчас скажешь, что «затушил мой огонь» – я тебе здоровой рукой яйца откручу, — злобно бухтит и щекочет этим Леху Макс. — Всегда буду поражаться тому, как ты можешь нести все бренности мира на своих плечах, когда остальным лишь бы спихнуть вину, даже когда человек не виноват, — Милькевича явно несет на глубокие диалоги. Но Монахов видит во всех накуренных рассуждениях только одно – друг восхищается им. И, честно, это причина, по которой он не убил себя. Сначала в жизни мотивацией было внимание родителей, потом девушки, далее подписчиков. Пока один случай не показал, что Максу хватит одного человека, который будет считать его своим смыслом. — Я тоже тебя люблю, — в итоге выдыхает Макс, мягко потираясь своим длинным носом о плечо друга. Друга ли? Их отношения явно глубже. Всегда были дружескими. Даже по пьяне не возникало гейских мыслей. И сейчас, когда оба на дне своих жизней, но вместе – они понимают, что это не опошленные отношения, и не обремененные необходимостью завести семью попытки, чтобы стать ячейкой общества, что было с девушками. Они… Просто есть друг у друга. Покалеченные, сошедшие с ума, ищущие расслабления мозга в наркотиках. Кто угодно отвернулся бы от них по-любой из этих причин. Но пока Леха есть у Макса, а Макс есть у Лехи – им плевать. Пусть хоть весь мир отвернется.