Твой портрет

      Клац.       Дверь за его спиной привычно защелкивается, уже в который раз пряча его от всего мира.       «От всего, кроме Косы и монстра вместо моего отражения».       Киран делает глубокий вдох, смешав воздух с частичками пыли — в этой комнате он никогда не убирается. В ней слишком много… всего.       — Здравствуй, дорогая.       Он смотрит в янтарно-медовые глаза Лорен. Она смотрит на него со своим обычным настороженным выражением на лице. Легкая улыбка трогает ее губы.       Киран протягивает руку к ее щеке, но останавливается в каком-то сантиметре, словно наткнувшись на невидимый, но все же непреодолимый барьер.       Он никогда не прикасается к ней после того, как сделал последний штрих.       Киран быстро сжимает ладонь в кулак, отводит взгляд и садится за стол, заваленный набросками и стружкой от карандашей.       Ему показалось, что кто-то раздосадовано вздохнул сзади. Мгновение спустя понял, что это его собственное дыхание. Киран усмехнулся и потянулся к одной из многих хаотично стоящих на полу коробок. Вытащил оттуда лист бумаги.       Лорен не шла из его головы. Она всегда была рядом, всегда смотрела на него — из каждого угла, с каждой стены. А он все рисовал и рисовал, наделяя ее образ новыми чувствами.       Ее хотелось рисовать, ведь она выражала для него всю красоту человечества.       Ее хотелось касаться, ведь она пробуждала в нем ощущение, что он еще человек.       Киран закусил губу и крепче стиснул карандаш в пальцах. Рисовать было можно, но касаться — нельзя. Он не позволял себе трогать даже ее нарисованный облик. Даже дышать в ее сторону.       По грифелю скатилась капля крови. Киран моргнул — она исчезла.       Он не мог разрешить себе запятнать ее образ своими руками.       Но он не мог выбросить ее из своих мыслей, сказав, что они просто чертовы напарники.       Они не просто. Хотя бы потому, что ему хотелось большего.       Он так давно не чувствовал этого.       Он так давно не чувствовал.       Нельзя, нельзя, нельзя.       Киран облизнул потрескавшиеся губы. Такие сухие и горячие… От холодного ветра или от… желания?       Киран мотнул головой, на мгновение прикрыв глаза. Коротким движением руки зажег настольную лампу. Теплый свет дымкой разлился по комнате, приласкав черты лица Лорен на ее бесчисленных портретах.       Киран разгладил перед собой чистую страницу и провел линию. Еще одну. И еще. И еще. С каждым штрихом, с каждой маленькой деталью его Лорен оживала под его рукой.       Она дышала за его спиной.       Киран знал, что это его дыхание, но оттого думать, что это она, Лорен Синклер, в его самом затаенном прибежище, не становилось менее приятно. И… да, возбуждающе.       — Лорен, — беззвучно произносит он, просто чтобы прочувствовать каждое движение языка и губ, необходимое для облачения ее имени в звук. — Лорен. Лорен, Лорен, Лорен.       Он старательно вырисовывает ее губы — такими, какими он их видит. Те самые губы, которые он так давно хочет поцеловать. Мягко, нежно и ненавязчиво, чтобы не спугнуть ее.       «Не думай об этом, нельзя».       Он рисует ее глаза, в которых она прячет все свои мысли, все подробности своего тяжелого прошлого, все надрывно пульсирующие воспоминания.       Как бы он хотел нести ее ношу вместо нее.       Киран проводит тонкую линию шеи, переходящую в плечо.       Ее плечи слишком узки, вся она слишком хрупка, чтобы переносить это в одиночку.       Лицо Лорен в карандаше выглядит слишком живым и одухотворенным.       «Я не хочу ее потерять. Никогда».       Киран делает почти невесомое движение, добавив блик в глазах. Это отражает всю внутреннюю силу Лорен. Она справится.       Справится ли он сам? Справится ли с этим желанием, неожиданно выскочившим из-за череды разорванных нитей жизни?       Киран откладывает карандаш. Берет рисунок за края, словно боясь испачкать.       Не словно — боясь испачкать.       Ей эта кровь будет не к лицу.       Киран вешает портрет рядом с остальными, постепенно заполняющими всю стену.       В какой момент она стала его богемой? Единственной иконой, которой он был готов поклоняться?       Когда он стал задаваться вопросом почему не убил ее той ночью?       И когда в нем впервые за столько лет заговорили чувства?       Нет, он не справится.       Киран закрывает глаза, чтобы потом сказать себе, что ничего не было, что он не нарушал свой устав, так долго, худо-бедно, но сохранявший его на ногах.       Он прикладывается краешком губ к нарисованным губам Лорен. Мягко, нежно и ненавязчиво.       Встает ровно и, обведя взглядом десятки пар ее вечно задумчивых глаз, выходит из мастерской, плотно закрыв за собой дверь.       Клац.