***
Утром Нил просыпается из-за шума. Обычно шаги Эндрю его не беспокоят: он привык к весу мужа на кровати, к звуку его шагов, к его тихому ворчанию на кошек, путающихся под ногами и выпрашивающих еду. И если Нил не просыпается раньше Миньярда, то сам Эндрю почти никогда не становится причиной его пробуждения, за исключением, конечно, особенных дней. Но, учитывая новоприобретенные обстоятельства, организм Нила менее чем за сутки вернулся к «навостренному» состоянию — все его естество тянется к Эндрю, желая огородить его от всего мира, чтобы не потревожить процесс заживления ран на сорванных корочках. Приподнявшись на локтях, Нил перегибается через подлокотник дивана, чтобы спустя секунду заметить в коридоре макушку Миньярда, наспех зашнуровывающего берцы. Уезжает. Что ж, Джостен еще вчера мог предположить такой исход: Эндрю часто первым делом решает навестить помогающую ему осознать собственные чувства Би или позвонить ей, и Нил почти на сто процентов уверен, что именно к ней Миньярд и отправляется. Жаль только, что Джостен так и не успел достать Эндрю теплых вещей. Осторожно забравшись обратно под одеяло, Нил притворяется, что вовсе и не просыпался, чтобы не заставлять Миньярда думать и об этом. Если Эндрю хотел покинуть квартиру незамеченным — Джостен даст ему эту возможность. Когда ключ проворачивается в замке, свидетельствуя об уходе Эндрю, Нил все так же не может заснуть. Кошки рассекречивают его быстрее, чем он успевает погрязнуть в размышлениях, поэтому Нил все же поддается на громкие молитвы Сэр и пускает ее к себе в одеяло-кокон. Король, будучи той еще ревнивой собственницей, недовольно мяукает, вынуждая Джостена запустить и ее тоже. Их забавные трубообразные тела теплые и всегда приятно пахнут чем-то исключительно кошачьим, так что Нил, любящий зарываться носом в их шерсть, с удовольствием позволяет Сэр свернуться клубочком рядом с его лицом. В окружении кошек тепло и комфортно, совсем как рядом с Эндрю, они напоминают ему о счастливых днях в их доме и позволяют еще немного подремать, что кажется самым настоящим спасением, когда голова тяжелая и забита мыслями. В скором времени, обнаружив себя полусвисающим с дивана, Нил понимает, что его самым наглым образом выгнали, так что, укоряюще посмотрев на кошек, чтобы не расслаблялись, Джостен все же сдается и поднимается, хотя перспектива начать день ни капли не радует. Умывание, завтрак, легкая уборка — все проходит в задумчивом трансе. Полы слишком холодные и неприятно морозят ноги, вынуждая покрывшегося мурашками с головы до пят Джостена надеть носки; завтрак Нил по-привычке готовит на двоих, после чего оставляет половину Эндрю в контейнере в холодильнике с небольшой запиской. Рядом таким же мертвым грузом покоится контейнер с вчерашним ужином, и Джостен тяжело вздыхает. Что ж, в любом случае, Эндрю хотя бы делает шаги по направлению к решению проблемы: даже если он поехал не к Би, а просто покататься — это уже хорошо. Этого уже достаточно, чтобы Нил гордился им. Тренировки начинаются только с понедельника, к тому же Нил сегодня пропустил утреннюю пробежку, не желая уходить из дома, пока Эндрю сидит в комнате в одиночестве, поэтому невысвобожденная энергия бурлит в нем, как вода в чайнике. Еще немного и дым из ушей покажется для полноты картины. И все же, не зря Миньярд называет Нила «экси-наркоманом», без спорта у Джостена спину ломает и живот сводит (по крайней мере Нил надеется, что это из-за застоявшихся без активности мышц, а не из-за аппендицита, например). Джостен мог бы пойти на пробежку сейчас, но на улице вновь начинается дождь, затапливающий дороги и дающий водителям-садистам возможность обливать несчастных бегунов водой из-под шин. Впрочем, в голове у Нила пищащим комариком летает не менее хорошая идея. Ключи от чердака валяются в шкафчике в коридоре, хотя Джостену и приходится потратить определенное количество времени, чтобы вспомнить это и найти их. Обычно он просто спрашивает у Эндрю, но сейчас тревожить его не хочется, особенно по таким делам. Когда они только начали озадачиваться вопросом покупки квартиры, Нил с уверенностью доверил это Эндрю: район, в котором жил Миньярд, их полностью устраивал, к тому же в скором времени Нил планировал перевестись в команду Эндрю, так что причин покидать это место не было. Конечно, съемное жилище им не угождало во многих аспектах (хоть квартира, которую Миньярд снимал за неприличные деньги в месяц, и была хороша), поэтому решение нужно было принимать оперативно. Эндрю знал Нила, а Нил знал, что Эндрю будет учитывать его потребности во время выбора дома для них — идеально слаженный механизм взаимоуважения и доверия. И вот, увидев фотографии этой квартиры, отправленные Миньярдом ранним утром (Нил до сих пор отлично помнит тот день, потому что обычно Эндрю не баловал его таким количеством фотографий), Джостену потребовалось меньше секунды, чтобы написать: «Да». Так Эндрю достал им ключи от дома, а Нил, приехавший буквально на следующий день, просто чтобы облюбовать квартиру, и крайне полюбившийся прежней хозяйке, достал им ключи от чердака, который та каким-то образом закрепила за собой. Эндрю, как самый большой перфекционист в плане жилья, какого Нилу только доводилось видеть, сразу настоял на уборке чердака и расставлении в нем шкафов для хранения. Джостен же был вполне согласен пожертвовать этим первородным хаосом ради спокойствия своего Миньярда, так что они убили несколько дней на то, чтобы привести чердак в божеское состояние. Благодарен ли Нил сейчас за это? Определено — да. Подниматься на последний этаж — не проблема. В студенческие годы он так часто бегал на крышу к Эндрю (лифт намеренно игнорировался, потому что Нил в душе спортсмен, а не тряпка), что мог бы до такого же состояния накачать ноги, даже если бы не ходил на пробежки каждое утро. Помещение чердака небольшое, но кажется еще меньше из-за огромного количества пыли на всех предметах: все-таки на чердак они ходят два раза в год, а за это время здесь и апокалипсис успел бы случиться. От одного только вида этого ужаса и количества пауков с паутинами под потолком у Нила в носу щекотит, а в горло изнутри словно мохом покрывается — хочется откашляться, отчихаться и не прикасаться ни к чему. Благо, когда-то они навели здесь порядок, и теперь ему нужно лишь занырнуть на несколько секунд в этот почти отчаливший в другой мир чердак, и тут же вынырнуть обратно. Нил оглядывает пространство, пока его глаза не останавливаются на стремянке в дальнем углу комнаты — единственном месте, где она помещается в полный рост. Шагая к ней вдоль настоящей кладези воспоминаний, Джостен то и дело останавливается, хотя сначала и не хотел, и разглядывает вещи, наставленные на пыльных полках: вещи, оставшиеся с университетских комнат, что не вписывались в их интерьер дома, коньки, которые Нил купил для одной из поездок в горы с «Лисами», даже Рождественские украшения. Каждая вещь хранит в себе воспоминания о каком-то дне. — Так ли выглядела твоя библиотека памяти в голове? — шепчет Нил себе под нос, проводя пальцами по толстому слою пыли на полке, отчего та мгновенно сворачивается в почти черный клубок, пачкающий все вокруг себя. Делая невольный вдох, Нил закашливается от количества пыли, а затем его глаза радостно округляются — в голове начинают всплывать воспоминания, заставляющие сердце биться чаще. Запах сырости, запыленности и картона от коробок так сильно напоминает время, когда они с Эндрю впервые зашли сюда на следующий день после покупки квартиры, что мысли сами по себе телепортируются в прошлое. Он и забыл, как, закончив уборку, они развалились в свободных углах, чтобы покурить: тяжелый горький дым быстро заполнил небольшое помещение, и Джостен, улыбаясь (совершенно глупой, по словам Эндрю, улыбкой) вдыхал его, позволяя Эндрю сменить первую сигарету второй. Через несколько мгновений Нил сцеловывал привкус пепла с губ Миньярда, упираясь руками в шкаф позади него, пока Эндрю запустил руку Нилу под футболку, прямо на плеяды шрамов. Этот момент не жил в голове Джостена изо дня в день, но вспомнить его было приятно. Запахи, предметы, люди — все это хранит воспоминания. Они с Эндрю никогда не позволят друг другу забыть нечто важное, ведь для этого они и есть друг у друга: чтобы охранять и дорожить, чтобы прикрывать друг другу спину, быть поддержкой и опорой. Реальность, в которой он живет — не дешевое кино, в котором герои никогда не меняются, несмотря на обстоятельства и прожитый опыт. Нил знает, что со временем и его память станет хуже и все меньше воспоминаний смогут храниться в его черепушке без додумываний и деформаций, как и спортивные способности ослабнут с приближением старости. Страшно ли меняться? Конечно. В этом он может понять Эндрю на все миллиарды процентов: когда Нил понял, что его навыки выживания и бдительность притупились — он сам был не в восторге. Но все эти изменения безумно важны и происходят не просто так — они свидетельствуют об их росте. О том, что они действительно живут эту жизнь, а не выживают, ходя по лезвию ножа. Крепко зажмурившись, Нил тушит в себе желание вывернуть весь мир наизнанку и найти Эндрю. И все бы ничего, но тащить стремянку с чердака обратно в квартиру немного… затруднительно. Вовсе не потому что металлическая конструкция слишком много весит, дело скорее в том, что она составляет добрые три четверти роста Джостена. Нил просто не может перехватить ее так, чтобы она не загораживала ему вид, либо не билась об ноги. Тогда Джостен решает закинуть ее на спину, но и здесь терпит поражение, когда уже ставшая ненавистной стремянка съезжает ниже и бьет его с задней стороны колен, едва не сбивая с ног. К сожалению, лестничные проемы недостаточно широкие, чтобы Нилу было удобно маневрировать с стремянкой, поднятой над головой. Кроме того, Джостен, конечно, надел носки, но вот домашние шорты с футболкой никак не могут спасти его от пронизывающей до нитки сырости и прохлады подъезда, поднявшего белый флаг перед властью осени. Сдался ли он и воспользовался ли лифтом, как обычно поступает Эндрю? Определенно — нет. В момент, когда стремянка оказывается в стенах квартиры, Нил чувствует необычайное облегчение. Притащить ее к шкафу-купе, растянувшемуся в высоту всей стены, и залезть на верхнюю полку — самая легкая часть всего дела. Зимняя одежда удобно сложена в специально купленные для этого картонные коробки, и Джостен без проблем ориентируется в них благодаря подписям. В конце прошлого сезона Эндрю, как главный критик стиля в их семье, выкинул почти половину вещей, ссылаясь на то, что потертые до дыр свитера и запачканные в соусе от Рождественских салатов кофты не буду лежать нигде, кроме мусорки. С одной стороны, Нил видит в этом крупицу логики, но с другой — теперь им придется опять ехать в магазин на шоппинг, а этот круг ада Джостен предпочитает проходить не чаще, чем раз в столетие. Открыв телефон, чтобы в заметки накидать зимнюю одежду, которую необходимо докупить до начала сильных заморозков, Нил видит сообщение от команды, и хотя они отреагировали совершенно спокойно, пожелав ему и Эндрю хорошего вечера, Джостен все равно не находит в себе сил и желания им ответить. Вовсе не потому, что он винит их или планировавшуюся встречу в случившемся. Нет, совсем напротив, если исключить любые возможные проблемы со здоровьем, Нил не считает, что произошло нечто неисправимо плохое: забыв что-то, Эндрю вовсе не стал хуже, он не стал другим человеком, как и не стал менее интересен или дорог для Джостена. Просто сейчас, в момент, когда с его близким человеком творится что-то странное, Нилу хочется ограничить свой круг общения до минимума, до тех, кому он доверяет, до тех, с кем его мысли и волнения успокоются хотя бы на несколько часов. Этой маленькой активности со стремянкой недостаточно, чтобы потушить всю энергию внутри него. Он готов самолично свернуть горы, иссушить океаны, сжечь весь мир, только бы заставить Эндрю чувствовать себя лучше, но Миньярд даже в их квартире сейчас не находится, и эта неспособность в моменте помочь заставляет Нила бессильно заламывать себе пальцы, отчего те хрустят, звуком раздражая уши. Всё в доме напоминает Джостену об Эндрю: от библиотеки, которую Нил на всякий случай проветрил, чтобы Миньярду было, чем дышать, когда он вернется, до кошек, ходящих за ним по пятам. В конце концов, Нил находит себя от безделья подпрыгивающим на пятках посреди коридора, что определенно точно не вяжется с здоровым времяпрепровождением, а в очередной раз проверив телефон, Джостен убеждается: от Эндрю сообщений нет. Шмыгнув носом, Нил решает прекратить размазывание себя по стенке (сейчас ему нужно держать себя в руках, быть опорой для Эндрю и позволить ему поступать так, как кажется нужным), он делает несколько вдохов и выдохов, убеждая себя, что Миньярд в безопасности и просто взял перерыв на подумать, и пишет Мэтту сообщение с одной только фразой: «Могу я приехать?». Мэтт, будучи лучшим другом на свете, без вопросов отвечает согласием. Корявым подчерком Нил пишет записку для Эндрю, на случай, если он вернется раньше (что очень маловероятно, если он поехал к Би, перебравшейся к подруге загород на несколько недель), оставляет ее на тумбе в коридоре и, засунув ноги в кеды, вылетает из квартиры в объятия мерзлявой и неожиданно ставшей противной осени, прихватив с собой ключи от второй машины. Клочок желтоватой бумаги для заметок сильно выделяется на фоне черной мебели, а слова на нем похожи больше на кашу из черточек и завитков, но Нил знает — Эндрю научился разбирать и этот ужас:«Уехал к Мэтту ненадолго. Напиши или позвони, если что-то понадобится или даже просто так. И я вернусь»
***
— Дэн уехала сегодня утром, — объясняет Мэтт, пропуская Нила в квартиру, — так что у нас, типа, мальчишник. Джостен, буквально вчера общавшийся с Дэн и Мэттом, совершенно не ожидал, что первая уедет так рано — обычно Уайльдс берет вечерний или ночной рейс, чтобы подольше побыть с Мэттом, зависающим с Эндрю и Нилом в одном городе из-за скорого начала нового сезона. Возможно, в этот раз ситуация экстренная (в конце концов, Дэн тренирует новых «Лисов», а там может быть все, что угодно), и, глядя на друга, Нил все чаще задумывается, нужно ли ему уточнить. Бойд не выглядит привычно-радостным или хотя бы умиротворенным: на его губах можно заметить легкую улыбку, целиком и полностью посвященную Нилу, но плечи опущены, а брови раз через раз немного хмурятся. — Мальчишник? — переспрашивает Нил, бегая глазами по знакомому помещению. Квартира, которую снимает Мэтт, просторная и светлая (сразу видно, что Морияма не отбирает у него большую часть дохода), но сейчас все шторы задернуты, в помещении темно и пусто, отчего хочется то ли спать, то ли меланхолично есть мороженое, слушая Лану Дель Рей и проклиная осенние холода. И что-то подсказывает Нилу, что, если бы он не пришел, Мэтт бы занимался последним. — Я заказал пиццу, у меня есть твой любимый сок в холодильнике, и мы будем смотреть идиотские комедии, пока ты не захочешь рассказать, что случилось, или пока не захочешь поехать домой, — Мэтт, одетый в футболку для печальных дней, пожимает плечами, двигаясь по направлению к кухне. — Тебе нужен согревательно-обнимательный плед или меня достаточно? — Это ты мне скажи, — фыркает Нил, скрещивая руки на груди. — Как ты? Мэтт, стоящий широкоплечей непоколебимой статуей в проходе коридора, молчит мгновение, жуя щеку изнутри, после чего излишне драматично вздыхает, всплескивая руками и поджимая нижнюю губу: — Я уже скучаю по Дэн, а ведь она только уехала! Мне нужны обнимательно-согревательные объятия. Нил тихо прыскает, расставляя руки, и проводит ближайшие два часа в гигантском коконе, хихикающем над глупыми шутками «Офиса». Сначала все идет просто прекрасно, Бойд, довольный количеством тактильного контакта и общения, со временем расслабляется, даруя спокойствие и не находящему себе места Нилу, но в какой-то момент Джостен чувствует, как зуд, отступивший по приезде к Мэтту, медленно, но верно начинает возвращаться: все чаще шутки и размышления Бойда проходят мимо него, пока сам Нил витает в облаках, думая о том, как там Эндрю; а руки все чаще тянутся к телефону, чтобы в очередной раз убедиться в отсутствии сообщений. Нил, как наэлектризованный, начинает трясти ногой или просто дергаться, не зная, куда выпустить эту беспокойную энергию: он будто вспышка молнии, то затухает, то взрывается тысячей рыжеватых огоньков. Мэтт лишь несколько раз сжимает его в объятиях чуть крепче, да тыкается носом в рыжую макушку, почти как Сэр или Кинг, но ничего не говорит. Когда за окном начинает темнеть, а ветер, завывая, играючи развивает шторы, пуская в квартиру сквозняк, Нил решает прекратить собственные мучения и вернуться домой: даже если Эндрю там нет, то Джостен хотя бы будет знать, когда он приедет, и сможет помочь, если Миньярд его к себе подпустит. А если нет — Нил вовремя покормит кошек. Казалось бы, все в выигрыше, но ситуация так сильно походит на вчерашний день, что Джостен едва заставляет себя укротить ноющее от боли сердце, так сильно желающее вновь окунуться в тепло собственной квартиры и Эндрю. — Я домой. Мэтт кивает, как будто давно уже это понял, и напоследок еще раз крепко обнимает Нила. Это приятно: чувствовать поддержку, теплую и искреннюю, и хотя Бойд не может решить все проблемы Нила объятиями (очень жаль), он действительно делает их легче. Будто подушка безопасности — Мэтт своей мягкостью и любовью оберегает даже от самого жесткого удара. Нил улыбается, впервые за сутки, и обнимает Бойда в ответ, вдыхая запах пиццы и апельсинового сока, прежде чем уехать домой. На улице холодно. Тучи, похожие на больших черных барашков, вновь затягивают небо, сливая его с горизонтом, а деревья лысеют быстрее, чем хотелось бы, но Нил чувствует себя намного более уравновешенным. И он надеется, что Мэтт тоже.***
Кошек Нил кормит в одиночестве. Несмотря на то, что и у Сэр, и у Король есть свои собственные миски, они так и норовят залезть в еду друг друга, из-за чего постоянно наступают друг дружке на лапы и недовольно фыркают, бодаясь или виляя хвостом. Это началось с самого их детства: сначала Нил думал, что они не могут ужиться вместе и наперекор всему миру метят территории, совершенно не способные к перемирию, но даже когда он расставлял их порции в разные части комнаты — они все равно перебегали ее, чтобы залезть в чужую миску и играючи подраться. Тогда, пусть и (как подметил Эндрю) с запозданием, он понял, что это лишь их способ привлечь внимание друг друга. Своеобразный метод, но оказывается рабочий. И все же, питомцы и вправду похожи на своих хозяев. Джостен наблюдает за дурындами-кошками в слабом свете фонаря, который освещает кухню через окно. Его собственная тень, дрожащая из-за ветра и дождя на улице, отражается на противоположной стене, и Нил заглядывается на нее, не желая включать свет. Мысли, как мотыльки, слетаются на сияние, покидая голову, а Джостену сейчас хотелось прислушаться к их заговорщическому шепоту, хотелось оставить их в черепной коробке и позволить им жужжанием прогнать чувство странного одиночества. Когда Нил зашел в квартиру, Эндрю внутри не было. Смяв записку, чтобы выкинуть ее, Джостен прошел по коридору, ровно как и сутки назад, с отличием лишь в кошках под ногами, мяукающих и намекающих на подошедшее время кормления. С тех самых пор он стоит, облокотившись задницей на подоконник, и, как завороженный, смотрит на свою тень. Может, Ники был прав, и скребущиеся кошки наконец добрались и до его души? Ветер бьется о спину, подставленную под открытое окно, отчего Нил чувствует, как кожа покрывается мурашками, а бледные волоски на руках встают дыбом, посылая разряд дискомфорта по позвоночнику. Глядя на место у плиты, Джостен готов признать, что Эндрю является его слабостью ровно настолько же, насколько он дает ему силы, чтобы жить и сражаться за жизнь. Нил готов убить за него, готов умереть за него, а ситуация, в которой его руки связаны, заставляет его метаться из стороны в сторону по дому, в котором он более не чувствует себя дома. Безусловно, Нил может жить без Эндрю. Но жизнь без Эндрю пресная. Это ли то, что Миньярд теряет, лишаясь эйдетической памяти? Яркость воспоминаний, придающих большую значимость действительности? С тяжестью на сердце и комом в горле Нил зажмуривается, концентрируя свой мозг на одном только Эндрю целиком и полностью, что кажется слишком легким делом; в мыслях тут же всплывает их знакомство, затем разговоры на крыше, запах сигарет от одежды, поцелуев, голой кожи и искусанных губ… Нил не может вспомнить, как выглядел Эндрю в большинстве из воспоминаний, несмотря на то, что в моменте Джостен пялился на него до синяков под веками. Нил не может дословно пересказать слова Эндрю или четкой картинкой представить день, когда они обменялись кольцами, хотя он впитывал его в себя, как губка. Но Джостен чувствует тепло на сердце, жгучей лавой расплывающееся по груди от мелькающих в памяти картинок, он просто знает, как ощущаются руки Эндрю у него в волосах или на шее. Нил не может удержать учащающееся сердцебиение при виде Миньярда, как не может и сдержать улыбки от мыслей о последних годах с ним. У Нила никогда не было эйдетической памяти. Он не знает, что такое раз за разом наяву окунаться в кошмары прошлого, как не может и идеальным неприкосновенным файлом сохранить в мозгах дорогие его сердцу дни. Но вся его рваная душа пронизана мемуарами настоящего и прошлого, как нитками. Нил никогда не сможет по-настоящему понять, что сейчас переживает Эндрю, какого это — лишиться идеальной памяти, но он точно знает, что сделает все, чтобы позволить ему чувствовать себя уверенно в новой реальности, ведь это то, что они всегда делают друг для друга — напоминают, как жизнь должна чувствоваться, даже если прошлое готово перехватить бразды правления. Оттолкнувшись от подоконника, Нил идет в спальню, оставляя кошек с их войной наедине. В прикроватной тумбе, на нижней полке, в очередной картонной коробке Джостен хранит его личную версию эйдетической памяти. Чуть более трепетную и интересную, чем чердак. Подцепив коробку пальцами, Нил достает увесистое хранилище воспоминаний и перекладывает на кровать, чувствуя, как та прогибается под тяжестью. Хлопок двери заставляет Джостена вздрогнуть и с замиранием сердца уставиться на дверной проем, в котором уже через минуту показывается лицо Эндрю. Белокурые волосы слегка влажные из-за отказывающегося сдавать позиции дождя, плечи напряжены в прямую непроходимую стену, а глаза сощурены и устремлены на Нила, как будто Миньярд — голодный ястреб, выслеживающий добычу. Любой другой человек уже давно стушевался бы, рассыпавшись от желания ретироваться, но Нил сидит на месте, не в силах оторваться от Эндрю. Уже спустя несколько ударов сердца Эндрю выдыхает, расслабляя плечи и возвращая лицу привычное спокойствие, от которого у Нила внутри все переворачивается: он никогда не боялся этой защитной красоты Миньярда, его на первый взгляд безразличного лица или всегда готовой к самозащите позы, но вот доверию Эндрю Нил никогда не перестанет удивляться. Джостен несколько раз бьет по кровати рядом с собой, на пробу, не надеясь на то, что Эндрю согласится, но последний выглядит еще более умиротворенным, когда соглашается на немую просьбу и присаживается напротив. — Я забыл, — сходу признается Эндрю. Последнее слово из его уст кажется неправильным, отчего Миньярд и сам произносит его как-то не так: вполголоса и почти по слогам, пробуя каждую букву и примеряя ее на себя. — Я понял, Дрю, — кивает Джостен. — Я не виню тебя за это. Никто не винит. Нил дает Эндрю еще немного времени собраться с мыслями, пока наклоняется обратно к тумбе, чтобы включить ночник. Теплый свет озаряет комнату, подобно солнцу, встающему по утру, чтобы развеять любые кошмары, и Джостен тут же переводит глаза обратно на мужа, уже смотрящего на него в ответ. В темноте точенные черты Эндрю, конечно, чертовски красивые, но сейчас Нилу хочется смотреть ему в глаза, видеть его лицо и эмоции. В слабом свете ночника бледная кожа Эндрю блестит золотом, что уж говорить про глаза, и Джостен чувствует, что наконец согревается изнутри, там, где все это время зияла холодная дыра. Главное, что теперь они вместе, а все остальное решаемо. — Я никогда не забывал. Фразы сухие и острые, как наждачка, режут слух своей прямотой, но Нил лишь прикусывает губу, начиная обдирать обветрившуюся кожицу, чтобы дать себе больше времени на обдумывания. В размышлениях Джостен склоняет голову набок, когда замечает влажную на плечах футболку мужа. Стоило догадаться, что раз Эндрю попал под дождь, то, вероятно, промок. Протягивая ему плед, потому что Миньярд точно сейчас откажется переодеваться, Нил задает вопрос, мучающий его на протяжении всего дня: — И каково это? Эндрю отвечает быстро, без пауз на подумать, и Нил догадывается, что они с Би уже обсуждали это. — Я не знаю, что еще я забыл, — Миньярд переводит глаза на коробку между ними, а после опять на Нила. В глазах у Эндрю что-то такое глубокое и темное, как беспокойный океан. Джостен протягивает ему руку, которую Эндрю принимает, начиная большим пальцем гладить сухие белесые шрамы. Нил задерживает дыхание, не понимая, как только заслужил доверие этого мужчины. — Это странно, — Эндрю открывается медленно и урывками, в собственном темпе, но Нил так благодарен, что ни одни слова на свете не смогут это описать. Он впитывает в себя каждое слово, всего Эндрю целиком. — Чувствую неуверенность. Нил немного сжимает пальцы Миньярда в поддерживающем жесте. Правда, произнесенная Эндрю, голая и похожа на неестественное головокружение, но Нил хранит ее в своей голове, как самую ценную вещь. Охраняет, подобно Церберу, пока они не найдут решение, способное помочь Эндрю зализать сквозные раны. Взгляд вновь перемещается на коробку, и Джостен слегка кивает на нее. Там, внутри, сотни фотографий, сделанных за последние годы, и небольшой оранжевый фотоаппарат мгновенной печати с кучей наклеек, который Эндрю уже неоднократно предлагал Нилу заменить. — Помнишь, ты купил мне его на втором курсе, чтобы я мог делать фотографии на стену вместо девочек? — уголки губ невольно ползут вверх, и Нил почти светится от желания запечатлеть поцелуй на костяшках Эндрю. — Мне было ужасно грустно, что они уехали, я так часто пересматривал фотографии, что идеально запомнил, где они находятся и что на них изображено, — взгляд вновь находит Миньярда, занимая свое законное положение в глубине его глаз, там, где для него всегда найдется место. — Но это было всего лишь напоминанием, понимаешь? Ведь дело не в фотографиях или воспоминаниях, а в эмоциях, самые яркие из которых, как не крути, ты получаешь в моменте. Последние слова Нил произносит шепотом, как будто стены могут их услышать, как будто призраки осени поджидают в тенях, чтобы сцарапать правду с губ. Наслаждаться моментом — сильная сторона Нила, не Эндрю: Джостен привык жить на волоске от смерти, чувствовать каждый счастливый миг всеми клетками тела, отдаваться эмоциям целиком и полностью, чтобы более никогда не жалеть об упущенном. Именно это вынуждает Миньярда каждый раз жмуриться до пляшущих пятен на закрытых веках, до боли в них же, когда Нил, стойкий и опасный, с острыми зубами, которые «Лисы» привыкли не замечать, плавится в его руках, становясь открытым и мягким, вверяющим свою душу под искусные движения Миньярда, как разгоряченный в ладонях пластилин. Сейчас Эндрю смотрит на него непроницаемым взглядом, как статуя, каждая деталь которой отточена до совершенства. Нил знает, что он не ответ Эндрю, и что решение возникшей проблемы потребует годы работы, но Джостен готов пожертвовать всем, что у него есть, чтобы быть рядом с Миньярдом в эти моменты. Пускай и не физически. Он примет все, что Эндрю будет готов ему предложить. Любой вариант, при котором он сможет держаться поблизости. — Тебе не нужно детально помнить меня, когда я перед тобой, — не просто слова, обещание быть рядом. — Конечно, я понимаю, что ты лишаешься и преимуществ, но… — в поисках слов Нил запинается, пытаясь унять сердцебиение, переместившееся куда-то в виски. — Можно я скажу, что думаю? Ты можешь остановить меня в любой момент. Закутанный в плед и с взъерошенными волосами Миньярд выглядит так по-домашнему и знакомо, что у Нила в груди щемит. Однако взгляд у Эндрю хмурый, а сам он то и дело уходит в себя, обдумывая ситуацию с разных ракурсов. Высота всегда была его главным страхом. Возможно, именно поэтому сам он не так высоко ушел от земли (да и муж его тоже), чтобы чувствовать ее ногами, всегда иметь возможность опереться на что-то непоколебимое. Но данная ситуация выбила спасительницу-землю из-под ног, заставляя Миньярда подавиться воздухом от неожиданности и начать безостановочно падать вниз куда-то в пучину страхов и сомнений. Взвесив все «за» и «против», Эндрю кивает, согласный с условиями. — Хорошо. Нил выдыхает через нос, молчит немного, подбирая правильные слова: складывая их, как пазлы, и открепляя неподходящие. Потому что Эндрю стоит того, чтобы подумать перед тем, как сказать, спросить перед тем, как сделать. Приподнимая ладонь Миньярда в своих, Нил делает паузу, исподлобья заглядывая в карие глаза, спрашивая разрешение, и Эндрю кивает в ответ, такой же отчего-то не способный на слова: Миньярд всегда считал их слишком скользкими и неоднозначными, предпочитая им действия (конечно, только не в случаях, когда дело касалось интимной близости). В горле пересохло так, что Джостен мог бы выпить литр воды залпом, но Нил лишь смачивает слюной горло, чтобы не хрипеть, и подносит костяшки к губам, оставляя на родной руке пару поцелуев. От Эндрю пахнет осенью. Не той, что приносит за собой грусть и холод, а той, вчерашней осенью, теплой и предзнаменующей обновления, как в природе, так и во внутреннем мире. От него пахнет тыквенным латте, новым парфюмом и дождем. Нил оставляет еще несколько раз прикасается губами к тонкой коже ладони, прежде чем прижаться к пальцам лбом. — Ты в безопасности сейчас, Эндрю, — начинает Нил тихо и вдумчиво. Кошки не шкребутся в дверь, слишком занятые препирательством друг с другом, даже ветер не воет за окном, не желая рушить момент. — Это нормально, что твоему мозгу больше не нужно хранить абсолютно всю информацию. Ему не нужно существовать на пределе возможностей, а тебе не нужно помнить обо всем на свете: у тебя есть я и новая модель смартфона, в ней уж точно есть заметки и фотоаппарат. Если хочешь, я напишу Аарону, пойди и сдай анализы, чтобы отсечь любые физиологические причины, но Дрю, — Нил делает паузу, поднимая лицо, чтобы посмотреть Эндрю в глаза, — что бы там ни было, я здесь и я на твоей стороне. Эндрю сильно вбирает воздух носом, и Нил кончиками пальцев чувствует, как напрягается его рука. Они сидят в тишине, Нил мысленно считает на разных языках, пока Миньярд ведет внутреннюю борьбу против самого себя. — Хорошо, — произносит Эндрю и вновь замолкает. Нил медленно растирает его ладонь, помогая сконцентрироваться на здесь-и-сейчас, слушает тяжелое дыхание, глубокие вдохи и выдохи — метод, подсказанный Миньярду Би. Эндрю и так уже сделал очень много, Нил не ждал больше слов или действий, он аккуратно лелеял в руках доверенную ему правду и думал о их дальнейших планах, когда Эндрю вдруг вновь заговорил: — Я ушел потому что… Это было слишком много. Думаю, я уже отвык от этого. Ошарашенный неожиданным признанием Нил согласно кивает, а после прикладывает ладонь Эндрю к своим ключицам — туда, где висит цепочка с обручальным кольцом. Ладонь у Миньярда холодная, но взгляд, которым он одаривает Нила, когда понимает, какой посыл тот вкладывает в это действие — горячее любого огня. — Всё хорошо, Эндрю, я понимаю, — произносит Нил вслух, просто чтобы закрепить это. Просто потому что эту часть Джостен действительно понимает, потому что тает от взгляда и хочет забраться Эндрю куда-нибудь под ребра, но только прижимает ладонь к себе, вниз по груди, ближе к сердцу. — Хочешь посмотреть фотографии со мной? — Нил. Джостен тянется к голосу Эндрю, как корабль к маяку. Мгновенно среагировав, он вопросительно хмыкает, не понимая, что не так: голубые глаза бегают по фигуре напротив, выискивая любые признаки беспокойства, пока не останавливаются на уверенном взгляде, прожигающем в нем дыру. Нил видит знакомый, почти наизусть выученный за годы совместной жизни блеск в глазах, и расслабляется так сильно, что едва не расплывается лужей по кровати. Сейчас он точно может сказать, что Эндрю вернулся домой. Нил вовсе не ответ Эндрю, но если последний хочет поискать его где-то на губах Джостена — Нил не намерен сопротивляться. — Да или нет? — не желая разрушить хрупкость ситуации, спрашивает Миньярд, наконец проявляя активность: кончиками пальцев он сжимает воротник футболки Нила, перетирая ткань между ними. Мизинцем Эндрю то и дело задевает кольцо, и Джостену еще никогда не было так интересно узнать, к какому же выводу пришел его муж в своей голове. Ухмыльнувшись, Нил отодвигает коробку в сторону. Они разберутся с воспоминаниями позже, если Эндрю сейчас решил сконцентрироваться на настоящем. — С тобой всегда «да», — произносит Джостен, и все, что он чувствует дальше — это тепло.