I
Иногда Оби-Вану кажется, что Энакин просто издевается над ним. Энакин скидывает с себя робу, как профессиональный стриптизер, устраивающий представление для вип-клиента, а не как человек, которому собираются обрабатывать рану в полевых условиях. Оби-Ван следит за тем, как медленно оголяются его смуглые плечи, и проклинает себя за мысли, возникающие в его голове. Сейчас главное — неглубокая, но неприятная царапина чуть выше сердца, которая может загноиться. Оби-Ван достает бакту. — Энакин, — зовет он, осматривая ранение. — Да, мастер? — отзывается Энакин томным, откровенно соблазняющим голосом. Оби-Ван вздрагивает и едва не тыкает пальцем прямо в рану. — Как ты себя чувствуешь? — Кеноби старается сосредоточиться на ответе Энакина, а не на тонких, птичьих костях ключиц. Прикосновение к его груди отзывается приятным покалыванием в кончиках пальцев, и Оби-Ван хочет запомнить это ощущение. Бакта ровным слоем ложится на царапину. — Когда ты со мной, учитель, я всегда чувствую себя прекрасно. Оби-Ван закрывает глаза и делает глубокий вдох, уговаривая себя не реагировать на провокации бывшего падавана. — Прекрати, Энакин. Однажды я точно случайно травмирую тебя от неожиданности. — Или сдашься, — весело сверкает глазами Энакин, не спеша одеваться. Выдох получается страдальческим.II
— Оби-Ван, — болезненно стонет Энакин, драматично прикладывая ладонь ко лбу, — я умираю? — Нет, Энакин, это всего лишь простуда, — цедит сквозь зубы Оби-Ван. Это происходит каждый раз, когда Скайуокер заболевает — Энакин склонен преувеличивать свои страдания, а Оби-Ван… Оби-Ван просто пытается это терпеть и ухаживать за бывшим падаваном — потому что идти в Залы Исцеления тот наотрез отказывается. — В следующий раз, — с расстановкой говорит Оби-Ван, наблюдая, как растворяется таблетка жаропонижающего в стакане, — ты обязательно отправишься к докторам. Это тоже своего рода обряд — Кеноби каждый раз втолковывает это Энакину, а Энакин, вместо того, чтобы последовать здравому совету, снова и снова просит помощи у Оби-Вана. И, хотя он ворчит на бывшего ученика, Кеноби не видит смысла обманывать себя. Да, он всегда сделает все, что в его силах, чтобы помочь Энакину. — Конечно, учитель, — с легкостью врет Энакин, залпом выпив лекарство, и накрывается поплотнее одеялом. Ему холодно, его знобит, и побледневшее, восковое лицо покрывается испариной. — Тебе стоит поспать, — Кеноби разворачивается, собираясь оставить Энакина отсыпаться, но рука, поймавшая его ладонь, мешает это сделать. — Что-то не так, Энакин? — Я не хочу, чтобы ты уходил, — осипшим голосом говорит Скайукер, не сводя взгляда с чужого лица. — Энакин, ты должен- Слова застревают в горле, когда Энакин подносит его руку к своим горячим, сухим губам и целует. Комната плывет перед глазами Оби-Вана, он чувствует, как вспыхивают щеки, как горят огнем легкие, когда он пытается вдохнуть. — Энакин, — заставляет себя сказать Кеноби через несколько секунд. Энакин опускает глаза — и отпускает его руку. Когда жар не спадает даже после того, как Оби-Ван добрел до своей комнаты, он все же решает померить температуру. Тридцать семь и семь. Заразился.ΙΙΙ
— Ах, учитель, я так люблю вас, — выдыхает Энакин ему куда-то в плечо. Оби-Ван не уверен в том, что знает, какой смысл вкладывал в эти слова Энакин, и в том, что хочет это знать, ровно настолько, насколько уверен, что так напиваться было плохой идеей. Энакин умеет пить, но сегодня перебрал. Значит, Оби-Ван уже должен был лежать без сознания — однако сохраняет остатки рационального мышления. А может, избегание намеков Энакина и своих собственных мыслей просто въелось в подкорку его сознания. Оби-Ван знает, что заглядываться на своего ученика — пусть и бывшего — совсем не по-джедайски. Он — один из тех, кто признает Кодекс и подчиняет ему все свое поведение. Или хотя бы старается. Зато Энакин считается только с теми частями Кодекса, с которыми согласен он сам. На остальные же восемьдесят процентов ему наплевать. — Я бы так хотел, чтобы ты любил меня в ответ, — вздыхает Энакин. — Я люблю тебя, и ты знаешь это, — напряженно возражает Оби-Ван и думает о том, что еще один глоток ему бы не помешал — чтобы свалиться без сознания и не слышать признаний Скайуокера, отзывающихся болью и тоской по несбыточному. — Ты понимаешь, о чем я, — Энакин смотрит ему в глаза слишком трезвым взглядом. — Тогда и ты должен, — говорит Оби-Ван и с трудом встает. Дверь в комнату Энакина хлопает слишком громко.IV
Оби-Ван ненавидит миссии под прикрытием. — Напомни, почему мы одели так именно тебя? — спрашивает Энакин с дерзкой улыбкой. Из приличного на Оби-Ване только голубые штаны, красиво сочетающиеся с его глазами и медными волосами. Остальную часть его костюма — если это можно так назвать — составляют золотые цепочки, скрепленные на груди застежками с камнями. — Потому что мудиле, для которого мне пришлось надеть это, нравится мой типаж, — раздраженно говорит Кеноби и дергает плечом. Не то, чтобы ему было по душе изображать наложника. — Не смей смеяться надо мной, я не виноват, что нравлюсь мужчинам за пятьдесят. — И не только, — добавляет Энакин. — Что? — не сразу реагирует Оби-Ван, дергаясь всем телом. Цепочки издают мелодичный звон. Энакин невинно хлопает своими чертовски длинными ресницами. — Я сказал, что не только, — спокойным тоном повторяет он. Оби-Ван делает глубокий вдох и закрывает глаза, чтобы не видеть, как смотрит Энакин на его обнаженную, вздымающуюся грудь. — Где этот криффов блеск для губ? — получается чуть злее, чем должно быть. — О, так ты еще и губы для него накрасишь, — поддевает его Энакин, и Оби-Ван закатывает глаза. — Только не говори, что ты ревнуешь. — А если да? Пальцы замирают в миллиметрах от его голого плеча. — Прекрати, Энакин, это всего лишь наша работа. И не думай, что мне это очень нравится. Энакин дуется на него остаток вечера.V
Оби-Ван сидит в библиотеке — то место, где Энакин появляется довольно редко, где можно чуть ослабить бдительность. Поэтому, задумавшись, он слишком поздно замечает знакомое присутствие в Силе. Оби-Ван расправляет плечи, готовясь к неизбежному. — Избегаешь меня? — спрашивает Энакин, опираясь плечом на стену. По правде, так и есть. Оби-Ван устал каждый раз разрывать себя в клочья, выбирая между Кодексом и чувствами. — Зачем задавать вопрос, на который ты знаешь ответ? — Оби-Ван замечает, как Энакин поджимает губы. Он делает это каждый раз, когда злится. — Я пытаюсь понять, почему. Почему ты каждый раз отталкиваешь меня, хотя мы оба знаем, что это не то, чего бы ты хотел, почему избегаешь, — Энакин распаляется с каждым словом. — Потому что это наш долг, Энакин. Он говорит это так легко, как будто каждый новый выбор в пользу Кодекса не оставляет кровоточащую рану на его сердце. Энакин сгорает в ярости и боли отказа. — Тогда оставайся в одиночестве. Уверен, идеальный джедай сможет выдержать и это. Оби-Ван кладет голову на сложенные руки. Как же он безумно от этого устал.+1
Оби-Ван не выглядит довольным, когда узнает, что на шаттле клонов, спасших их из очередной передряги, свободная всего одна гостевая комната. Может быть, он бы что-то с этим сделал, но все, чего ему хочется — сходить в освежитель и лечь спать. И пусть спать придется в одной койке со Скайуокером. В конце концов, они уже делали это в подобных обстоятельствах. Энакин с довольным выдохом скидывает с себя сапоги, и те падают на пол с глухим стуком. Оби-Ван провожает их взглядом — смотрит на все вокруг, кроме Энакина. — Чур я первый в освежитель, — как ни в чем не бывало говорит Энакин. Значит, его тактика — забыть о ссоре. Что ж, не худшее из возможного, и Оби-Ван решает подыгрывать ему. Тем неожиданнее становятся слова Энакина, когда Оби-Ван выходит из освежителя: — Извини. За те мои слова. Я погорячился и наговорил лишнего, — виновато опустив голову бормочет Энакин. Оби-Ван не может не улыбнуться — будучи рыцарем, Энакин не избавился от некоторых падаванских привычек. — Ничего. Я уже почти забыл. Его мягкий голос будто дает Энакину разрешение поднять голову. Несколько секунд Скайуокер смотрит в голубые глаза Оби-Вана, а затем кладет голову на подушку и приглашающе откидывает одеяло. — Я знаю, что ты любишь спать у стенки. Оби-Ван пробирается через него к своему спальному месту. Койка узкая, и чтобы вместиться им приходится прижаться близко друг к другу. Оби-Ван чувствует теплое дыхание Энакина на затылке, жар его тела, мышцы груди, прижатые к его спине. Оби-Ван думает только о том, как не сойти с ума. Энакин везде. Он обвивает руками его талию, закидывает ногу на бедро, притягивая еще ближе, зарывается носом в чувствительную кожу шеи. Энакин осторожно целует его выступающий позвонок, и Оби-Ван чувствует, как трещит по швам его самообладание. Он так устал сопротивляться себе. Оби-Ван кладет ладонь поверх чужой руки и сплетает пальцы. Ему ничего не стоит повернуться и поцеловать Энакина — тот отвечает со смесью неверия и радости. Его губы на вкус как зубная паста из освежителя. Оби-Ван оставляет поцелуй чуть ниже уха, прослеживает пальцами изящную линию челюсти, покусывает кадык. Энакин только вздыхает судорожно, не скрывая возбуждения, отзывается на каждую ласку. Он тянется за прикосновениями, и сам дарит свою пылкую нежность. Оби-Ван никогда не чувствовал себя счастливее. И ему наплевать, что больше он не идеальный джедай.