август, фонарь и любовь.

На детской площадке было темно. Нет, фонарь один был, но светил настолько слабо, что толку никакого. Время подходило к часам одиннадцати, многие окна квартальных многоэтажек уже не горели. Оно и неудивительно — будний день, как никак. И в квартале тихо. На покосившейся лавке только Аня с Таней коротают ясную и теплую летнюю ночь. Молчат и лишь смотрят на звёзды, пытаясь разглядеть падающее, которые обещали метеорологи или кто-то на них похожий. Несмотря на то, что столбик термометра скорее всего показывал не ниже двадцати градусов, Аня продрогла. Но уходить совершенно не хотелось, ведь так многое надо сказать. Тишину нарушает какой-то глупый вопрос Камской, Таня заливисто смеётся, но отвечает. И Анечка ловит каждое её слово, каждый жест и даже, наверное, каждый вздох. Всегда строгая «Татьяна Васильевна», как в шутку называли её друзья, сейчас вела себя донельзя просто и открыто. Снова молчат. Откуда-то с балкона раздаются крики, споры и хлесткая ругань. Хлопает тяжёлая дверь подъезда и вновь тишина. А Аня косится на Турскую. «Как же начать? Как же сказать? Вдруг, она меня пошлёт? Это же все так неправильно... Она такая...» — крутилось в голове Камской и щеки краснеют совсем не от холода. Любовь та ещё штука. А Таня как будто намерено не замечает, опять возведя свои красивые глаза в ночное небо. Собрав все остатки смелости в кулак, Анечка начинает, резко повернувшись к Турской. — Тань, — тянет Камская, пристально смотря на девушку. — А? — поворачивает голову в сторону говорящей. — Ну, я хотела сказать, — Аня щелкает пальцами от волнения, надеясь, что голос не дрожит, — я... ты... Люблю тебя, короче! Тишина давит. Аня хлопает ресницами, пытаясь не зареветь. Похоже, сейчас её ждёт пиздец. А Таня через несколько мгновений улыбается, не сводя глаз с Ани. И ловко тянется к губам напротив сидящей девушки. А Анечка-то и не целовалась никогда. Поэтому оторопела на долю секунды, не зная что делать. Но отвечает, хоть и неумело. Поцелуй прекращается. Один единственный фонарь замигал, погасая окончательно. Молчание. — Пугливая ты, Анечка, — смеётся, — польщена, что ты первая призналась. Не ожидала, не ожидала... — А что, ты меня тоже, ну это... — голосок неуверенный. — Да, люблю тебя, с класса седьмого, наверное. Но всё обстоятельства не складывались тебе признаться. Как вспомню, что ты лесбиянок презирала, да смерти им желала, так вздрогну. — Ну, это в прошлом всё, — Аня переводит взгляд на Турскую, — ты такая красивая... — От красивой слышу. Не замёрзла? Может домой? — предлагает Таня. — Татьяна Васильевна, я уже взрослая девочка, сама разберусь, — Аня улыбается. — Такая взрослая, а целоваться не умеет! — Турская шутливо восклицает. — Ну, так научи. — Не все сразу, Анечка, не всё сразу. Аня робко ложится Тане на колени, и смотри то на небо, то на девушку. — Ты правда-правда меня любишь? — Камская всё ещё не верит свалившемуся на неё счастью. — Правда-правда. — Я помню, как ревновала тебя к Косте в десятом классе... Какая же я была дура, — говорит Аня, смотря Турской в глаза. — И на самом деле глупая. Но и я не лучше. Тоже ко всем подряд ревновала, но не показывала. — Узнаю нашу Татьяну Васильевну. И вновь тихо-тихо. Даже крики на балконе прекратились. И Ане кажется, что она слышит стук Таниного сердца. Сердца, которое любит её. — Мы же теперь встречаемся, а, Тань? — Встречаемся-встречаемся. — Теперь я точно спокойна. В темном августовском небе пролетела первая упавшая звезда. Только Ане эти желания уже не нужны, всё, о чем она мечтала, осуществилось. Таня отныне будет рядом, а большего и не надо. — Пошли домой, Анечка, а то брат тебя потеряет, а меня мать, — при этих словах Аня быстро встаёт с колен Тани. Напоследок целуются. Так нежно и приятно, и Ане кажется, что она умрет от счастья, если такое вообще возможно. Прощаются возле подъезда, обещая написать друг другу попозже и вскоре встретиться. Теперь впереди — только радость, счастье и безграничная любовь.