Докажу!

Тепло от огня согревает и дарит ту незабываемую атмосферу от посиделок у костра. Рома нещадно выбивает из гитары многозвучные аккорды, заставляя Антона кардинально менять мнение обо всём: и об этом походе, и об самом Ромке, и обо всех присутствующих. Антон и подумать не мог, что местный хулиган так мастерски играет и разбирается в музыке; тепло и трепет от музыки также заполнял его, как и от игры, между прочем, первой скрипачки на посёлке. Нет, всё-таки игра Ромки будет по-атмосфернее. — Подпевайте, не разевайте рты! — Петров уже представлял, какую Рома может выдать песню и как её приподнесёт. Но лицо второго не выдавало никаких эмоций, было каменным. И не разберёшься, что он задумает, — Начинаем! Пальцы начали смазно перемещаться по струнам. Петь он не очень умел, зато играл отменно. Антон в предвкушении уже сгрызал себе ногти, не понимая, почему обычная музыка так влияет на него. — Эй! — он получил тычок в бочину и обернулся, — Хорош ногти грызть! — Да говорю ж, у меня такое на автомате! — с нетерпением отвечал он Кате, взмывая к звёздам руками. Огонёк блеснул в её глазах. — Что, нравится? Хорошо, что я тебя вытащила из дома, а то бы там и состарился. Антон рассеянно кивнул. Сейчас он не желал отвечать на нотации подруги; здесь прибывала только красивая музыка, песнопения у гитары и.. Рома. Не успел и опомниться, как услышал Ромкин голос. ― Пустынной улицей вдвоём, с тобой куда-то мы идём.. ― Антон поймал на себе взгляд Ромки, лучезарно улыбаясь и откладывая этот момент в своей памяти, ― И я курю, а ты конфетки ешь. Все друзья стали подхватывать строчки известной песни. Хоть и многие совсем не владели музыкальным слухом, компанейское пение выходило очень уютным. Петров и сам начал подпевать, осчастливленный всем происходящим. Резко Рома смолк, кивая в его сторону. Все хотят, чтобы следующий куплет начинал Антон. Тоха замялся, потирая край сырой футболки. Товарищи смотрели на него, ожидая инициативы. Наконец, Антон стал припевать, пусть робко и неуверенно, но чересчур мягко: ― Ты говоришь что у тебя по географии трояк, а мне на это просто наплевать, ― без единой запинки пропел он, получая одобрительные возгласы окружающих. Антон радовался до чёртиков: он понял, что никто не станет его осуждать, поэтому был готов пропеть в соло всю песню. Страх быть осуждённым теперь казался необоснованным и нелепым. ― Ты говоришь из-за тебя там кто-то получил синяк, ― в глазах Ромы словно заблестели искорки, и он сидел с румяными щеками, ― Многозначительно молчу и дальше мы идём гулять. Весь следующий вечер прошёл примерно также: за песнопениями у костра, поеданием картошки на углях, а ещё с безмолвными и до ужаса тёплыми переглядками. Многие уже разошлись по палаткам, и Рома с Антоном остались вдвоём за задушевными беседами. — Погнали на перекур? — Ромка махнул рукой в сторону, подзывая за собой Антона. Тот лишь покорно пошёл за ним следом. В голове промелькнула мысль о том, что он бы хотел поблагодарить друга за вечер. Ведь это он всё организовал и сделал так, чтобы всем было комфортно. Рома потушил костёр и включил походный фонарь. Белый свет слегка освещал его лицо и землю, был приятным на глаз. — Ну как тебе, Тошка? Понравилось? — не стал томить с расспросами Ромка и внимательно рассматривал товарища. Антон неловко улыбнулся и утвердительно кивнул, — То-то же! Я старался. Петров решил, что непременно должен поблагодарить Пятифана за хорошо проведённое время. Он собрался с мыслями и начал диалог. — Послушай, Ром, — начал Антон, — Ты хорошо играл и пел. Не думал, что такой хулиган, ну то есть... Ты понял, разбирается в музыке. Ой! Мысли окончательно перепутались и он закашлялся в кулак, осознавая всю нелепость сказанного. А вдруг это прозвучало обидно? Буквы не собирались в слова, сколько бы Антон не старался их совместить. Зря он начал говорить именно так. — Какой хулиган? — игриво хмыкнул Ромка с сигаретой в зубах, выкрутасничая с зажигалкой. — Я имел ввиду не это, — стушевался Антон, а щёки его вмиг обрели пунцовый окрас, — Хотел сказать, что у тебя реально талант, в отличие от твоих друзей-гопарей. — А Бяшка разве не умеет петь? — не в силах сдерживаться, заржал Рома, — Слышал, как он сегодня горлопанил? Антон тотчас подхватил его заливистый смех. Переминаясь с ноги на ногу, он вспоминал о том, что ещё хотел сказать. — Бяшка к ним не относится, ведь он наш друг, — нежно сказал Петров, улыбаясь. Рома ещё пуще засмеялся с его вида. — Видел бы ты своё лицо, философ херов! Они смолкли. Но тишина не была чем-то некомфортным в их среде, поэтому каждый спокойно пребывал в своих мыслях. Пятифан резко оборвал компанейское молчание. — Ты тоже отлично рисуешь, — он в смятении наблюдал за Антоном, который гляди и разгориться от такой небольшой похвалы. Впрочем, от Ромки это слышать было приятнее всего: то ли от того, что он очень, очень редко льстил кому-то, то ли от совсем другой причины. — Спасибо, но я так не думаю. Рома с непонятками смотрел на Антона. Тотчас он, кажется, осознал, о чём толковал друг и поспешил его прервать: — Ты чё, оборзел что-ли? — Пятифан постарался произнести это самым басистым и строгим голосом, но его теплота к Антону патокой стекала с губ, — В каком это смысле? — В прямом, — Антон понял, что ляпнул лишнего и от Ромы ему теперь не отвертеться, — Плохо у меня выходит. Рома выкинул бычок на землю и предварительно притоптал. Брови его вскинулись домиком и он неприлично близко встал к Антону. Второй же хотел отойти чуть поодаль, если бы не мешающая Пятифанова рука на запястье. — Плохо рисуешь? — Ромка буквально выплёвывал эти слова, пока в Антоне заплясало неведомое и кипучее чувство. Он отводил от внимательных и пытливых глаз взгляд, заведомо понимая, что свалить с крепкой хватки не получится; Роме, по всей видимости, надоело это игнорирование, и он переложил ладони на широкие плечи друга, — Какого чёрта ты молчишь, Антох? — Ну просто не нравится, чего ты так встрепетнулся? Рома ещё сильнее нахмурился. Очевидно, ему было очень неприятно говорить на такую тему. Просто Рома считает иначе и яростно хочет доказать это Антону. — Ты очень красиво рисуешь, — стараясь усмирять свой пыл, который вот-вот бы материализовался гадкими словами, Пятифан говорил очень размеренно и осторожно, будто Петров был чем-то хрупким и невесомым, — Гляди, и до Левитана по уровню дойдёшь, такими-то темпами! Антону стало необыкновенно стыдно. Он не хотел показаться слабым на дух или нудным. Но действительно — необыкновенно сгорал от зависти, когда видел картины ребят с художественного кружка в школе. Собственная картина становилась неудачной и гадкой, а душа норовила выкинуть её или разорвать в клочья. Из-за этого чаще не хотелось рисовать, ведь в рисунках появлялись изъяны, видимые только для одного Антона. — Просто иногда кажется, что другие лучше меня, — щёки с неистовой силой начали пылать. Ромка был слишком близко, и духа не хватало взглянуть в его глубокие глаза, освещённые фонарём. Петрова резко сбили слова Ромы. — Хочешь, я докажу, что мои слова — не пустые? Не успел Антон даже и кивнуть, как ощутил невесомое касание на спине. Рома притягивал его вплотную к себе. — Ром, это слишком близко! Но фраза эта словно и не долетела до ушей закадычного друга, но зато сделала остановку на его языке, так внезапно и бестактно вторгшимся сквозь губы Петрова. Антон замычал, нелепо забрыкался в попытке выбраться из Ромкиных медвежьих объятий. Но затем принял всё как данность, растворяясь в плену крепких рук и пряного поцелуя. Но не расслышал он кроткого, вскользь сказанного Ромой перед этим поцелуем и как некстати растворившееся в воздухе: "Твои картины для меня — на вес настоящего золота."