«она»

— Морозова! Собери свои лохмы! — агрессивно выплёвывает Лилия Павловна, заходя в учительскую. Полина собирает волосы в неаккуратный низкий хвост и делает вид, что завязывает резинку. «Вот сучка старая» — как только дверь с ободранной местами белой краской захлопывается, Морозова перестаёт изображать из себя послушную ученицу. Смирнова, которая видела, всю эту сцену от начала и до конца, не может удержаться от мерзкого комментария. — Ну хотя бы причешись, Полиночка! — ядовито-заботливо бросает Катя, перед этим мотнув своей густой косой собранных волос, и проходит мимо. «Вот смотри, как правильно!» Полина же лишь усмехается, а на следующей перемене просит Пятифана одолжить ей нож-бабочку, чтоб подрезать Катеньке эту самую косу, ведь та «такая красивая, ну посмотри только! Так хочу себе забрать». А Катя всё слышит (конечно, ведь на то и расчёт!). Вы не подумайте, что Смирнова хотя бы на секунду восприняла услышанное всерьёз, нет, нет! Просто этот малолетний бандит и внучка сумасшедшего затворника… кто знает на что они способны! — Сдурела, Морозова?! — Катя резко поворачивается в их сторону, а Полина не может скрыть улыбки, ведь шалость удалась. — Да ладно, Кать, ты что, шуток не понимаешь? — спрашивает Рома и смеётся, выводя Смирнову из себя ещё больше. — Да кто тут шутит, Ромочка? — Полина театрально удивляется, не переставая улыбаться, — правда очень красивая коса, Кать. — Да ну вас, клоуны, — Смирнова цыкает и уходит. А смешки будто стали громче. /// Катя всматривается в своё отражение в зеркале с резной рамой. Проводит длинным распущенным волосам, что ложатся волнами на плечи, расчёской. Красиво. Вспоминается Полина и сегодняшняя сцена у учительской. Вспоминаются Полинины волосы. Тоже красивые. Возможно, красивее чем у Кати. Смирнова сжимает руки до отпечатков ногтей на ладонях. «Что она себе позволяет? Связалась с Пятифановым и крутой себя почувствовала? Ну да, вы посмотрите, какая пара — пиздабол и шмара! Коза, коза! Все лохмы ей повыдираю!» — на глазах выступают слёзы. Хорошая работа, Полина. Морозовой всегда удавалось задеть Смирнову. Задеть тем, что катины колкости её задевали не так, как этого хотела сама Катя. В Полине они разжигали страшный азарт и она всегда-всегда находила, что ответить и куда надавить. Иногда Морозова так увлекалась, что начинало казаться, будто её цель не просто поставить Катю на место, а раздавить, вывернуть изнутри, вытащить всю гниль на всеобщее обозрение, сожрать с потрохами. Не зря говорят, что на каждую крупную рыбу найдётся рыба покрупнее. Раздражает. Злит. Задевает. Катя утирает слёзы рукавом ночной сорочки и начинает медленно заплетать волосы в уже более слабую косу. Так, чтоб ночью не спутались. Плечи Смирновой дрожат, но всевозможные планы мести, которые прокручиваются в голове кинолентой, мало-помалу успокаивают. Полина поплатится. Да, обязательно поплатится, поплатится за всё: за наглость, за самодостаточность, за излишнюю веру в себя и свою исключительность, за безнаказанность, за стреляние глазками Петрову в шестом классе в конце концов. «Смирнова, ты идиотка?» — Катя всхлипывает и роняет голову на ладони. Сколько бы и каких ужасных слухов она ни пустила, кому бы ни наябедничала и какой бы ужасный спектакль ни разыграла — бесполезно. Полина точно так же смеётся в компании друзей, так же ходит на дополнительные занятия по скрипке и выступает на школьных мероприятиях, так же хорошо учится. Полину хвалят, с Полиной дружат, Полину любят. Любят, несмотря ни на что. А любят ли Смирнову? Ответ очевиден. /// — Ты можешь шевелиться?! — раздражение вскипает в Смирновой, когда та видит насколько же Полина неторопливо вытирает доску. — Ты куда-то спешишь? — в голосе Морозовой ни нотки иронии, раздражения или злобы. Лишь приторно-ядовитая учтивость — хуже не придумаешь. С чего матушка решила, что поставить Катю в пару с Морозовой для дежурства в классе на этой неделе — это просто замечательная идея? Неужели она так не любит свою дочь, что готова подвергнуть её опасности попасть под дурное влияние Полины? Ведь, о боже, эта девчонка не только ходит с распущенными волосами, за что постоянно получает замечания, но и пару раз была замечена с сигаретой на заднем дворе! А ещё недавно убежала с последнего урока физкультуры вместе с Антоном, Ромой и Бяшей! А ещё у неё тройка по физике в прошлой четверти вышла! Единственная, конечно, тройка среди пятёрок и четвёрок, но всё же! В общем, действительно дурной пример. — Слушай, Кать, — Полина потягивается, любуясь майским закатным солнцем, — может, ну его, этот пол? Он же чистый, если так посмотреть. Единственный будний без дополнительных, и тут дежурство впихнули… — Вот так вы все и дежурите спустя рукава! А потом не класс, а свинарник настоящий! А у меня-то полно свободного времени, как думаешь?! — Ага. Я ещё без сменки хожу, кстати, — Полина лениво берёт жестяное ведро и направляется набирать воду, оставляя Катю наедине со своим возмущением. Если Полина так хочет уйти, могла бы просто сказать «пошла ты, Кать» и уже бежать к раздевалке. Ведь Морозова же так плевала и на дежурство, и на Смирнову. Однако несмотря на упрямый нрав и всю натянутость их отношений, Катю она не бросает. «Кто её разберёт, чёрт возьми!» Смирнова уже достала две наименее развалившееся под грузом времени швабры и начала искать тряпки, а из головы всё не решалось уходить это «может, ну его?». Одна Катя старается. Как всегда. И сменку, наверно, она единственная до сих пор носит. Да что ж такое! Полина уже почти подошла к кабинету, как заметила, что Смирнова закрывает его на ключ. Морозова кидает взгляд, полный недоумения, сначала на Катю, а потом на наполовину наполненное ведро. И улыбается. Смирнова понимает, что наделала. Понимает, что просто психанула. И осознание этого заставляет психовать ещё больше. — Да ну его! — со злостью проворачивает ключ назад, чтоб Морозова поставила ведро на его законное место и наконец исчезла. — До завтра, Кать! — чуть ли не вприпрыжку выходит из кабинета, такая счастливая, аж противно. Катя снова сжимает руки до отметин на ладонях. «Зато полы мыть не надо…» Полина воистину дурной пример. /// «До завтра, Кать!» — а завтра была дискотека по поводу окончания учебного года. Странно, раньше такие мероприятия никогда не устраивались, ограничивались новогодними танцульками. Актовый зал, свет, музыка, противный едва уловимый (ведь дискотека только началась) алкогольный душок. Рука Ромы свободно болтается на полинином плече, а Антон, общаясь с другой одноклассницей, не может не поглядывать на Морозову. Как, впрочем, и Катя. «Чтоб тебя по кругу пустили, потаскуха» — по мнению Смирновой, Полина получает незаслуженно много внимания. Особенно незаслуженно и особенно много внимания она в последнее время получает со стороны именно Смирновой, и это раздражает больше всего. Смеясь, Морозова аккуратно выпутывается из-под руки Пятифана и идёт куда-то в центр зала, залитого пурпуром и разноцветными бликами. Очевидно, танцевать. Очевидно, в бутылке «Колокольчика», которую Полина отдала Роме вовсе никакой не «Колокольчик». Очевидно, Катя всё ещё не может отвести взгляд. — Катюш, ты чего? — с интересом спрашивает одна из подружек. — Ой, я тут такое вспомнила! Слушайте… И рассказывает что-то про Полину и два фронта. То с Петровым, то с Пятифановым крутит, да, да да! Только посмотрите на неё! Да, мы обсуждали это уже сотни раз, но послушайте! Смирнова — слова, бегущие по телефонным проводам и толпам девчонок, конечно, Полине за ними не угнаться. Конечно, Смирновой никогда не угнаться за Морозовой, которая успела уже куда-то смотаться. Однако от змеиных глаз не укрылась одна по-настоящему интересная деталь: Полина тоже на неё смотрела. «Неужели всё слышала? Хотя как? Ну, оно, наверно, тем и лучше!» Грохот электронщины начинает давить на мозги, и вот Катя уже стоит в прокуренном туалете со сколотой плиткой, поправляет макияж и моральное состояние. Стоит вместе с Морозовой, чёрт возьми, так что поправить последнее у неё ну никак не выйдет. — Может прекратишь меня взглядом раздевать? У тебя вроде как и так кавалеров предостаточно, — желчь приятно льётся по катиному горлу. Смирновой правда становится легче, несмотря на то, что так много на Полину, как она, не смотрел, наверно, никто за этот вечер. — Могу не только взглядом, — отрезает Морозова, непринужденно подкрашивая губы и стоя неприлично близко. «Да что у неё на уме!» — Очень смешно, Полиночка! Кстати у тебя вот тут, — Смирнова показывает чуть выше правого уголка губ, — кажется размазалось. Целовалась, да? Пятифанов? Петров? Или… я кого-то упускаю? Слова сладким ядом перекатываются по языку, а в чуть подкрашенных глазках пляшут черти. Катя зачем-то снова начинает их странную игру, в которой всегда сама же и проигрывает. Но а как по-другому? «Что ж ты никак не уймёшься, Смирнова?» — Полина закатывает глаза и берёт Смирнову за запястье, крепко сжимая: не нужно, чтобы та влепила ей пощёчину за то, что сейчас произойдёт. Нужно, чтоб Смирнова уже прикусила свой поганый язык. Или же прикусить ей его самой? Катя успевает лишь на короткое мгновение испугаться, успев вообразить самые страшные картины того, что сейчас может сделать с ней Морозова. «Надеюсь, ты отъебёшься» — и Полина целует. Ещё не успевшая застыть бордовая помада некрасиво отпечатываться на катиных скромно накрашенных блеском розовых губах, а в смеющихся глазах Морозовой так и читается: «ну же, беги, расскажи всем своим подружкам, расскажи маме, расскажи Ромочке и Тоше, расскажи, расскажи, расскажи!» «Расскажи, расскажи, расскажи!» — Теперь никого не упускаешь, — слова Морозовой как плевок в лицо, причём даже достаточно нежный. Всё-таки Полина по-своему и Катю любила. — Ты что, блять, творишь, Морозова? — Смирнова отшатывается в сторону и нервно пытается оттереть полинину помаду, вымазывая пальцы в блестяще-красный, — лесбуха сраная! — Да ладно тебе, Кать — снова подкрашивает губы, будто ничего из ряда вон выходящего не произошло, — хотя мне даже понравилось. Последние слова как гвозди в крышку гроба катиных представлений обо всякой адекватности Морозовой. Смирнова спешит скорее уйти, вытирая перепачканные пальцы о края платья. Полина лишь устало вздыхает: так не хочется идти танцевать медляк… «Расскажи, расскажи, расскажи!» Смирнова никогда об этом не расскажет. Очередная полинина шалость удалась.