***
При выходе передо мной возникла, напоминающая величественного великана, крепость в русско-византийском стиле: из мрамора, изящных арок и каннелированных колонн. Со стороны заднего фасада от здания отходило две платформы. Завершающим аккордом изящности и простоты Ленинградского вокзала была башня с часами, подчёркивающая центральную ось. Взглянув на острые концы стрелок, понял, что опаздываю, и теперь уже мчался со всех ног. Я был уверен, что с точностью по минутам рассчитал время, дабы везде и всюду успеть. Но снова обманулся, что раздражало и пугало одновременно. На одном плече болтался рюкзак, на другом — грузовая сумка, больше походившая на привязанный ко мне камень. Ещё документы и телефон в кармане, где-то ключи и упаковка жвачки. Да я вообще походил своей неуклюжей фигурой на жука-навозника. Всё тащу на себе, как раб на галерах. Ну вот, уронил. Вдоль правого перрона располагался корпус с залами ожидания и вокзальными службами. Несясь сквозь проходы и мимолётом проверяя каждое табло, я выскочил на станцию с грудой вещей на руках. Растерявшись, мне пришлось немного поплутать по бетонным владениям «металлических зверей», чьи колёса угрожающе блестели на вечерних лучах. Громоздкие, стальные, тяжёлые. Жутко оказаться под ними. К счастью, совсем скоро я отыскал своих: мама сидела вдали от меня на скамье, закусывая губу и рыща взглядом. Собрав себя с мыслями и заранее приготовившись к родительской тираде, я быстрым шагом направился к ней. — Олежа, тебя ж не дождёшься! — с яростными, выпученными глазами смотрела на меня мама. Её твидовое пальто елозило подолом по грязной плитке, а седые покрашенные локоны слегка выбились из укладки. — Где ты пропадал? — Задержали в универе, — я поспешно отмахнулся и, перекладывая всё барахло в одну руку, попытался достать паспорт. — Оля уже в вагоне? — Естественно, уже полчаса там сидит. — взгляд недовольства и тревоги, переливающихся в серо-голубых водах маминого лица, внимательно изучал мою растрёпанною фигуру. — Меньше, я опоздал только на десять минут, — что-то внутри начало потихоньку закипать, заставив меня рывком вдохнуть здешний смог. — Полчаса назад её бы не пустили. — Хватит пререкаться со мной! — легко ударив меня по руке и оглянувшись вокруг, она, наконец, чуток успокоилась. — Что с тобой такое? Надо быть собранней и не заставлять себя ждать. Все же волнуются. Вдохнув ещё поглубже, я усердно начал вспоминать, как стыдно злиться на маму. Аполлинария Душнова, в семье Поля или просто «мама» — добрый, ранимый душою человек. Вот только чересчур эмоциональный. Она зачастую переживает по пустякам, после которых жалуется на слабое сердце. До такого состояния маму довела нелёгкая жизнь: её ровную половину она прожила на севере, в студёной деревне, где земля окрашена в ослепляющий белый снег, а небо — в налитые свинцом облака. Мы с Олей знали об этих краях, как о детской страшилке. Одной ужасно холодной ночью, где-то далеко в прошлом, мама пережила свою сестру. Собственными руками вместе с родственницей захоронив её за деревянной лачугой. Вот только мама до сих пор не до конца уверена, что у «маленькой Регины» действительно не было шансов выжить. Но её душа, хотела она того или нет, уже упокоилась. В груди у меня резко кольнуло. Господи, главное об этом сейчас не думать. — Я тебя услышал. Всё приму к сведению. — Следи за сестрой, чтобы она ничего тяжёлого там не поднимала. И сам не надрывайся, пусть отец свои шкафы загружает, — она поправила воротник моей куртки, заботливо остановив руки на плечах. — Я Оле в рюкзак контейнер положила, в нём котлеты с рисом, фрукты и варёные яйца. Поешьте, не сидите голодными. Чая у проводника попросите. Боже мой, только перетруждаешь себя в лишний раз. Надо же было додуматься: в такое время, и квартиру продавать… — Мамуль, уже пора. — Метнув взгляд в сторону вагона, на борту которого красно-сером мелким шрифтом было выведено «Ласточка», мы молча попрощались друг с другом. Путешествие и впрямь намечалось тяжкое, что понимал каждый в нашей небольшой семье. Оно в сущности оставалось нелепым, по пустяковому делу: забрать кое-какие вещи, помочь с мебелью. Но отец наконец-то решился продать эту тесную квартирку и переехать в большой город — подвиг, который семья Душновых дружно отпразднует по возвращению. Я тоже сначала упирался ехать, разделяя недоверчивые взгляды матери. Сопротивлялся, пока не понял, что оживающие там воспоминания о детстве, ребяческих заботах и чистом, молодом разуме, могут мне помочь. В глубине души я называл поездку последней своей надеждой, о которой думал уже очень долгое время. Заскочив в тамбур и предъявив документы, на мгновение оглянулся назад, на крестящую меня вслед маму. Ну, в добрый путь!***
Оля сидела в углу полки, запертая дорожным барахлом и уткнувшаяся в экран телефона, не сразу обратив на меня внимание. На соседней койке возилась миловидная бабушка в сером, клочковатом свитере, юбке до пола и симпатичном вязаном берете. Она чем-то неустанно шуршала в клетчатой вокзальной сумке. Рядом с ней преспокойно восседала дама чуть помоложе, лет так пятидесяти. Телосложением она была повыше и похудее, со строгим пучком светлых волос и «орлиным» лицом. Женщина даже вздрогнула при виде меня, не сразу заметив внезапно объявившегося дополнительного пассажира. После чего неловко кивнула на моё «здраствуйте». Мне только в радость такие попутчики, с виду спокойные и молчаливые. Нынче моё тело готово было упасть и заснуть в любую подвернувшуюся возможность, и никакой грохот пятисот килограммовых колёс и дребезжание вагонов не могли помешать этому дикому желанию. А вот скверные спутники могли, но от них, к счастью, избавила удача. Но стоило лишь обрадоваться снисходительности госпожи Фортуны, поставить рюкзак и машинально поздороваться с сестрой, как Оля тут же ухмыльнулась во весь рот: — Надо же… Не ожидала. — Ты о чём? — удивлённо воззрившись в её серые глаза, я тут же понял, какой удобной, по своей же глупости, сделался мишенью. — Как же вы так, Олегсей Михайлович, опоздали? А вы в курсе, что это не культурно? — отложив телефон в сторону и усевшись поудобнее, она противным, писклявым голосом стала пародировать, очевидно, меня. — Да таких «опаздунов» никуда не возьмут, вы же всем график сбиваете! — взглянув на циферблат подаренных папой наручных часов, звонко щёлкнула языком. — О-па! Две минуты до отправки. Жаль, что ты успел. Такой был соблазн поехать одной! — Оль, заткнись, ради Бога, — Из горла вырвался сдавленный, едкий шёпот. Конечно, она решила воспользоваться моим положением в полной мере, вспоминая все свои обиды.— Сиди молча и не лезь мне под руку. Взор сестры моментально переменился, опустились брови и исчезли бурные искры. Недовольно наморщив нос, она с безучастным обликом отодвинулась к окну, повыше застегнув розовую ветровку и сунув в уши наушники. Когда поезд тронулся, наше купе уже превратилось в уютное гнёздышко: я застелил постельное бельё, спрятал верхнюю одежду и пустые сумки в рундук, проветрил помещение и разложил зарядки с наушниками на своей половине столешницы. Всё волновался, что долгую дорогу проведём в замызганной коробке, но наше логово на ближайшие семь часов оказалось весьма опрятным и удобным. Чистые простыни, кожаная обивка полок, украшенная цветочным кружевом скатерть. С учётом предстоящей нагрузки, родителями было принято гуманное решение купить билеты подороже, тем самым избавив нас от плацкартной давки. Затратно, не спорю, зато с надлежащим комфортом. — Ну всё. Теперь поедем, как короли, — плюхнувшись рядом с сестрой, я наконец позволил себе расслабиться. Мысли кружили в голове гурьбой, превращаясь в назойливых ос, которых я всё это время усердно развлекал своим мельтешением. — Оль, напиши родителям, пожалуйста, что мы уже сели и всё в порядке. Однако же ответа не было, «чудо-сестра» спрятавшаяся за своим рюкзаком, ничего не слышала и даже не пыталась делать вид, что хотела бы помочь. В одно мгновение надоедливые мысли обратились в страшный, неуправляемый смерч. На мне тут же сказались трамвайная толкотня и душное метро, весь мой учебный день и возня в узкой комнатушке. Внутри словно лопнул раскалённый кокон, жгучими струями стёкший по рёбрам. Его пар сжал моё горло цепкой хваткой и помутнил разум пуще прежнего. Хлестанувший адреналин молил немедля что-нибудь сделать. Не думая вообще ни о чём здравом, я с силой дёрнул длинную нить наушника, возможно задев ромашковые серёжки. Оля инстинктивно потянулась рукой к уху, во все глаза уставившись на меня. Не дав ей и шанса начать возмущённую тираду, тут же инстинктивно начал обороняться: — Сколько можно вот так сидеть?! — я старался не переходить на крик, но судя по резкому вздрагиванию бабушки в берете, увиденному боковым зрением, получалось плохо. — Заткнула уши и ничего не слышит. А что мне прикажешь делать? — Ты же сам сказал тебе не мешать, идиот! — Ты ведёшь себя, как чёртова десятилетка. Естественно, я не могу тебе всё поручить. Но не пахать же мне одному за всех. — Добро пожаловать во взрослую жизнь, Олежа. — Уже спокойным, суровым тоном произнесла она и равнодушно отвернулась. Не было ни аргументов, ни сил вот так прилюдно спорить. Руки чесались ударить её, отчего становилось тошно. «Так нельзя, она тут не при чём. Это я не прав». Сжав кулаки, я молча вышел в коридор. Поезд уже начал набирать ход, трясясь и грохоча во всеуслышание. Господи, где в этом чёртовом балагане можно найти хоть одно тихое место? Пошатываясь и маневрируя меж стоящих у открытых форточек курильщиков и не укомплектовавшихся пассажиров, я дошёл до начальных вагонов, благо не далёких от нас, и быстрым манёвром скользнул в туалетную комнату. Голову настойчиво отбивал пульс, руки и ноги гудели от усталости, глаза слипались и болели. Последний лучик надежды растворился стоило только посмотреть в зеркало, откуда на меня пялилось вымотанное бледное лицо с злобными глазами и потрескавшимися на холоде губами. Я поступил неправильно. Во мне просто что-то щёлкнуло. Но она сама меня довела. Про безмятежный уголок тоже погорячился: в этой вакуумной упаковке монотонный рокот колёс и гул мотор-генератора пробирался дрожью через всё тело. Аж уши закладывало. Медленно сползя по двери, понял, что просто не доживу до конца поездки. Что-нибудь со мной обязательно случится: уже ныло в груди из-за тахикардии и, скорее всего, повысилось давление. Даже не могу сказать, против я такого исхода событий или нет. С одной стороны, хочется, чтоб всё вокруг просто-напросто закончилось. Приостановилось, затихло, издохло, покуда я пытаюсь расслабиться. С другой, болезненная и страшная смерть с диким жжением внутри, внезапным удушьем и инстинктивными попытками вырваться из неё. Попытками, растягивающимися до нескольких минут раскоряченного, хрюкающего от нехватки воздуха тела на полу. Сердце пропустило удар. О Боже, нет, не готов! Я на секунду представил, насколько сегодняшняя дата созвучна с моим рождением и как бы эти две строчки смотрелись на надгробии. По сути, любое число может скрывать за собой чей-то последний день. Всё, хватит! Пошарив в карманах и выудив телефон, я на автомате полез в сообщения. Привычка, приросшая ко мне три года назад, которой уже невозможно сопротивляться. Быстро, не подбирая слов, напечатал: «Только сели. Ужасное состояние». Я без понятия, чем он мне поможет, будучи на дистанции нескольких миль. Причём промежуток увеличивался с каждым толчком вагона. Казалось, прошла вечность, пока в руке не брякнул гаджет.«Здраствуй, отчего так?»
Всё также поспешно, на одном дыхании:«С Олей поссорился»
В этом ли вся моя беда? Оля дерзка, борза и решительна в стремлении к вечному движению. Её натуре свойственно постоянное отвлечение от скуки, невозможность усидеть на месте. Она с боевым азартом хваталась за все дела сразу и тут же выкидывала их из головы. Ещё с семи лет, когда в тесной квартире начались ссоры и мы с сестрой решили быть друг для друга важными, я знал, какой она станет в будущем. Её две рыжие и непослушные косы, веснушки и любовь к спортивной одёжке говорили сами за себя. Тут и к гадалке ходить не надо.«Ты же её знаешь. Не горюй по пустякам. Любое поведение твоей Оли забывается после рюмашки крепенького. Нет у вас там поблизости разносчиков земного счастья?»
Я улыбнулся. Как образ из весёлого детства я её безумно любил, но как взрослому человеку не доверял. Помимо прочего, Оля оставалась вредной, упрямой и превозносящей себя над остальными особой. Такой она делалась в моей компании, по крайней мере, и от этого же я её отучал.«Пока всё тихо»
«Эх, жаль! Попробуй отдохнуть от неё, пройдись, подыши свежим воздухом»
Шум вагонов немного ослаб. Да, я сейчас в самой свежей точке поезда.«Уже жалею, что поехал. Видимо, сегодня не мой день»
«Твой день или не твой — всё дело в том, что ты вымотался. И лично я даже не удивлён: занятия, подготовка, теперь двухсуточное путешествие. Я угадал? Но раз ты уже решился, надо с этим заканчивать. Правда, отдохни. А там увидишь, как всё обернётся»
Так всё просто.«Спасибо за золотые слова. Как у тебя?»
«На Западном фронте без перемен»
Значило, что всё в порядке и находится в режиме постоянства. Кодовое слово. Конечно, я спрашивал, как дела у него, а не у его работы. Но мне порою кажется, что разницы нет. И это просто ужасно. Однако тот факт, насколько он доверителен к самому себе, оптимистичен и спокоен — вот это восхищало по-настоящему. Слабый телом, сильный духом. Умывшись холодной водой и приведя в порядок волосы, одним движением загладив их назад, в последний раз оценил свой побитый облик. Ну, ничего, бодренькое настроение способно затмить даже эту потёртую чёрную водолазку и изношенные джинсы. Может, и впрямь сделать вид, словно всё идёт чётко по маслу? Ведь ничего такого страшного не произошло: повздорили, помирились — такое случается каждый день. Я уже собирался покинуть свою утешительную обитель, когда экран телефона вновь засветился:«Слушай, а у меня к тебе такое предложение: пиши-ка ты мне точное время приезда. Встречу вас»