¿Cuándo lo hará?

      Кондиционер не справлялся, и в «Мичоаканце» было душно, а лениво крутившиеся под потолком вентиляторы только гоняли туда-сюда горячий воздух. Начо давно снял кожанку и остался в тёмно-красной, почти цвета венозной крови, рубашке с коротким рукавом, но даже так жара будто плавила его мысли и мешала сосредоточиться.       Доминго сидел напротив такой бледный, что стали видны зажившие, казалось бы, шрамы на его брови и губах. Он переводил взгляд с Начо, медленно считавшего деньги, на Лало, который переместился с дальнего столика, где был его обычный «наблюдательный пост», и сегодня соседствовал со своим лейтенантом, лениво развалившись на стуле за этим же столиком. Это нарушало обычный порядок, искажало иерархию и нервировало каждого, кто заходил сегодня в «Мичоаканца» сдать свой кэш, но Дон Эдуардо, одетый в лёгкие брюки и светло-розовую рубашку, расстёгнутую на груди, по обыкновению выглядел расслабленным и весёлым.       — Ровно, — выдохнул Начо и завязал резинкой деньги. Доминго дёрнулся, попытавшись открыть рот, но взгляд Лало заставил его замереть на месте.       — Как там поживают твои новые друзья из УБН? — Лало немного наклонил голову набок и прищурился. Его рука, до этого спокойно лежавшая на колене Начо и не заметная под столом, сползла выше по внутренней стороне бедра. Медленно, и давление пальцев было так ощутимо сквозь тонкую джинсу, что мышцы, невольно отзываясь, сильно напряглись. Подцепив шов, Лало немного натянул ткань и отпустил. Щёлк! Начо невольно вздрогнул от лёгкой, но внезапной боли, а Доминго, испугавшись его почти незаметного движения, быстро заговорил:       — Они пока ничего не делают, вроде как разбираются с теми деньгами, которые мы им слили, иногда звонит агент, спрашивает, что у нас происходит, я отвечаю, что всё, как обычно, никаких проблем, получаю товар, сдаю кеш, узнавали, как здоровье Дона Гектора, я сказал, что…       — Я всё понял, — Лало кивнул и убрал руку, оставив бедро Начо в покое. Это был уже третий щипок за день, и Дон выбирал для них самые напряжённые моменты. Испытывал? Развлекался? Был в нетерпении?       — Я… Я могу идти? — растерянно вздохнув, Доминго позволил себе подняться. — Дон Эдуардо, Начо. Бывайте.       — Ты хорошо сработал. Бывай, — Начо широко улыбнулся, но друг — уже бывший — не ответил тем же и просто убрался из ресторана.       Опустив взгляд, Начо перетряхнул сумку с деньгами и застегнул молнию. Будь тысячу раз проклят Дон Эладио, которого не устраивают резинки! А Доминго не простил и, похоже, не собирался прощать. Но это было к лучшему, наверное, потому что на любое слабое место сразу слетятся кровопийцы и начнут трапезу. Угроз отцу уже более, чем достаточно. И нужно ли сказать Фрингу, какой новый вид интереса обнаружил Лало? Что его мерзкие прикосновения спустились от плеч и спины к талии и бёдрам? Что уже всё решено, и остался только вопрос: когда это произойдёт? Ебучее «когда»! Оно сводило с ума, не давало есть и спать, все мысли были теперь были подчинены одному единственному вопросу: когда эта бездушная свинья устанет ждать, решит, что выдержала достаточно, дала привыкнуть к мысли о том, что…       — Что у тебя с Крэйзи-8? — вдруг спросил Лало, повернув голову. Его чёрные глаза были как всегда пустыми, словно у глубоководной хищной рыбы.       — Однажды он не сдал сумму полностью, и Дону Гектору это не понравилось. Мне пришлось преподать парню урок.       — Ого! А ты ловко исключил из уравнения своё решение. Я слышал немного иную версию. Будто дяде не понравилась твоя мягкость к парнишке, но ты быстро исправился. Только я о другом спрашиваю. Он глядит на тебя так же, как ты — на меня, вот и интересуюсь.       Доминго глядел с отвращением, страхом, но вместе с тем и с трепетом вожделения. Он хотел такой же силы, власти миловать и наказывать по своему усмотрению, хотел вырасти из напуганного щенка в бойцового пса. Только он забыл, что существуют намордники и суровые удавки, которые легко сводят на нет всю твою свирепость. Доминго выглядел жалко. И это с ним Лало сравнивал?!       — Хочешь сказать, я смотрю на тебя, как пёс на хозяина? — едва не сходя на рык процедил Начо, чувствуя, что больше не может сдерживаться, а всё его существо начинает гореть. Он терпел щипки, скользящие по телу лапы и раздевающие взгляды целый день, и вчера, позавчера, всю неделю после того ужина при свечах, а теперь его сравнили с собакой!       — Я подумал, он смотрит с желанием срочно тебе отдаться, но раз я ошибся… — Лало изобразил удивление и пожал плечами. — Или я прав, и это просто две стороны одной монеты. Ты же не будешь отрицать, что много думал о своём признании и том, как я с тобой поступлю.       — Моём признании?!       — О да. Я просто спросил, почему тебе так нравлюсь и не нравлюсь одновременно, но не диктовал ответ. Ты сам на примере моей удачливой пушки показывал, что хочешь сделать.       Начо замер и сжал зубы. Всегда было лучше, когда он молчал. Во рту снова появился металлический привкус, в глотку будто ткнулось дуло пистолета, он так старался выжить, что теперь хотел умереть. Избить Доминго до полусмерти было вопросом выживания, и совсем не для друга детства. Нет. Лояльность Дона против отношений длиной почти в жизнь. Все знают, что победило, Лало верно заметил. Как он поступит? Варианты крутились в голове Начо бесконечно, создавая воронку, ведущую на самое дно.       Лало будет жесток и не станет церемониться. Он берёт, что хочет, и когда хочет, если он решит, что довольно ждать, то подойдёт любое место. Нагнёт над капотом своей тачки в гараже. Затащит в какой-нибудь мотель посреди пустыни. Снова явится без приглашения. Кинет на стол прямо здесь в «Мичоаканце». Будет больно. С чего такому животному, как Лало, заботиться о комфорте кого-то, кроме себя? Будет очень больно и унизительно, но нужно изобразить исполнение мечты. Не говорить же, что никогда раньше не был с мужчиной и ограничивался разглядыванием других парней в душе качалки да фантазиями, о которых старался побыстрее забыть? Нет, это будет значить проявить свою уязвимость. Начо собирался сегодня попросить Эмбер об «эксперименте», чтобы вместо её пальцев воображать член Лало, то, как он будет трахать: быстро, глубоко и безжалостно. Стоило сделать это вчера.       — М-м-м, — с явным удовольствием на лице протянул Лало, вернув Начо из мира жестоких мыслей назад в душный ресторан. — Ты — словно кипящее масло на хорошо прогретой сковороде. Люблю, когда бросаешь в него кусок сочного мяса, и во все стороны летят маленькие обжигающие капельки. Так будоражит, — он передёрнул плечами и замолчал, любуясь блеском в широко открытых глазах Начо, на его серьге и толстой золотой цепи, обрамляющей напряжённую шею. — Есть у меня странности. Твой кореш был последним на сегодня?       — Да, все сдались. Можно уходить. Не хочу сидеть здесь с полной сумкой кеша.       — А я думал, мы ещё немного задержимся, — рука Лало снова легла на бедро Начо, пальцы, словно раскалённые в адском пламени вилы Дьявола прочертили полосы по ставшей чувствительной коже. Жалкая одежда больше не могла защитить.       — Не стоит. Здесь же владелец, — прошептал Начо, чувствуя, как дрожь напряжения постепенно охватывает тело. Почему каждый раз, выбираясь из очередной ловушки, он попадает в новую, ещё изощрённее? Несправедливо.       — Он здесь? Удивительно тактичный человек, — Лало прыснул. — Мне нравится, как ты реагируешь, Игнасио.       — Если кто-то посторонний зайдёт…       — На этот скорбный случай у меня есть пистолет. Не люблю лишних свидетелей.       Ладонь Лало дошла почти до паха, но замерла и вернулась назад к колену. Потом ещё раз так же. Его что-то останавливало. Что-то, отличавшее Эдуардо от остальных членов семьи и сделавшее вторым человеком после Гектора, а сейчас и вовсе первым. Он хотел, чтобы игра шла чётко по его правилам, чтобы жертва, на которую нацелился хищник, умоляла о пощаде, а он бы продолжал и продолжал изводить её, пока не превратит в дрожащее лишённое воли ничтожество. Нет, этого он не получит никогда.       — Ты боишься узнать, что твои манипуляции на меня не действуют, да? — крепко схватив Лало за запястье, Начо оторвал от себя его руку. Дон на мгновение опешил, а потом резко помрачнел. Это было то жуткое настоящее, скрывающееся за его благодушием и раскованностью. — Я смотрю на тебя совсем не так, как смотрит Доминго. Ты ошибся, Дон Эдуардо.       Приложив усилие, Начо довёл руку Лало выше и плотно прижал ладонью к паху. Они оба выдохнули, но с разной интонацией.       — И всё-таки ты ещё как возбуждён, — снова став довольным, Лало немного сжал пальцы, а потом начал ласкать, будто пытался прощупать, изучить сквозь складки джинсов и белья. Это были лёгкие прикосновения, но даже их оказалось слишком много.       — Не из-за того, что ты делал, а скорее вопреки, — Начо прикусил нижнюю губу и откинулся на стуле, запрокинув голову. Под потолком медленно вращался вентилятор, под рукой Лало хотелось извиваться змеёй, попавшей в кувшин. Но это никогда не помогало. — Лало. Уйдём на кухню. Тут слишком открыто.       Это не было предложением, которое можно рассмотреть и отклонить. Начо просто поднялся, захватил сумку и вышел из зала ресторана, а Лало последовал за ним, с заинтригованной усмешкой пытаясь на ходу поправить брюки. Ему это не слишком удалось, но владелец «Мичоаканца» был слишком тактичным.       — Кондиционер снова барахлит. Ты бы сходил проверил.       — Да, синьор Варга, и сам уже собирался. Покопаюсь, а там, если что, вызову мастера.       Оторвавшись от мытья холодильника, он бросил тряпку, быстро снял фартук и молча ушёл. Проводив его взглядом, Лало покопался в карманах и вытащил пакетик кокса, зачерпнул немного и снюхал прямо с пальца. Простояв, закрываясь рукой, где-то секунду, он распрямился и издал короткий радостный клич.       — Ох! Хороший маркетинг начинается с любви к своему товару, Начито! Будешь?       — Да, — Начо забрал кокс и сделал себе дорожку на разделочной доске. Отметив, что деревянная поверхность пахнет луком и зеленью, он втянул порошок и отшатнулся, хватаясь за край стола. Мир, который давно потерял привлекательность, быстро начал приобретать иллюзорный чересчур яркий вкус.       — Продолжим? Надеюсь, ты не собирался выспрашивать мой секретный рецепт, — подойдя сзади, Лало взял Начо за задницу и потянул вверх, заставив его привстать на мыски. И тут же получил удар по руке. — ¡Dios mío!       — Не наигрался?! Как ты меня раздражаешь!       Начо развернулся, несколькими напористыми шагами прижал Лало к кухонной стойке и вместо того, чтобы самому тянуться, надавил ему на шею и пригнул для поцелуя. Было мерзко, идиотские усы кололись, но зато с занятым ртом Лало молчал, и, в конце концов, под коксом всё было не настолько плохо. Не смотреть в акульи глаза, разделить разум и тело, не воспринимать это как прелюдию к самому ужасному. Часть работы, бизнес, выживание, длинный язык Лало глубоко во рту, его гуляющие от затылка до рёбер лапы, тыкающийся в бедро при каждом движении стояк. Большой. Это точно будет больно, даже если занюхать ещё, но зато потом, когда получится немного привыкнуть…       Испугавшись этой мысли, Начо отпрянул назад, но ровно настолько, насколько его отпустил Лало. Он покраснел и выглядел осоловевшим от возбуждения.       — Я уже научился распознавать твои знаки. Тебе было хорошо, но сейчас ты вспомнил, как ненавидишь мой стиль и меня вместе с ним. Уродливые мокасины, — Лало начал расстёгивать на Начо рубашку, — не модные брюки, — он почти вырывал пуговицы из петель, — дурацкие рубашки! — вытряхнув Начо из рубашки, Лало задрал его майку вверх. — Ого! Да я поспешил, надо было снюхать с твоей груди. В следующий раз буду знать.       — Я бы не дал тебе этого сделать. Я не твоя шлюха или что ты там выдумал, — процедил Начо почти сквозь стон. Прозвучало это глупо, потому что Лало в этот момент тёр между пальцами его затвердевшие соски.       — О, нет, мой пёсик Игнасио обиделся, что же мне делать? Дать вкусняшку? Потрепать за ушком? А, знаю.       Опустившись на корточки, Лало вытащил из-за пояса Начо пистолет и швырнул его в мойку, полную посуды. Раздались звон и грохот, заставив Начо отвернуться. На чём же теперь тут будут подавать такос? А если владелец обрежется, вынимая осколки? Сколько посуды испорчено?       Кокаин делал образы такими яркими, будто всё происходило на самом деле, от промежности по всему телу разливалось напряжение, Начо представлял бьющуюся посуду, слышал собственный громкий пульс и прерывистое дыхание, ощущал дикое давление крови в голове и члене, который шумно, со стонами и хлюпаньем отсасывал Лало. Когда это успело произойти? Снова хреново «когда»!       — Что ты де… Ах, бля!       Лало взял глубоко, почти на всю длину, заставив Начо вцепиться ему в волосы, до боли напрячь бёдра и сдерживаться от побуждения начать трахать своего Дона в рот. А может, и не стоило сдерживаться? Может, надо воспользоваться этой возможностью, такой сладкой и привлекательной? Получить немного контроля над всем этим пиздецом, в который ебучие Саламанки превратили его жизнь?       Придержав Лало за затылок, Начо несколько раз толкнулся ему в глотку, заставив раскашляться и отпихнуть назад.       — Qué cabrón, — Лало облизнулся, разрывая нитку слюны, повисшую между его губами и членом Начо. — Мне пора перестать тебя недооценивать, Игнасио. Ты умеешь удивлять.       — Да, тебе давно следовало понять, что я не какой-нибудь пёс, которым ты будешь командовать, — Начо посмотрел сверху вниз со всем презрением, на какое был способен. В глазах Лало наконец-то появился блеск — странный и мертвенный, но всё же блеск.       — А кто ты тогда? — Эдуардо медленно поднялся, огладив Начо по ногам так, что они задрожали.       — Тот, от кого у тебя конкретно так сносит крышу, босс. Я хочу, чтобы ты это признавал. И уважал меня.       Лало не ответил, а стал шарить по карманам. Вытащил пистолет и бросил его на стол, туда же — лопатник и блокнот, но потом всё же нашёл то, что искал — презерватив в шуршащей упаковке. Игры кончились, и впереди осталось то самое, от чего Начо всю неделю ворочался ночами в кровати, пытаясь предугадать, как именно, где и, главное, когда это произойдёт. Быстро и под коксом, в кухне «Мичоаканца», прямо сейчас.       Замерев от ужаса неизбежности ещё большего ужаса, Начо смотрел, как Лало подрагивающими от нетерпения руками разрывает синий блистер, снова опускается вниз, берёт презерватив губами и раскатывает его ртом. Джо давно пыталась научиться этому, но у неё никак не получалось, только портила резинки. А Дон Эдуардо справился идеально и заодно добавил к смазке много слюны. Начо вдохнул почти в восхищении, а потом осознал, что презерватив был надет на него. На него!       — У спонтанного секса есть не только много плюсов, но и несколько минусов, — сказал Лало странным тоном, будто был немного смущён, и загремел пряжкой пояса. — Надеюсь, сегодня обойдётся без минусов, потому что я прокляну судьбу, если упущу свой шанс.       Он спустил брюки, затем и бельё в весёлую розовую полоску, а потом подмигнул и отвернулся, облокотившись на кухонную стойку и опираясь одним коленом на табурет.       Сначала эта поза, зрелище полускрытых полами рубашки ягодиц Лало, вся ситуация показались Начо настолько омерзительными, что возбуждение почти полностью схлынуло, и только благодаря дозе отличного кокса в крови не исчезло совсем. Но этого заряда хватило, чтобы осознать: вот он — полный доступ, настоящий контроль. Можно сделать всё, что угодно: приятно, больно, невыносимо, унизительно, восхитительно! Отомстить за все свои чувства, которые некому было выразить и невозможно прожить. Возбуждение вернулось ещё более мощным.       Больше прелюдий не хотелось, и Начо, подойдя вплотную, добавил ещё слюны, размазав её между ягодиц Лало, потом под его нетерпеливый вздох, сошедший на стон сквозь зубы, вошёл. Очень медленно и всего на пару дюймов — побоялся сделать слишком больно, но Лало не заслуживал даже минимальной заботы, никакой пощады, особенно раз он сам этого хотел.       — Ох! Полегче, cariño, — содрогаясь от толчков просипел Лало. — Я, кажется, открыл в тебе сущего огненного демона, Игнасио…       Быстро, глубоко и беспощадно — Начо хотел двигаться именно так и исполнял своё желание. До стыдного приятно было наблюдать, как мучивший его столько времени хренов очередной Саламанка почти задыхается, рычит и подвывает от перемешанного с болью наслаждения, хватается за стол и пытается передвинуться, потому что не может выдержать этот бешеный трах спокойно. Это так возбуждало, доставляло такое удовольствие, что оно затапливало и превращало в кого-то совсем другого. Несдержанного, безрассудного, вожделеющего силы и власти. Да, такой власти, как сейчас, Игнасио никогда не держал в руках. В его руках были бёдра Дона, которые он дёргал на себя, чтобы усилить фрикции, упиваясь тем, как всё обернулось.       — Держи темп, я уже почти… Почти… — процедил Лало, выгибаясь, чтобы сильнее упереться в стол. И тут же недовольно зарычал, потому что Начо сделал всё наоборот. — Ты! Какого хрена? Дай мне хотя бы… Да стой же! Дьявол тебя сожри, Варга!       Резко заломив свободную правую руку Лало назад, чтобы не мог дрочить себе, Начо прижался к нему ближе и сам взял за член. Твёрдый, напряжённый до выступивших жил и влажный. Сильно сжал и начал двигать рукой, пытаясь согласовать это со своими фрикциями. От ровного быстрого темпа Лало снова приблизился к разрядке, они оба приблизились.       — Ты хорош в этом деле, Игнасио, очень хорош. Я подозревал в тебе талант, но даже представить не мог…       — Замолчи, или я снова остановлюсь, — прошипел Начо в мокрую от пота шею Лало и сильнее сжал его в руках, не готовый расстаться с новой властью ни на мгновение. Но сделать это было нужно.       Он продолжал двигаться, вжимаясь в тело Лало и уже ощущая его почти как своё собственное: сильную широкую спину, сокращения мышц, замирающее всё чаще дыхание. Потом понял, что уже не удерживает руку Дона, а давно отпустил её, чтобы ласкать под измятой рубашкой его живот и грудь, что прислушивается к каждому полустону, стараясь узнать, всё ли делает правильно. Предавал сам себя, хотя решительно отбрасывал эти мысли каждый раз, когда подстраивался под новый облик вселенной после того, как очередная чёрная дыра поглощала её часть. И без разницы, насколько важной эта часть была вчера. Сейчас ненавистный Лало Саламанка рычал и выл под ним, вколачиваясь в сжимавшую его член ладонь и содрогаясь от нахлынувшего волной кайфа, такого же сильного, как от первой дорожки лучшего кокса, даже мощнее.       — Игнасио… — прошептал он неожиданно надломленным голосом, а потом выдохнул и хихикнул. — Неплохо для спонтанного перетраха, очень даже неплохо. Иди-ка сюда.       Не встретив сопротивления, Лало развернулся и за талию крепко прижал Начо к себе, стащил с его члена презерватив и позволил тереться об себя так быстро и плотно, как хотелось, а потом просунул между их телами ладонь и несколькими движениями помог закончить. Оргазм заставил Начо выгнуться назад, опираясь на подставленную под спину руку и хватая Лало за плечи, и стиснуть зубы, чтобы не захлебнуться ощущением полного опустошения. Его тело больше будто не принадлежало ему полностью и изменилось, приспособилось и приняло всё, что случилось, как норму. А столь увлекший в начале контроль оказался пустышкой. Он ничего не контролировал, и даже обещав себе ненавидеть и уничтожить каждого Саламанку, сейчас дрожал от сладкой усталости в объятиях самого монструозного из них.       — У меня было несколько теорий насчёт тебя, Начито. Две я доказал, а вот с третьей просто катастрофически промахнулся. Но всегда бы так ошибаться! — Лало убрал назад прилипшую ко лбу седую прядь и чмокнул прижимающегося к его плечу Начо в голову. — Правда, mi dulce perrito?       Получив столь болезненный и незаслуженный укол прямо в эго, Начо сбросил с себя руки Лало, будто это были омерзительные ядовитые пауки, натянул и побыстрее застегнул джинсы, всё это время пылая и бросая взгляды, полные дикой ненавистью обманутого и вновь уничтоженного человека. Блеск в глазах Дона был просто отражением голубоватой лампочки из недомытого холодильника, а так мучивший Начо вопрос вновь обрёл остроту. Когда это произойдёт… снова?