Один день Джиневры Уизли

Джинни Уизли не плачет. Она отвыкла плакать ещё в детстве, когда её, неуклюжую рыжеволосую малышку, только что разбившую коленку или посадившую пятно на новое платье, смешили Фред и Джордж, корча забавные гримасы, отвлекали разговорами Билл и Чарли, неловко утешал Перси. Джинни помнит, как Рон пытался вытащить её, провалившуюся в глубокий снег, путался в собственных ногах, плюхался рядом, и это было так смешно, что они оба хохотали, и она забывала про свои недавние слёзы. Джинни редко плакала, потому что рядом всегда были братья, готовые подставить плечо, защитить, развеселить, и она всегда чувствовала себя в безопасности. Она чувствовала себя сильной. Сейчас братьев нет рядом, нет ни верной подруги Гермионы, ни Гарри Поттера, но Джинни запрещает себе плакать, крепче стискивает зубы и упрямо хмурит брови, тайком зачёркивает дни в маленьком календарике и продолжает верить в чудо. Она верит, что Гарри, Рон и Гермиона со всем справятся, совершат свой подвиг, в чём бы он ни состоял, и весь этот ужас закончится, Волан-де-Морт падёт, а Снейп и Кэрроу будут изгнаны из Хогвартса. Джинни не плачет, но она и не улыбается. Дни, когда малышка Джинни смеялась над шутками старших братьев, подтрунивала над Роном и нежно улыбалась Гарри, прошли. Арнольд, розовый карликовый пушистик Джинни, остался в «Норе» — слишком опасно тащить столь маленькое и беззащитное существо в Хогвартс в такие времена. Свитера и повязки для волос, заботливо связанные матерью, надёжно спрятаны на дне чемодана, как и платья пёстрых расцветок, а Джинни теперь одевается в серое и чёрное, прячет плечи и руки под длинными рукавами кофт, скрывается за ними, как за бронёй. Она не хочет дать Алекто Кэрроу лишнего повода ненавидеть себя — впрочем, поводов у их новой преподавательницы магловедения и так более чем достаточно. Алекто Кэрроу никогда не была той девчонкой, за которой увиваются парни и наперебой зовут на свидание, — куда чаще ей, не по годам крупной, грубой, пронзающей окружающих тяжёлым взглядом, доставались одни насмешки. Теперь она ненавидит красивых девушек, которых так много в Хогвартсе, ненавидит их всей душой, упиваясь своей властью над ними, и больше всех Джиневру Уизли, высокую, тонкую, с отвратительно гладкой белой кожей и золотисто-рыжими волосами, Джиневру, которой больше всех надо, которая постоянно задаёт вопросы и ставит её в неудобное положение. — Маглы ничуть не лучше животных, — шипит Алекто, продвигаясь между рядами гриффиндорцев. — Они возомнили себя равными волшебникам, загнали нас в подполье, но настанет день, когда исконный порядок будет восстановлен. Проклятая девчонка Уизли вскидывает руку. — Статистика показывает, что магов во много раз меньше, чем маглов, а чистокровных волшебников и вовсе ничтожно мало, — начинает она, и Алекто неимоверно бесит этот спокойный ровный тон. — Кроме того, чистокровные семьи за много веков пострадали от близкородственных браков. Разве союзы с маглами и маглорождёнными — не единственный способ избежать вымирания? Кто-то на задних партах ахает, кто-то издаёт одобрительный шёпот, но Алекто сейчас не до этих нарушителей спокойствия, с ними она разберётся потом, — она подходит к парте Уизли, наклоняется над ней, сверлит девчонку взглядом, и та отвечает тем же, смотрит прямо в глаза, лишь едва отведя их на мгновение, когда тяжёлая рука Кэрроу взлетает в воздух и опускается на лицо Джинни. — Мисс Уизли, кажется, вообразила себя самой умной? — шипит Алекто. Девчонка ничего не отвечает, только утирает кровь с разбитой губы, а глаза её сверкают, и в них нет ни слезинки, одна только неприкрытая ненависть. Джинни не боится Алекто Кэрроу, и ту это ужасно, невыносимо бесит. — Вы тут никто, мисс Уизли, и ваше мнение ничего не значит, — зло выдыхает она, распрямляясь. — Вы — мусор, предательница крови, как и вся ваша семья, и вы должны быть благодарны за то, что вам вообще позволили учиться в Хогвартсе. Я не потерплю таких высказываний ни от кого — особенно от какой-то жалкой амёбы. Джинни научилась отклонять голову в сторону за секунду до удара — это немного смягчает его, но Кэрроу с каждым разом бьёт всё яростнее, и теперь нижняя губа сильно распухнет. Когда Алекто, выплеснув свой гнев и лишив Гриффиндор двадцати очков, возвращается к своему преподавательскому месту, Джинни осторожно трогает губу, и тут кто-то тянет её за рукав. Обернувшись, она видит Найджела Уолперта — он тихонько вкладывает ей в руку носовой платок. — Молодец, — одними губами говорит он. Джинни благодарит его кивком и прижимает платок к лицу, останавливая кровотечение. Магию сейчас применять нельзя, это только сильнее разозлит Кэрроу. Разумнее всего сразу после урока скрыться в библиотеке или в гостиной Гриффиндора и до следующего дня вообще не попадаться ей на глаза, и Джинни жутко злит эта необходимость прятаться, скрываться, таиться, как мышь в норке. Она не позволит Пожирателям смерти сделать себя мышью — нет, она будет сражаться! Если Гарри и его друзья борются где-то там, за стенами Хогвартса, то Джинни сделает всё возможное, чтобы бороться здесь. Воспоминания о Гарри колют мозг ржавыми иглами, не давая ни на чём сосредоточиться. Как хорошо им было вдвоём в те дни и часы, украденные у учёбы, выкроенные тайком в прошлом году, как они были счастливы, и как мало им было этого счастья! Гарри обещал вернуться к ней после своих поисков, Джинни обещала ждать его, но оба понимали, что шансы встретиться вновь ничтожно малы. Джинни готова была на всё, на самый отчаянный шаг, она готова была отдаться Гарри прямо там, на кухне «Норы», или отвести его в свою комнату, и это произошло бы, она была уверена, если бы не Джордж. Ах, глупый Джордж! Вряд ли он переживал за честь сестры — скорее уж просто не мог упустить возможности над кем-то подшутить. И теперь у Джинни нет ничего, кроме того поцелуя с привкусом кофе на прощание и ощущения тёплых рук Гарри на своей спине, осторожно застёгивающих её платье. Ромильда Вейн, похоже, решила, что раз уж не вышло своего счастья с Гарри Поттером, то можно хотя бы покрутиться рядом с чужим, и теперь она беспрестанно расспрашивает Джинни о Гарри во всех подробностях — от его любимого вкуса «Берти Боттс» до подробностей убийства василиска. — Но ведь это так неудобно — когда девушка такого же роста, как и её парень! — восклицает Ромильда с плохо скрываемой завистью. — Ты не сможешь носить каблуки рядом с ним, ведь он будет переживать, что ты выше него! — Гарри не из тех, кто переживает из-за своего роста, — отвечает Джинни несколько резче, чем намеревалась. — К тому же у него есть масса других причин для переживаний. Например, война с Сама-Знаешь-Кем. Ромильда надувает губы и с удручённым видом отворачивается, а Джинни злится на себя за излишнюю резкость. Да, она не питает тёплых чувств к девушке, которая пыталась приворожить её будущего парня, но Ромильда привносит в её мир частичку чего-то нормального. В мире Ромильды всё ещё существуют каблуки, свидания и переживания и-за разных глупостей, и Джинни порой хочется ненадолго оказаться в нём. Потому что в мире Джиневры Уизли существуют только тревога, страх и бесконечное ожидание. На других занятиях не происходит ничего необычного — преподаватели и ученики косятся на распухшую губу Джинни, но никого это не удивляет. Многим доставалось и похуже — взять хотя бы Невилла, который вечно ходит с разбитым лицом. Джинни не нравится ловить на себе взгляды — сочувствующие или презрительные, неважно — поэтому после обеда она уединяется в библиотеке, по-быстрому выполняет домашние задания, пытаясь посмеяться над собой из-за своей ответственности. «Мир может рушиться к чертям, но эссе по трансфигурации должно быть написано, не так ли?» — мысленно вопрошает она. «Кажется, в меня ненадолго вселилась Гермиона Грейнджер». Из библиотеки она выходит уже в сумерках, сворачивает на лестницу, но не успевает поставить ногу на первую ступеньку — её отвлекает какая-то возня за углом. — Пусти... пусти! Отстань от меня! — задушенно просит смутно знакомый девичий голос. — Что, от тебя убудет, что ли? — пыхтит другой голос, мужской. Джинни заворачивает за угол и видит Крэбба, прижимающего к стене отчаянно сопротивляющуюся Лаванду Браун. Он пытается задрать ей свитер, а она отталкивает его руки, тянущиеся к её груди, и всхлипывая, слабо зовёт на помощь. — Пусти! Помогите! Лаванда Джиневре никогда не нравилась, она всегда считала, что её раздолбаю-братцу подходит серьёзная умница Гермиона, а не болтушка-хохотушка Лаванда, но сейчас это уже не имеет значения. Джинни выхватывает волшебную палочку, Крэбб, увидев, как расширились глаза Лаванды, живо оборачивается и выхватывает свою, и их заклинания сталкиваются. — Остолбеней! — Петрификус Тоталус! Ей не удаётся оглушить Крэбба, а ему не удаётся обездвижить её. Дружок Малфоя смотрит на Джинни со злостью, его лицо перекошено от похоти, грудь тяжело вздымается. — Сучка Уизли, — цедит он сквозь зубы. — На кой ты вообще лезешь, а? — Найди себе девушку, которая тебя захочет, — отвечает Джинни, сдерживая дрожь в голосе. Крэбб — любимчик Амикуса Кэрроу, если он позовёт своего покровителя, им с Лавандой точно не поздоровится... — Хотя с твоей внешностью это будет сложно сделать. Лицо Крэбба искажается ещё сильнее, он взмахивает палочкой, явно готовясь применить что-то более опасное, чем Замораживающее заклинание, но тут Лаванда, от потрясения, похоже, забывшая, как колдовать, поступает очень по-магловски — бьёт Крэбба коленом в пах. Тот сгибается пополам, мычит от боли, и Джинни не может сдержать смеха при виде его широко разинутого рта и выпученных глаз, но быстро приходит в себя. — Бежим, — командует она, хватая Лаванду за руку, и обе бросаются на лестницу. Они мчатся прочь по коридорам Хогвартса, пустынным и тихим в это время суток, и останавливаются только возле гостиной Гриффиндора. — Спасибо, — выдыхает Лаванда и дрожащими руками поправляет свитер. — Этот Крэбб, он такой мерзкий, он... — Не ходи одна, ладно? — перебивает её Джинни. — Держись поближе к... к Парвати. И к Падме. И постарайся не попадаться этому на глаза. Хотя бы до конца этого дня. Лаванда кивает, с трудом переводя дыхание, и поворачивается к мирно спящей Полной Даме, а Джинни разворачивается и уходит прочь. Она чувствует, что просто не сможет спокойно сидеть в гостиной, ловить на себе взгляды других гриффиндорцев, слушать их ободряющие слова, а потом лежать в своей постели без сна и глядеть на потолок, думая о невозможном. О том, что будет, если Гарри всё-таки вернётся. О том времени, которое наступит, если они всё-таки победят. О мире, где не надо будет оглядываться и настороженно прислушиваться, заходя за угол, где никто не будет называть маглорождённых грязнокровками и животными, недостойными нормальной жизни. Где не придётся каждый день получать по лицу и выслушивать, как тебя называют амёбой. Тёмные коридоры и сумрачные лестницы ведут Джинни к Выручай-комнате, и до неё остаётся всего несколько шагов, когда из-за угла выплывает чёрная тень — директор Хогвартса Северус Снейп собственной персоной, в своей неизменной мантии, почти сливающейся цветом с ночной темнотой. — Мисс Уизли! — от его голоса Джинни вздрагивает, но тут же запрещает себе бояться и решительно разворачивается к нему. — Винсент Крэбб сообщил мне, что вы и мисс Браун только что напали на него, — Снейп подходит ближе, и Джинни кажется, что от него веет могильным холодом. Она вздёргивает подбородок. — Крэбб домогался Лаванду, пытался стащить с неё свитер. Она только защищалась, а я заступилась за неё. Вы одобряете сексуальные домогательства во вверенной вам школе, директор? Джинни не знает, что Снейп, глядя на неё, на мгновение видит перед собой совсем другую девушку — тоже рыжеволосую храбрую гриффиндорку, которая смотрит на него, вскинув голову и пронзая взглядом, только глаза у неё не голубые, а зелёные, но она также готова жизнь положить ради своих убеждений и всегда вмешивается не в своё дело, защищая тех, кто слабее. «Глупая девчонка», — думает Снейп. Когда-то давно этот дурак Поттер не смог защитить Лили, оставив её умирать, одну с младенцем на руках против безжалостного врага. Теперь другой Поттер бросил другую рыжеволосую девчонку, отправился выполнять свой долг, следуя поручению Дамблдора, чтобы ему на том свете икнулось... Что рыжие гриффиндорки находят в Поттерах, что заставляет их идти за ними чуть ли не на край света, рожать детей, преданно ждать, бороться за глупые идеалы? Глупо... Как же всё глупо! Поттер сгубит и эту рыжую — рано или поздно она вляпается слишком глубоко, и даже влияния директора не хватит, чтобы её вытащить. Джиневра Уизли смотрит своими голубыми глазами прямо в чёрные глаза Снейпа, и ему не нужна легилименция, чтобы понять, что именно она о нём думает. Она его ненавидит, как и её друзья, как и большинство учеников и преподавателей, и как, скажите на милость, он должен защищать школу, если все, вообще все против него? — Ваша семья и так пострадала за последнее время, — негромко произносит Снейп. — Не думаю, что Уизли обрадуются, узнав, что их дочь покалечили в Хогвартсе. — Вы мне угрожаете, директор? — Джинни вскидывает голову ещё выше. — Я предупреждаю о последствиях ваших поступков, — мягко, почти со змеиным шипением произносит он. — После жалобы Крэбба профессор Кэрроу предлагал оставить вас после уроков для отработки боевых заклинаний. Губы Джинни вздрагивают, но она только плотнее сжимает их. Они оба знают, что означает эта фраза — боевые заклинания будут испытывать на ней. — Но я посчитал более полезным отправить вас чистить кубки и наградные таблички в Большом зале под присмотром Филча, — продолжает Снейп. Завхоз присмирел после того, как Кэрроу установили в Хогвартсе свою диктатуру, — он быстро понял, что возвращение телесных наказаний для учеников не даёт ему никакой власти, а сквибов Пожиратели смерти презирают столь же сильно, как и маглорождённых, поэтому никакой выгоды от смены власти он не получил. Пусть лучше девчонка Уизли оттирает кубки под его бесконечное ворчание, чем корчится от боли под Круциатусом Крэбба. Джиневра быстро опускает голову, чтобы директор не заметил облегчения в её глазах. Снейп шествует дальше, шелестя мантией, а Джинни молниеносно бросается прочь, к Выручай-комнате. За этот день произошло слишком много всего, она чувствует, что её нервы на пределе. Кэрроу, Крэбб, а теперь ещё и Снейп с едким напоминанием о её семье... И вместе с этим непрекращающиеся мысли о Гарри, мечты, которым не суждено сбыться, воспоминания о счастливом прошлом и болезненное настоящее. В Выручай-комнате собралось не так много человек: Эрни Макмиллан что-то возбуждённо рассказывает Ханне Аббот, Симус возится с какими-то колбочками и баночками, мастеря очередную бомбу. Он постоянно шутит и подкалывает всех, но Джинни чувствует, как ему одиноко без Дина Томаса — тот подался в бега из-за своего магловского происхождения. Джинни тоже хотела бы, чтобы Дин был здесь — не как парень, с которым они встречались совсем недолго и часто ссорились, а как друг, который может поддержать удачной шуткой, с которым чувствуешь себя не так одиноко. Ей удаётся незамеченной проскользнуть к скамье в дальнем конце зала и сесть на неё. Там она отворачивается лицом к стене и наконец-то даёт волю слезам. Джинни Уизли плачет и ненавидит себя за это. Она чувствует себя серой, пресной, плоской и пустой, куском дерева, листом пергамента, который скомкали и выкинули в мусорную корзину, чистой картонкой, на которой можно нарисовать всё, что захочешь. Ей кажется, что прежнюю Джинни, весёлую и храбрую, стёрли из жизни, вычеркнули заклинанием Забвения, и теперь она сама не помнит, кто она. Она боится, что Гарри не узнает её, когда они встретятся, не узнает свою Джиневру в этой нервной, вечно встревоженной и мрачной девчонке, чьи рыжие волосы потускнели, а белая кожа надёжно скрыта под кофтами и джинсами. И ведь она ещё не пережила ничего по-настоящему серьёзного, сегодня даже сумела избежать сурового наказания — должно быть, Снейп решил, что не стоит окончательно рушить репутацию школы, разрешая отморозкам вроде Крэбба испытывать на учениках Непростительные. А значит, дальше будет только хуже. Джинни чувствует себя слабой. Когда её плеч осторожно касается чья-то рука, а потом кто-то бережно гладит её по волосам, она вздрагивает, но не оборачивается, потому что узнаёт по беззвучной походке, по невесомым прикосновениям Полумну Лавгуд. Та садится рядом, обнимает Джинни и притягивает к себе. — Всё хорошо, — её нежный голосок звучит так привычно и просто, как будто в мире не творится чёрт знает что, за стенами Хогвартса и внутри него не бушует война, а им самим каждый день не угрожает опасность. — Ты можешь поплакать, это нормально. Мой папа всегда говорит, что не стоит держать всё в себе. Кто-то садится с другой стороны скамьи и неловко похлопывает Джинни по плечу. Она слышит тяжёлое сопение, видит краем глаза серый джемпер с узорами и понимает, что это Невилл пришёл поддержать её. — Я не могу, — она яростно трясёт головой и шмыгает носом, пытаясь успокоиться. — Я не должна... Не должна плакать! Не должна быть слабой! — Ты не слабая! — горячо возражает Невилл. — Лаванда рассказывала, как ты её сегодня защитила. Ты очень храбрая! — Кэрроу сегодня назвала меня амёбой и мусором, — шепчет Джинни, вытирая лицо рукавом. — И я боюсь, что это правда. Что я на самом деле слабая, что наши попытки кого-то защитить, хоть как-то бороться ничего не значат. Если бы я была сильной, я бы могла наслать Летучемышиный сглаз на каждого, кто меня задевает. На Кэрроу, на Крэбба, на Захарию Смита... Если бы я была храброй, я бы не лезла за словом в карман, а отвечала дерзостью на всё, что они говорят. — Это было бы очень храбро, — журчит Полумна, протягивая ей носовой платок. — И очень глупо. Они бы тогда чаще подвергали тебя наказаниям. А ты должна дожить до той поры, когда Гарри и остальные вернутся с победой, — в её устах победа над Волан-де-Мортом звучит как установленный факт и кажется просто вопросом времени. — Мы все должны. И тебя, Невилл, это тоже касается, — она с ловкостью фокусницы достаёт другой платок и промокает кровь на его лице — теперь, когда зрение немного прояснилось, Джинни видит, что у Невилла разбит нос. — Я не могу молчать и просто смотреть, как всякие Крэббы и Гойлы издеваются над младшекурсниками, — вспыхивает он. — Пусть уж лучше мне лишний раз достанется по морде, чем Найджелу, или Ханне, или ещё кому-то... А ты, Джинни, даже не смей говорить, что ты слабая! Ты боролась с дневником Реддла, когда тебе было одиннадцать! — Но он всё равно подчинил меня себе, и если бы не Гарри... — Ты полетела в Министерство и сразилась с Пожирателями смерти, когда тебе было всего четырнадцать! — Да, но нас там всех чуть не убили! — Ты помогла Гриффиндору выиграть в матче со Слизерином! — Но если бы не Рон и не Гарри с этой его придумкой про зелье удачи, ничего бы не получилось! — Ты в одном халатике побежала за Гарри на болото, когда он бросился за Беллатрисой Лестрейндж! — руки Невилла сжимаются в кулаки при одном только упоминании имени ненавистной ему Пожирательницы. — И в конце концов это ему пришлось защищать меня от Сивого! — Но вы же спаслись! Если бы ты была слабой, ты бы не поехала в этом году в школу, а отсиживалась дома! — Невилл говорит всё более и более горячо, и Джинни чувствует, как слёзы высыхают на её глазах. — Но я не могла вас тут бросить! — восклицает она. — Ты сильная, — Полумна снова успокаивающе гладит её по плечу. — А то, что говорит Кэрроу, — просто чушь. У неё, наверное, слишком много мозгошмыгов, и они вызвали ужасное размягчение мозга. Ни Джинни, ни Невилл не понимают, говорит она серьёзно или шутит, но оба невольно фыркают от смеха. Невилл приобнимает Джинни, и его ладонь ненадолго задевает руку Полумны, всё ещё лежащую на спине подруги. Он краснеет и быстро отдёргивает руку, Полумна же улыбается как ни в чём не бывало и продолжает: — Нам просто нужно дождаться возвращения Гарри и остальных, и тогда всё будет хорошо. Нам надо продержаться, только и всего, — она говорит так уверенно, как будто это самая простая вещь на свете — продержаться в охваченной террором школе до возвращения героя из смертельного странствия. — Если бы Гарри был здесь, он бы наверняка сказал что-нибудь ободряющее, — добавляет Невилл. — Вдохновил бы нас, как тогда, на занятиях Отряда Дамблдора. — А Рон бы пошутил, как он это умеет, — подхватывает Полумна. — А Гермиона надавала бы нам кучу умных советов, вычитанных из книг, и возмутилась, узнав, что никто из нас так и не прочитал целиком «Историю Хогвартса», — Джинни чувствует, что губы её складываются в улыбку, хотя нижняя от этого немного побаливает. На глазах снова выступают слёзы, но теперь это уже не слёзы боли или печали. Джинни кажется, что все трое — её любимый человек, старший брат и подруга — сейчас здесь, с ними, в Выручай-комнате, и Рон снова отпускает свои дурацкие, но почему-то очень смешные шуточки и поглощает шоколадных лягушек, Гермиона читает очередную книгу, почёсывая за ухом Живоглота и рассеянно отвечая на подколы Рона, а Гарри... Гарри просто здесь, рядом с ней, он говорит о квиддиче и полётах, о магловском спорте и магловских обычаях, о борьбе с Пожирателями и о том вкусном печенье в «Норе», о развязанных шнурках и модных башмаках, о рыжих кудрях и древних колдунах, о боли и войне, обо всём на свете, и они сидят рядом, держась за руки. Они живые, сильные, и они готовы продолжать борьбу. «Я — не амёба», — думает Джинни, теснее прижимаясь к Полумне и беря за руку Невилла. «Я живая, настоящая, и я буду продолжать бороться. Пока Гарри и остальные сражаются там, делают то, что они должны сделать, мы будем сражаться здесь. Мы будем защищать школу, чтобы им было куда вернуться». Джинни Уизли плачет, но это не делает её менее сильной.