Спичка

Бард долго разговаривал с Тесеем. Десятки людей, которые сутки ночевали в сооружении, похожем на старую заброшенную больницу, прижимались и согревали друг друга теплом. Все ждали. Мать обнимала своего маленького сына, с нежностью смотря на него. Ребенок мирно спал. Шорох в дали. Слышатся отчётливые шаги. Бард появляется перед всеми, окидывает всех решительным взглядом и сообщает, что нужно уходить. Иначе всех ждёт смерть. Среди людей шепчутся страх и отчаяние. Женщина грустно вздыхает и осторожно гладит сына по голове, по щеке. В том мире, в том месте, где они находятся, спать крепко невозможно. Мальчик тут же просыпается, жмурится от зажжённых фонарей. — Нужно идти, Персей… Далеко-далеко идти. Ребенок молча кивает и идёт вслед за всеми, крепко-крепко держит маму за руку, и едва понимает, что происходит. Просто так нужно. Они идут за город, в поле, а вот рядом и дикий лес. Бард ведет всех маргиналов за собой. Детей среди них совсем не много, но за долгий путь все устали невыносимо. Некоторых отцы взяли на руки, у некоторых отцов не было. Кто-то послабее, они начали хныкать и пришлось сделать привал. Бард в это время ходил от одной семьи к другой, от одиночек к компаниям, спрашивал, как здоровье, иногда мог дать медикаменты, хотя тех почти не было. Еды у многих тоже не было, эти дела Бард тоже старался уладить. Мать Персея сидела одна, бледная и уставшая. Сын обнимал её и совсем даже не плакал вслед за другими. Молча осмысленно смотрел на людей, на Барда, и пытался отдышаться после долгого пути. Он очень устал, очень хотел есть, но ни он, ни мама, не имели при себе ничего. Бард подошел к ним и протянул кусочек чего-то очень вкусного. В темноте ночи Персей так и не понял, что это было, но они с мамой разделили это поровну и были благодарны за помощь. Они продолжили путь и устроили ночлег близь леса, на каменистых развалинах рукотворного сооружения. Оно было старше всех людей, кто пришел к его стенам, защищающим хотя бы холодного ветра. Среди ночи проснулись от душераздирающих криков и пришлось сразу бежать: непонятные существа напали на людей. Персей дрожа забился в угол, пока огромные, как могучие львы, звери напали на тех, кто спал ближе к лесу. Люди мигом встали на ноги, женщина схватила сына на руки, и уцелевшая безоружная толпа стала спасаться бегством. В открытом поле выжившие встречали рассвет. Эта ночь была хорошим уроком для всех. Барда никто не посмел обвинить и осудить, никто не знал, как всё будет и что с этим делать. Он по-прежнему оставался лидером, и он нёс эту ответственность, он решал, куда податься им всем и как выживать. Персей подбежал к Барду, взял за руку и попросил сейчас же пойти к его маме. Они подошли и увидели совсем обессиленную девушку. Она, увидев их, улыбнулась отчаянной усталой улыбкой, и попросила воды. Бард достал немного питьевой воды, девушке стало чуть лучше. Но взрослые понимали, что долго она не протянет, Бард тоже понимал. Персей тем временем подошел к ребёнку, который поблизости плакал, и сказал ему быть потише. Когда это не повлияло на ситуацию, он толкнул его. Потом конечно же пришлось убегать от его родителей. А он всего-то хотел, чтобы мама поспала в тишине. Бард обнял его, а Персей пытался спросить многое. Почему они идут так далеко? Куда? За что? Почему так? Он получал ответы, слишком сложные для своего детского мозга, хотя Бард старался говорить проще. Они провели день в поисках еды и не нашли вблизи почти ничего. Непонятные мутировавшие грибы, которые рискнули съесть не многие и умерли. Ягоды, которых было слишком мало, чтобы накормить хотя бы нескольких человек. Охота тоже не удавалась Шёл шестой день, девушка всё ещё была жива, хотя бледна, как снег. Она была в бреду, и временами Персей начинал плакать от отчаяния: мама не слушала его, не обнимала больше, и шептала что-то почти в беспамятстве. Он сам обнимал её, обессиленную, слишком горячую для человека, и яростно сопротивлялся, когда ему советовали отойти, ведь он тоже может заразиться. Она снова уснула, и сын плакал совсем тихо, вытирая слезы своей кофтой, которая уже несколько дней служила маме одеялом. Еще дважды поблизости появлялись звери, Бард был уже настороже, организовав караульных. Приходилось еще дважды менять местоположение, что стало настоящей пыткой для измученных людей. Они шли всё ниже и ниже по реке, чтобы не терять источник воды, но ничего съедобного поблизости так и не встречалось. Мужчины переносили на руках тех, кто сам идти не мог. Ежедневно Персей утром подходил к Барду и спрашивал про еду, обижался и снова бежал к маме с отрицательными вестями. Временами помогал взрослым с очисткой воды, с разжиганием огня, когда тот затухал. Пыталась изобрести что-то для охоты, но взрослые были в этом компетентнее и просили не вмешиваться. В один из вечеров его мама пришла в сознание, её ясный рассудок удивил Персея, и он был так счастлив говорить с ней — точнее слушать. Сначала она вселяла надежду, как прежде, говорила много хорошего и доброго. Она верила, что они делают всё правильно, а нынешний правитель города ошибается, что он виноват во всём, что теперь все умрут… Надежда испарилась в прах в её спутанных речах, а Персей старался держаться и успокаивать её, обещать, что всё будет хорошо, что они уже почти пришли… куда бы то ни было. Через несколько часов девушка стала бездыханным тёплым телом. Рядом сидел мальчик и убеждал себя, что мама крепко уснула. Поутру её кремировали, как и остальных, умерших от болезней и истощения. Раньше Персей смотрел на горящие тела и не задумывался, что когда-то они были живыми, что были кому-то нужны, дороги, что это чьи-то родители, и что плачут не по тому, что что-то сильно горит, а потому что кто-то ушел навсегда. Он прежде столько всего не понимал, а потом понял. Прежде он мало общался с другими, а теперь и вовсе стал волчонком-одиночкой. Больше он не плакал: ни когда сломал по неосторожности ногу, ни когда в очередной раз подвинулся ближе к огню погреться ночью и сильно обжёгся, не рассчитав расстояние, и из-за многих других разных болезненных инцидентов тоже. Он пообещал себе быть сильным. Еда хоть какая-то находилась, люди выживали, как могли, и мальчику, что бродил от одного взрослого к другому, перепадали остатки. Совсем не многие делились чем-то стоящим, но и у таких людей Персей не задерживался долго. Он никогда не брал больше, чем ему давали, он прекрасно понимал, что эти люди ему ничего не должны, что он пока лишь обуза и не может ничем помогать взрослым. Временами он так ненавидел Полис… Когда же всё было более менее стабильно, он садился поближе к Барду, на некоторое расстояние, и молча смотрел на него, на его работу, на девочку. Лидер писал, читал, у него при себе было много интересных вещей, но все так были сосредоточены на выживании, что, как Персею казалось, им не было до них дела. Бард был организатором всей деятельности здесь, он не исполнял, а командовал, оценивал, рассчитывал, а свободное время уделял дочери — Музе. Устав держаться в стороне, Бродяга, уже почти сроднившийся с этим прозвищем, стал пытаться сблизиться с ними, показывать, какой он полезный, исполнительный, любознательный и нужный. Бард был благосклонен к нему и относился почти как к собственному сыну, что с характером Персея было очень непросто. Он был одиночкой и сторонился почти любого внимания к себе, но равно с этим и жаждал его. Он был уверен, что если не будет помогать — умрут ещё люди. Теперь он переживал внутри за каждый сожжённый труп, После смерти мамы он стал понимать так много, повзрослел, а с помощью книг, которые Бард научил его читать, он стал разбираться в сути вещей намного лучше, чем многие. К девяти годам он был достаточно взрослым ребенком, что может мыслить серьезно. Осенью охота оказалась удачной и люди в нечастый раз ели мясо. Бродяга отвоевал себе хороший кусочек, потому что пахло то просто изумительно. Расположившись в стороне наедине с едой, он всё-таки почувствовал укор совести, когда наблюдал за остальными, кому досталось меньше. Он быстро выбрал, с кем поделиться — это была одинокая девушка лет двадцати пяти, чем-то похожая на его маму. Бродяга так плохо помнил её спустя четыре года… но так хорошо некоторые моменты, что это невозможно передать словами. Он помнил её заботливые прикосновения, помнил её лицо, а звучание голоса — нет. Бродяга скучал по ней, хотя почти не знал её. Эта боль была неосознанной и неискоренимой, она часто вырывалась в гнев против Полиса и на всё на свете. За все те страдания, которые он ежедневно видел вокруг себя, и которые с той же частотой испытывал. Бард потратил много усилий, чтобы озлобленный волчонок перестал рваться мстить, но он не знал, что это желание лишь глубже залегло в душу парня. Бродяга был сам себе на уме, но умел выглядеть покладистым, заставлял себя отступать, когда того требовала ситуация, когда видел, что уже на грани дозволенного, и Бард может разозлиться. Бродяга еще был слишком молод, чтобы протестовать открыто и бессовестно. И всё ещё очень уважал Барда, и был ему благодарен за помощь, за то, что тот не бросил его, никого не бросил. Полис же бросил всех… Избавился, как от бесполезных животных, предоставил сам себе, забрав все средства к существованию. Прогонял в дикие неосвоенные земли с тех, где уже удалось устроиться, люди гибли от жестокости дикой природы, но главная жестокость… Конечно, главным виновным объектом был Полис. Бродяга ненавидел его до колкости в пальцах, до шипения, вместо слов… но держать себя в руках он умел. Сейчас он не может сделать ничего. Но когда-нибудь… он подожжёт там всё также ярко, как горели тела мертвых, дорогих ему людей.