Славковые

Птичка похожа на зелёное яблочко, неожиданно обзаведшееся ножками и сердитыми глазками-изюминками. Желудок урчит – Арибет внезапно думает о том, что хотела бы съесть сейчас печёных яблок с изюмом. Птички-яблочки скачут по веткам. - А это кто? – Арибет спрашивает для порядка, предугадывая, что сейчас услышит. Фентик оборачивается. В глазах цвета карамели сияет самое настоящее счастье. - Огненнохвостая тимелия. Семейство… - Славковые, - доканчивают они хором. - Воробьинообразные, - говорит Фентик с любовью. Воробьинообразные скачут, чирикают, клюют корм деловито. Воробьинообразные – мелкие пичужки, куда красивее обыкновенных серых бродяг – занимают все его мысли в свободное от работы время. Когда он первый раз, заикаясь и краснея, приглашает её пойти в зоопарк Монтгомери Визерсона – вообще-то, Фентик против зоопарков, но птицам там живётся свободнее, чем другим обитателям, вроде медведей и крупных кошачьих – Арибет относится к этой идее скептически. Но соглашается. Отчасти потому, что ей хочется, чтобы он прекратил так мучительно краснеть и заикаться. Отчасти потому, что и вправду интересно, чем этот тихоня увлекается помимо служения Тиру. Да и чем, собственно, какие-то воробьинообразные заслужили, чтобы Монтгомери Визерсон почтил их местом в своём зоопарке? В зоопарке много народу – матроны с детьми, почтенные отцы семейств, уличные мальчишки, шныряющие у ворот в надежде пробраться внутрь. У небольшого внутреннего садика, забранного со всех сторон мелкоячеистой металлической сеткой не пробиться: детворы столько, будто она собралась сюда со всего Невервинтера. - С-славковые. Вот, - говорит окончательно смутившийся священник, но Арибет и сама видит чирикающих на деревьях и кустарниках птичек всех оттенков серого. Но, присмотревшись, Арибет замечает в их оперении и другие цвета. Есть и бледно-жёлтые, есть с хохолками, с белой грудкой, с красными пёрышками, с глазками чёрными и золотистыми. Да, они напоминают воробушков, но в то же время отличаются от них. - А вот это кто? – спрашивает Арибет, показывая на одну из пичужек, и впервые за свою жизнь узнаёт о славке-мельничке. - Её ещё называют славка-завирушка, - добавляет в конце исчерпывающего рассказа разрумянившийся от собственной смелости Фентик. - Она любит врать? Оба смеются. И этот поход в зоопарк вдруг становится началом всего. Дестер Инделейн как раз и напоминает ей впоследствии славку-завирушку – уж что-что, а врать он умеет. Жаль, она не может донести это до Фентика. - Послушай, послушай, - бормочет она, вкидывая через специальную дверцу корм в вольер: скоро и людям будет нечего есть, а может, и некому есть – сколько уже жителей Невервинтера оказалось на кострах? Четверть? Треть? Половина? По ветвям скачет последнее приобретение Монтгомери Визерсона перед карантином – атласская славка с нежными золотисто-коричневыми пёрышками на брюшке. Зоопарк закрыт для посещений, но её и Фентика Визерсон пропускает – разумеется, не за «спасибо». Это всё, что у них остаётся – какое-то подобие былых времён, какое-то подобие былого единения. Но даже его любимые воробьиные не могут развеять озабоченность на челе Фентика. - Так много смертей, милая, - говорит он, тоже бросая корм и не слушая её, ни слушая ни одного дурного слова в адрес своей славки-завирушки. Арибет надеется, что хотя бы герой Невервинтера сможет убедить его в обратном. Но нет. Наверное, здесь тоже есть славковые. Воробьинообразные. Арибет вот кажется, что она различает в ветвях дуба белоусую славку. Славке будто бы тоже трудно, как Арибет. Вот она подскакивает ближе. То ли тоже попрощаться, а то ли ищет корм для своих птенцов. Арибет поднимает лицо к небу и воет. Воет. Пока кто-то не уводит её прочь. - «Скворцы, синички, пеночки расселись все у стеночки. И взяли на коленочки к себе своих птенцов…» Арибет напевает, подбирая ключи к вольеру. Конечно, герой Невервинтера, спас зверей. Крупных зверей. Вроде медведей и кошачьих. Крупные звери спасутся – так оно всегда и бывает. А птички? Кто подумает о мелких пичужках семейства славковых? - «Нет-нет, сказали певчие, дрожа от страха перьями…». Кому есть дело до мелких пташек? Дестер Инделейн, разумеется, тоже мнил себя кем-то покрупнее славки-завирушки. Арибет отирает пот с лица. Она заходит в вольер. Взбирается на дерево, прокусывает кусачками сетку – это птичкам с ней не справиться, а Арибет ведь покрупнее птичек. Славковые устремляются в образовавшийся разрыв, чирикают, навсегда пропадают в задымлённом невервинтерском небе – садовые, черноголовые и боги ещё знают, какие. Наверное, только Монтгомери Визерсон и Фентик Мосс знали это точно. Славка, славка, бестолковая славка, попавшаяся в когти хищника… Арибет сидит в опустевшем вольере и плачет. Она не в силах спасти всех. И крупные хищники, конечно, ответят за свои злодеяния. Так она думает, идя из зоопарка. Но хотя бы этих воробьинообразных она спасла. Их спасла. Пусть вьют гнёзда и выводят птенцов подальше от города, где не бывает зимы. Города, которого скоро не станет. Она клянётся в этом.