Новый план

Он находит Фан Добина свернувшимся в комок у собачьей будки. Он не выглядит счастливым; наоборот, готовым разрыдаться. Ди Фэйшэн видел такое выражение только у самых маленьких детей. Пёс Ли Ляньхуа тихо скулит и тычется мальчишке в ладонь, не понимая, что не так. Что-то с Ли Сянъи? Но он слышит его дыхание. Присутствие Ли Сянъи слабое, как искры тлеющих углей, но стабильное. Ди Фэйшэн хмурится, улавливая чуть больше: Ли Сянъи держится на месте, может быть, медитирует, может, дремлет — в правой части дома, на первом этаже, спокоен или хочет таким казаться. Фан Добин взрывной. Если бы поругались — полыхал до неба. Только потом страдать принялся. И не так… По-детски. Ди Фэйшэн знает: успел изучить за три месяца бесконечных поисков. Доводилось сталкиваться. Смотрящий в никуда Фан Добин его не замечает. Губы подрагивают, мёртвой хваткой вцепившиеся в полы одежд пальцы едва сжимаются — вот и все признаки, что жив. Ди Фэйшэн ждать умеет, но с Фан Добином, как и с его горе-мастером, любое терпение бессмысленно. Он подталкивает мыском сапога мальчишку в колено, хмурясь, когда тот позволяет, безвольно качнувшись. Желание пнуть, чтобы вскочил и раскричался, приходится подавить под настороженным взглядом рыжего Хули-цзина. Фантазией Ли Сянъи по-прежнему не блещет, фыркает Ди Фэйшэн про себя в который раз. — Фан Добин. Имя приводит в чувство: вздрагивает, осматриваясь, и снова замирает, уже от понимания, что умудрился Ди Фэйшэна игнорировать. (Неплохой вариант для исключительных крайних случаев. Не использовать часто, чтобы не привык.) — А-Фэй, с возвращением, — откликается мальчишка с болезненным взглядом, словно ежа сырым съел вприкуску с ядовитыми грибами, и неформальное обращение вместо более-менее терпимого «лао Ди» или ехидного «глава Ди» режет уши. После того, как он вернул воспоминания, Фан Добин сбивался лишь раза два или три. И все — будучи в раздрае. Раз он нашёл мальчишку Фана в вине. Два — в слезах. Три — остервенело метелящим древние сосны, как будто они отобрали Ли Ляньхуа лично. Может быть, что-то из этого было в один день. Не столь важно. Он не утруждает себя ответом, только кивает на дом, затем на Фан Добина, и вопросительно изгибает бровь. Кто знает, что стоит говорить на такое, когда Фан Добин не в себе. Обычная перепалка может как поднять ему настроение, так и утопить окончательно. Второе — плохой вариант, потому что они неизбежно разойдутся, чтобы не разнести здесь всё. А в одиночку Ли Сянъи не удержать. Победить — да. Остановить? Если только стать небожителем. — С ним всё хорошо. — понимает мальчишка Фан. — Это я… Не могу уснуть. Вышел, чтобы не мешать. Не беспокойся, слежу. Я расставил у всех проходов, кроме главного, ловушки. Тихо войти не получится. Выйти тоже. Они оба знают, что Ли Ляньхуа это не остановит. Ли Сянъи — мастер побега. В скорости и ловкости ему нет равных. Цепи, верёвки, стены, хитроумные ловушки и непобедимые охранники, мольбы и угрозы — сдержать Ли Сянъи может только собственное сердце. Да только и к его стонам Ли Ляньхуа глух, если считает, что так для других лучше. Единственный шанс его остановить — доказать ошибку. Убедить и разум, и душу, что будь то гений Ли Сянъи или наглец Ли Ляньхуа, да хоть глупец Ли Лобо, он нужен. Без него не лучше. Наоборот. Ди Фэйшэн не произносит ничего из этого вслух. Не к чему. Фан Добин понимает. Фан Добин смеётся влажно и горько, голову опустив. Ди Фэйшэну не нравится. Глупый мальчишка должен быть весёлым щенком, активным и бодрым, радостным от возвращения шифу и оттого неугомонным, как вчера. Только Фан Добин больше не глупый ребёнок: у него глаза ветерана, прошедшего сотни боёв, и разбитое сердце. Фан Добин ранен, как и Ли Сянъи. Ди Фэйшэн не умел лечить чужие раны. И утешать не умел. Да и нужно ли было? Чужую боль своей чаркой не измерить. Отпустить — и надеяться, что заживёт. — Смешно ведь: он показался, сам показался, назло всем предсказаниям выжил. Согласился вернуться — не к ним, с нами, домой. Мы ведь даже стражи ночью не выставляли, А-Фэй. Доверились в последний раз. И он не ушёл. А теперь… А теперь мне кажется, стоит заснуть — пропадёт, как призрак. Башня его выведет, все следы скроет, он ведь хозяин. Улетит, как бабочка после дождя, стоит глаза закрыть… — Чушь. — обрывает Ди Фэйшэн, вздёргивая Фан Добина за плечо. Раньше бы поднял за шиворот, как зверька, но не теперь. Заслужил. Фан Добин холодный — в ручей макался, что ли, чтобы голову остудить? — только лоб у него горячущий, жаром пышет. Идиот, деловито подводит итог Ди Фэйшэн, просушивая чужое ханьфу всплеском ци. Вдвойне дурак, что до искажения себя доводит: нашёл с кого пример брать, Ли Сянъи или Ли Ляньхуа, а старые привычки хватать целый мир на плечи так легко себя не изживают, и ученик туда же. — Не можешь поверить, значит, иди и убедись сам. — инструктирует слабо трепыхающегося Фан Добина уже почти привычно, с ноги открывая проход. Дом протестующе скрипит, но выдерживает; сидящий на кровати в лотосе Ли Ляньхуа только вздрагивает, когда ощущает летящий в него снаряд. Восстанавливается, с удовлетворением кивает Ди Фэйшэн под стук закрывающейся двери, наблюдая, как вечный соперник демонстративно охает, шатнувшись, но принимает в руки немалую тушку ученика, не заваливаясь. — А-Фэй! — жалуется слабо, но голос совсем не сонный. Значит, исповедь Фан Добина слышал: хорошо. Будет, над чем поразмыслить. — А-Фэй! — восклицает куда злее Фан Добин, неловко и бестолково барахтаясь, чтобы выбраться. Кто бы его пустил только: у Ли Сянъи хватка мёртвая, злобная, как у любого из их породы, хоть в венах и императорская кровь плещется. Ли Ляньхуа за своё сокровище держится упрямо, в кои-то веки не отпуская. Он надменно хмыкает в ответ, небрежно устраивая меч на подставку. Сбрасывает верхние одежды, оставляет на столе резной гуань и расшнуровывает любимые наручи. В Башне Лотоса места для хранения всего по отдельности почти нет — Ди Фэйшэн ничтоже сумняшеся сгружает вещи на лавку и садится на кровать, без церемоний сдвигая Фан Добина с Ли Ляньхуа к стене. — Спать, — велит, толкая на постель настойчиво. Тот, кто сопротивляется — это Фан Добин. Тот, кто понимает и слушается, спокойно укладываясь — это Ли Сянъи. Ди Фэйшэн прижимает их обоих рукой и бесстрастно ждёт, пока оба угомонятся: Фан Добин перестаёт пинаться спустя долгих пять минут, а в глазах Ли Ляньхуа в равной мере мерцают сомнения и варианты решений, но постепенно тяжесть тепла успокаивает и Ли Сянъи. Эта кровать слишком мала для трёх взрослых мужчин. Приходится сбиться плотно, как рыба в сети или кошки зимой. Фан Добин дышит ему в шею и путается лодыжками. Ли Ляньхуа осторожно придерживает под рёбра и закидывает ногу на них обоих. Это правильно: так согреются все, но никто не сможет уйти. И даже теснота скорее помощь, а не неудобство. Остаётся только думать, что вещее имя Фан Добина даст сбой и маленький дурак не заболеет. А дурак постарше догадается наконец открыть рот и объяснить свои планы. Остаётся только быть уверенным, что всё получится. Ди Фэйшэн закрывает глаза последним, охраняя своих дураков.