Нужный ребёнок

      — Ай, дядя!       — Что «ай»? — огрызнулся Леви, поудобнее перехватывая девчонку поперёк живота. — Сколько раз говорил, руку выше и держи удар.       Микаса вывернулась из его крепкой хватки далеко не сразу, успев при этом прилично лягнуть мужчину в бок. Почти с обидой потёрла яркий след от его ладони на своём бедре. Потребовала, хмурясь:       — Ещё раз.       Леви мысленно фыркнул — упрямства девчонке было не занимать. В этот раз у неё получилось значительно лучше, но его удар она всё равно пропустила. Леви шлёпнул её снова, развернув за руку.       — Будешь получать, пока правильно не сделаешь.       Микаса разозлилась было, поджала губы, но под внимательным взглядом быстро взяла себя в руки. Леви только одобрительно хмыкнул, стоило ей снова вернуться в стойку. Прошлым летом ему слишком часто приходилось видеть это вот выражение лица, которое при первой же удаче сменялось мимолётным детским счастьем в больших глазах.       После своеобразного признания Микаса липла к нему, хотя упорно делала вид, что ничего не произошло. Когда он прямо спросил её, почему она вдруг стала ходить за ним хвостом, девочка только пожала плечами.       Правда, это не помешало ей, не прошло и недели, влететь в неприятности снова. Леви бы подумал, что это на неё так плохо влияет Кирштейн, но им в ситуации даже не пахло, Микаса справилась и сама.       Леви уезжал в Корпус на целый день и оставил её одну, а она пообещала убраться в оставшихся комнатах и в погребе. По возращении Леви даже не стал перепроверять за племянницей работу — он достаточно устал и достаточно доверял девчонке, чтобы удовлетвориться сдержанным утвердительным ответом на вопрос «Всё нормально?» и уйти спать.       Как оказалось, зря. Выяснил он это буквально через день, когда случилось спуститься под дом. В погребе давно не было нужды, он не использовался уже лет десять. Изначально мама хранила в нём солёное мясо и настойки, которые продавала соседям, но это было так давно, что даже воспоминания уже покрылись пылью. Но Леви точно помнил, что кирпичные стены не были чёрными. Да и запах стоял ещё тот.       Племянница, вернувшаяся после обеда с прогулки, застала его в крайне скверном расположении духа. А после Леви выслушал увлекательную историю о том, как перед уборкой девчонка вынесла всё из подвальчика на улицу и оставила на крыльце. Где светило солнце. Раскалившаяся до бела приоткрытая банка с краской — у Леви осталась эта химозная ерунда ещё с тех пор, как он помогал Ханджи перекрывать крышу, и он вообще-то не был уверен, краска ли это, потому что смесь ощутимо отдавала гудроном — вела себя прилично, пока была приоткрыта. Но Микаса, убравшаяся в пыльном погребе, почувствовав неприятный запах, здраво рассудила, что такая вещь должна стоять в закрытой банке. Горячей краске эта идея не понравилась. Разумеется, банка рванула. Даже физика работала против Микасы.       На закономерный вопрос, почему он про это не узнал ещё вчера и не пыталась ли Микаса там сама всё отмыть, рискуя надышаться ядовитыми парами в замкнутом помещении, племянница приняла такой виноватый вид, что Леви даже разговаривать с ней дальше не стал. Микаса засопротивлялась было, попытавшись вяло оправдаться. Сразу утихла, едва Леви, уперев ногу в ближайший стул, перекинул её через колено.       Уже позже, пока девчонка тихо обиженно шмыгала, уткнувшись носом в угол, он пытался понять, как отмыть от крошащегося кирпича неотмываемую жижу. Которая за сутки ещё и неплохо высохла, зато вонять не перестала. В итоге пришлось искать ещё более ядрёную краску, которой удалось бы перекрыть такое недоразумение, и незапланированный ремонт обошёлся Леви и Микасе в два дня работы и неделю проветривания всего первого этажа. Ребёнок всё это время умудрился проходить тише воды, ниже травы, первые пару часов обижаясь на Леви, а остальные дни — на себя. Хлипкий договор о перемирии был достигнут после обещания рассказывать всё сразу же, даже если страшно, а не ждать, пока ситуация наберёт обороты. В конце концов, ну не убил бы её Леви… Его, конечно, не особенно напрягало, что ребёнок иногда ведёт себя как ребёнок, а не как человек лет тридцати. Но племянница похоже считала, что он возненавидит её при первом же удобном случае.       — Я уйду на пару часов после обеда, — отвлёкшись и снова упустив удар, выдохнула Микаса. Грудь её тяжело вздымалась, хотя мужчина ещё даже не вспотел. — Мы с Жаном можем вернуться к шести?       — К пяти, — покачал головой Леви. — Край — половина шестого. Хотя, могу поспорить, Ханджи уже в пять прискачет. Сдулась?       Они собирались, чтобы отпраздновать Обон. В прошлом году к ним приходили только Зое и Смит, но в этот раз Ханджи, не иначе ударившись где-то головой, позвала с собой Кирштейнов, которые ещё на третье воскресенье июля ждали возвращения главы семейства, но тот так и не почтил их своим присутствием.       Насколько Леви знал со слов Микасы, Жана это задело. Племянница не обращала его внимания на мелочи, но почему-то считала нужным рассказывать иногда какие-то несвязные факты о своём парне. Жан, конечно, ничего не сказал бы ей прямо, но что-то Микаса в нём заметила, раз сделала вывод. Леви только пожал плечами — он и сам бы сейчас был где-то на другом конце страны, если бы так рано не вышел в отставку.       — Просто жарко, — тихо пробормотала себе под нос Микаса. — Давайте продолжим.       — Хватит с тебя на сегодня, — окинув её пристальным взглядом, заключил Леви. Племянница уже выглядела замученной настолько, что явно готова была вот-вот упасть. Жарко ей, конечно. — Дуй в душ и иди уже к своему воздыхателю. И не опаздывайте. К пяти, ребёнок, ты меня услышала?       — Да, дядя, — устало кивнула Микаса без всякого выражения в голосе, прежде чем поспешить в дом.       Сегодня она подозрительно быстро выдохлась. Леви про себя решил, что дело в полубессонной ночи: под вечер его вызвали в центр, и Микаса прождала его почти до двух часов, устроившись с книгой на диване в гостиной. Леви не очень этого ожидал, она обычно без проблем ложилась спать, если он говорил, что где-то задержится. Его, стоило переступить порог, неслабо удивил свет в доме.       — Микаса, я же предупредил, что меня не надо ждать, — племянница нахмурилась, сонно потёрла пальцами переносицу и прикрыла книгу. Пояснила спокойно:       — Мне не спалось.       — Не заболела? — на всякий случай уточнил Леви, присаживаясь перед девочкой на край кресла. Тронул лоб, но кожа была тёплой. Микаса вывернулась из-под его руки, повторила:             — Мне просто не спалось. У вас всё хорошо? Зачем вас вызывали?       — По поводу моей прошлой командировки, — Леви нервно повёл плечом. Поездочка четыре года назад у него выдалась совсем не увеселительная, и вдаваться в подробности совсем не хотелось. Тем более он Микасе об этом уже рассказывал. Ребёнок рассеянно кивнул, спустил ноги на пол. Уточнил полувопросительно:       — Я пойду спать.       Леви тронул пальцами голую коленку, пересечённую ссадиной, привлекая к себе внимание.       — Что случилось?       Микаса, уже почти вставшая, уселась, чуть ссутулившись и невольно скопировав позу Леви. Обхватила себя за плечи. Они почти соприкасались лбами, и только поэтому Леви услышал, как девочка пробормотала себе под нос:       — Мне просто немного тревожно. Вас не было дома, и я не смогла уснуть. Извините.       — Почему переживаешь? — поинтересовался Леви, приподняв бровь. Микаса невнятно повела плечом. — Словами.       — Я и сама не понимаю, — ещё тише ответила Микаса, невольно прикусив костяшку мизинца. — Отвратительное предчувствие. Всё же хорошо?       — Конечно, хорошо, — Леви чуть сжал пальцами чужое плечо через футболку. Племянница, ещё сильнее подавшись вперёд и почти боднув его лбом, так, что Леви пришлось отклониться, вздохнула. — У нас всё отлично, ребёнок. Успокойся и ложись, уже очень поздно. Ты просто устала, утром будешь чувствовать себя лучше. Пойдём, в такой час уж точно ничего страшного не случится. Все нормальные люди, которые могут создавать нам проблемы, сейчас, в отличие от нас, спят.       — А говорят, вы не умеете шутить, — тихонько фыркнула Микаса, поднимаясь вслед за его рукой. Леви закатил глаза. Пожалуй, из всех слухов, что о нём распускали кадеты в Корпусе, этот был самым безобидным. И самым близким к правде, если уж на то пошло.       Увидев на утро — ближе к дню — ребёнка вполне себе отоспавшимся, Леви не стал приставать к ней с лишними разговорами. Но было неудивительно, что после такого затянувшегося вечера девчонка будет немного заторможенной.       До пяти оставалось три часа, и Леви засел в кабинете — бумажек с первого семестра учебного года уже было хоть сжигай.

***

      — М! Твои ребята возвращаются, ты в курсе? — Ханджи шумно отхлебнула сока. Они с Эрвином убеждали Леви, что принесут саке и вина, но он оставался категоричен: ему в своё время хватило пьянок дяди. И он точно не хотел, чтобы его друзья пили при детях. В последнем вопросе госпожа Кирштейн была с ним солидарна.       — Которые? — переспросил Леви машинально. Слова подруги он всегда слушал вполуха, особенно когда она говорила оживлённо и без остановки.       — Ну ты смеёшься что ли? — женщина толкнула его в бок так, что он чуть не вывернул на подвернувшегося под руку Жана миску с тушёным мясом. Ханджи наверняка весь день вчера проторчала на кухне. — Эрд, Петра и Гюнтер в сентябре возвращаются, они вчера писали Эрвину, что Гюнтера комиссовали в штаб.       — Петра звонила мне неделю назад, сказала только про свадьбу, — нахмурился Леви, обернувшись к другу и понизив голос. — Ты уверен?       — Какая свадьба? — оживилась Ханджи.       — Леви рассказал ребятам, что Фарлан сделал Исе предложение, и оказалось, что Эрд давно не знает, как с этим подступиться к Петре, — подал голос Эрвин. — Ты не знала?       — Вообще-то, Иса хотела устроить сюрприз и просила ей не говорить, — предусмотрительно отодвинувшись от подавившейся соком Ханджи, сообщил Леви. Эрвин даже не стал делать вид, что ему стыдно.       — И вы всё это время молчали? — Ханджи возмущённо ткнула в Эрвина пальцем. — Как ты мог мне не сказать? Он понятно, он бы и не сказал, но ты!       — А я говорил Исе, что он долго не продержится, — равнодушно добавил Леви. — Если бы Эрд и Петра не затеяли вторую свадьбу, я бы и ему ничего не сказал. Вы оба болтуны. Скоро весь город будет знать.       — Я просто обязана позвонить ей завтра, — заключила Ханджи, хлопнув по столу ладонью. А потом опять ткнула Эрвина: — Напомни мне.       Беседа завязалась, и Леви почти на час забыл о детях, которые, с постными лицами похватав крошек, быстро ушли из-за стола на террасу. Рядом с ними улёгся пёс Смита. Леви по началу немного нервировало, что племянница с парнем за его спиной, и чтобы иногда поглядывать за ними, приходится оборачиваться, но успокоился, когда понял, что госпожа Кирштейн почти неотрывно следит за сыном.       Ханджи тоже как-то невзначай завела разговор о детях, и они уже было затронули дела Корпуса, но женщины внезапно сменили тему.       — Муж считает, детей нельзя баловать, особенно мальчиков, — подперев рукой подбородок, поделилась мать Жана. — Но считает про себя, а я вот считаю, лишний присмотр и забота каждому нужны, не только детям.       — Ваш муж ведь моряк, госпожа Кирштейн? — поднял на неё глаза от стакана Леви. Она вздохнула, изобразив невесёлую улыбку:       — Говоря откровенно, он немного больше моряк, чем мой муж. Сами понимаете, господин Аккерман. Он и дома-то бывает раз в год, какое уж тут воспитание…       — Вы и сами отлично справляетесь, — успокаивающе улыбнулся Эрвин, тронув её за руку.       — Вы мне льстите, — отмахнулась госпожа Кирштейн. — Вон, избаловала какого балбеса…       Леви хмыкнул, снова бросил короткий взгляд через плечо.       Жан сидел в локте от Микасы, уперев руки в прогретое за день дерево террасы, и внимательно слушал, как она что-то тихо говорит, показывая ладонью круг. Он не пытался придвинуться ближе или тронуть её, не опускал взгляд на голые коленки, выглядывающие из-под юбки, и чуть улыбался. Смотрел на её лицо почти завороженно. Леви всегда удивляли юноши, которые вырастали вот такими вот без какого-либо примера перед глазами. А ещё больше удивляли те оболтусы, которые при совершенно нормальных родителях умудрялись вырастать отвратительно развязными.       Леви редко мог сказать, что испытывает удовлетворение от общества людей (да, людей вообще), но сегодня был слишком располагающий вечер, и он позволил себе немного расслабиться, вполуха слушая препирательства Ханджи с госпожой Кирштейн.       Микаса помогла ему убрать со стола и сама заваривала чай. Леви наблюдал за её плавными движениями со спокойным интересом. Ещё прошлым летом ребёнок был дёрганым, замкнутым да и по большей части напоминал настороженного зверька.       Возможно, мысли завели Леви слишком далеко, потому что разом возросший за столом градус напряжения, сосредоточенный в резко умолкшей Ханджи, он заметил с запозданием в секунду-другую. Подруга смотрела мимо Эрвина, устремившего на неё непонимающий взгляд. Буквально за плечо. На пыльную улицу. Леви повернул голову уже под её сдержанный комментарий:       — Вот так неожиданность…       В горле поднялась едкая горечь.       — Позови Микасу, — попросил Леви, медленно поднимаясь. Тень племянницы некстати мелькнула в окне.       Леви услышал, как госпожа Кирштейн, наклонившись к Эрвину, тихо-тихо спросила:       — Кто этот мужчина?       Друг, напряжённо следящий за маячащей фигурой, ответил ещё тише:       — Это отец Микасы. Ему здесь… Не очень рады.       По тому, как сошла краска с лица матери Жана, Леви понял, что она знает хотя бы часть всей истории. Тогда неудивительно, почему ещё ни разу не прозвучало вопросов о проживании Микасы с ним в этой глуши… Интересно, что именно племянница наболтала своему парню? Надо бы спросить потом.       Мужчина, черты которого были чуть смазаны в начавших сгущаться пасмурных сумерках, был ровно таким же, каким Леви запомнил его с последней встречи: осунувшимся, поверхностно ухоженным и болезненно бледным. На лице его отпечатался след опьянения, хотя по рассказам Микасы пить он себе раньше не позволял. Дочь всё-таки хоть немного его держала, а когда и она ушла, совсем скатился? Леви хмыкнул про себя. Неудивительно… Слабые люди никогда не думают ни о ком, кроме себя. Их волнуют только свои проблемы. И когда что-то случается, у них не находится сил жить дальше, в изменившейся реальности.       — Тебя не приглашали, — Леви понадеялся, что голос звучит ровно, хотя даже он сам услышал в собственном тоне ноты злости. Что это тело здесь забыло? Ну да, конечно, вечер просто не мог быть настолько хорошим. А Микаса ведь только отошла от папаши…       — Ты сказал, я смогу видеть её, когда захочу, — хрипло отозвался мужчина, закладывая подрагивающие ладони в карманы.       — И за год ты ни разу не изъявил желания, — веско напомнил Леви. Он уже сто раз пожалел, что тогда сказал эту фразу, но за отцом Микасы всё ещё оставалось право опекунства. И останется, пока он жив. Потому что закон будет на его стороне, даже если Леви полезет в эту бумажную волокиту. Он уже столько раз об этом думал…       — Дядя.       Ребёнок неслышно подступил из-за плеча. Леви, раздражённо дёрнув подбородком, указал ей на отца. Сухо пояснил:       — Хочет поговорить.       Хриплый голос порядком взвинтил нервы:       — Может, оставишь нас?       Леви осмотрел внешне совершенно спокойную девочку, прожёг взглядом её отца. Холодно предупредил:       — Ты свалишь отсюда, как только она попросит. И только тронь.       Стоило бы отойти на пару шагов и демонстративно встать, скрестив руки на груди… Ханджи на его месте так бы и сделала. Леви вернулся к столу и сел. Друзья наблюдали за его перемещениями. Кирштейн смотрел на Микасу, его мать — то на Леви, то на парня.       — И зачем только припёрся… — пробубнила себе под нос Ханджи, заскрежетав ножом по дну тарелки.       — Сядь, Жан, — запоздало велел Леви. От напряжения болели плечи.       Отец Микасы всегда страшно его бесил, с самого первого дня их знакомства. Но он любил сестру, и Леви смирился. Потом утешал себя мыслями вроде «если бы его не было, Микаса и не родилась бы». Помогало. До прошлого лета.       Леви понимал, насколько глупо винить этого мужчину в смерти сестры. Но он имел полное право винить его в моральном состоянии племянницы. И вот, когда всё вроде бы стало налаживаться, он снова явился. Поговорить. Черти бы его побрали…       — Почему вы его не прогнали? — вторя его мыслям, спросил Жан. Но под тяжёлым взглядом всё же послушно сел рядом с Ханджи и даже перестал прожигать взглядом дыру в спине Микасы.       — По закону он её отец, — пояснил ему Эрвин. — Леви не имеет на Микасу никаких прав. И ссориться с её отцом не выгодно. По сути он легко может обвинить нас всех в похищении ребёнка.       — Но это же бред! — тихо возмутился Жан.       — В жизни много бредовых правил, — раздражённо отозвался Леви. — Привыкай.       До него долетел обрывок фразы — Микаса чуть повысила голос, подступая к забору на шаг ближе и упираясь ладонями в низкий бортик. Отец что-то тихо ей ответил, а потом развернулся и быстрым неровным шагом направился вверх по улице, туда, где за разросшимся кустарником скрывалась старенькая остановка.       Микаса смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из виду. И даже потом ещё несколько секунд стояла неподвижно, прежде чем медленно отстраниться от выгоревших досок. Вернулась к столу.       — Всё нормально? — только и спросил Леви, поймав её взгляд. Разумеется, он знал, что ничего не может быть нормально. И его не убедил даже уверенный спокойный кивок.       Микаса подошла было к столу, встала рядом с Жаном. Потом, будто передумав, сказала, обращаясь куда-то между Ханджи и Эрвином:       — Я… Пойду в дом. Попью воды.       — Ну что ты, сегодня ведь праздник, такой хороший вечер, — улыбнулась Ханджи, но даже её непрошибаемый оптимизм не позволил ей выдавить что-то менее натянутое.       — Присядь, твой отец вряд ли вернётся, — поддержал подругу Эрвин. Леви молчал.       — Извините меня, пожалуйста, — ровно отозвалась Микаса, обернувшись к госпоже Кирштейн. Та осторожно прикоснулась к её руке, потянувшись мимо сына.       — Ничего страшного, я понимаю.       — Я вернусь позже, мэм.       Ханджи привстала было за ней, но Леви остановил её тихим:       — Оставь.       Жан даже не изъявил попыток, но заметно поник. Движения его стали нервными, да и сам Леви уже сидел как на иголках. Остаток вечера прошёл скомкано, и все даже не скрывали радости, когда Эрвин тактично предложил подвезти госпожу Кирштейн с сыном до дома, раз уж смеркается.       Жан что-то шепнул на ухо матери уже у самой калитки, подскочил к Леви, быстро спросил:       — Я могу попрощаться с Микасой?       Леви только кивнул на тёмный проём входной двери, но что-то будто подтолкнуло его в спину и он последовал за парнем.       Идти далеко не пришлось, дети нашлись на лестнице. Жан, сжав ладонь Микасы в двух своих, слушал, как она отвечает:       — Ничего такого. Спросил, не хочу ли я вернуться домой. Я сказала «нет», и он ушёл. Ты придёшь завтра?       — Конечно, — то ли у парня, как в фильмах, и правда горели глаза, то ли это отражался свет из коридора на втором этаже, но картинка выходила слезливая. Микаса, похоже, пришла к похожему выводу, потому что, ненавязчиво высвободив свою руку, похлопала Жана по плечу.       — Тогда до завтра. Сходим на озеро.       Жан скатился со ступенек, едва не врезался в Леви, завернув в прихожую, даже улыбнулся, когда говорил:       — До свидания, сэр! — проходя мимо.       Леви проследил, как он, притворив за собой калитку, садится в машину. Махнул в ответ высунувшейся из опущенного окна Ханджи. Скорее почувствовал, чем услышал, как Микаса встала у него за спиной.       — Я помогу убрать со стола?       Леви промолчал.       Поднял руку, когда племянница осторожно поднырнула под его локоть и уткнулась носом в шею. Пригладил растрёпанные волосы на чужой тёмной макушке и покрепче прижал девочку к себе.       — Чаю хочешь?       — Хочу, — пробубнили ему в плечо. Худые руки обвились вокруг торса и сжали до тянущей боли в рёбрах. — И рис. Давайте сварим рис.