Она не смогла сдержать тайну

Она не смогла сдержать тайну. Больно. Мерлин всемогущий, как же адски-больно. Почему? Почему её тело всё ещё терпит? Почему она остаётся между реальностью и забытиём? Повезло же ей иметь такой характер и такую любовь к жизни. Хотя сейчас она проклинает свою упёртость – могла бы давно окончательно отключиться и больше никогда не возвращаться. Но нет, она терпит, она уже готова молить о смерти, но нет. Никогда она не отдаст свою жизнь вот так вот, потому что она просто не того ранга, не того сорта; не позволит забрать её какой-то чистокровной психопатке, страдающей от маниакальной любви к своему Хозяину. Грейнджер уже не думает ни о чём. Есть только жгучая боль от шрама на правом предплечье и ломающая боль во всём теле от Круциатуса Беллатрисы Лестрейндж. Та смеётся, ей весело, пока ни в чём невиновная девочка мечтает прямо сейчас сдохнуть. Каштановые кудри прилипли к мокрому от пота и слёз лицу. Холодный, почти ледяной мраморный пол Малфой-менора уже давно не вызывает дискомфорта. Секунда на нём без пытки кажется часами на самой мягкой в мире кровати. Голова откатывается в другую сторону и через пелену боли перед глазами она видит его силуэт. Его платиновый блонд и алебастровая кожа ярко контрастируют с чёрным костюмом и мрачным интерьером гостиного зала. Он молодец, думает Гермиона, когда ей дают передышку и взгляд проясняется. Он стоит отдельно от родителей, которые стоят за его спиной – тётка хотела, чтобы он видел всё, стоя в первом ряду. Малфой держится хорошо, эмоций почти нет. Или ему попросту стало действительно плевать на неё? Нет, нет, не может этого быть. Она видит его глаза, когда появляется мгновение, в котором его взгляд наполняется болью и состраданием. Эти несколько секунд, в которые поместились несколько рваных вдохов и выдохов, и новая порция боли. Первый крик не осознанный и почти не похож на его имя. Но ощущения от заклинания сумасшедшей Беллы немного меняются, и когда она, казалось, поняла, что выкрикнула Грейнджер, Лестрейндж снова пускает Круцио, но ещё сильнее, чем до этого. Кости, казалось, дробят в пыль, кажется, будто ей вспарывают живот и медленно и методично достают и укладывают обратно все внутренние органы. Голову разрывают сотни Бамбард, причём Ма́ксима, в микросекунду. — ДРА-А-КО! — охрипший голос срывается на визг. Боль обрывается стремительно, так же как и смех старшей из сестёр Блэк. Гермиона ещё не осознала, что она сделала, она просто пытается отдышаться. Но даже в этом, почти коматозном, состоянии гриффиндорка чувствует, что атмосфера в зале переменилась. — Что ты сказала? — визжит Беллатриса. Она и без того была дёрганой, но сейчас её мелко потряхивало, — Я повторяю, что ты сказала, грязнокровная дрянь?! — взревела Лестрейндж. Старшие Малфои отошли от удивления и направились к сыну, что стоял совершенно неподвижно и не проявлял себя. Мелькнула вспышка и Люциус Малфой упал пол, не имея возможности пошевелиться – Драко невербально использовал Петрификус Тоталус. Когда он только успел выхватить палочку? Лестрейндж неестественно быстро перевела древко своей волшебной палочки с Грейнджер на племянника и метнула в него неизвестное проклятие. Юноша уклонился, умудрившись одёрнуть мать в сторону, дабы заклинание не попало в неё. Драко переменился в лице. Даже под одеждой было видно, как напряглись мышцы. Несколько лет на позиции ловца не прошли даром – реакция и телосложение на достойном уровне. Беллатрису смиряет всё тот же Петрификус Тоталус. Она лишь метает гневные, безумные взгляды, полные желания, если не убить, так хоть запытать до полусмерти. Мерлин, что ты наделал… Может у тебя биполярное расстройство личности или шизофрения? Почему в тебе постоянно будто два человека борются? Один всё время отталкивает Грейнджер, другой рвёт за неё всех и каждого, пусть то егеря или не особо уважаемые тобой члены семьи. Посмотри, что ты устроил: тётка и отец не имеют возможности пошевелиться, находясь под твоим же заклинанием, а мать… Нарцисса! Драко молниеносно разворачивается, вскинув палочку. Рука неистово дрожит - Нарцисса единственный человек здесь и сейчас, который ему дорог и любим (исключая Гермиону). Было ожидаемо, что женщина также встретит сына оружием в руке. — Что ты творишь? — блондинка держится из последних сил, лишь бы не закричать, — Что ты устроил, Драко? Ради кого? Ради этой… Ради неё? — около двух лет ежедневного стресса не прошли даром – эмоции сдержать не удалось. — Ты же понимаешь, что это единственный шанс остаться в живых? Если Поттер сможет, мы останемся живы. А без неё он сдохнет сегодня же! — принцип „лучшая защита – это нападение" был у Малфоя фаворитом. — Если бы это было так, она бы не кричала твоё имя… Она не просто к сокурснику обращалась, — неверяще продолжала Нарцисса. — Помешаешь мне? — прервал мать Драко, вскидывая палочку. Он почти готов пустить заклинание и в неё. — Ты посмеешь со мной так поступить? — холодно произнесла женщина, но побледнела и бросила беглые взгляды на мужа и сестру, — „Хорошо" Люциус тебя воспитал, — она опустила палочку, — У тебя не больше десяти минут. Твой отец вызвал Тёмного Лорда. Дальше смысла ждать и скрывать не было. Парень бросился к Грейнджер. У Гермиона случилась истерика, но судороги после Круцио не позволяли ей забиться в конвульсиях – девушка вообще не имела возможности пошевелиться, её сковало. Она плакала безшумно, лишь тихо поскуливая, всхлипывая и шмыгая носом. — Дура! Что ты натворила?! — прошипел Малфой, уже прижимая хрупкое тело к себе – они сидели на полу. — Драко, Драко… Драко! — как в трансе повторяла Гермиона. Он сидит на полу на коленях, прижимает к себе маглорождённую ведьму, а мозг и сердце вновь ведут бесконечную борьбу. Малфой баюкает Гермиону, как маленького ребёнка и шепчет что-то успокаивающее в перемешку с оскорблениями и упрёками. Его бы самого кто успокоил… Как ему теперь расхлёбывать всё это? Она не смогла сдержать тайну, она снова устроила ему проблемы – она всегда была для него проблемой. Всегда, с момента своего появления в жизни Малфоя. Всегда Грейнджер лучше, всегда у всех преподавателей на первом месте, всегда рядом со Святым Поттером. Кто бы мог подумать, что Драко Малфой безжалостно заберёт, поглотит как темнота, Гермиону Грейнджер? Заберёт её у её таких любимых дружков, заберёт у такого любимого факультета, заберёт её девственность, мысли и сердце – её всю. Он всегда был собственником, циником и единоличником. Нарцисс и эгоист. Всегда получал лучшее. У всего лучшего ведь есть свои минусы? За высшим баллом за экзамен стоит надежда учителей на такие же твои результаты в будущем, усердная работа; за качественной вещью стоит высокая её стоимость. За идеальной Грейнджер прячется её грязная кровь. Такой маленький минус… Он ведь вовсе ничего не значит для его семьи, что вы? Грейнджер дёргается, пытается высвободить руки, что зажаты между двумя телами, чтобы обнять Малфоя в ответ. Но Драко не позволяет – он крепче прижимает к себе гриффиндорку. Ведь если она обнимет его, если сделает ещё и это, ему придётся спасать её, а не Поттеру и Уизли; ему придётся бежать с ней, если её дружки каким-то образом сбегут из подземелий менора; ему придётся окончательно признаться себе. Послышался шёпот Нарциссы, что произнесла сонное заклинание. Отец и тётка больше не являются свидетелями происходящего. — Если Белла успела запереть эти воспоминания… Стирать их у Люциуса нет смысла… — покачала головой женщина, приседая возле сестры и направляя той палочку в висок, —Мерлин! — чуть ли не взвизгнула младшая из сестёр Блэк, — Тебе повезло! — обратилась она к сыну, — Обливиэйт. Лестрейндж была отменным оклюментом, собственно, поэтому она и учила Драко этому искусству. Но по каким-то неведомым, скорее всего даже ей самой, причинам, она не успела или забыла, что стоит сохранить такой компромат на непутёвого племянника. А Люциус, хоть и был сильным чистокровным волшебником, оклюменцию знал немногим лучше Поттера. Шумный выдох через нос. Объятия на секунду слабее – Грейнджер обнимает его в ответ. И снова до хруста рёбер. — Всё, всё. Всё, Грейнджер, прекрати пачкать мой пиджак своими соплями, — нервно смеётся Малфой. Боже, Нарцисса самая шикарная женщина. Женщина стёрла недавнее происшествие из памяти сестры и мужа. Она всегда делает для сына всё. Рвёт за него любого. Но серьёзного разговора не избежать. — Прости, прости меня… Я не хотела… — Гермиона заплакала в голос – тело пробила дрожь, оцепенение прошло. Они уткнулись друг другу носами в шеи, вдыхая любимый запах. Несколько секунд спокойствия. Волан-де-Морт смотался куда-то в Албанию или Америку… Неважно. Важно то, что у них действительно осталось около десяти минут. Так много и так мало одновременно… — Я так скучала… — прошептала Гермиона. За этой фразой скрывалась вся боль: от того, как Белла оттаскала гриффиндорку за волосы, от чего затылок безбожно ныл; от Круцио, что всё тело, мышцы и кости дробило и ломило; от тоски по Малфою, по друзьям, по спокойствию. — Малфой, ты… Ты бросил меня! Оставил там одну! — новая волна истерии накрыла Грейнджер резко, окатила, как ледяной водой. Для Драко её слова были как гром среди ясного неба. Она отдаёт себе отчёт, о том, что говорит; о том, что здесь присутствует Нарцисса; о том, что вот-вот нагрянет Тёмный Лорд; о том?.. — Гермиона! — донёсся крик Уизли. Грейнджер взвизгнула, услышав это. Скорее всего даже ей не известна, почему такая реакция стала ответной на зов её дружка, но девушка заплакала в голос. Малфой будто услышал, как в ней что-то ещё оборвалось, надломилось, треснуло. — Твои дружки за тебя переживают… —усмехнулся Драко. — Хватит! Хватит! — они оба понимали, о чём просит Гермиона. И он исполнил её просьбу. Сбросил маски. Он давно не был таким. Давно не был простым парнем, не был не жестоким, хоть и трусом, не был любящим. Драко забыл, какого это – не быть надменным, не быть холодным. За почти два года службы Реддлу, полгода из которых Малфой против своей воли пытал людей, он действительно устал держаться. Широкие плечи юноши опустились, он сгорбился – идеальная осанка полетела в костёр разрушенной жизни. — Я столького не успел тебе сказать… — хриплый шёпот коснулся полуживого сознания Грейнджер. Малфой молился, чтобы она не умерла у него на руках. Он молился, чтобы она выдержала. С каждым вздохом дыхание Гермионы становилось реже. Жилка на шее пульсировала всё медленнее и медленнее. На Драко накатила волна паники. Парня затрясло от страха. Нет. Нет, он не позволит. Грейнджер не сдохнет в этом насквозь прогнившем от смертей доме; не сдохнет от рук этой чёкнутой подстилки Тёмного Лорда. — Грейнджер… Грейнджер, твою мать! — блондин встряхнул почти бесчувственное тело на своих руках и девушка тихо промычала, — Не смей, слышишь?! Не смей оставлять меня одного во всём этом дерьме. Только попробуй увидеть тот свет – и я либо достану тебя оттуда, либо тут же отправлюсь за тобой. Он знает, какую боль причинил этими словами матери. Знал, что Нарцисса бы отправилась за ним и смертей было бы уже 3. Шею перестаёт щекотать слабое дыхание, тело в жилистых руках обмякло. Нет… Нет! Нет! Нет! Не могла она сдаться, не могла она его бросить. Грейнджер! Это же Грейнджер! Она упёртая, она не может так поступить как минимум с самой собой. Малфой встряхивает её, но эффекта от этого ноль. — Не умирай… Не умирай! Только не умирай! Я без тебя не с-смогу!.. — Драко задыхается и плюёт на то, что слёзы текут по его бледным впалым щекам. Она не реагирует. Она, блять, не реагирует! Она не мычит, не ёрзает – ничего! Ничего, понимаешь? Её нет! Больше нет! Но как же нет, если вот она, на твоих руках, в твоих объятиях? Нет, нет, Грейнджер здесь, она живая, конечно живая. Она просто заснула, максимум потеряла сознание. Блондин пытается успокоить себя, а сам раскачивается с бесчувственным девичьим телом на руках. Мир окончательно рухнул. Драко казалось, что и он больше нереален. Он и не знал, что умеет чувствовать такое и так. Это всё эта гриффиндорка, всё из-за неё. И всё из-за детской дурости, из-за детской влюблённости. Слишком многое в жизни полетело в бездну из-за Волан-де-Морта, из-за чистоты крови, из-за тебя самого. Ты просто продолжаешь раскачиваться и ныть, как 5-летний ребёнок, которому что-то не купили. Больше для тебя не существует ничего из всей этой жизни.

***

Воспоминания проносятся одно за другим. Бесчисленные пытки людей; бесконечное количество смертей; твои собственные боль и мучения, крики и визги матери. Суд, подземелья министерства магии, камера Азкабана, в которой ты провёл двое суток ни за что, просто так. Сознание уводило от тебя всё связанное с Грейнджер, но ты знал – оно ждёт тебя в конце. Ещё немного и начнётся настоящий ужас. Всё, что мелькало в твоей поломанной черепной коробке до этого – мелочи. Тебя пронзает боль. Мерлин, когда же эти приступы закончатся? Вот оно. Тот вечер, когда её не стало. Лестрейндж смеётся, пуская новые и новые заклятия. Девушка на полу кричит и извивается. Ты стоишь и молча наблюдаешь. Грейнджер выкрикивает твоё имя, после ты обездвижил отца и тётку. Чуть не начал дуэль с матерью. А затем, как влюблённый подросток, бросился к гриффиндорке. И это ты сейчас понимаешь, что ты и был почти простым подростком, был влюблённым. А дальше какие-то две минуты и она больше не дышит. На этом моменте ты обычно просыпаешься. Вот и сейчас. Драко резко садиться на кровати, весь в холодном поту. Ему один единственный раз удалось увидеть этот „сон” дальше. Там комната менялась на безумно светлую спальню. Они с Грейнджер лежали на белоснежном постельном белье. Безумно счастливые. Смеялись, несли какой-то бред. А после всё это раскалывалось на осколки и парень падал во тьму, так же просыпаясь. Дыхание никак не хотело успокаиваться. Не можешь… Ты, блять, не можешь без неё! Тебя сжирает изнутри эта боль, эта тоска. Ты готов умереть в этот же момент. Да, готов. Ты наконец решился. Малфой вздрогнул и резко обернулся на прикосновение тёплой ладони к мокрой спине. Чёрт! Ты опять повёлся! Придурок, научись уже различать реальность, сон и фантомные видения из прошлого. Три года уже прошло, пора жить дальше. Грейнджер. Вот она, твоя девочка. Напугана, но ты знаешь – она не боится тебя. Она боится за тебя. Поттер и Уизли благодаря тому несносному домовику сбежали. Ты так и не понял, что тогда произошло – твой мозг блокирует эти воспоминания от тебя и даже твой мозгоправ из Мунго не может ничем помочь. Но факт остаётся фактом – золотое трио сбежало буквально за минуту до появления Волан-де-Морта. — Вернись. Вернись из сна, из той реальности, — Грейнджер, казалось, повторила это бесконечное множество раз, — Драко… Драко, я здесь. Слышишь, я здесь, с тобой. Клиническая смерть. Тогда, в Малфой-меноре, у неё была клиническая смерть, как она потом объяснила Малфою. Гарри и Рон еле её откачали – оживляющее заклинание сработало не с первого раза. Слава Мерлину, что они, в отличии от слизеринца, не опустили руки и не записали её в 100%-ые покойники. Драко (несмотря на то, что ему 20 лет) сейчас был похож на 10-летнего перепуганного мальчика. Парень медленно приходил в себя. В сознание возвращалась реальность. Грейнджер. Чёрт, она ведь уже полгода носит фамилию Малфой. Как он мог забыть? Легко. Он только что не мог вспомнить кем является на самом деле. Когда же всё это закончится? Драко осматривает голое тело девушки, её лицо, что кажется ещё бледнее в свете луны. — Прекрати мучаться из-за меня, — шепчет Гермиона, прижимая парня в себе. — Т-ты…ты здесь не при чём, — хриплым и дрожащим голосом отвечает блондин. Она – его спасение. Достаточно её взгляда – даже без прикосновений – и боль отступает, уступая теплу. Боже, он не пустит её уже никогда. — Я люблю тебя, вот что я не успел тогда сказать… Он обнимает её, она всё ещё болезненно-худая после войны, стресс не отпускает её – не даёт набрать вес. Он держится за неё, как за последнее, что есть в этом мире – таким она и кажется для него всегда – и старается уснуть, надеясь, что кошмары не пойдут по кругу, что всё это не циклится до бесконечности. Он благодарен ей, что она не смогла сдержать тайну.