Awake

      Чонгук порой не то чтобы себя не понимает, просто задумывается над тем, достаточно ли разумны и объяснимы его действия. Он не сомневался в своей здравости до того дня, когда оказался в больнице, куда его притянуло неведомой силой. Нечто толкало его вперёд, заставляя искать странного вида клиента, которого, как он выяснил, зовут Тэхён. И сколько бы не убеждал себя Чонгук в том, что ему всё равно, оказывается, что нет.        Звук нового колокольчика немного раздражает. Он отличается от привычного мелодичного позвякивания, сразу же заставляет вздрогнуть и испугаться, когда дверь открывается. Зря он повесил новый. Лучше бы оставался в тишине.        Поднимает взгляд на входную дверь, тут же застывая. Тэхён стоит у входа, робко сжимаясь от холода. На улице почти мороз — зима решила явиться чуть раньше (Чонгук даже подозревает, что снег выпадет в ноябре), а этот человек вышел на улицу в одной рубашке, наброшенной на плечи поверх больничной одежды.        Чонгук вспоминает о просьбе врача — отвести Тэхёна обратно в клинику, если тот снова сбежит. Волны раздражения, преследующие его вот уже несколько дней с момента визита в больницу, поднимаются, словно изжога, к горлу. Да с чего это вообще Чонгук должен возиться с таким взрослым парнем?!        Потому встречает Тэхёна Гук с недовольным лицом, когда тот скромно подходит к кассе.        — Ваш врач говорил о том, что вам нельзя уходить из больницы, — нервно говорит Чон вместо приветствия.        Тэхён немного съёживается под его взглядом, кутается в рубашку сильнее. Вот же странный…        — Мне нужно было принести деньги за книгу, — выдыхает он.        — Не стоило.        Лицо Тэхёна тут же изменяется: появляется болезненная гримаса, губы оказываются плотно сжаты, а внимательные, до этого ласковые глаза сощуриваются. Чонгук даже ощущает от этого взгляда мурашки по коже.        — Стоило, — фыркает Тэхён и с грохотом опускает на стойку ладонь.        Когда он убирает руку, то Чонгук замечает несколько смятых купюр. Желудок сворачивается в животе от противного чувства. Вот оно как… Чонгук и сам за своей раздражительностью забыл о том, насколько страдающие от заболеваний люди не любят, когда их жалеют. Он не должен был забывать.        — Как скажете, — старается успокоиться Чон, убирает деньги в кассу и отсчитывает сдачу.        Монеты оказываются на стойке, но Тэхён их успешно игнорирует, пялится в пол, покачиваясь из стороны в сторону.        — А теперь я отведу вас обратно в клинику.        — Не пойду, — реплика Тэхёна заставляет выходящего из-за стойки Чонгука замереть.        Он поднимает глаза на клиента, упёрто глядящего в ответ. Ну, разве он похож на няньку? Раздражение снова просыпается внутри, заставляя нахмуриться. Чонгук не хочет уговаривать взрослого человека, даже если тот болеет или имеет психические отклонения. Он просто, мать вашу, продавец в книжном. Он даже не должен отводить кого-то обратно в палату или заботиться о чужих чувствах.        Тогда какого чёрта в нём играет, словно хорошее шампанское, чувство долга? Чонгук никому не должен, ему нет необходимости заморачиваться чем-то вроде безопасности сумасбродных больных, сбегающих из психиатрического отделения. Может, неотложку ему вызвать?..        Да только Гук понимает, глядя на Тэхёна, что, как бы ни пытался показаться чёрствым, оставить его без помощи не может. Он видит в нём ту, что долго не в состоянии выбросить из памяти. И осознаëт, что не способен повторить прежние ошибки.        — Тэхён, — с нажимом произносит Чон, заставляя того вздрогнуть от обращения, — нужно вернуться в больницу. Меня попросил твой врач.        Тот же, насупившись, делает шаг назад в знак протеста — он не хочет возвращаться.        — И что? Я никуда не пойду.        — Останешься здесь? Будешь шататься вокруг стенда с открытками и листать книги? — усмехается Чонгук, засовывая кисти в карманы широких карго.        — Буду, — уверенно кивает тот.        Чон опускает взгляд, замечая, что на Тэхёне разные носки: один красный, в который заправлена широкая штанина больничных брюк, другой синий, совсем короткий, так что видно голую щиколотку. Ну, что за человек…        Чонгук вздыхает, подходя ближе с опаской, будто приближается к дикому зверю.        — Нужно обратно в больницу, ты ведь там лежишь не просто так, — Чонгук протягивает руку, хочет как-то успокоить Тэхёна, но тот снова отшатывается.        — Не пойду! — громко отрицает тот, а потом, протопав до середины зала, вдруг замирает и с хитрецой смотрит на Чонгука.        Тэхён разворачивается лицом ко входной двери и с размаху шлёпается на пол. Прямо на зад. Чонгуку для комичности не хватает только раскрывшегося от удивления рта, а так всё в комплекте: и широко распахнутые глаза, и охреневание Чона от бредовости ситуации. Тот же невозмутимо продолжает сидеть, уставившись на дверь.        И Чон понимает: ну не будет же он волочить упирающегося парня по улицам или нести его до клиники на руках? Хочется проматериться. Долго, громко, со вкусом, но комок так и остаëтся в горле — невысказанным. И Чонгук от этого бесится ещё больше.        Тэхён продолжает оставаться в том же положении. Дёргает резинку носка, вытаскивает из него штанину. Он словно становится меньше, ссутулившись, а Чонгука разрывает от желания отругать его или же присесть рядом и выяснить, почему тот отказывается возвращаться в клинику. Понимая, что первый вариант с вероятностью в двести процентов с Тэхёном не сработает, Чон склоняется ко второму.        Игнорируя следы чужих ботинок, оставшихся на серой плитке, Чонгук присаживается рядом с Тэхёном. Они молчат, а тот продолжает ковырять резинку носка, периодически хмыкая. Чон говорить ничего не хочет, просто ждёт. Он выбрал такую тактику, потому что думает, будто Тэхён не выдержит молчания и расскажет ему всё сам. Он кажется ему довольно разговорчивым человеком. Если же Чонгук ошибается, то рано или поздно придётся спросить.        Проходит десять минут. Пятнадцать. Тэхён продолжает молчать, а у Чонгука заканчиваются скудные запасы терпения.        — Мне там одиноко. Стены давят, — выдаёт Тэхён, как только Чон уже собирается начинать высказывать недовольство.        Его будто окатывает ледяной водой от этих слов. Сразу же наваливается осознание. О том, что Тэхён серьёзно болен, что ему действительно нужно в клинику. И Чону хочется сжаться, скукожиться в собственном теле, когда его обдаёт этим чувством. Словно он начал понимать только сейчас.        И появляется страх, почти ужас. Потому что Чонгук снова рядом с человеком, который может быть обречён. В голове всплывают давние, застарелые и покрытые пылью картины. Чонгук совсем не желает их вспоминать и испытывать те же чувства.        От Тэхёна пахнет больницей и лекарствами, так что щиплет в носу, у него аура такая же, как в воспоминаниях Чона, а это вынуждает поёжиться.        Она тоже пахла лекарствами, ей тоже было одиноко и давили стены здания, в котором она проводила свои последние дни. От её голоса у Чонгука всегда бежали мурашки, словно он, десятилетний мальчишка, понимал, что тот звучит убито, а слова слышатся так, словно являются последними. Чонгука передёргивает, и он резко поворачивается к Тэхёну. Тот смотрит на дверь. Смотрит так грустно и устало.        И как Гук раньше не замечал такого взгляда, когда Тэхён приходил в магазин? Почему оказался обделён проницательностью, почему не рассмотрел? Этого холода, веющего от Тэхёна, такого похожего, что преследует его до сих пор.        Чонгуку вдруг безумно хочется сбежать. Спрятаться, не открывать своего местоположения, не говорить с этим человеком. Закрыться от него и сдавить голову ладонями, лишь бы травящие душу образы прекратили преследовать. Но не получится.        Тэхён — не образ. А вполне себе реальный человек, нуждающийся в помощи. Ему нужно оказаться в больнице, и Чонгук должен уговорить того туда добраться.        — Разве к тебе никто не приходит? — вырывается против воли, привлекая внимание Тэхёна.        Тот отрицательно вертит головой, выдёргивает нитку из носка. Шлёпанец падает со ступни от резкого движения, но Тэ это игнорирует, продолжая сидеть. А у Чонгука в груди что-то виновато сжимается.        — Родители слишком заняты зарабатыванием денег на оплату моих больничных счетов. Друзья поначалу приходили, проведывали. Но жизнь-то у них кипит, в отличие от меня, так что со временем стали появляться всё реже. А девушка сказала, что не выдерживает. И просто исчезла.        Чонгуку хочется биться головой о пол. Тэхён одинок, а от этого никому не лучше, особенно ему самому. И как, скажите, Чон должен отстраниться от этой ситуации, как должен избегать чужой боли? Он не хочет оказаться примешан к этой жизни.        Язык его — враг его. Он развязывается, расхлябанно отвечая раньше, чем возмущение Чонгука остановит поток слов.        — Я могу приходить к тебе. Но, — тычет в Тэхёна Чон указательным пальцем, заставляя на себя взглянуть, — только если ты обещаешь не сбегать больше.        — Ты это из жалости? — изгибает бровь тот, вытягивая ногу и прекращая мучить несчастный носок.        — Нет, — твёрдо говорит Гук, хотя сам не знает отчасти — из жалости он это делает или из чувства вины. — Раз уж мы оба одинокие, давай держаться вместе.        Чонгук хочет отправить Тэхёна поскорее в больницу, но вместо простого формального разговора и разумного решения этой проблемы только копает яму себе, сук под собой пилит с особым усердием. Язык — точно враг. Причём самый злой. И Чонгук ещё тысячу раз, наверное, пожалеет, что сказал это.        Тэхён глядит с сомнением. Заламывает пальцы, но вдруг поднимается на ноги и наблюдает за Чонгуком сверху, пока тот тоже встаёт.        — Обещаешь? — почти шёпотом спрашивает, глядя прямо в глаза. Чон хочет отвернуться от внимательного взгляда и пушистых ресниц.        Он кивает, спрятав ладони в карманах снова, а лицо Тэхёна слегка светлеет от робкой радости. И куда Чонгук влез?.. Во что он ввязался, как теперь будет с этим разбираться? Он подумает об этом потом, не сейчас. В данную минуту Гук просто накидывает на чужие плечи свою куртку и идёт за ключами от магазина.

***

       Оставив Тэхёна в больничной палате, Чонгук встретил его лечащего врача — обеспокоенного и встревоженного очередным побегом. Доктор снова с надеждой взглянул в тот миг на Чона, когда Тэ сказал, что более не сбежит, потому что ему обещали навещать. А Чонгук чувствует себя паскудно, почти отчаивается, ощущая, как проклятущий комок встаёт поперёк горла.        Теперь, выйдя из здания клиники, он прокручивает в голове сказанное несколькими минутами ранее врачом:        — У Тэхёна довольно редкое заболевание. Он страдает от фатальной инсомнии, его организм не сможет бороться с генетической мутацией, — вздохнул тогда врач, испытывающе глядя на Чонгука. — Он не выберется. Ты не должен привязываться к нему.        И правда, не должен. Чонгук разглядывает тусклый асфальт под подошвами кроссовок, кусает губы, бросая взгляды на посетителей больницы, на останавливающиеся кареты скорой, на торопящихся медиков, выполняющих свой долг. Он искренне надеялся, что больше не застрянет в больнице надолго. Но что-то идёт не так.        Он бросает последний взгляд на блестящие в солнечном свете стёкла окон. Отворачивается, прячет руки в карманах и свои переживания поглубже. Шагает прочь.        Ненависть к этому месту — вообще ко всем больницам — пронзает грудь болезненными уколами. Он помнит исхудавшие руки сестры, вспоминает о том, какой слабой была её улыбка в последние недели. Как она старалась изо всех сил казаться отчаянно сильной, но нуждалась в его поддержке. Чонгук ссутуливается, приближается к магазину, надеясь, что не получит выговор от начальства.        Да только мысли направлены явно не на рабочие моменты. Чон глубоко погружается в воспоминания, которые не хотелось бы будить, но появление Тэхёна спровоцировало реакцию, от которой теперь страдает Чонгук.        Как только ему удаётся вставить ключ в замочную скважину, то с неба неожиданно обрушивается стена дождя. Чонгук, чертыхаясь и ёжась (ведь куртку забыл забрать, так и оставив на плечах Тэхёна), заскакивает в помещение. Сегодня будет мало посетителей. Внезапно погода с переменной сменяется на ливневую, серая стена воды отрезает магазинчик от предполагаемых покупателей, так что Чонгук, стряхнув с лица холодные капли, тащится в подсобное помещение за чайником.        В магазине из-за пасмурного, стального неба становится слишком мрачно. Даже тёплый жёлтый свет ламп не спасает от угнетающего настроения. И в этом виновен не столько дождь, сколько продолжающиеся крутиться в голове обрывки воспоминаний.        Чонгук сидит на кресле, покручивается, заставляя колёсики скрипеть. Он смотрит сквозь пространство, не замечает того, насколько стекленеет его взгляд. Кружка обжигающе горячая, но Чонгук терпит, сёрпает из неё чай, чтобы согреться после того, как немного промок у магазина. Нервно топает ногой, остановив крутящееся из стороны в сторону кресло.        Сестра была больна. Она увядала на глазах у семьи, просила побыть рядом. Она теряла в весе каждый божий день, пока это не закончилось. И Чонгук не знает, что было хуже: наблюдать за угасанием старшей сестры или за родителями, которые отчаянно пытались держать лицо и не показывать, что уже смиряются с её кончиной.        Джуна была яркой. Отчаянная молодая девчонка, такая же энергичная, как заводная игрушка, ей вечно не сиделось на месте. Огромное количество друзей и знакомых, участие в разных студенческих делах, прогулки, отличная учёба — ничто не могло ударить по ней больше, чем рак. Молоденькая, цветущая Джуна постарела на глазах Чонгука, но даже не внешне.        Она правда пыталась быть активной и не сдаваться. Твердила себе и близким, что всё поправимо, что есть шансы вылечиться. Принимала предложения друзей прогуляться, пусть через полгода её состояние ухудшилось, несмотря на химиотерапию. Джуна старалась изо всех сил, а Чонгук тогда этого не понимал. Того, насколько отчаянными на самом деле были её поступки.        Чонгуку было всего десять. Он был мальчишкой, который ничего не знал. Он отгораживался от сестры, защищался, укутывая себя в плотном коконе целиком. И даже когда Джуна со слезами просила его о чём-то, Чонгук не мог осознать. Не мог смириться.        Он не повзрослел в тот момент, остался десятилеткой. По нему ударила вся ситуация целиком, но Чон настолько ушёл в защиту, что не смог принять факт того, что спустя полтора года безуспешных попыток выйти в ремиссию, Джуна сдалась. Её организм ослаб от химии, её тело сжирал рак, заставляя исхудать и побледнеть. Для Чонгука это было слишком жутко. Он начал избегать Джуну.        Взгляд фокусируется на экране ноутбука, вновь глупо раскрытого на рабочем столе. Чон закусывает губу, стискивает крепче кружку, стараясь избавиться от воспоминаний. Он был ребёнком, он не понимал, что происходит, но колоссальная вина давит на него даже спустя почти тринадцать лет.        Промаргивается, стараясь отстраниться. Ставит кружку на стол, обжигает пальцы, потому что движение оказывается слишком резким и несколько капель попадают на кожу. Он встряхивает руку, вытирает о форменные брюки, чтобы подъехать ближе к ноутбуку на кресле.        Пальцы застывают над клавиатурой, словно Чонгук не решается что-то начать вбивать в поисковую строку браузера. Он трижды выдыхает и вдыхает, жмурится, ощущая, как колет от нервов в носу. Но не может не посмотреть — любопытство горит, как факел, внутри. Не оставляет Чона, вынуждая защëлкать по клавишам.        Бегло просматривает первые ссылки, выданные поисковой системой на мониторе. Нажимает, проведя по тачпаду, на самую верхнюю и ждёт полной загрузки сайта.        Фатальная семейная бессонница — редкое неизлечимое наследственное заболевание, нейродегенеративное…        Чонгук пару раз промаргивается, принимает эту мысль — заболевание неизлечимо.        …при котором больной неизбежно умирает от бессонницы.        Чонгук вздрагивает. То есть, Тэхён болен редким генным заболеванием, которое не позволяет ему спать?.. Он просто умирает, оставшись без основного механизма восполнения организмом необходимой ему энергии? Двигает по сенсору дальше, опуская строки, и продолжает читать.        Лишь на стыке двух веков удалось установить непосредственную причину, которая кроется в мутации одного из генов, в результате чего организм начинает продуцировать белок прионного типа.        Чонгук, далёкий от медицинских терминов, просто смотрит на статью и хватается за ручку кружки, чтобы нервно отхлебнуть ещё чая. Он не понимает, что конкретно значат эти слова, но осознаёт — нечто крайне серьёзное.        Эффективность снотворных, как правило полностью отсутствует, поскольку болезнь уничтожает сам механизм сна, а не нарушает его процессы.        Выделяются четыре стадии болезни…        На этом моменте Чонгук вздрагивает и резко захлопывает крышку ноутбука. Ему не хочется читать о том, что случится с Тэхёном в процессе прогрессирования болезни. Даже если они незнакомцы друг для друга, даже если Чон в некоторых моментах считает его поведение странным и раздражающим, то не может смотреть на эту информацию. Это слишком болезненно. Даже в груди давит ещё сильнее, словно камень вот-вот раздробит рёбра и пронзит осколками костей сердце.        Чонгук потирает солнечное сплетение, недовольно морщится и снова сёрпает уже порядком остывший чай. Решает, что нечего ему сидеть без дела, даже если нет посетителей. Отодвигается от стола и ищет себе занятие, оглядывая торговый зал. Но нечто внутри ему ядовито шепчет:        «Ты просто бежишь от собственного страха».

***

Выделяют четыре стадии развития болезни:        Сначала пациент страдает от всё более тяжёлой бессонницы, панических атак и фобий. Эта стадия в среднем длится четыре месяца. На второй стадии панические атаки становятся серьёзной проблемой, и к ним присоединяются галлюцинации. Эта стадия длится около пяти месяцев.        Чонгук блокирует телефон и с психами заталкивает его в карман куртки. Смартфон запихиваться не желает, падает под ноги, звонко стукнувшись о пол в автобусе. Девушка, возле которой тот грохнулся, склоняется, а после, подняв гаджет, подаёт его Чонгуку. Тот бурчит благодарность и уже более спокойно прячет телефон в карман.        Для чего он читает эту информацию? Зачем ему это? Да, он пообещал приходить к Тэхёну, сам себе устроил проблемы. Мог ведь вызвать неотложку или же запереть его в магазине, а сам побежать в клинику и дозваться его лечащего врача. Но вместо этого сглупил и пообещал то, на что ему не хватит сил — ни моральных, ни физических.        Он вцепляется крепче в поручень, когда автобус резко притормаживает на светофоре. Он не пришёл к Тэхёну, пусть и обещал. Ни вчера, ни сегодня. Хотя, если быть точнее, то сегодня Чонгук потоптался возле парадного входа в больницу, попереминался с ноги на ногу, но всё же развернулся и трусливо оттуда удрал на автобусную остановку. Он не в силах помочь Тэхёну, он ему никто. Он не обязан помогать и поддерживать его, тем более, если это окажется тем, что нанесёт самому Чонгуку весомый ущерб.        Но перед глазами снова лицо Джуны: Чонгук так давно не вспоминал знакомые черты, так долго закапывал в себе ужасающе душащие воспоминания, что боль в груди усиливается.        Она не исчезает и в тесной съёмной квартире, которую он снял несколько месяцев назад, съехав от родителей. Ни во время принятия душа, когда с помощью горячей воды Чон старается смыть с себя дурацкие мысли, навязчивые и липкие, словно дёготь. Ни во время ужина. А уж когда он ложится в кровать, то те совсем одолевают его, раздирая нутро с настойчивостью хищника. Чонгук вертится с одного бока на другой, пока не хватает заряжающийся телефон и не открывает закладку со статьёй о ФСБ.        Полная неспособность спать, сопровождаемая потерей веса — следствие третьей стадии болезни.        Чонгук вдруг вспоминает, что Тэхён слишком худой и долговязый, словно недостаточно питается. А больничная одежда болтается на острых плечах, и ключицы слишком сильно выпирают (он это заметил, когда сидел рядом и пытался его уговорить уйти в больницу).        Эта стадия длится в среднем три месяца.        Три… Девяносто дней — предпоследняя стадия. Чонгук шумно сглатывает и сжимает в руках свою подушку, как можно крепче прижимая к груди, чтобы опереться на уголок подбородком. Пальцем скользит по экрану телефона, чтобы читать дальше.        Пациент перестаёт говорить и не реагирует на окружающее. Это — последняя стадия болезни, длящаяся в среднем шесть месяцев, после чего пациент умирает.        От последних строчек, содержащих в себе информацию о течении болезни, по телу Чонгука пробегают колкие, холодные мурашки. Он откладывает телефон и устремляет взгляд в потолок. Несколько раз сглатывает и щурится, чтобы потом потереть лицо руками.        Предчувствие не обмануло — Тэхён смертельно болен. И врач ранее это подтвердил. Он не выкарабкается, не сможет даже надеяться на излечение. Потому что его нет.        Перед глазами снова Джуна: сестра тянет к нему худую с кожей, словно из бумаги, руку.        — Посиди со мной хоть немного, Гук-и, — её губы потрескавшиеся, а голос совсем тихий. — Хочу насмотреться на тебя. Я так скучаю.        Чонгук волком готов выть. Появление Тэхёна снова разбудило в нём то, что давно стало болеть лишь редкими всплесками, а теперь наваливается невыносимым грузом. Чонгук давит себе руками на лицо, больно впивается пальцами в корни тёмных волос. Он давно уже перестал вспоминать о ней. Это ещё больше заставляет вину точить зубы и готовиться отрывать от души Чонгука острыми зубами крупные куски.

***

       Под глазами залегли небольшие тени от бессонной ночи — он так и не смог сомкнуть глаз до самого перезвона будильника. На улице уже темно, и день сегодня выдался особенно выматывающимся. Чонгук, слабо перебирая ногами и чувствуя себя, словно состоит из ваты или опилок, проворачивает ключ, закрывает магазин. Опускает решётку и присаживается на корточки, чтобы обезопасить книжный на все сто.        На небе снова тяжёлые тучи, за ними не видно точек звёзд и полумесяца, Чонгук выдыхает, замечая, что от понижения температуры, воздух из его рта вырывается облачком сероватого пара. Воспоминания, в последние дни отчаянно атакующие его сознание, не оставляли и сегодня. Весь день, занимаясь рабочими обязанностями, убирая в магазине и даже консультируя клиентов, Чонгук был способен раздумывать лишь о том, что произошло так давно, а ещё о том, что происходит с ним сейчас.        Ему думалось, что боль приутихла. Но это оказывается заблуждением, потому что ничего не уменьшилось: ни горе, ни вина, ни собственная советь не стала точить его меньше.        Чонгук глядит на погасшую всё-таки букву на вывеске, накидывает на голову капюшон и двигается в противоположную от автобусной остановки сторону. В ту, где находится клиника.        Больница ничем не отличается от прошлых разов, когда он сюда приходил: на стойке регистрации — медсестра, врачи и пациенты снуют туда-сюда, даже в вечерное время достаточно шумно. Чонгук уже знает, куда ему идти, он упрямо следует к лифту. Теперь его ведёт в верном направлении не неведомая сила, а собственное сдавшееся от эмоций тело.        — Вам на какой? — тихо спрашивает один из работников клиники у Чона.        — На шестой, — почти шёпотом отвечает тот, встав спиной к задней стенке лифта.        «Психиатрическое отделение» — горит над его головой, а у стойки регистрации стоит знакомый доктор. Хэбом замечает его и что-то коротко бросает сидящей на сестринском посту девушке.        — Здравствуйте, — произносит доктор, внимательно разглядывая Чонгука с ног до головы.        — Я обещал ему приходить, — без предисловий вырывается у того, пока он стискивает кулаки в карманах куртки. — Я помню ваше предостережение. Но… не могу.        Хэбом грустно улыбается. И в улыбке этой скрыто сожаление, жалость и понимание. Он видит таких людей большую часть времени, он прощается с умирающими, возможно, ежедневно. Хэбом кивает и дотрагивается до плеча Чонугка ладонью, хочет проводить его до палаты.        Здесь всё такое же, как и в прошлый раз, когда Гук привёл Тэ в больницу из магазина: светло-голубые стены, одинокая кровать. Тумба и настольная лампа. Отличается от стерильной обстановки лишь сам Тэхён. Он сидит, закутавшись в ярко-жёлтый плед и, щурясь даже с очками, пытается читать книгу. Чонгук видит, как он проговаривает слова беззвучно, лишь едва двигая губами, а стук в приоткрытую дверь его отвлекает.        — Тэ, к тебе гости, — тихо говорит врач, раскрывая дверь шире и впуская Гука.        Тэхён оглядывает его внимательно, но беззлобно. Чонгук не замечает в нём обиды или огорчения. Он выпутывается из одеяла, даже с некой спешкой, оставляет книгу на постели и сам шарит босыми ногами по полу в поисках тапочек.        — Привет, — неловко произносит Чон, пока снимает капюшон с головы.        — Здравствуй, — отвечает на выдохе Тэхён, стоя на полу в одном тапке и замерев. Теребит край рубашки, крепко сжимая между пальцами. — Всё-таки пришёл.        — Я обещал, — отвечает Чонгук и сглатывает слюну — вязкую и горькую, а Тэхён ему неловко, но искренне улыбается.