***
Погода окончательно портится. Но единственное, отчего радуется Чонгук, это то, что пошёл снег. Самый первый в этом году, белый и сухой. Он чаще всего тает, опустившись на землю, вода скапливается в лужи, но Чону нравится наблюдать за кружащими в воздухе снежинками из окна книжного магазина. Близится Рождество, так что хозяин принёс коробку с украшениями, а Чонгуку дал задание украсить соответствующе помещение. Сжимая пёструю мишуру в ладони, он вдруг задумывается о том, что можно было бы принести несколько небольших безделушек и украсить и палату Тэхёна тоже. Это поднимет ему настроение. К вечеру снег валит ещё сильнее, а Чон жалеет, что сегодня не сменил кроссовки на ботинки. Он закрывает магазин, мимолётно любуется гирляндами, которые оставил включёнными сиять за окном магазинчика, хмыкает. В его чёрном рюкзаке покоится свёрток с тем, что он очень хочет принести Тэхёну, но сегодня придётся задержаться, потому что его ждёт ещё одно место, куда нужно заглянуть перед извечным визитом к Киму. Этот сладкоежка будет верещать, когда увидит вас это. Они говорили о Рождестве совсем недавно, и Чонгук не уверен, что Тэ придал словам особое значение, но не запомнить не смог. Пройдя от книжного несколько метров, замирает возле украшенной пекарни. Забегает в помещение, поспешно перед этим стряхнув снег с волос. На витринах много сладостей и выпечки: булочки, улитки, круассаны, большие пироги, покрытые глазурью, и трёхэтажные торты. Конфеты, леденцы и лакричные палочки, а ещё крошечные мятные звёздочки и шоколадные капельки для выпечки печенья. Но Чонгуку это обилие красочной сладости пока не нужно. Он бредёт туда, где лежат пряники. Их так много, все разные, а запах стоит настолько аппетитный, что слюна скапливается во рту. Приятная пожилая женщина выглядывает из-за прилавка, глядит на Чонгука, у которого глаза разбегаются оттого, что он не может выбрать пряник. — Помочь, молодой человек? — добродушно спрашивает она, держась за край прилавка небольшими морщинистыми ладонями. — Мне нужен пряник. Большой. Имбирный. Может, какой-нибудь необычный, — прочистив горло, отвечает Гук, а потом прячет смущённо ладони в карманах куртки. Да, ему немного неловко. Он выбирает сладкий подарок для парня. И даже если никто этого не знает, то смущение никуда не исчезает. — Смотрите, — указывает женщина на большого пряничного оленя. Он покрыт глянцевой глазурью, даже глазки нарисованы, а рога ветвистые. И маленький полосатый шарфик на шее. — Этот испекли сегодня утром. Должен быть очень вкусным. Чонгуку олень приглянулся, он смотрит на сладость так пристально, словно тоже съесть хочет, а потом, покивав самому себе, просит старушку упаковать пряник. Тэхёну понравится. Владелица пекарни с улыбкой протягивает ему бумажный пакет с пряничным оленем, а Гук, покрепче сжав ношу, выходит из помещения и морщится, когда на нос опускается холодным поцелуем снежинка.***
Тэхён смотрит на румяного Чонгука и чешет голову. Он укутан в два свитера и на ногах несколько пар носков, а Гук пришёл в палату, принеся с собой запах холода. И чего-то ещё. Чонгук снимает мокрые от снега ботинки и прыгает в тапки, чтобы не растянуть лужи растаявшего снега до самой кровати. — Ты какой-то сегодня загадочный, — хмыкает Тэхён, поправляя плед на плече. — Ничего я не загадочный, — отвечает Чон, ставит рюкзак на край кровати, а сам тут же в него лезет. Тэхён любопытно пытается засунуть туда свой нос и рассмотреть, что там ищет Гук, но на него строго смотрят, так что Тэ сразу же возвращается обратно на то место, где сидел до этого. Из рюкзака Чонгук достаёт гирлянду, что тут же вызывает писк со стороны Тэхёна. Тот хватает запутанные провода и восхищённо разглядывает, даже забывает об упавшем с его плеч на кровать пледе. Чонгук сдерживает улыбку, наблюдая за реакцией на украшение, а потом достаёт ещё и нить из маленьких бусин-снежинок. И красный носок для подарков. — Ты всё это мне принёс? — Тэхён словно сияет, сжимая гирлянду в руках. На вопрос Чонгук лишь утвердительно кивает. Они тратят не так много времени, чтобы украсить палату. Точнее, украшает Чонгук, а Тэ вертится всё время вокруг него и о чём-то щебечет. Получается скромно, но уютно, а Тэхён не может прекратить смотреть на сверкающие крохотные лампочки на окне и звёздочки-снежинки, растянутые на стене. А носок они просто решили повесить на ручку двери. — Красиво, — выдыхает Тэхён. Он немного устал от такой активности, так что ложится на кровать, пока Чонгук выуживает из рюкзака последний подарок. — Спасибо, Чонгук. — Не за что, — смущённо бубнит тот и протягивает Тэ бумажный пакет, после устраивается рядом на кровати, а Тэхëн прикрывает ярким пледом ему ноги. В руках привычно ощущается книга, рядом Тэхён шуршит пакетом и блаженно выдыхает, когда достаёт большой сладкий пряник. Он благодарно смотрит на Гука, а тот только чешет щёку и ищет место, где лежит закладка. Это стало привычным: ощущение тепла лежащего под боком Тэхёна, шелест страниц и запах типографской краски. И даже пустые больничные стены не пугают. Чонгук старается отгонять мысли прочь, но те безжалостно атакуют его всё чаще. Он просто хочет читать «Убить пересмешника». Кашлянув, раскрывает том, взглядом ищет строчку, которую в прошлый раз прочёл последней. А потом замирает. Больше половины произведения он уже осилил. И приближение конца книги отчего-то вызывает у Чонгука тревогу. Она настойчиво царапает ему грудную клетку, так что тот неосознанно трёт кожу, спрятанную под тёплой кофтой. Морщится, не прислушиваясь к шуршанию упаковки и хрусту, который раздаётся, когда Тэхён откусывает пряничному оленю ветвистый рог. Чонгук гонит тревогу прочь, прокашливается и удобнее устраивается. Он не может окончательно избавиться от этого ощущения, от противного кома в горле, так что просто начинает читать, погружаться в историю, хоть так ненадолго забывая о состоянии Тэхёна. — Но тут кто-то прогудел: «Мэйелла Вайолет Юэл!» На свидетельское место пошла молодая девушка. Пока она с поднятой рукой клялась говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет ей Бог, она казалась тоненькой и хрупкой, а потом села в кресло лицом к нам, и стало видно, что она крепкая и, наверное, привыкла к тяжёлой работе. У нас в округе сразу узнаешь, кто моется часто, а кто раз в год. Мистер Юэл был весь как ошпаренный, словно кожа у него стала особенно чувствительной и беззащитной, когда с неё содрали слой за слоем всю грязь.» — Как думаешь, она имела в виду не только грязь на теле? — вдруг прерывает его Тэхён, заставив посмотреть на него. Он уже вовсю жуёт пряничную голову, глядя на Чонгука. — Я думаю, она могла подразумевать ещё и грязь душевную, — хмыкает Чон, придерживая страницы большими пальцами с каждой стороны книги. — Писатели того времени любили вкладывать смысл во многие фразы. — Ещё и учитывая, что они находятся в зале суда, — Чонгук отстранëнно следит за Тэхёном. — Финч действительно давит на всех. Понятное дело, что Юэл нервничает, — жмёт плечом Тэ, утирая рот от крошек. — Но я правда думаю, что автор имела в виду не только грязь на коже. Юэла непросто считать порядочным человеком. Чонгук ничего не отвечает. Раскрывает книгу и продолжает с места, на котором остановился.***
Закончив читать восемнадцатую главу, они выключают в палате свет. Тэхёну нравится, как преображается палата от тёплого мигания гирлянды, так что он просто молча смотрит на огоньки, пока Чон лежит рядом с ним на кровати. На минутку заглядывает дежурная медсестра, кивает в знак приветствия Чонгуку. К нему здесь уже все привыкли, ведь больше месяца Гук — постоянный посетитель в отделении. Он много раз говорил с персоналом, сопровождает Тэхёна на все его шкодливые проделки, а ещё становится объектом перешёптываний. Потому что медсёстры не понимают, зачем ему всё это. Зачем он приходит к пациенту, если в конце его не может ждать ничего иного, кроме боли и похорон. Вчера Тэхён рассказывал, что к нему приедут родители на выходные, и Чонгук сказал, что не придёт. Даст ему время провести семьёй. Тэ немного поник, но не стал возражать. Завтра пятница, значит, последний на этой неделе день, когда Чон находится в палате. Он правда рад, что родители Тэ смогут навестить его и вырваться с работы. Тот скучает по ним, бывает так, что вспоминает какие-то весёлые семейные моменты, а потом долго и грустно молчит. Сейчас же они просто наслаждаются тишиной, глядя на мигающий свет. — Ты должен написать книгу, — нарушает покой Тэхён, заставляет Чонгука вздрогнуть. От неожиданности и того, что тот произнёс. — У меня не выйдет, — вздыхает он. Тэ тут же поднимается и садится на кровати, почти нависает на Гуком, прожигая настойчивым взглядом. — У тебя всё получится. Я знаю. И верю, — последнее Ким произносит шёпотом, глядя прямо в глаза. — Ты должен написать. Как только начнёшь, уже не сможешь остановиться. — Тэхён… — Чонгук, — обрывает тот. Тэ совсем близко, он склоняется над Чоном так, что тому становится неловко. — Пообещай мне. Сколько ещё Чону придётся дать обещаний Ким Тэхёну? Сколько из них он способен выполнить?.. Гук растерянно глядит в ответ, приоткрывает рот, чтобы ответить снова — он не может. Не способен. Не уверен в себе, в своём деле и способностях. Он не сумеет. Но видя искорки в карих глазах — таких тёплых, живых, даже несмотря на то, как болезненно выглядит лицо, у Чонгука не хватает сил снова начать отказываться. Он знает, что попытки никогда не заканчиваются успехом, он привык к неуверенности, даже к раздражению, которое испытывает каждый раз после провала. И мог бы прервать данный разговор, но нечто во взгляде Тэ его останавливает. — Пожалуйста, — шепчет Тэхён, оказывается совсем близко, когда снова ложится рядом. Чон поворачивает голову, потому что не хочет разрывать зрительный контакт. — Пообещай мне, Чонгук, что напишешь самую лучшую книгу. Гук сглатывает, моргает и молчит. Разве он может? Может ли Чонгук пообещать то, что не способен выполнить? Или отказать Тэхёну? Это было странным с самого начала — чёртова неспособность отказать ему. Словно в Тэхëне присутствует нечто такое, что заставляет Чонгука уступать. Обещать и обещания свои выполнять. Примиряться с положением, прощать, исцеляться. Гук наблюдает за тем, как подрагивают ресницы Тэ каждый раз перед тем, как тот моргает. За почти фиолетовыми синяками под красивыми глазами, за родинкой под одним из них и на кончике носа. — Я не могу такое пообещать, — шепчет он. Почему они вообще перешли на шёпот, если в палате никого, кроме них, и нет? — Напиши. Самую лучшую книгу, чтобы у людей дух захватывало и сердце замирало от каждой строчки, — просит снова Тэ, переворачиваясь на бок. Чонгук его позу повторяет, так что теперь они лежат лицом к лицу. Гук молчит. Он не знает, как объяснить Тэхёну то, что творится у него в душе и из-за чего не может писать. Или по какой причине не в состоянии отказать в новых просьбах. Тэ же просто наблюдает за ним: за тем, как Чонгук медленно и глубоко дышит, за тем, как расширяются и сужаются его зрачки. А потом подаётся вперёд, прижимаясь носом к носу Чонгука. — Пообещай, Чонгук, — снова повторяет, уже более настойчиво, а потом касается плеча. У Чона едва глаза не скашиваются, когда он пытается смотреть на Тэхёна, который слишком близко. Он ощущает на лице чужое дыхание и тепло кожи в местах, где они соприкасаются друг с другом. Чувствует запах волос Тэхёна и немного лекарств, потому что здесь всё пропитано подобным шлейфом. Сам не зная, почему, Чонгук приближается совсем тесно, вжимается лбом в чужой. — Зачем? — спрашивает почти беззвучно. — Я хочу, чтобы ты был счастлив, — отвечает без заминки Тэ, после, зажмурившись, быстро касается поцелуем губ Чонгука. Тёплые, но сухие. С привкусом имбирного пряника, который тот только съел. Чонгук, смежив веки, замирает. Он прислушивается к ощущениям. Это неправильно, так нельзя. Чонгук вообще не должен был к Тэхёну привязываться, нельзя было так приклеиваться к человеку. Потому что Тэхён не сможет быть с ним долго, не даст ему счастья, которого так желает для Чонгука. Он скоро уйдёт и оставит Гука одного. Со всей болью, с ранами глубоко под шкурой. Но сердце больно и быстро бьётся в груди, когда Чонгук раскрывает глаза. Тэхён смущается и весь покрывается пунцовыми пятнами, а после быстро садится на кровати. — Прости, не нужно было, — выдавливает из себя Тэ, нервно мнёт край больничной рубашки и кусает до красноты губы. Да, этого не нужно делать было. Не стоило становиться такими. Зависимыми. Чон садится рядом, не глядит на Тэхёна. Оба не двигаются с места, но и заговорить сил не хватает. Тэхён наивно смотрит в потолок, словно желает, чтобы Чонгук тут же забыл обо всём. А тот не в состоянии угомонить сердце. То, словно предав хозяина, всё сильнее стучит, заставляя кончики ушей гореть. Думал ли Чонгук, что, стоит повернуться Тэхёну, он совершит ошибку снова? Предполагал ли, что не сможет о ней жалеть? Нет. Однако, когда Тэ поворачивается к нему и хочет что-то сказать, Чонгук не слышит. Он, прикоснувшись пальцами к щеке, мягко ведёт дальше по коже, чтобы придержать за шею. И целует почти невесомо, лишь бы ощутить тепло, мелкие сухие трещинки и проклятый вкус имбирного пряника. Тэхён замирает. Не отталкивает, но и не притягивает ближе, а когда Чонгук отстраняется, смотрит странно. И тот не может прочесть ничего понятного для себя в этом взгляде. Гук может лишь думать о том, что должен сказать. — Я обещаю. Напишу самую лучшую книгу, — то, что произносит Чонгук, всё ещё удерживая Тэхёна за шею и находясь непозволительно близко, вызывает у последнего слабую улыбку.***
Чонгук чувствует, будто периодически говорит с пустотой. Моменты, когда Тэхён впадает в ступор, объятый галлюцинациями, происходят всё чаще. Он перестаёт понимать, где находится, отличать образы от действительности. Ударом, причём крайне неожиданным для Чонгука, становится миг, когда Тэ не узнаёт его. Всё тело прошибает страхом и разрядами тока, потому что сам Ким выглядит до ужаса испуганным. И Чону ничего не остаётся, кроме как позвать доктора, чтобы Тэхёну ввели успокоительное. Если бы ещё препараты достаточно облегчали состояние, но нет, они лишь не позволяют Тэ двигаться или дёргаться, и тот просто лежит на постели, смотря в пространство. Сегодня смотреть на него особенно тяжело. Всё потому, что Тэхён сильно похудел за последние недели, больничная одежда висит на его плечах бесформенным мешком, а черты лица стали острыми, угловатыми. Чонгук не садится на кровать, потому что опасается, ведь Тэ может снова его не узнать и перепугаться. Он сжимает книгу в руках — там едва ли осталось пятьдесят страниц. Он почти дочитал, так что ужас пронзает внутренности от этого острыми когтями. Приближение конца произведения словно тоже приближает и их к чему-то. Но Гук старается держать себя в руках, потому что он должен. Он пообещал Тэхёну дочитать, а вместе с тем данное обещание переросло в клятву быть с Тэ до самого конца. — Мне холодно, — тихо произносит Тэхён и смотрит на Чонгука. Он выглядит таким уставшим, что Чон невольно снова вспоминает Джуну. Чонгук перебирается со стула на койку, позволяет Тэ устроить голову на своём плече, тяжело вздохнув. Сестра тоже совсем плохо выглядела в последние недели. Чонгук помнит, образ лежащего рядом парня пробуждает воспоминания в ярких красках, но Гук больше не трусит. Он проведёт время с Тэ рядом. Столько, сколько понадобится. Столько, сколько им дано. На самом деле страх — не то, что больше всего мучает Чонгука. Тот поцелуй значит для него многое, а осознание чувств, закравшихся в душу, причиняет столько боли, что Гуку порой нечем дышать. Он понимает, осознаёт, что совершает глупость, позволяя этим чувствам расцвести, однако совсем не способен противостоять им или отбросить прочь. Все те яркие моменты, когда Тэхён казался ему счастливым, квадратная улыбка и вечно босые, мёрзнущие ноги. Его забавы и раскатистый смех — всё это отпечатывается на подкорке, заставляя нечто до скрипа сдавливать грудную клетку. Чонгук не говорил об этом Тэхёну. Он не хочет заставлять его страдать больше, чем тот это делает сейчас. Знать, что тебя любят, однако этой любовью ты насладиться не сможешь — почти издевательство. Чонгук и сам страдает. Ему действительно больно. Потому что с ужасом и широко распахнутыми глазами следит за чужим дыханием, когда Тэ прикрывает глаза. Чон знает, что тот никогда не спит, ведь он не может, ему не позволяет болезнь, однако страшно, что дыхание вдруг оборвётся, и Тэ уйдёт навсегда. Комок от страшных мыслей снова перекрывает дыхание. Чонгук впивается в книгу пальцами, давит на обложку, не боясь, что на поверхности останутся вмятины и следы ногтей. Он мог бы винить себя, Тэхёна. Обвинять в том, что им обоим придётся пережить. И теперь Чонгук отчасти понимает, что за взгляды бросает на него медперсонал и Хэбом. Они жалеют Чонгука. Потому что видят, что происходит между ними. Только вот поезд уже несётся, его не притормозить. Никто более не сможет остановить происходящего между ними, Чонгуку кажется, что никто и не смог бы. Его ничто не уберегло бы от больницы, от встречи с Тэхёном, от того, что он в итоге увязнет не только в обещаниях, но и в нём самом. Чонгук переводит взгляд с книги на Тэ, а тот медленно поднимает голову и глядит в ответ. Они не говорят — у Тэхёна уходит на это много сил. Гук медленно и с дрожью в теле выдыхает, чтобы после раскрыть томик и снова начать читать. — «Неужто его не попытались остановить? Неужели стреляли без предупреждения?» Голос тёти Александры дрожал. «Нет, конечно, часовые кричали, чтобы он вернулся. Несколько раз стреляли в воздух, а уж потом в него. Его убили, когда он уже был на самом верху. Говорят, если б не искалеченная рука, он убежал бы — так быстро это произошло. В него попало семнадцать пуль. Вовсе незачем было столько стрелять. Идём, Кэл, ты поможешь мне сказать Элен», — в горле комок тяжелеет, потому что это несправедливо. Читая книгу, Чонгук убеждался в несправедливости мира и людей. Не только того времени, когда была написана книга, но и нынешнего. Гук не выдерживает, останавливается, а Тэхён снова поднимает голову. — Это несправедливо, — выдыхает Ким, теснее прижимаясь к тёплому боку Чонгука и натягивая повыше плед. — Финч почти доказал его невиновность, а он… — Несправедливо, — соглашается Чонгук, обхватывая Тэхёна руками. Тэ вздрагивает, стискивает пальцами кофту Чона и всхлипывает. — Тэхён… — Чонгук крепче прижимает к себе его тощую фигуру, оставляет «Убить пересмешника» на тумбочке, чтобы обнять обеими руками. — Почему так? — две скупые солёные капли срываются с длинных ресниц. Они падают на потемневшую кожу под глазами, туда, где разрастаются болезненные, почти чёрные синяки. — Почему происходит так? Комок в глотке становится совсем невыносимым. И Чонгук не знает, что ответить. — Я хочу рассказать тебе сейчас, пока ещё могу говорить. Потому что с каждым днём, — Тэ делает паузу, старается дышать, — мне становится всё тяжелее ворочать языком. Я хочу рассказать тебе о книге, пока ещё могу, пока ещё мой разум не сожрали образы, преследующие меня. В желудке Чонгука холодеет, он весь покрывается мурашками, но от Тэхёна не отодвигается. — Я расскажу тебе, почему искал эту книгу. Ким ненадолго замолкает, сглатывает шумно, а потом отстраняется от Чонгука и старается сесть, опершись о изголовье кровати. Он мнёт плед, опустив голову. — Эта книга о взрослении, о познании мира. Потому и написана от лица маленькой девочки. Она о том, как с чужих лиц падают розовые очки, и маленькие, наивные дети понимают, каков на самом деле наш мир, — тихо и сбивчиво проговаривает Тэхён. — А ещё она о несправедливости. Я когда-то читал её, несколько лет назад. И история казалась мне безумно скучной. Но когда мне озвучили диагноз, я почему-то вспомнил именно об «Убить пересмешника». Потому что там тоже есть несправедливость, и сколько бы кто с ней не боролся, Том всё равно погиб. И я тоже пытался бороться, даже если знал: мне ничего не поможет. Чонгук внимательно слушает, глядя на опущенную голову Тэ. Тот продолжает нервно и дёргано мять плед. — Я хотел понять: изменился ли, когда узнал о болезни. Убила ли она моего внутреннего ребёнка и сдёрнула ли с моего носа эти самые пресловутые розовые очки. Или уйду из жизни, по-прежнему оставаясь наивным. Тэхён ненадолго замолкает, добела стискивает пальцы. — Я, кажется, похож на Тома. Я тоже пытался убежать, но меня всё равно настигнут семнадцать пуль, — Ким поднимает голову, и его нижняя губа дрожит. — Ты оказался моей попыткой сбежать, но от этого легче не стало никому. Прости меня, Чонгук. Прости, пожалуйста, я не должен был тебя втягивать. Мне нужно было забрать книгу и попросить тебя уйти. Ты должен жить дальше, тебе не нужно быть рядом с тем, кто уже обречён… Голос Тэхёна срывается, он закрывает лицо руками и весь сжимается. — Я не должен был ходить в книжный магазин. Не должен был привыкать к тебе, не нужно было каждый раз следить за тобой. Не стоило просить тебя, брать с тебя обещания. Я разрушаю твою жизнь, — теперь уже слёзы текут по чужому лицу без остановки. Чонгук понимает, за что Тэ просит прощения. Понимает, чувствует укол в груди, ведь действительно, поблагодари Тэхён его и уйди, то не было ничего. Ни книги, ни вечеров на подоконнике, когда они смотрели на ночной город. Игры в Уно с медсёстрами, в карты на дурака, когда Тэхён выиграл бейдж Хэбома. Кучи проделок и времени, что они провели вместе. Чонгук мог уйти. Ещё в самом начале. Он мог свалить всё на то, что искал успокоения из-за умершей давно сестры (и поначалу, быть может, так и было). Но у него язык не повернётся сказать, что он жалеет о каждой проведённой рядом с Тэхёном минутой. Даже пусть ежедневно мысли о том, что того скоро не станет, причиняют ему боль и почти вонзают иглы в сердце. Гук присаживается ещё ближе и обхватывает Тэхёна обеими руками, позволяя обнять себя в ответ. — Мне так жаль… — Тэ едва проговаривает слова от слёз и бессилия. — Мне так жаль, что я останусь паршивой историей в твоей жизни. Комок рассеивается. Чонгуку больше ничего не мешает дышать. Потому что слова Тэхёна — неверные. — Ты не можешь стать паршивой историей, даже если причиняешь мне боль, — грозно отрезает Гук, заставляя Тэ смотреть ему в глаза. — Ты мне многое дал. — Что я мог тебе дать? — лицо Кима мокрое от слёз. — Время, которое я провёл и провожу с тобой. — Тебе нужно уйти, — огорошивает Чонгука он. — Тебе нужно уйти и не оглядываться. Я не хочу, чтобы ты был здесь, когда… — Я не уйду, — отрицательно качает головой Чон, снова ощущая давление в груди и горле. — Уходи, Чонгук, — срывается на всхлипы Тэхён. — Уйди, прошу. Я и без того доставил тебе проблем. — Нет, — чётко говорит Гук, обхватив чужое лицо обеими ладонями. — Нет. Тэ смотрит вымученно. Устало. С болью. Он зажмуривается, а Чонгук прижимается лбом к его лбу. Он не уйдёт. Даже если будет ещё больнее.