***
Боль в паху жгла еще два дня. Как только великий князь смог встать, написал Елизавете записку о том, что для покрытия долгов его герцогства необходимо пятьдесят тысяч рублей. В тот же день негр Нарцисс личный слуга Петра принес ответ императрицы: «Узнаю, что твоя жена беременна, так дам сто тысяч.» " Ради дорогой Голштинии придется спать с женой.» — огорчился Петр. Он бы выбрал, что угодно, но не это.***
Петр пришел на половину жены и оторвал ее от сочинения Вольтера «Кандит или оптимизм». Сказал, что императрица велит им вместе отправляться на охоту. На закате поставили палатки. Петр счёл охоту неудачной: не смог застрелить ни одного зверя, еще и олень лягнул копытом в грудь. — Это от того, что чувствует в тебе, князь, страх. — говорил русский егерь. Петр не совсем понял столь длинную фразу, поэтому не наказал за дерзость. Ему больше нравилось сидеть у костра, слушать родных голштинских солдат, хлестая пиво, мечтать о будущем походе на Данию, которая отняла у Голштинии провинцию Шлезвиг. — Ты, Петер, в войне никогда не прославишься потому, что не может быть хорошим солдатом тот, кто никак не выдерет свою бабу. — А я теперь могу быть мужчиной и буду великим полководцем, лучше короля Фридриха. — отвечал он, важничая.***
Перед тем, как войти в палатку, захотелось помочиться. — Verfluchtes Bier! — ругался великий князь, заплетающемся языком. Штаны не одел и приготовил кушак. Она и на охоте была с книгой. Петр отбросил бесполезную бумагу в сторону, поднял жену, как тряпичную куклу с дивана, и заломил руки за спину, связав поясом. Теперь страшно не было. Ему нет. Повернул жену на бок, поднял юбки, трогал, но все равно не чувствовал желания. — Wärst du buckelig wie Birons Tochterbuckelig wärst, dann könnte ich es tun. Двое пьяных солдат заглянули в палатку. Он не мог показаться слабым. Представил, как они будут после хвалить его и дело пошло лучше.***
Екатерине от этого вечера запомнилась, что супружеская жизнь — это только мокро, больно и унизительно. Сначала наблюдали двое, а потом два десятка… Звоном в ушах оставались обрывки их советов. Она не могла позволить себе слезы в при такой толпе. Кусала губы, чтобы не заплакать. Когда Петр сгреб с дивана простынь и показал голштинцам, как знамя мужества, она уже строила планы, как станет регентом при сыне. Лишь эта мысль утешала. Ее милый паж намедни подал прошение об увольнении из корпуса и уехал в свою смоленскую деревню на похороны отца.***
Негр Нарцисс стоял на коленях, пока Елизавета рассматривала ларец с простынью. Племянник получил пятьдесят тысяч, ведь сделана была только половина великого дела.