Красна девица под плакучей ивою
У моста Калинова, у реки Смородины
Горьки слёзы льёт, глядя в небо сизое.
Прошли уж напасти с земель Белогорских, попрятались недруги да в подпольях засели гады ползучие. Тихо-мирно на земле русской стало. А в след за напастями пришёл Иванов день, счастья да веселья народу принёс, вздохнули защитники, можно и самим отдохнуть. Василиса на праздник развесёлый пришла без ленты в косе, а вот Алёне Никитичне вплела, да такую красную, чтобы тёмные волосы не затмили да вниманье привлекли. В сарафан красный, золотыми нитками обшитый, богатыршу облачила царевна, в красные выворотные сапоги обула. Придя к месту празднества девиц сразу же утащили к озеру венки плести да на суженных гадать. Наплели убранства и на воду с зажжёнными лучинками спустили. «Чей венок проплывёт дольше всех, та и будет самой счастливой и обязательно вскорости выйдет замуж. А чья лучинка будет дольше гореть, та проживёт долгую-предолгую жизнь » – сказала им Татьяна. Василиса венок плести не стала, лишь помогала Алёне разобраться в его хитросплетениях, царевна и без того замужняя была. Дольше всех венок проплыл Алёнкин, следом из разных цветов – Настасьи, после Марьин. Татьянин плыл последним. Дольше всех лучинка горела у Настасьи – долго проживёт, да надоесть успеет, подумалось Добрыниной дочери. Первее всех погасла у Тани и все тут же опечаленно обернулись на девицу, та отпахнулась, дескать, враки всё это и так скоро они от неё не отделаются. Следом утонул и Настасьин. Венки Алёны и Марьи прибило к берегу или же утопило, знать они этого уже не могли – не видать было. Воротились они к остальным праздновать: девицы вокруг столба бегают с лентами в волосах, парни за ними – кто понравившуюся девицу схватит – женится, да только не каждая свою ленточку отдаст. Василиса, задорно улыбаясь, схватила подруженьку за руку да в толпу уволокла. Царевну Иван сразу заприметил и, чтоб никто не позарился, схватил за талию в крепкие объятия да уволок от весёлого хоровода прочь. — Выйдешь за меня, Алёна Никитична? — раздался над ухом знакомый голос, опаливший своим дыханием затылок. — А чего-б не выйти, Финист – Ясный Сокол, — развернувшись в его объятиях, улыбнулась Добрынина дочь, потянулась к концу косы и вынула красную ленту, не туго завязанную в волосах, и вручила молодцу. — Посылай завтра сватов. Прислал Сокол сватов. Ивана да Илья Муромцы, тут уж Настасья с Добрыней отказать не могли. Недавно это было, да только счастье народное недолго длилось – захворал царь-батюшка, сильно захворал. — Да что ж за напасть то такая напала? — схватился за голову Иван. — Всё ведь хорошо было, да и не болел ничем. — Отрава это Ваня, — грустно вздохнула Алёнушка, положа руку другу на плечо. — Да только чем лечить не знаю. — Жар-цвет нужён, — проворчала Баба-Яга. — Он жизнь дарует раненому, смерть – живому. — Стало быть, на поиски надобно, — заключил Финист, — где этот цветок то находится бабушка? Рассказала Баба-Яга, где жар-цвет находиться: у Калинова моста, у реки Смородины. Там, где три Ивана Чудо-Юдо рубили. Собрал Добрыня Никитич дружину, хотел было сам с ними пойти, да дочь отказала, мол, будь с дядь Ильёй, от злодея защити. Не стал отец спорить, Алёна упёртая, на своём стоять будет. Шли они долго-ли коротко-ли, и пришли к избушке, а в ней старушка попросились они на ночлег, а она и пустила по доброте душевной. Мёд да хмель предлагала, но отказались дружинники. «Дело у нас важное, матушка», только и сказал воевода. Рано утром Иван Данилович, Дунай Иванович и Финист – Ясный Сокол отправились на разведку, в ту ли сторону идут, не запутал ли их кто ещё не дойдя до леса? — А чегой-то, ты, девица с воинами княжескими по лесам да горам лазаешь? — ставя последнюю тарелку с супом, спросила старушка. — Неужто в доме дел не нашлось? Алёна насупилась – не любила она, когда её по хозяйству заставляли работать. Мать в битвах участвовала, а она чем хуже? А если срочно чего нужно, так что ж, мужчина сам справиться не может, не дитя малое поди. — Она ещё всех нас переплюнуть может, дай только мечом булатным да с соколиным пером махнуть. Дочь Добрыни и Настасьи она, — сказал воевода, кивая девице. — да и среди нас ей врагов нет, как дочь с сестрой она нам, а Финист - Ясный Сокол - жених её. — Э как, а я и не признала, знать, богатая будешь, Алёнушка, — охнула старушка. — И правда, на мать с отцом то как похожа. Послышался птичий окрик и, на плечо Алёны опустился сокол с привязанной к лапке запиской. — О, знать весточку наши прислали, — отпив из чары, предположил Василий. Сняв послание с соколиной лапки да начав про себя его читать, узнала Алёна Никитична, что попали три их витязя в западню: двое ранены, а один без сознания. — Спешить надобно, в беду наши попали! — поднявшись с места, воскликнула красна девица, схватив свой булатный меч. Все богатыри следом повставали, поблагодарили хозяйку, откланялись и направились в лес. Дальше прошли уж и деревья реже попадаются. Тихо, ни птица не пролетит, ни зверь какой не пробежит, как вдруг раздался глухой стук, как человек упал. Поворачиваются, чтобы проверить и видят, как Никита за сердце держится, на колени упав. — Что с тобой, Никитушка? — испуганно спрашивает богатырша. — Сердце... – прохрипел мужчина, — будто... иглу прокручивают. Сказал, и тут же у всех та же боль появилась, да у всех разная. Алёна Никитична руку к сердцу прижала, сжалась и такой хрупкой стала казаться. Василий Буслаев зубы крепко сжал, кулаки его будто свинцом налились, но резкая боль так же резко и ушла, будто не чего и не было. Кречет лишь головой мотал, да понять не мог – что с дружинниками происходит? А Ставр Годинович про себя жену да детей вспоминал. — Яга говорила что-то о подобном, — припоминая слова старой колдуньи, начала рассказ Алёна сквозь сжатые от боли зубы, — что есть трава така, навроде травы-муравы, что людей в друг дружку влюбляет, только эта вот – любовью, выпившего жидкость с такой дрянью, человека убивать будет... — сжала зубы ещё сильнее и продолжила рассказ Никитична. — Зависит от того, насколько этого человека любят или любит он: любит только он – словно червь изнутри съедать будет; любят его, а он нет – боль нахрапом приходить будет, вот, как у Васьки нашего, — нашла в себе силы девица на ратника кивнуть. — а если же любит и он, и его, то боль будет равно ране кровоточащей, змеёй обвившейся вокруг шеи. — Стало быть, сильно вы с Финистом любите друг друга, — усмехнулся Василий. Финист. А где ж они? В послание место это было указано. Уж не в ловушку ли и их решили загнать нелюди какие? — А кто ж на нас эту хворь наслал? — вопросил Ставр Годинович, отдышавшись. — Варварка, — с отдышкой прошептала Алёна, отпустило ненадолго. — Змея подколодная. Та старуха, вовсе не старухой была, а Варварой, той, что матушку сгубить хотела, да Василисушку в квакушку обернула. Но не до разборок с ней. Из-за кустов показался знакомый шлем златой, и вышли к ним Иван Данилович и Дунай Иванович, придерживая Сокола бессознанного. Подбежала Алёнушка к суженному, обхватила лицо молодца руками бледными. Еле дышит, нужно к толкучим горам идти, да поскорее, и повезёт, если за минуту все водицы испить успеют. — Лада мой, погоди немного, доберёмся до гор, водицы все живой испьём, а там и дальше до Калинова мостика пойдём. — А лучше во флягу собрать, каждому пару капель хватит, – добавил Дунай Иванович, улыбнувшись богатырше. — Не печалься, княжна, спасём твоего соколика. Делать было нечего, отправились дружинники дальше, там встретил по пути деревню, по дороге подвернулась им красна девица, Милой представилась. Рассказала Алёна ей про их горе, пустила она их к себе переночевать, а на утро упросила мужа отдать им одну телегу с конём. Да только конь не простой – стрелой летит, быстро домчит. Поблагодарили дружинники хозяев, загрузили еды да питья ими же подаренного в дорогу да отправились дальше. Едут долго-ли коротко-ли, добрались до толкучих гор, ни души. Слезают с повозки, идут дальше и видят: стоят у гор две девицы. Одна, что солнце – яркая, светловолосая, глаза золотистые. У второй лик строгий, резкий, волосы, что чернила – чёрные, глаза, будто тучи грозовые. — От чего княжна не весела? — спросила Мара. — От чего головушку повесила? — поинтересовалась Жива. — Воду нам живую нужно, дайте испить, сестрицы. — Коль загадку отгадаешь – возьмёшь столько, сколько нужно, — строго прошелестела посланница Мораны. Вздохнула Алёнушка, делать нечего – отгадает. — Одна деток молоком поит, другая рукам силу даёт, кто они? — две ипостаси? Мать и Богатырша? Но не может же она про Настасью говорить? — Верно мыслишь, княжна, матушка это твоя, — грустно взглянула на нее Жива. Пошатнулась княжна, накренилась, упасть готовая, да подхватили её братья названные. Достала всё ж таки, змеюка. В небо взмыла белоснежная голубка, до этого присевшая на камень рядышком с хозяйкой. Полетела к дому. — Одна река правда сущная, вторая – ложь поганая, — просвистела, словно соловей, Жива. — Живая и Мёртвая вода, — тяжко произнесла Алёна Никитична. Посланницы исчезли и горы разверзлись. Девица не медля, выхватила флягу из сумку и подставила под струю воды. Набралась до полна, а ратники уже с чарками рядом. Алёна присела у обмякшего Финиста, приподняла пшеничну голову, да влила в приоткрытые уста пару капель, а следом и сама отпила две. Испили все водицы живой и отправились дальше. — И как это ты решил, Сокол, что легенду про тебя складную напишут, когда тебя простая трава свалила, а твоя невестушка той же боли выдержала? — насмехался Буслаев. — А ты, Васька, не глумись, мы, до того, как нас трава эта попойная сразила, на разбойников наткнулись, может и их Варварка-краса на нас наслала, — разломив хлеб, Иван Данилович ткнул второй частью в Василия. — Они то Финиста в момент слабости по голове то и тюкнули. Василий Буслаев насупился да нахмурился, точь в точь тетерев. Кречет усмехнулся, что подхватил и Дунай Иванович, везший повозку. Одни Финист с Алёной молча ехали. «Всё не намилуются», произнёс Иван Данилович. Ехали они три дня и три ночи, на четвёртую прибыли к Калинову мосту, да только не одни они там были. Чудо-Юдо – шестиглавый змей тут, как тут. — Давно ко мне молодцы не захаживали, уж думал померли все, — прогромыхал змей. Алёна вышла вперёд. — А биться девку отправите? — А даже и так, струсишь? — Одному с тобой не справиться Змей, не одна она, — крикнул Финист – Ясный Сокол. Все шесть голов, как одна, загромыхали раскатистым смехом. — Русалок вы запахом полыни может и отогнали, да только, не родился тот, кто одолеть меня сможет, а ежили и родился, то уже помер давно. А коль так, то невестушку твою, Сокол, я одним махом в землю вгоню, да так и похороните. — Ну хватит бахвалиться, — крикнул Дунай Иванович. А тем временем, пока витязи Чудо-Юдо шестиглавое отвлекали, Алёнушка под мосток прыгнула да на травушке пожжённой жар-цвет и нашла, только мало его, по дороге бы не растерять. Взобралась по каменным выступам княжна, да вернулась на прежнее место, только вот, цветок спрятать малость не успела. — А это ещё что? Воровать у меня вздумала, княжна. — А по-хорошему разве отдал бы цветы? Нет. И сразились Василий Буслаев с первыми тремя голова, Финист с другими тремя, пока Алёна Никитична цветы в повозку складывала. Отпали у Чудо-Юдо шесть голов да на их месте выросли новые девять, стал Змей о девяти головах. Сразились Василий и Финист с ним снова, на подмогу Дунай Иванович. Василий три головы срубил, Финист другие три, а Дунай последние отрубил да под мост опять скинули. Отросли на их месте новые. Стал Змей о двенадцати головах. Надоело Алёне смотреть, как мучаются с Чудом-Юдом витязи белогорские, вынула из ножен меч булатный с соколиным пером в нем да побежала на Змея. Махнула мечом со всей силы в прыжке да и срубила Чуде-Юде все двенадцать голов, а тело искромсала. Сбросили дружинники головы да тело под мосток Калиновый у реки Смородины, сели в повозку и поехали в Белогорье, царя батюшку спасать. Ехали они пять дней и пять ночей, на шестой приехали. Илью Муромцу ещё хуже стало, кожа напоминала заморский мрамор, а губы иссохшие, будто с пустыни пришёл. Алёна посмотрела в суму. Один цветок остался, а матери то и не останется, хватит ли водицы живой? Не смогла она Ваниного отца в беде бросить – отдала жар-цвет. Финист суженную за плечи обнял. — Не смогла я тебе помочь, матушка, — горько плакала богатырша, видя, как Настасья Микулишна медленно хладеет. — Ты всё сделала правильно, милая, — были её слова да только, Алёна Никитична всё же попробовала – дала матери живой водицы. Уснула княгиня, а на следующее утро очнулась, спали чары. Поправился царь-батюшка, а там вскоре и свадьбу Финиста и Алёны справили. Пир на весь мир был, и мы там были, мёд, пиво пили.