***
«Кондор» коснулся посадочной площадки, и зал накрыло глухой тишиной: остановились двигатели. Вдох-выдох, странное чувство, будто заложило уши, – и по залу пронесся стрекот застежек ремней безопасности. Софья встала, с удовольствием качнулась с пятки на носок, расправила плечи. Еще спустя пару мгновений дверь в зал открылась, и на пороге возникла вечно дружелюбная «Терешкова». – Дорогие товарищи! Добро пожаловать в санаторий «Байкал»! Можете не сомневаться: вы здесь самые долгожданные и уважаемые гости! Пожалуйста, следуйте за мной! Пройти в сопровождении робота довелось совсем недолго: у спуска с летучей платформы их дожидалась целая делегация мужчин и женщин. Видимо, всё местное руководство. – Дмитрий Сергеевич, дорогой! – глава делегации раскинул руки, точно собирался обнять академика. Яркие глаза на полном бородатом лице лучились дружелюбием: – Рад, что вы наконец-то приняли наше приглашение. – Они пожали руки, и мужчина повернулся к Захарову. – Харитон Радеонович, и вам добро пожаловать, – второе рукопожатие вышло более коротким и сухим, но тоже вполне искренним. – А милые девушки… я прошу прощения, как вас по имени-отчеству? – Выготская Софья Львовна. Психолог, сопровождаю уважаемых академиков. Так надо, – и еле сдержалась, чтобы не свести плечи: взгляды членов делегации, особенно женщин, загорелись явным интересом. Еще бы, свежие сплетни, да не откуда-нибудь, а с самого секретного научно-производственного комплекса! – Шамаханская Анастасия Павловна, руководитель группы. Я вам обо всём расскажу, только в более спокойном месте, спасибо за понимание. Директор санатория еще раз окинул взглядом прибывших, и в глазах как будто бы появилось осознание происходящего. С другой стороны, сложно как-то иначе уразуметь для себя наличие толпы сопровождающих в неприметной одежде, у которых на лицах написано, что это не экскурсионная группа. Очевидно одно из двух: конвой либо охрана. Но по мнению уважаемых академиков – очевидно, конвой. М-да. Не в таких условиях хотелось получить внимание директора Предприятия… С другой стороны, начальник отдела психологов – выше всё равно некуда. А на ее место никто добровольно не захочет. Терять нечего. Именно эта мысль помогла ей убедить себя начать движение механизма, приведшего их в момент здесь и сейчас. Главное, чтобы только всё не впустую. – Конечно, давайте пройдем ко мне в кабинет. Это в главном корпусе. Внизу у нас очень уютный зал ожидания. Надеюсь, никто не успеет заскучать, – и они все вместе направились по широкой пешеходной дороге, взрезающей стройные ряды прямых, как мачты, елей и кедров. Под сенью их разлапистых крон даже самый яркий полдень будет сумрачным и располагающим к меланхолии. А уж после захода солнца… Софья хлопнула себя по предплечью, потерла руку и выдохнула через нос. Да уж, накаркала: на ладони остался сплющенный трупик комара с ужасающим размахом лапок – все равно что цирковые ходули. Невольно она огляделась по сторонам. Как оказалось, кусать здесь будут только ее: все остальные были предусмотрительно одеты поплотнее. – Холодно? – спросил кто-то сбоку. Софья повернула голову, не сразу сообразив, что это ей, и поняла, что идет, обхватив себя руками. – Да нет, комары просто, – ответила она, отворачиваясь от незнакомца. Не до того сейчас как-то. – Возьмите, – ей предложили пиджак. – Спасибо, не надо, уже почти пришли ведь, – она неловко улыбнулась и еще больше свела плечи, но сразу выпрямилась. – Ну, как знаете, – протянули рядом с ней, и она почему-то ощутила облегчение. Ну ведь правда, не до того сейчас, нужно работать… Атриум главного корпуса и впрямь оказался уютным. Большой, высокий и светлый, он был расписан фресками с людьми в типичном советском стиле на всю длину дальней от входа стены. Одно из окон заменял большой мозаичный витраж. В пространстве помещения, разделенного на две неравные части стойкой с «Терешковыми», тихо звучала музыка без явного источника. Может, «Радио будущего»? За пределами Предприятия вряд ли, конечно, но… Вслушаться не удавалось: отвлекали чьи-то голоса. Поискав глазами, Софья определила источник: академики уселись на одну из скамей рядом друг с другом и что-то негромко обсуждали. Хотелось надеяться, что не способы прикончить ее ближайшей ночью. Смешно, да не очень. Почувствовав на себе взгляд, профессор Захаров поднял голову и уставился прямо на нее. Стало слегка не по себе. Впрочем, прежде чем подумать, Софья невольно ответила тем же: чуть склонила голову, свела брови, поджала губы, делая взгляд тяжелее, острее. Неосознанная защитная реакция. Мало кто мог выдержать подобный взгляд дольше нескольких секунд, но и она долго так смотреть не могла: пусть и без слов, но это – вызов, как он есть. А злить и без того явно рассерженного на нее академика следовало поостеречься. Не потому, что страшно, а потому, что неприязнь помешает профилактической работе. Захаров криво усмехнулся и отвернулся обратно к Сеченову. Софья опустила голову и стиснула переносицу. Для конфронтации, конечно, рановато. Накалить отношения всегда можно успеть. Она глубоко вдохнула, выдохнула, встала со своего места и решительно подошла к ним. Остановилась, правда, примерно в трех шагах: на границе допустимой для диалога дистанции. – Кажется, не так уж здесь плохо, да? Я бы даже сказала, хорошо, – начала она и потянулась потереть плечо. – Вот, кстати. Если вам станет легче, меня, видимо, тут за пару недель комары подчистую съедят. Но до этого момента я буду вас регулярно навещать. – Звучит, как будто вы собираетесь отдать нас под стражу, Софья Львовна, – отозвался Сеченов. – Не планировала. Ну, если хотите… Вам, кстати, придется жить подальше друг от друга. Никакой работы, помните? Нужно исключить любые возможности возвращения в прежнюю ситуацию, включая даже разговоры на тему. Вам нужен отдых и покой. – Дима, напомни, зачем нам на Предприятии психологи? – поинтересовался Захаров. – Не знаю, Харитон. Как только вернусь – всех уволю. – Значит, буду работать как в последний раз, – широко улыбнулась Софья в ответ. Ну а что? Не ссориться же. Пускай говорят, что хотят, лишь бы не прятались от нее. Иногда осознание того, что помощь необходима, приходит позже. Звонко щелкнув, открылся главный лифт, и из него вышли Анастасия Павловна и директор санатория. Последний зашагал к «Терешковым» и что-то положил на стойку. Ближайший робот кивнул и занес руки над «Грушей». Шамаханская тем временем направилась к Софье и академикам: – Мы займем левое крыло четвертого этажа, с первой по седьмую, – доложила она. – Все комнаты двухместные. Вместе вам двоим жить запрещается. Мы с Софьей будем в пределах досягаемости, если что-нибудь понадобится, ну и «Терешковых» на каждом этаже достаточно. Из корпуса без сопровождения тоже не выходим, тут легко заблудиться. Захаров встал и поправил очки. Роста он был немаленького – по крайней мере, по мироощущению Софьи, чей рост ненамного превышал полтора метра, – так что задуманный эффект был ясен: – Я правильно понимаю, что за каждым из нас будет закреплен не только специалист по проблемам с головой, но и как минимум один сотрудник спецотдела? – Правильно. Он будет с вами жить, – Павловну это, кажется, не впечатлило. Неудивительно: в данном сравнении физическая разница была минимальной. – Вы его и не заметите, но всем будет спокойнее. – Нет. Я отказываюсь. – Не обсуждается. Приказ Москвы. – Мы не в Москве. Я взрослый дееспособный человек и в состоянии усвоить, что нахожусь посреди тайги на берегу Байкала. Я буду жить один. – Я не могу вам этого позволить, простите. Нет. – Павловна, я готова присмотреть за товарищем Захаровым, если он… если вы так уж против строгого дяденьки из спецотдела. Надеюсь, я не такая страшная, – шутки ради отозвалась Софья. Естественно, он не согласится. А если вдруг и да – наверняка правилами проживания подобное запрещено. Сощуренные глаза сверкнули из-за очков, когда он качнул головой в ее сторону: – Вы сбежите через час, максимум – два. И я даже пальцем не притронусь. – Спорим? Вы меня не знаете. – Вы меня тоже. – Спорный вопрос. Я ваш цеховой психолог. – Вы очень самоуверенный цеховой психолог. Забавы ради я готов вам доказать, что вы ошибаетесь. Не справитесь и поедете домой. Договорились? – А если справлюсь? – Выходит, тогда вы успешно выполните свою работу, – пожал плечами академик. – Ничем не рискуете. – Хорошо, – Софья скрестила руки на груди: выдерживать чужой взгляд на себе было все тяжелее, да и потихоньку в голову начинало входить осознание, до чего она только что дошутилась. – Договорились. Но условие вы сами назвали: трогать руками нельзя, только смотреть. Я, знаете ли, ценный экспонат, вас, академиков, двое, а я одна… – Господи, как уже наконец закрыть рот! Вечная проблема: чем сильнее волнуешься, тем больше начинаешь болтать. Тут и самой психолог не помешал бы. – Дышите глубже, товарищ Выготская, – за стеклами очков, кажется, промелькнуло беспокойство. – Я вижу, вам уже страшно. Давайте на этом и закончим вашу нелепую шутку? Ваш последний шанс тихо-мирно вернуться домой. Мы с Сеченовым все равно никуда отсюда не денемся, вокруг тайга. – Ни в коем случае, – она вздернула подбородок и слегка раздула ноздри. – Уговор есть уговор. К тому же, я здесь на работе, а вы мне, к сожалению или к счастью, не начальник. Мое начальство в Москве. Захаров с серьезным видом кивнул, и только теперь, в повисшей тишине, смог заговорить недоумевающий всё это время в паре шагов от нее академик Сеченов: – Это что сейчас было? – Товарищ Захаров только что подписался на дополнительные занятия с психологом, – усмехнулась Софья, привычно заталкивая бешеную, замкнутую на саму себя тревогу поглубже под маску уверенности в себе. Не их дело, да их и не должно волновать, что у нее в голове, пока она справляется со своими обязанностями. Как говорила одна легкомысленная, но в чем-то правая дама, «подумаю об этом завтра». – Приятно видеть такое рвение к душевной гигиене. Здоровое тело, здоровый дух, вот это всё. Дмитрий Сергеевич, я к вам зайду часа в три, договоримся, когда вам удобнее проводить беседы, ладно? Согласуем с расписанием процедур. «Главное, чтобы после них обоих меня лечить не пришлось».***
На следующее после отбытия академиков утро Сергей Нечаев понял, что категорически не хочет вставать с постели. Не глядя он сгреб с жениной половины подушку и со стоном обрушил ее себе на голову, обнимая обеими руками, как будто пытался себя придушить. Не более, чем через полминуты за уголок подушки подергали: – Сереж, подъем! У тебя дела в «Вавилове». – Угу, уже бегу, – без желания Нечаев откинул подушку обратно и поднялся с постели. Походя взглянул на Катю: и без того красивая, она перед зеркалом подводила глаза какой-то черной чепухой из жестяной баночки. Тушью, вроде. Естественно, никто, кроме Блесны, не сумеет так качественно отвлечь высшие чины госкомиссии на себя. Всем «Аргентум» хорош, да только там одни мужики. Как и среди проверяющих. Мысленно себе пометив набить Кузнецову лицо на ближайшей тренировке, Нечаев пошел в душ. Мысленно он уже совершал обход «Вавилова», возмутительно тихого и спокойного – и наиболее далекого от предполагаемого маршрута госкомиссии. Штокхаузен, чтоб его подхалимскую натуру, при всех своих недостатках выяснил это и еще много другой полезной информации еще в первые два часа после отбытия начальства. Естественно, Сергей прекрасно держал себя в руках и даже понимал, что Катя просто будет выполнять свою работу, но удержаться от постной мины не смог бы. Поэтому ему предстояло обходить полимерные цеха, курить от безделья и стараться не стряхивать пепел в чаны с полимером: насколько он знал, там есть и горючие вещества. – Кать, а когда вернешься? – спросил Сергей, когда по выходу из душа обнаружил ее уже в прихожей. Ярко накрашенная, в сероватом брючном костюме, одновременно похожем и совсем не таком, как их рабочая униформа, товарищ Нечаева влажными руками заправляла мелкие волоски, топорщащиеся на висках, за уши. – Как Штокхаузен отпустит, – пожала плечами она и изящным жестом вскинула к глазам запястье с позолоченной «Чайкой». – Пора выходить. Не распугай там всех наших тружеников сельского хозяйства, Сережа. Ешь овощи. Борщевик руками не трогай. До вечера, – она хихикнула, коснулась ладонью его лица и выскользнула за дверь, оставив легкий шлейф какого-то парфюма. На Предприятии Катя почти не пользовалась косметикой, но шкафчик в ванной был доверху забит разными баночками и коробочками. Главная (хоть и не единственная) задача Блесны «в поле» – быть завораживающе, дезориентирующе красивой, и для этого в статьях расхода «Аргентума» отдельной строкой учитывались необходимые вещи. Порой даже заграничные, ну да Нечаев и в советских не разбирался. Максимум, по запаху отличал, когда использованы повседневные духи, а когда – что-то из особых запасов. Вот как сегодня. Штоку тоже бы лицо набить, но тут даже повода не придумаешь… Сергей вздохнул, усилием воли отгоняя дурацкие идеи, и пошел одеваться. К «Вавилову» он прибыл меньше, чем через час. Там сотрудника спецотдела уже ждали: без вопросов провели внутрь комплекса, даже удостоверение не спросили. Уже оповестили, значит. Ну и хорошо. – Добро пожаловать к нам. У нас всё под полным контролем, товарищ майор, – сходу сказал ему Николай Иванович, который лично ждал Нечаева на проходной. – Проводим последние проверки. Для вас найдется разве что одна достойная работа. – Это какая? – Я покажу. Вавилов проводил его в пестицидный цех и указал на внушительных размеров контейнер с грунтом. Кверху оттуда торчал стройный красноватый росток, увенчанный зонтиком наподобие укропного. Всё бы ничего, но поднимался росток метра на полтора-два и сильно ветвился, а в пазухах узких листов виднелись какие-то сморщенные узелки. – Присмотрите за ним пару часов, пока мы закончим в соседнем крыле. Свободных рук катастрофически не хватает. Его нужно опрыскивать раз в десять минут, ничего сложного, вон ведро с полимером, вам хватит часа на четыре, а там и мои сотрудники уже вернутся. – Вы же в курсе, что я из «Аргентума», да? – осторожно уточнил Нечаев. – Это секретный экспериментальный образец борщевика. Если он проснется, у меня вся работа встанет, догонять будем всем «Вавиловым», как те из «Павлова»– своего гуся. Сергей Алексеевич, это очень важная работа! Не подведите! – Так он убегает, что ли? – Так и было задумано, но он должен спать, пока мы не найдем способ взять его таксис под внешний контроль… не вникайте, товарищ майор, ваше дело маленькое, хотя и очень важное. Просто не забывайте опрыскивать. Удачи. – Попадись мне, Саша, только попадись, – мрачно сказал Нечаев, как только Вавилов покинул зал борщевика. Сергей сел на стул и поставил рядом с собой пульверизатор: – В жизни не поверю, что ты не знал, на что меня посылаешь. Семян борщевика в ботинки насыплю. Он пару раз брызнул на борщевик, поморщился, когда облачко аэрозоля частично осело на его руке и носу, и потянулся за сигаретой. Будет выжигать мелкие капельки полимера в воздухе у его лица, а бычки… а что бычки? Пепел – хорошее, говорят, удобрение.***
Если бы кто-то захотел подслушать, как Софья Львовна и академик Захаров будут многословно ругаться между собою с разных концов одной комнаты, его ожидало разочарование. В первый день соседства они поначалу не разговаривали вообще. Едва добравшись до комнаты, Софья быстро разложила вокруг себя необходимый минимум вещей из багажа, переоделась в душевой (вот и первое непродуманное неудобство) и вышла на балкон, где долго стояла, наслаждаясь видом. Балконы главного корпуса санатория выходили ровно на Байкал. Прямо перед окнами деревьев не росло, лишь кусты, которые заканчивались на высоте второго этажа, и ничто не мешало Софье созерцать серебристо-белые зыбкие воды, разлившиеся вдоль горизонта. Казалось, до них можно дотянуться прямо с ее места. Настоящее море. Так красиво… Она зажмурилась, глубоко вдохнула и выдохнула. Пахло тоже прекрасно: нетронутым лесом, нагретой на солнце смолой, хвоей, слегка – прелой сыростью и мокрым песком. Сейчас бы к воде… Вспомнив, почему она здесь, Софья открыла глаза и обернулась. Харитон Радеонович лежал поверх покрывала на постели, заложив руки за голову, и смотрел в потолок. Он был, против своего привычного внешнего вида, одет в рубашку с коротким рукавом и летние светлые штаны. Из штанин торчали босые бледные стопы. Очки поблескивали на тумбочке. Лица с ее места было не разобрать. Софья вернулась в комнату, не закрыв дверь балкона; занавеска перед ней осталась трепетать и вздуваться под напором переменчивого летнего ветра. Софья взяла с тумбочки книгу – свежее московское издание по психопатиям – и углубилась в чтение, опершись спиной о стену и подтянув под себя ноги. Вскоре, правда, стало неудобно: стена неприятно холодила спину. Пришлось встать и завернуться в покрывало. Еще спустя несколько минут ее прервал, слегка напугав даже, негромкий голос: – Балкон закрыть не проще? – А? Мне не дует. Стена холодная, – отмахнулась Софья и вновь опустила глаза, но тут же их подняла: это первое, что он сказал с момента заселения. Интересно. Да и за минувшие часы легко было забыть, что в комнате есть кто-то, кроме нее. Похоже, раздражать излишними разговорами ее не будут. Она окинула быстрым любопытным взглядом его половину – условную, конечно. Очки, бутылка с водой и бережно сложенная вчетверо мягкая салфетка находились на тумбочке строго по одной линии. Невольно Софья потянулась поправить собственные записную книжку и ручку. Показалось ей или у уважаемого академика точно такие же тараканы по поводу «порядка», как и у нее? Будет интересно выяснить. Взгляда академик не отводил. Явно соображал, как лучше облечь мысли в слова. Помедлив, все-таки взял очки, надел их; поправил на тумбочке съехавшую чуть вбок салфетку для линз, прищурился. Софья уже утратила интерес и опустила взгляд обратно в книгу, как он все-таки промолвил: – Такая маленькая, а столько хлопот всем устроила, – без восторга, но и без явного осуждения. – Ручаюсь, Софья Львовна, что вас можно без особых проблем поднять и посадить в шкаф. Возможно, в нужный момент это решило бы множество проблем. – Проверять это мы не будем, – отказалась она и перевернула книгу обложкой вверх. – Я не люблю, когда ко мне прикасаются. Реакция может быть непредсказуемая. Хотите книгу? Я тут набрала с собой кое-чего нового по психиатрии. – От книги не откажусь. Только есть вопрос. Разве смысл всего вашего мероприятия не в том, чтобы на время лишить нас с Димой всяких связей с Предприятием? – Здесь вам не допросная, чтобы по восемнадцать часов кряду и без перерывов на перекур, – рассердилась Софья. – Книги по нейроанатомии я вам не дам, остальное – не ваша работа. Читать можно, если интересно будет. А беседовать о ваших проблемах мы будем не здесь, а в отдельном зале. Знаете, что бывает с головой, когда дом превращается в рабочее место? Ничего хорошего. Всегда нужно иметь свободное пространство, чтобы отступить и спрятаться, почувствовать себя в безопасности. Никогда нельзя лишать себя последнего шанса. Кто вам его даст, если не вы сами? Да кому мы нужны, кроме нас самих? – Тогда чего ради вы всё это затеяли? – Потому что нельзя всё время работать. Я же говорю… ладно, проехали. – Софья взяла с постели раскрытую книгу и вновь перевернула страницами к себе. Подняла глаза на Захарова: – На балконе, кстати, хорошо, только я на Байкал постоянно отвлекаюсь. Книги берите любые с моей тумбочки, только не загибайте страницы, пожалуйста. Тихонько скрипнули пружины: Харитон Радеонович поднялся, подошел к стопке книг, провел пальцами по корешкам снизу доверху, точно выбирая, и взял верхнюю. Отвел занавеску и шагнул на балкон. Софья попыталась вновь уткнуться в книгу, но слова не складывались в предложения. Ощущение присутствия Захарова ослабло, стало тревожно: мало ли что, – и, со вздохом раздражения отбросив покрывало, она соскочила с постели и сама прошагала следом. Академик был там. Не читал, правда: с исследовательским интересом оглядывал балкон. Кованый парапет высотой приходился Софье по грудь, ему – немногим выше пояса; справа и слева – перегородки, разделяющие общий на крыло балкон на сегменты, по одному для каждой комнаты. При желании, конечно, перебраться на соседний – не проблема. Но едва ли Захаров стал бы. Софья поджала губы, давя улыбку, как только подумала об этом. Академик повернул голову в ее сторону: – В ванную тоже за мной пойдете? Вдруг я там утоплюсь. – Что?.. Объяснять он не стал, но Софья поняла. Вздохнула, оперлась предплечьями о парапет: – Красиво. Очень люблю большую воду. Нравится сидеть на берегу, смотреть… так хорошо, можно ни о чем не думать. Повисла тишина. Софья склонила голову к рукам, прижалась щекой, мечтательно глядя на Байкал. Боковым зрением она проследила, как Захаров молча ушел с балкона и сел на кровать с раскрытой книгой в руках. Софья взглянула на часы. Скоро подойдет «Терешкова» и расскажет, чем они будут заниматься здесь ближайшие несколько недель. Станет попроще: там к компании по необходимости будут присоединяться сотрудники спецотдела. Не то, чтобы она и впрямь верила, что академик способен совершить глупость, но… но в действительности она слишком мало знает о том, что творится в его голове. Тут и в своей иногда находишь неожиданные пыльные вещи.***
С началом культурно-оздоровительной программы началась и суета. Ожидаемая, но все равно задвинуть подальше ответственность и тягу контролировать всё кругом (как и распорядились, направляя ее в командировку) Софье удавалось лишь с переменным успехом. Даже пока по этажу физиотерапии, делая непринужденный вид, прогуливались ребята из спецотдела. Даже когда было очевидно, что сбежать прямо из-под контрастного душа или озокеритовых аппликаций физически невозможно. Тревога стала почти выходящей из-под контроля, когда начались прогулки. Территория санатория была огромной. Сеть прогулочных пешеходных дорожек, опоясывающих корпуса да прорезающих ухоженную тайгу, составляла, наверное, километров тридцать. Насекомых явно чем-то травили: комаров у воды должно быть гораздо больше, не говоря уже о ком-то поопаснее. И все равно в первый же день Софья обогнала процессию и встала спиной к тайге, выискивая взглядом лица академиков. – Хочу всем отдыхающим напомнить про дальневосточный энцефалит. Шаг в сторону с дорожки – и один клещ оставит человека дурачком на всю оставшуюся жизнь. – Спасибо за беспокойство. Мы привиты, – отозвался Захаров. Сеченов кивнул, поглядывая по сторонам, как будто и впрямь планировал побег прямо из-под носа сопровождающих. Ну… да, со стороны сопровождение действительно походит на конвой… – Я – нет. А мне вас искать придется. – Так не ищите. – Что значит – «не ищите»?! Я тут зачем, по-вашему? – возмутилась Софья, уперев руки в бока. – В мою смену никто не будет теряться, топиться, травиться, забивать себе голову всякой саморазрушающей чушью. Думайте о том, как вы скоро с новыми силами приступите к своей научной работе. Но попозже. Прогулки оздоравливают и способствуют активному мозговому кровообращению. Мысли всякие хорошие приходят. У меня при себе блокнот, если кому-то понадобится срочно что-то записать. Ну что, идем? Академики то ли не нашлись, что ответить, то ли решили оставить мнение при себе. Так или иначе, больше на эту тему бесед не проводилось, а попыток к побегу, вроде как, ни разу не предпринималось. Да и куда здесь бежать? Поглубже в тайгу? Бессмысленно. Впрочем, несмотря на собственные же речи о пользе прогулок, с каждым днем Софье становилось только тяжелее. Тревога неумолимо росла и брала своё. К раздражению своему, на четвертый вечер Софья поняла, что, пытаясь уснуть, вслушивается в чужое дыхание. И только концентрируясь на нем, может спокойно погрузиться в сон. М-да. Когда они сидели в зале, где Харитон Радеонович обдумывал свои ответы на ее вопросы, это так не притягивало внимание, как в ночной тишине. Но там и воспринималось по-другому: ничто, включая и содержание их бесед, не выносилось за пределы специально отведенного места. Поначалу, кажется, Софья ловила на себе его настороженные взгляды, но оставалась верна негласному кодексу. Забот и без того хватает. Лишние ссоры абсолютно ни к чему. Ей так точно. Где-то с неделю новый метод – слушать дыхание – помогал. Спалось неплохо, и сон приносил отдых. Беспокойство от постоянных мыслей, что что-то может произойти, конечно, несколько угнетало, но было терпимым. К тому же, в крайнем случае, голову всегда можно забить чтением. Спустя неделю непрочитанные книги закончились. В библиотеке санатория после часа возни с каталогами так и не нашлось ничего стоящего. Чуть позже академик Захаров отказался в очередной раз идти на беседу, а академик Сеченов на своей заявил, что у него больше нет на это ни сил, ни времени. Раздраженная неудавшимся днем, Софья вышла хотя бы погулять, чтобы успокоиться, – и оказалась покусана комарами в три раза усерднее обычного. Как будто всего этого было недостаточно, по возвращении к себе она влетела плечом в дверной косяк. Без травм, но и без того истончившееся терпение лопнуло. Буквально упав лицом в подушку, она пару минут беззвучно проплакала, жалея себя, потом разозлилась на такую глупость и попыталась уснуть. И хотя бы с этим проблем не оказалось. Не помешал даже включенный верхний свет. Проснулась она посреди ночи – от страха и нехватки воздуха. Софья села на постели, сгорбившись, и провела руками по лицу. Перед глазами стояли несуществующие образы. Дурной сон теснился в голове, хоть с каждой минутой и становился все менее реальным. Впрочем, гнетущее чувство, им порожденное – почти тошнота, – упорно не отступало. Некстати вспомнился академик Лебедев и его: «Сновидения – результат вычислений великой прогностической машины». Угу, спасибо большое. Почему именно ее голова оказалась такой чувствительной? Впрочем, этот вопрос к себе не требовал стороннего ответа. Потому что только люди с особым складом ума тащат с собой книги по психиатрии туда, где с известной легкостью могли бы напроситься на небольшой отдых. Но – нет. Нет ни времени, ни права на отдых. Дурацкое убеждение, но такое навязчивое… Лицо все еще горело, и Софья, покачиваясь от сонной слабости, сползла с постели и побрела к балкону. Аккуратно открыла дверь, стараясь не шуметь; вышла на свежий воздух. Прохлада вызвала мурашки по коже. В голове чуть прояснилось. Ночной санаторий был практически совершенно спокоен. Разве что, отдаленный шум байкальских волн разбавлял тишину. И хрипловатый спросонья, ставший уже совсем привычным голос: – Что случилось? Он лучше ночного ветра вернул ощущение реальности. Софья вздохнула, с силой провела руками по лбу и волосам, сгребая взлохмаченные вихры кзади: – Плохой сон. От духоты, наверное. – М-гм. – Как они мне надоели… – Софья вновь вздохнула и прижала ладони к глазам, как будто это могло помочь. Тоска и злость от минувшего трудного дня подкатили снова, хотя и слабо, как будто сквозь вуаль. – Повторяются? – Повторяются. – И давно? – Нет, они разные. Но все плохие. Про Предприятие. Лебедев сказал, это может быть связано с предчувствием зла. – Лебедев? Так и сказал? – вопрошающий голос мгновенно окреп и стал серьезнее. Софья отняла руки от лица и обернулась. Потихоньку отрезвляющий холод пробрал ее уже по-настоящему, и она собиралась вернуться в комнату. Но пока что она смотрела сквозь занавеску и окно на сероватого в лунном свете, сидящего на постели Захарова, как на кого-то нереального, с кем можно поделиться в ночи чем угодно: всё равно никому не расскажет. – Да. Вам правда интересно? – Я с трудом могу представить себе контекст, в котором Алексей Владимирович сказал бы такое вам, поэтому не откажусь послушать. Софья кивнула и побрела обратно в комнату. Но остановилась перед занавеской, не спеша ее отводить. Рассеянной, сонной, ей такая граница показалась вполне приемлемой, чтобы за ней быть откровенной. – Не помню точно. Три… четыре недели назад… Алексей Владимирович зашел ко мне в кабинет, когда я была не занята. Он спросил, и мне показалось это странным. Он хотел знать, делились ли мои подопечные со мной кошмарами на тему Предприятия. Он очень просил просто сказать, да или нет, не раскрывая личностей. – Софья обняла себя руками: от холода и от гнетущего воспоминания. – Я сказала, что да. Тогда он спросил, что именно им снилось. Я рассказала. Смерти сотрудников, вышедшие из-под контроля роботы… разливы полимера, аварии, взрывы… пожар в подземной лаборатории. Я призналась, что это мои сновидения. Повторяющиеся. Раньше такого со мной не было. До Предприятия точно. Да и потом… в общем, мне оставалось только поверить, что происходит нечто действительно более важное, чем обычно. – То есть, вы видели во сне что-то связанное со смертью, моей и Сеченова? – Не только. Но да. Лебедев поблагодарил меня и вроде как собирался уйти, но передумал. Наверное, я слишком грустно на него смотрела… Он рассказал мне немного о том, как работают предсказания в Академии Последствий. Что вариантов будущего неимоверное количество, и понять, какой из них начинает сбываться, довольно трудно. Но он нашел способ. Человек. Человек достаточно чувствительный и внимательный, обладающий тревожностью и интуицией. Мозг такого человека накапливает всё, что считает подходящим для прогнозирования ближайшего будущего. Любые малозначимые детали, которые обычно и не запоминаешь сознательно. Это способ контроля над переживаниями. Сны – продукт обработки таких данных. Повторяющиеся сны – указание на единственно верное оформляющееся будущее. – Вы имеете в виду, что это Лебедев убедил вас сделать то, что вы сделали? – даже сквозь занавеску академик отчетливо казался раздраженным, хотя и с легкой растерянностью от печати сна на лице. – Как бы он ни теоретизировал, это просто сны. Мы знаем, откуда они берутся. Верить снам несерьезно. – Я понимаю вас. Я сама никогда не верила, присниться ведь может что угодно… Но он был убедителен. Честно? Тот разговор стал последней соломинкой. Я решилась открыть наконец глаза и посмотреть трезво на всё, что происходит. Не в обиду, правда. Вам необходим этот перерыв. Но сны я не упоминала вообще. Академия Последствий засекречена даже для половины Предприятия, что уж говорить о Москве? И тем не менее, мое прошение одобрили, и вот мы здесь. – У нас там сейчас проверка. Вы просто дали им удобный способ убрать Сеченова в сторону. – Ну, не надо, – покачала головой Софья, отвела занавеску и шагнула в комнату. – Врагов у вас явно не больше, чем друзей. Не прибедняйтесь. У меня и раньше были основания позаботиться о вашей безопасности и душевном покое, сны просто дали мне понять, когда это надо сделать, чтобы не опоздать. К тому же, у нас такое пышное сопровождение! Дали бы нам его, если бы не беспокоились о вашем благополучии? – Может… может, вы и правы. В чем-то. Захаров немного помолчал, глядя перед собой, как будто внутренне соглашаясь наконец, что его нынешнее положение – вовсе не наказание. Да и Лебедев – явно аргумент уровнем повыше. Это она удачно припомнила. Академики на Предприятии друг друга уважают. Он вновь поднял на нее глаза: – Кажется, я понимаю. Софья Львовна, спасибо вам за заботу о Предприятии. – Не только о Предприятии. Но не за что, конечно, я не могла иначе. Кстати… Можно на «ты», если хотите. Мне на «вы» странно, вы ведь старше меня. – Лет на двадцать? – По-моему, на тринадцать. Вам же сорок шесть, да? Он кивнул: – Выглядите на двадцать пять. Не в упрек, просто… на вид не то, что на самом деле. С вами надо быть осторожнее, – он дернул уголком губ, как будто хотел улыбнуться, но передумал. – Я приму предложение в том случае, если оно будет взаимным. Меня можно просто по имени. Только не нужно пытаться его сокращать. – Хорошо. И мое имя тоже… не нужно, ладно? И спасибо. Мне нужно было с кем-то поделиться. Наверное, я смогу спокойно поспать. – А что снилось сегодня? – Пожар. В вашей… в твоей лаборатории. – Я запомню. Пожара не будет. Теперь спи. Софья усмехнулась и забралась обратно под одеяло. Пока они беседовали, ее постель остыла, и уснуть должно быть проще прежнего. Да и со все еще открытого балкона под шелест занавески в комнату влетал лёгкий летний ветер.***
Борщевик все-таки сбежал. Судя по всему, местные труженики привыкли, что за ростком последние несколько дней приглядывает аргентумовец, и в один день просто забыли приставить кого-то к пульверизатору. Сложно их за это винить: самая, наверное, унылая работа во всем комплексе. С другой стороны, забыть про борщевик, который у них тут в единственном экземпляре – это сильно, конечно. Нечаев спустился в комплекс в разгар суматохи. Мимо проходной бегали одинаковые, в защитных костюмах, сотрудники, кто-то – с ведрами, кто-то – с мягкими сетями вроде рыболовных. Сергей слегка опешил и попятился обратно к лифту. В первую минуту на ум пришло: пожар. Но дымом не пахнет, явной паники вроде нет, к выходу не ломятся. Наоборот, такое чувство, что все пытаются держаться от выходов подальше. – Только не вызывай лифт! – крикнул ему кто-то пробегающий мимо. – Сбежит вавиловский сувенир, и поминай как звали! – Чего? – Ловить помогай! – отозвался кто-то другой, пробегая мимо… с бутылкой вроде водочной. – Да кого ловить-то? У вас борщевик, что ли, сбежал? – А кто ж еще! Нечаев почесал в затылке и, ловко уворачиваясь от бегающих по коридорам сотрудников, зашагал в сторону административного крыла. Прежде его сразу, у входа, встречали и сообщали, с чем помочь на этот раз, а тут – полная неразбериха, и указания придется искать самому. Борщевик у них сбежал, во дают! Что дальше? Береза из колбы вылезет и пойдет на вольные хлеба, снабжать электричеством сельские дискотеки? Из технического тупичка в одном из коридоров ему в бок врезалось что-то колючее. Комбинезон не пробило, но столкновение не было ни в коей мере приятным. Нечаев чертыхнулся, хлопнул рукой, надеясь схватить нападавшего, но не успел: что-то шустро забралось в его карман и сразу выскользнуло оттуда, а росток отпрыгнул в угол. В одной из гибких веток-лиан он сжимал смятую початую пачку «Герцеговины Флор». – А ну стоять! Верни сигареты! – Сергей кинулся к обнаглевшему ростку, но тот проскочил у него между ног и улепетнул куда-то в сторону кабинетов начальства. Да зачем ему сигареты? Обиделся за бычки – или наоборот, понравились? – Стоять! – раздраженно заорал Сергей ему вслед, отчаянно желая и не имея возможности закурить. – Не вернешься сам – в компост отправят, понятно? Как будто это могло помочь. Да у ходячего куста и ушей-то быть не может! А вот глаза, кажется, есть… или что это такое между веточек блеснуло? Как будто шебутной куст посмотрел прямо на него. Да что они тут распыляют, что такое мерещится? А если не мерещится – то что они тут такое выращивают? Да, Дмитрию Сергеевичу отдых явно пригодится, чтобы вернуться с новыми силами и порядок навести. Не может такого быть, чтобы он был в курсе и при этом позволял заниматься такими идиотскими экспериментами. Значит, не знал. Не до того было. Яблоки там размером с голову, кофейное дерево для сибирского климата, цветы разные попышнее и поароматнее – всё понятно, всё нужно и полезно. Но это-то зачем? Чтобы советский человек в огороде еще и бегом занимался? А если оно решит, что это оно должно человека есть? Нечаев вздохнул и продолжил путь. У двери кабинета Вавилова он обнаружил какой-то мусор. Присмотрелся – бумажка от сигаретной гильзы. Чуть в стороне – еще и еще. Нечаев прокрался по следам. В дальнем углу, за высоким вазоном, он увидел знакомый красноватый зонтик. У горшка по полу были рассыпаны сероватые крошки. Поймал парочку на пальцы, поднес к носу – как он и ожидал, табак из сигарет. Борщевик выпрыгнул из-за вазона – и оказался пойман за лиану, которой вновь попытался залезть в карман к Нечаеву. Сергей проворно ухватил беспокойное растение второй рукой за центральный стебель, встряхнул, чтобы присмирить, и присмотрелся к нему. И правда, глаза. И все смотрят на него, а в тонких волосках, усеивающих стебли и листья, запутались частички табака. – Вкусно тебе, жадина? Ну-ка пойдем обратно. Будешь хорошо себя вести – еще дам. Будешь убегать – ничего не получишь. Понятно? Глаза, неотрывно смотрящие на него всей дюжиной, несколько раз моргнули, и Сергей машинально попытался перевести с морзянки, но одернул себя. Со своей ношей он зашагал обратно по коридору – и спустя менее, чем минуту встретил парочку сотрудников «Вавилова» в ОЗК с противогазами. – Молодец! Только лучше б ты его руками не трогал, – сказал один из-под противогаза и протянул ему сеть. – Кидай сюда. Притихший было борщевик сильно дернулся. Сергей удержал его, но от предложения отказался: – Не-а. Сам донесу. Все равно потрогал уже. – Смотри, заболеешь. Борщевик вообще-то ядовитый. – Работа у меня такая, опасная. – Ладно, как знаешь. Слушай, а как ты его поймал? – Он у меня сигареты украл и… съел, похоже. Я его по следу и догнал. – Сигареты? Интересно. – Угу. Капля никотина убивает лошадь и заряжает энергией кусты с ногами. – В другой раз без ног сделаем. – А зачем вам вообще эта дребедень, мужики? «Противогазы» переглянулись. – Да это генетические эксперименты. Вроде, генетики хотели, чтобы он сам на себе жуков ел. И пестициды не нужны, и удобрений меньше надо… – Жуков! – Нечаев снова встряхнул борщевик, как нашкодившего кота. – А не курево! Если водку найдешь, то и ее, может, себе в горшок выльешь? Видел я, как всякие несознательные граждане обезьянам в зоопарке сигареты подсовывают… – и осекся, сообразив, что только что вышел на самого себя. Кашлянул. Снова взглянул на «противогазов»: – Ладно, напоминайте, куда нести. Закину в цех и пойду руки обработаю. И закурю. А вы его там помойте из шланга, что ли, он же от никотина помрет.***
Софья проснулась совершенно выспавшейся. Может даже, чуть-чуть слишком: голова ощущалась тяжеловатой, тело – как будто чересчур слабым. Она приподняла голову, оглядываясь по привычке, и ощутила неприятное, холодящее чувство страха в животе и груди. В комнате она была одна. Постель у противоположной стены была аккуратно застелена. Балкон – закрыт. Сквозь окно и занавеску, частично рассеиваясь, солнечные лучи рисовали на полу вязь светотени. Софья с тяжелым вздохом откинулась на подушку и закрыла лицо руками. Даже беспокоиться сил не было. В пустой спросонья голове, напрочь цементируя в себе любые другие мысли, застыла вязкая обреченность. Увидел, что она спит куда дольше обычного, и сбежал. Что ж еще. Еще этот нелепый разговор в ночи… Вот, значит, почему сны не отступают. Будущее еще не изменено. Плохое может сбыться. Кажется, уже началось. Дверь скрипнула; щелкнул язычок замка. По полу прошуршали… знакомые шаги. Софья отняла руки от лица и хмуро уставилась на Захарова. Тот в ответ приподнял бровь: – Что-то не так? Не надо так на меня смотреть. Уже почти одиннадцать. – М-м-м, – Софья прижала ладонь ко лбу. – Понятно. Можно в другой раз как-нибудь разбудить меня в обычные восемь? От пересыпа мне плохо потом. Голова болит, настроения нет… – Зачем? Спать следует столько, сколько организм просит, если не нужно куда-то успеть. Медленный сон помогает бороться со стрессом. Очевидно, это было сказано в ответ на ночной разговор. Естественно, нейробиолог понимает физиологическую основу возникновения снов. Но речь-то шла не об этом! Тьфу ты! Накатило раздражение. – У меня всё нормально. Даже удивительно, учитывая все обстоятельства, – отрезала она. Захаров сел к ней лицом на стул, стоящий неподалеку от окна, перед рабочим столом, и оперся на него локтем, подпирая раскрытой ладонью челюсть и шею: – Пока ты пыталась охранять меня, я наблюдал за тобой. Тебе, Софья Львовна, голову лечить надо. – Это мнение специалиста? – Софья нахмурилась сильнее прежнего и подтянула одеяло к подбородку, хотя уже пару минут как хотелось, наоборот, вытянуть из-под него ноги. В комнате было довольно тепло, если не сказать – душно. Плевать на комаров, погулять в тенечке сегодня будет именно тем, что нужно. – Прошу прощения, если прозвучало невежливо. По основной специальности я невролог. У тебя последние три дня периодически дергается левый глаз. Мышечные зажимы – сама чувствуешь? Челюсти сжаты, брови на переносице. Спина вся сведена, плечи уходят почти к затылку. У тебя потому и голова болит. Знаешь, мы похожи. Пока кто-то другой не скажет, что надо меньше себя загонять, в упор не замечаем проблемы. – А вы все-таки заметили, значит, Харитон Радеонович? Значит, всё было не зря. Захаров поджал губы и закатил глаза: – Подозреваю, я это заслужил. – Да, про шкаф я не забыла. Коллекционирую изобретательные комплименты, – Софья откинула одеяло, села на кровати, стиснула переносицу, отгоняя головокружение, и с мимолетным удовольствием прижала стопы к прохладному линолеуму. Чуть дальше лежал ковер, но на него наступать не хотелось. – Про шкаф?.. А, это. Нет, в шкаф тебя нельзя, там позвоночник окончательно передавит все нервные корешки. – Давно тебя интересует мой позвоночник? – От безделья всякое приходит в голову. Я размышлял о том, что из местных процедур тебе подойдет. Я договорюсь. Ты пойдешь? – А надо? – Я бы посоветовал не отказываться, если мое мнение как врача имеет для тебя вес. Кое-чего и в «Легкой» не делают, жаль упускать такой шанс. Софья обхватила ладонью противоположный плечевой сустав и, поморщившись, вздохнула. На мгновение ей представились руки Захарова поверх забитых напряжением мышц, по бокам от шеи, и по спине пробежали мурашки. Может, идея и неплохая. Сама бы она точно просить не пошла: страшновато, да и вроде как не положено… – Хорошо. Спасибо. Я согласна, – сказала она, ни на что особо не надеясь.***
Оказалось, что искать беспокойной голове постоянные занятия вовсе не обязательно. Всего пара дней на массаже и тепловых процедурах – и в мыслях вместо давно привычной тревоги воцарилась блаженная пустота. В воображении это ощущалось, как будто из захламленной комнаты выбросили разом все вещи, потом распахнули настежь окна, и в светлую комнату беспрепятственно стал проникать солнечный свет. Как, оказывается, сильно на голову влияет состояние организма. Не то, чтобы она не знала, но на собственном опыте… Так и ежедневные прогулки по территории стали в радость. Софья подбиралась поближе к академикам и вышагивала рядом, наслаждаясь видами, рисунком теней в яркий полдень, свежим, почти звенящим от чистоты воздухом. В редкие моменты, когда она окидывала рассеянным взглядом людей кругом, ей казалось, что Харитон тоже стал выглядеть чуть иначе. Как будто вечная морщинка между бровей стала менее заметной. Но, может, так просто казалось из-за неяркого света, отчего ослабевала резкость любых теней. Хоть она и шла совсем рядом, но разговоров почти не слышала – благодушно пропускала мимо ушей. Академиков же ее присутствие, кажется, совсем не тревожило, и порой практически над ухом звучали довольно увлеченные перепалки. Обычно малопонятные: слишком узкоспециализированные. Но один раз она уловила что-то более приземленное. Невольно прислушалась: – Еще один день, и я не выдержу. Будешь директором вместо меня. – На умирающего пока не похож. Что там у вас происходит? – Ты тоже не выглядишь, как желающий утопиться в Байкале. – Всё совсем не так плохо, как казалось поначалу. Софья насторожилась и лишь огромным усилием не уставилась Захарову в спину: он наверняка это почувствует. Так и шла чуть позади, совершенно незаметная, в редкий раз в своей жизни радуясь этой непонятной способности. – Знаешь, Харитон, Софья Львовна не кажется мне человеком с дурными помыслами. Она… мне кажется, не всегда полностью осознает последствия своих действий. – А ты всегда их осознаешь, Дима? – Судя по тому, что вы по-прежнему живете в одной комнате, она тебе симпатична. Могу понять, девушка с виду милая, но все равно будь поосторожнее. – Мне не двадцать лет, чтобы измерять симпатию в таких категориях… Всегда интересно поговорить с человеком, который умеет молчать примерно так же, как я сам. Значит, есть о чем помолчать. Наименее раздражающее соседство в моей жизни. Я бы счел это за комплимент. – За комплимент… Для тех, кто тебя хорошо знает – да, но подозреваю, что женщины ожидают услышать другое. Пауза. – Рассказывай, – хмыкнул Харитон. – Анастасия Павловна постоянно где-то рядом, да, Дима? – Настенька – просто чудовище. На имя-отчество она не отзывается, каждый день мне рассказывает о том, каким, по ее мнению, должен быть «Коллектив» и структура работы с общественными массами в принципе. За каждую статью или методичку я должен бегать или выполнять другие физические нагрузки. А ей весело, она смеется. – Я бы тоже смеялся. – В тебе я не сомневался, – Сеченов слегка толкнул его локтем. – Но ее так много, что я, кажется, против воли уже к этому привык. Она раздражает, но все равно рассказывает интересно. Голова кругом идет. А потом еще Софья Львовна с ее беседами… В другой раз сам поеду в отпуск, лишь бы без всего этого. – Вот тебя и продавили, Дима, ты сдался. Они именно этого и добивались. – Продавили? Меня? Посмотрим, Харитон, кто будет смеяться последним, – многозначительно ответил Сеченов, и они легко, почти без перехода, сменили тему на что-то более научное. Естественно, запретить им говорить было невозможно, и Софья слегка замедлила шаг, чтобы разорвать дистанцию. Ей требовалось время подумать и переварить услышанное. Почему-то от вполне будничной чужой беседы у нее колотилось сердце и дрожали руки.***
– Сергей Алексеевич, расскажите, что произошло, – попросил Вавилов. Сумятица, вызванная погоней за сбежавшим борщевиком, окончательно улеглась только к вечеру, и Нечаева в срочном порядке вызвали в «Вавилов» повторно. В принципе, ничто не мешало потерпеть до завтра, но, очевидно, ситуация с чужих слов показалась главе комплекса слишком интересной, чтобы откладывать на потом. – Ваш эксперимент у меня сигареты украл, распотрошил и на себя весь табак высыпал. Вроде всё. Я его поймал и отнес назад, – Сергей посмотрел на свои ладони. Всю необходимую помощь ему оказали, но предупредили, чтобы в целях профилактики хотя бы неделю руки под солнце не подставлял. – А с чего он взял, что сигареты будут ему интересны? Подобного поведения замечено ранее не было. – Ну… я при нем курил, когда с опрыскивателем сидел. – Мы бы не додумались, – Николай Иванович без укора, напротив, с любопытством во взгляде слегка покачал головой. – Включим никотин в список веществ в батарее тестов. Больше не курите при нем, товарищ Нечаев, хорошо? Мои сотрудники чуть комплекс не разнесли, пока его ловили. Сейчас это всё крайне не вовремя. Вы понимаете почему. – «Больше не курите при нем»? Мне надо будет еще за ним присматривать? – уточнил Нечаев. – У вас неплохо получается. – Так и скажите, что сотрудников недобор, – усмехнулся Сергей. – Молодые ученые межзвездных яблонь хотят, а мы тут земным продовольствием занимаемся, – Вавилов без удивления развел руками и тут же сцепил их перед собой в замок: – Сергей Алексеевич, заместитель директора передал мне, что вы в нашем распоряжении до возвращения директора Предприятия. Работа не пыльная, борщевику вы нравитесь. В других местах будет сложнее. – Ага, нравлюсь... – пробурчал Нечаев себе под нос, но громче добавил: – Кто я, чтобы оспаривать приказ? К вам так к вам, только пусть на себя не пеняет потом, зараза. Перед уходом из комплекса Сергей решил заглянуть еще раз к борщевику: стало любопытно, что с ним сделали после побега. Привязали? Закрыли в клетку? Зацементировали вместо питательного грунта? Реальность оказалась прозаичнее. Поблескивающий в свете ламп мокрыми листочками, отмытый от табака росток «дремал» – стоял ровно и не шевелился. – Дурак ты зонтичный, – хмыкнул Нечаев и тут же прикусил язык: пара глаз приоткрылись и уставились на него. – Все, все, молчу. На другой день Сергей сунул перед выходом из дома в карман кулёк семечек, раз уж сигареты запретили, и коробочку с домино. – Давай в домино поиграем, я тебя научу, – подтащив к горшку стол, Сергей разок брызнул на росток из пульверизатора и отставил бутыль в сторону. – Дверь я запер, никуда отсюда не денешься. Все равно делать нечего. Интересно, где у тебя мозги? И уши? Головы нет, глаза только. Упомянутые глаза вразнобой заморгали, как морской семафор. – Ничего, научишься. В армейке и похуже встречали. Извини, буду поливать иногда. Бегать за тобой больше не хочется что-то.***
С приближением дня отъезда тревога стала возвращаться. Казалось бы, жаловаться не на что: дурные сны ушли, не болят ни голова, ни спина, а с соседом по комнате они, похоже, привыкли друг к другу. Софья с интересом подхватывала любую беседу, неумолимо сводя ее в многословное обсуждение связей неврологии и психиатрии. Как выяснилось, их научные знания достаточно тесно пересекаются, хотя многие вещи просто называются немного иными словами – рассмотрены в различном контексте. Это стало уже таким привычным. В голову порой так и вползал прилипчивый припев с волн «Радио будущего»: «Я так хочу, чтобы лето не кончалось!..» Хотелось сохранить эту неформальность, даже какую-то специфическую теплоту, что ли, в их общении. Но когда закончится их отпуск, закончится и это. У него своя работа, у нее – своя. Не пересекаются. А психологическое освидетельствование совсем не об этом. – Пожалею, если не скажу, – Софья, прервав привычную тишину, встала с кровати и подошла, протягивая Харитону ладонь: – Очень нравится с вами общаться. Наконец-то можно не пытаться быть попроще. Он с подозрением взглянул на ее руку: – Взаимно. Но, помнится, у нас был уговор. – Был уговор, но мне первой можно. – А, вот так вы, значит, Софья Львовна, – он принял рукопожатие. Ее ладонь словно утонула в его, намного более крупной и все-таки, очевидно, весьма ловкой (нейрохирург ведь). Но затем Харитон быстро взглянул на нее – и потянул за руку на себя. Софья с изумлением обнаружила себя уткнувшейся носом ему в плечо. – Поскольку тебе первой можно трогать, мне можно заодно прояснить, насколько ты в действительности маленькая. – Голос, который звучал так близко, казался громче обычного и резонировал в ее груди. Софья замерла, глубоко, часто дыша. Внезапно она осознала, что происходящее ей приятно. – И насколько? – пискнула она: голос сел, но кашлять рядом с чужим ухом казалось весьма невежливым. – Сложно сказать в теории. Нужно поднять. Можно? – Хорошо. Можно, – и тогда Харитон высвободил руку из рукопожатия и положил поперек ее спины, а второй подхватил повыше колен – и без заметных усилий встал и выпрямился вместе с ней. Софья оперлась о его плечи, впервые в жизни глядя на собеседника сверху вниз. Ее почему-то тянуло улыбаться во весь рот. – Как там погода наверху? – спросили у нее, и она не выдержала и рассмеялась, чувствуя, как лицо совершенно меняется от улыбки. Порою ей говорили, что обычное ее выражение и счастливое – это как два разных человека, если судить по чертам лица. Да и по ощущениям, пожалуй, тоже. – Закись азота распылили, – выдавила она и опять захихикала. – Она тяжелее воздуха, – ответили ей в тон. – Пойдешь ко мне в отдел? Квалификация смежная, пробелы быстро заполнишь. Будет больше пользы. – А за моими дурачками кто следить будет? Или, если я откажусь, меня туда занесут? – Еще есть время подумать, – Харитон посерьезнел, поставил ее на пол и поправил на себе одежду. – С переводом проблем не будет, с Димой я сам поговорю. – Что, так понравилась? – внутренне сжавшись, готовая, как ей казалось, к любому ответу, выпалила Софья и сощурилась. – Погоди, как это звучало? – он заученным жестом поправил на носу очки: – «Очень нравится с вами общаться. Наконец-то можно не пытаться быть попроще». – Ох. Если не шутка, то я подумаю. Скажу, когда будем возвращаться. Это уже скоро.***
Все же Софья в итоге отказалась. «Не могу, мне нравится моя работа. У вас там все-таки немножко другое». Перебраться к нему поближе, конечно, соблазнительно, но что, если вдруг разругаются? Что тогда? Занятие нужно выбирать по собственным склонностям, а не по велению всяких мимолетных желаний. Месяц – слишком мало. Пообщаются хоть немного больше, и не только в вынужденных условиях… Так Софья себя уговаривала, мучаясь от желания согласиться – потому что до тоски не хотелось расставаться с единственным человеком, с которым и впрямь можно быть больше собой, чем с кем-либо еще. Придумать бы иной повод иногда видеться… По возвращении на Предприятие академики немедля направились в «Челомей», а Софью повезли дальше – в Москву, как и было запланировано. Она отчиталась о проделанной работе, сдала документы, выслушала сдержанную похвалу и вернулась на службу. Казалось бы, всё заняло не более нескольких часов. Но даже этого времени хватило, чтобы вновь обретшее директора Предприятие встало на уши. Попасть к Сеченову за резолюцией на рекомендацию о собственном отпуске всё никак не удавалось. Его постоянно не было на месте, и всё тут. Подчиненные Софьи тем временем один за другим доносили местные сплетни: «Аргентум» в полном составе рассеялся по комплексам, в «Вавилов» пару дней комиссию всеми силами не пускали; говорили, там эксперимент сбежал, но оказался вовремя пойман. Впрочем, Сеченову данный эксперимент категорически не понравился, несмотря даже на то, что кто-то из аргентумовцев уже успел научить его играть в домино… Как не понравился и развратный балаган в театре, и жуткая расхлябанность в среде принудительных рабочих. Не досталось, разве что, только психологам: к ним как будто боялись приближаться. Софья понимающе кивала, всем видом показывая: ее рук дело. Скупо делилась деталями командировки, пыталась входить в привычный ритм – и с не имевшимся ранее удовольствием здоровалась с начальником отдела нейробиологии, если везло его встретить где-то в коридорах. Впрочем, он едва отвечал и попадался на глаза редко: тоже был зол и крайне занят. Понять можно. Софья даже застала, как из отдела выносят в коробках какое-то оборудование. Наверное, и впрямь меняют будущее. Надо будет поискать Лебедева, может, чем-нибудь порадует. Но как же раздражало это обилие суетящихся, носящихся, ругающихся… Думать ни о чем не хотелось. Хотелось просто отдохнуть. В конце концов, спустя почти неделю после их возвращения Софья добралась-таки до Дмитрия Сергеевича. Сразу, не тратя время на лишние объяснения, протянула лист с визой министерства здравоохранения: – Подпишите, пожалуйста. Если можно с завтрашнего, буду благодарна. – Хорошо, – Сеченов взял лист, расписался, но, вчитавшись, не вернул, а поднял на нее глаза: – Куда, если не секрет? – Пока никуда. Хочу в «Легкую» на недельку, закончить курс массажа. Ваш коллега назначил, очень помогло. – Вот как? – Было очевидно, что он очень хочет расспросить подробнее, но не стал: – Тогда следуйте рекомендациям. Удачно вам отдохнуть, Софья Львовна. – Вы на меня хоть не злитесь? Нечаев в дальнем углу, у входной двери, явно напрягся: прислушался. – Это ведь было коллективное решение, не ваше личное, – Сеченов покачал рукой с документом и протянул его ей: – Так или иначе, я все еще директор, а Предприятие в порядке, поэтому сердиться мне не на что. Отдыхайте – и с новыми силами к труду. Всего вам доброго, товарищ Выготская. Сказано было, конечно, тоном, далеким от восторженного, но спасибо и на том, что сдержался. И не уволил – хотя, как сказал однажды Захаров, «Дима никого не увольняет, а тех, кто умер до пенсии, назначает работать в песочных часах».***
В «Легкой» царила тщательно выверенная атмосфера умиротворения. Освещение создавало иллюзию вечного послеполуденного солнца – самого меланхоличного времени суток. Стены, казалось, не существовали, замененные видом далекого и широкого пространства. Софья брела по одной из подвесных дорожек, наслаждаясь относительным одиночеством, когда услышала позади частые шаги. Она тут же посторонилась к парапету, давая человеку место пройти: очевидно, торопится. Не бежит, но шагает довольно широко. Догоняет кого-то? Додумать она не успела: человек поравнялся с ней, повернул к ней голову, дотронулся до плеча. На носу блеснули прямоугольные очки, оттягивая внимание от вертикальной морщинки между бровей. – Рад встрече. Я тут ненадолго, по делам, – однако, он замедлил шаг, чтобы они могли идти рядом. – Как отдыхается? – Спасибо, неплохо. Стараюсь ни о чем не думать, но как-то непривычно после вашего санатория. Только на море хочется. Настоящее, соленое… Посидеть на берегу, понюхать йод, водоросли, так хорошо… – Софья вздохнула и, тоскуя, отвела взгляд в сторону. Отошла еще ближе к парапету, оперлась локтями и смуро уставилась в иллюзию бескрайней дали. Настроение почему-то подпортилось. – Что мешает? – Боюсь одна. Может, когда-нибудь потом. Не знаю. – На море… – пробормотал Харитон, как будто что-то прикидывал в уме. – Черное подойдет? – В смысле – подойдет? – Через двенадцать дней в Крыму состоится всесоюзная конференция по вопросам биологического программирования нейрополимеров и нейросовместимости. Планируется на пять дней, обычно выступления длятся до обеда, потом – свободное время. – Здорово. Удачно вам съездить. – Из наших – только я. Я приглашал тебя в свой отдел, как ты помнишь. – Все равно я в отпуске сейчас. Не положено. – Да, верно… Но есть еще один вариант. – Какой? – Можно поехать со мной в качестве жены. К лицу прилил жар – так резко, будто паром окатило. – А потом развестись? – Зачем? Софья выпучила глаза и зажала рот рукой. Голова закружилась, и показалось, что сейчас она просто свалится с ног. Она вцепилась рукой в поручень, сделала маленький шаг в сторону, пытаясь восстановить равновесие. В голове теснилось разом столько всего, что она не могла сосредоточиться на чем-то одном. Избегая поднимать голову, нашла его руку, сжала поверх парапета: – Мне ведь сейчас не послышалось? – пытаясь отдышаться, промолвила она. – Я предлагаю… прошу быть моей женой. – Харитон поднес руку к ее лицу, коснулся подбородка, чтобы смотреть прямо в глаза: – Нам друг с другом комфортно. На мой взгляд, этого уже достаточно. Не хочу упускать. – Я… я тоже. В смысле… Я недавно думала… – Да что ж такое! – Ладно. Я думала о том, что мне нравится находиться с таким человеком, как ты, рядом. Если наши желания совпадают, то… Ну, раз так, то… да? – Софья взъерошила волосы на затылке. Думалось все еще с трудом. – Хорошо. А мы всё успеем? – Успеем. – Тогда хорошо. Но фамилию я не меняю. Объяснять потом всем, что статьи я писала… – Понимаю. Сегодня, – он бросил взгляд на часы, – можно еще успеть подать заявление. Буду ждать в центральном зале. – Ладно. Я быстро. Быстро ли? Когда дрожат колени и не совсем понимаешь, на каком свете находишься от замешательства и волнения – это непростая задача… И еще одолело запоздалое, но нестерпимое желание повиснуть у Харитона на шее. Надо обязательно наверстать упущенное; как всегда, хорошие мысли приходят с опозданием… вернее, природной стеснительностью давятся все душевные порывы без разбору, даже и те, каким стоило бы дать волю… Понятным во всей мысленной суматохе звучало лишь одно. С оттенком сарказма, но все равно исключительно удовлетворенное, даже счастливое: «Хотелось повода встречаться и общаться, помимо работы? Стоит тщательней формулировать свои желания… впрочем, так тоже подойдет».