Безвозвратно

Она позавтракала и уже надевала шляпку у себя в спальне, когда на лестнице раздались быстрые шаги. Ослабев от радости, Скарлетт опустилась на постель, и тут в комнату вошел Ретт. Свежевыбритый, умытый, подстриженный, трезвый, только глаза воспалены и лицо опухло от выпивки. Он легкомысленно помахал ей рукой и сказал: «О, привет». Как может мужчина просто сказать: «О, привет», если два дня его не было дома, притом без всяких объяснений? Как может он оставаться невозмутимым после той ночи, что они провели вместе? Он не мог, если только… если только… В голову ей пришла ужасная мысль. Если только такие ночи для него не представляют ничего нового. На какой-то миг Скарлетт онемела, позабыв все кокетливые жесты и улыбки, которыми готовилась встретить его. Он даже не подошёл, чтобы подарить ей свой обычный небрежный поцелуй, просто остановился, держа в руке сигару и глядя на неё с усмешкой. – Где… где ты был? – Только не говори мне, что не знаешь! Я думал, уже весь город знает. Должно быть, все знают, кроме тебя. Тебе знакома старинная поговорка: «Жена всегда узнает последней»? – Что ты хочешь сказать? – Я думал, после того, как прошлой ночью в дом Красотки нагрянула полиция… – В дом Красотки… этой… этой женщины! Ты был с… – Ну разумеется. Где ж мне ещё быть? Надеюсь, ты не беспокоилась обо мне. – От меня ты ушел к… о боже! – Да будет тебе, Скарлетт! Не надо строить из себя обманутую жену. О Красотке тебе должно было быть известно давным-давно. – Ты пошел к ней после того, как… как… – Ах вот ты о чём, – небрежно отмахнулся Ретт. – Вечно я забываю о хороших манерах. Приношу извинения за моё поведение при нашей последней встрече. Я был мертвецки пьян, о чём тебе, несомненно, должно быть известно, и не устоял перед твоими чарами… может, стоит их перечислить? Ей захотелось плакать, упасть на постель и рыдать до бесконечности. Он не изменился, ничего не изменилось, а она вела себя как дура – глупая, самонадеянная, наивная дура, вообразившая, что он любит её, что уж теперь-то она держит его в руках. Это была всего лишь очередная мерзкая пьяная выходка. Он взял её и использовал, пока был пьян; точно так же, как использовал бы любую девку из заведения Красотки. И теперь он вернулся – такой же наглый и саркастичный, как всегда, такой же недосягаемый. А она ждала его всё это время, с неожиданным нетерпением, лёгким смущением и пугающим её предвкушением этой встречи. Она ждала его и сходила с ума от страха и волнения, думая, что с ним случилось несчастье, что он, быть может, уже мёртв. Ждала его возвращения домой, пока он накачивался виски и скандалил с полицией в борделе. Вся внутренне сжавшись, Скарлетт подняла глаза на Ретта и на мгновение столкнулась с уже виденным ею прежде загадочным настороженным блеском в его тёмных глазах. Снова этот пронзительный, выжидательный взгляд, полный пугающего её безграничного терпения. Взгляд, значения которого она совершенно не понимала до сих пор. Всего секунда, - и вопрошающее выражение его смуглого лица сменилось на привычную лёгкую усмешку. Опять он смеётся над ней. Снова потешается, словно она забавный домашний зверёк, игривый котёнок, которому удалось здорово повеселить своего хозяина. Хозяина, который наговорил глупостей про любовь, ревность и призраков, окунул в кружащую голову сладкую тьму наслаждения, недостойную леди, чтобы после уязвить признанием о двухдневном рандеву с мерзкой шлюхой. Скарлетт проглотила злые слёзы и, призвав на помощь всю свою волю, выпрямила спину. Руки её до того дрожали от желания расцарапать ему лицо, что ей пришлось сжать их в кулаки, чтобы не наброситься дикой кошкой. Поквитаться за украденный трепет и волнение встречи с ним после жаркой, безумной ночи и бесконечность бессонной ночи после. И ещё одной, долгой, с протянутой к луне рукой. – Ты сказал, что любишь меня. – Это был коньяк, моя дорогая. Уж не думаешь ли ты… – Уж не думаю, - ярость, столь всеобъемлющая и обжигающая, какой была и страсть той ночью, разливалась в груди, до того мешая вдоху, что вдруг стало невыносимо больно. С той же силой она утягивала во тьму, кружа голову и лишая рассудка. - Бессердечный порочный лгун! – О, только избавь меня от этого наигранного праведного негодования. Тебе всегда было наплевать, что я говорю и чем занимаюсь, лишь бы я платил по счетам. Холодный тон и снова этот цепкий, подозрительный взгляд и скованное напряжением смуглое лицо. Невыносимо. То мягкое безразличие к ней, которое Ретт демонстрировал с самого начала их брака, теперь превратилось в открытое пренебрежение, глубоко ранящее её. И сейчас, глядя на непроницаемую маску и в дикие глаза напротив, Скарлетт подумалось, что эту рану она нанесла себе сама, когда закрыла для мужа дверь своей спальни. Когда променяла игривую лёгкость супружеской жизни и его крепкие объятия, в которых можно было укрыться даже от кошмара холодного тумана, – на очаровательный в своей непостижимости идеал. Призрачную мечту. Променяла чувство необъяснимого уюта и единственного на свете человека, с которым можно было поделиться любой мыслью, - на холодную отстранённость и пустое, никем так и не озвученное обещание. Та многолетняя надежда, – беспомощная и будто бы отрезающая Скарлетт от полной жизни в её самой головокружительной страсти; оберегающая, как надзиратель тюрьмы, что приглядывает за жестоким убийцей, – сейчас истончилась. Ускользнула. Иначе откуда взяться такому упоению при воспоминании о наслаждении и бесстыдстве той ночи и беспросветной тоске по человеку, который стоит напротив? Неоднозначному и непонятному, негодяю и мерзавцу, и первому мужчине, кто смог превзойти её во внутренней силе и даже поделиться этой силой с ней. Тоске по её мужу, Ретту Батлеру. Он нужен ей. Возникший этот душевный надрыв лишил Скарлетт всякой осторожности в словах, всякого страха очередной саркастичной издёвки или непоправимо оскорбленной гордости. – Зачем ты на мне женился, Ретт? Ведь в мире и правда полно постелей, и почти в каждой лежит женщина. Зачем тебе я, если даже после такой… той ночи, ты всё равно побежал к своей шлюхе? – Моя дорогая, уж не ревность ли это? – и несмотря на шутливый тон, вид у него был самый серьёзный, а чёрные глаза его неотрывно всматривались в её лицо. – Не ты ли выдворила меня из спальни, отказывая мне в супружеских правах? – Если бы ты хотел меня, никакой замок не удержал бы тебя за порогом, не так ли? – вся залитая румянцем от откровенности этой реплики, Скарлетт всё же чуть понизила голос. – Зачем ты на мне женился, Ретт, если тебе не нужно даже моё тело? – с каким-то упрямым остервенением она не отводила глаз, хоть тёмный его взгляд жёг её огнём. – Могу похлопотать, и Красотка пристроит тебя в своё заведение. Там обязательно найдется желающий им обладать. – Да замолчи же ты наконец! – Скарлетт схватила со столика флакон духов и что было сил запустила им в Ретта, но промахнулась. – Жестокий, бессовестный… дурак! – Или же Эшли… – К чёрту Эшли! – и полный запальчивой искренности этот окрик уничтожил последнюю каплю самообладания Скарлетт. – Убирайтесь из этой комнаты, убирайтесь вон! – и не в силах больше сдерживаться, она отвернулась, прижимая руки к ушам, чтобы не слышать его гадкого хохота, потому что она не смогла, не сумела сдержать ни своих слёз, ни криков. Потому что снова дала ему повод смеяться над ней и её глупостью, ведь она так трепетала, так волновалась, так его ждала. Так ждала... Потому что он нужен ей. А она ему не нужна. Родные руки, по которым она так скучала, в которых находила покой, прижали Скарлетт к крепкому телу. Настойчивый, тихий шёпот нежданной лаской продирался сквозь нескончаемые рыдания глухого отчаяния. – Скарлетт, неужели… Хорошая моя, неужели… в самом деле… И было что-то ещё. Неразборчивое, пылкое, почти беззвучное. Что-то, что терялось в мягких поцелуях в лоб, мокрые щёки и узкие ладони, прежде отнятые от девичьей головы, а теперь спрятанные на мужской груди. Что-то, что пустило бешеным галопом сердце под женскими руками, а чёрные глаза Ретта наполнило невиданным ранее теплом, рождая в груди Скарлетт приятное томление. Он поцеловал её, и прикосновение это было настолько обезоруживающе нежным, что казалось невыносимым. Тягучим, неспешным, но обжигающим, как тёмная страсть, завладевшая ими той самой ночью. Скарлетт не противилась мягкому, обволакивающему жару, кружившему голову. Сдаваясь его власти, со всей отзывчивостью и искренностью, она отвечала на поцелуи Ретта, обнимая его за шею, прижимаясь к нему сильнее. Отдалась в блаженной покорности и всё прочее перестало существовать. Стыд, неловкость, робость – ничего не осталось. Только его настойчивые губы, дикая нежность и тепло, какого она никогда не чувствовала от него прежде. Жадное желание, пульсирующее даже в кончиках пальцев, раскрывшееся влажным голодом и утолённое накрывшими густыми волнами экстаза, что оплели тела дрожью наслаждения в узорах тихих стонов. Когда от марева сладкой неги остались лишь тяжёлое дыхание да испарина на коже, Скарлетт обнаружила себя лежащей на голой груди глядящего в потолок Ретта. Платье её скомканной тряпкой валялось в углу, смятые нижние юбки уползли вверх по телу до неприличия, а сильная мужская рука невесомо гладила женское бедро. Два чувства боролись внутри Скарлетт: чудовищный стыд и тихое, восторженно-острое счастье. До того хрупкое, что сделай она глубокий вдох сейчас, оно разлетится, разойдётся на осколки, больно ранящие её изнутри. Первое было куда более понятно, и она поддалась ему, заливаясь пунцовым смущением до кончиков ушей. – Поздновато вы спохватились, миссис Батлер. Краснеть надо было раньше, – в привычной насмешке Ретта послышалась непривычная для него мягкость. – Леди не… не, боже… такое… днём… – Как хорошо, что мы ещё в самом начале условились, что вы отнюдь не леди, моя кошечка, – он наконец посмотрел на Скарлетт своими серьёзными, внимательными глазами с каким-то жадным светом внутри. А после очень тихо спросил, не уводя от её лица своего цепкого взгляда: – Ты жалеешь? – Мне стыдно, - она чуть подумала и добавила совсем едва слышно, – и неприятно. – Неприятно? – Да. После этой. – Но я не… Я… Я струсил и напился. – А я так тебя ждала. Они чуть шептали, но честность их была оглушающей. И в этом грохоте правды, Ретт приподнял со своей груди женскую ладонь, поцеловал и приложил к своей щеке. В нестерпимой нежности, Скарлетт сильнее прижала свою руку к его лицу, несмело огладила большим пальцем скулу и обомлела. То пронзительное, поистине безграничное, непонятное терпение в его взгляде, что так долго пугало её, исчезло. Истаяло, уступив место искристому, сверкающему свету в родной темноте его глаз. Огню, что манил её к себе, манил рассмотреть, прочувствовать, узнать. Согреться. И Скарлетт поддалась. Потянулась острожным поцелуем к мужским губам, оставляя на них печать клятвы беречь этот огонь. Сохранить его живое тепло и пленительный блеск только для неё. Безвозвратно. – Не ходи к ней больше, иначе… – Что? – Иначе я пристрелю тебя, как паршивого янки! – Ретт только рассмеялся на это восклицание, а потом так счастливо улыбнулся, что захватило дух. – Не утруждай себя угрозами, моя дорогая. Только и ты мне кое-что пообещай. – И что же? – Избавиться от лесопилок. Скарлетт в возмущении резко села на кровати и снова сразу же уловила это настороженное, взволнованно-выжидающее выражение в чёрных глазах напротив. И свой удушающий страх, что огонёк, который ей с таким трудом удалось рассмотреть, сейчас ускользал от неё. Его тепло, нежность и мягкий свет. Так резко отличавшийся от холодного сияния далёкой, непонятной и непостижимой луны. До этого момента Скарлетт и в голову не приходило расставаться с лесопилками. Главным образом из-за Эшли, конечно же. Но после их последней встречи наедине, в тишине залитого солнцем лесного склада, когда она впервые не почувствовала ни томления, ни дрожи, ни страсти - ничего, кроме дружеского тепла от его прикосновений. Когда вместо яркого, мерцающего героя разглядела испуганного ребёнка, что потерянно оглядывался назад, в неутолённой тоске по былому, утраченному уже навсегда. Теперь же многолетнее, её слепое желание им обладать пошло глубокими трещинами сомнений, боли и усталости. – Что ж… Хорошо, будь по-вашему, мой ревнивый болван, – и особенно ласково произнеся последнее слово, Скарлетт обратно прильнула к Ретту, прижимаясь всем телом. – Похоже вы грозите стать мне безупречной женой, моя дорогая. – О, и не надейтесь. Я всё ещё не собираюсь рожать по ребёнку в год! Впрочем, как оказалось, – она лукаво улыбнулась, отчаянно краснея, – выполнение супружеских обязанностей может быть очень приятным. Ретт поднял её румяное лицо за подбородок и, шепнув «Моя прелестная развратница», неистово поцеловал, утягивая их обоих в новый круговорот жаркой, густой страсти.