***
Джисон с тревожно бьющимся сердцем стоит напротив тёмно-коричневой лакированной двери с металлической табличкой, на которой в полутьме коридора еле читается надпись «Раздевалка чирлидеров». Чанбина рядом нет — некому пнуть под зад, пробуждая социальные навыки, некому напомнить, как открывать рот, чтобы говорить слова. Ладони начинают противно потеть, на лбу тоже проступают капли. Душно. Что он вообще тут делает? Дверь неожиданно открывается, и мозг успевает среагировать быстрей, чем проанализировать ситуацию. — Можно автограф? Минхо смотрит сверху вниз на согнувшегося пополам в поклоне перед ним парня и недоумённо берёт в руки протянутый ему вырванный из тетради в клетку лист. — Раздевалка футболистов в другом коридоре. Я могу передать, если хочешь. От кого ты хочешь автограф? — Я… мне… Да. Приятный бархатный голос — как мёд в уши. Джисон понимает, что приторной вязкости стало слишком много, тело будто погрязло в чём-то омерзительно липком, но до одури сладком. Ещё пару секунд — и он навечно застрянет в этом, как насекомое в капле янтаря. — Так кому передать? Эй! — Минхо кричит вслед убегающему парню. — Джисон! Но тот уже скрылся за углом. Усмехнувшись и покачав головой, Минхо складывает бумажку и засовывает в карман джинсов.***
От сухого пыльного библиотечного воздуха спирает лёгкие, из плотно закрытых окон — ни дуновения. На улице пасмурно, и в помещении зажжены все лампы. Возле одной из них — настольной — сидит Феликс, но Чанбин не спешит к нему подходить: стоит в отдалении, тупо пялясь, не в силах понять как вообще додумался предложить фиктивные отношения совершенно незнакомому парню. Верней, как незнакомому: не знать Феликса, главную звезду института, чей аккаунт в инсте насчитывал больше миллиона подписчиков, а в тик-токе — и того больше, было невозможно. Он всегда выделялся из толпы — не только благодаря внешности топ-звезды, но и из-за броского эпатажного стиля — яркий макияж, несвойственный парням, с кучей блёсток на щеках и веках, помадой популярных женских оттенков, и такая же яркая цветастая одежда с кучей побрякушек. Чанбин не мог оценить насколько модно и со вкусом одевается Феликс — не разбирался, сам ведь носил только спортивное, потому что удобно и выглядит сносно, и никогда не запаривался цветовыми сочетаниями, предпочитая только чёрное, серое и тёмно-синее, но всё, во что одевался Феликс, выглядело красиво и, учитывая количество подписчиков, а также наличие парней и девчонок, копирующих его стиль, одевался он явно со вкусом. Неудивительно, что его знают все — такого невозможно не заметить. И когда Чанбин предлагал свою безумную идею, он как-то не подумал о том, что из-за таких отношений, пусть даже ненастоящих, сам станет такой же заметной и обсуждаемой персоной, чего совершенно не хотелось. Но отказаться возможности не было — он действительно поставил Феликса в неудобное положение, и принципы не позволят оставить человека в беде, поэтому Чанбин рассчитывал переждать какое-то время и предложить тихо-мирно «расстаться». Подойдя к столу, Чанбин поздоровался, но Феликс не заметил — сидел в эйрподсах, склонившись над книгой: тёплый свет от лампы мягко подчёркивал аккуратные черты лица, чуть курносый носик и пушистые ресницы. Блёстки на щеках мерцали, ассоциируясь с чем-то волшебным. Феликс наконец заметил Чанбина и расплылся в улыбке — такой неожиданно яркой и сияющей, будто они знакомы сто лет, девяносто девять из которых находятся в тёплых, искренних и крепких отношениях. Будто бы и не было вчерашней яростной злости, о которой напоминали синяки на груди (всё-таки Феликс лупил сильно). Чанбин нерешительно отодвинул стул: они договорились встретиться в час дня — время обеденного перерыва, когда в библиотеке больше всего народу, однако никаких подробностей больше не обсуждали, и Чанбин не знал как себя вести: чего будет достаточно, чтобы доказать окружающим, что они в отношениях, и что вообще позволит Феликс? Пока Чанбин раздумывал, Феликс, не прекращая улыбаться, быстро чмокнул в губы, оставляя на них слегка липковатый привкус фруктового бальзама, — Чанбин машинально слизал его, будто что-то вкусное и съедобное. Впрочем, вкусным оно правда было. — Что читаешь? Феликс показал обложку книги и всё сразу приобрело ещё больший тон наигранности, будто сценка в театре: «Цифровая схемотехника и архитектура компьютера». Насколько Чанбин помнил, Феликс учился на факультете дизайна. — О, хаюшки! Напротив отодвинулся стул и за стол плюхнулся Хёнджин — одногруппник Чанбина и по совместительству ещё один лучший друг. Чанбин переключился на него, принявшись обсуждать приближающуюся пару по математической статистике, к которой оба были не готовы: Чанбин — потому что принципиально не готовился к математике, к которой были природные способности с детства, Хёнджин — потому что нравилось оставаться после пар наедине с профессором Кан. — Ты поэтому так оделся? — ржёт Чанбин, наклоняясь вперёд и хватая за один из кулонов, висящих на груди в глубоком вырезе рубашки, настолько глубоком, что приоткрывалась вся широта «души» с красивыми ключицами. — А что, нравится? — лукаво ухмыляется Хёнджин, поигрывая локоном. Феликс вдруг больно наступает на ногу под столом. — Ты чего? — недоумённо поворачивается к нему Чанбин, но тот нахмурено молчит, всё так же уткнувшись в книгу, будто ни при чём. — Это Хёнджин, мой одногруппник. Феликс закусил губу, продолжая хмуриться и упорно молчать, даже головы не поднял. — А это Феликс, мой… парень. Ну на самом деле нет, мы только притворяемся. Ну, там долгая история… — Ты не можешь всем так говорить! — Феликс хлопает книгой по столешнице. — И ты не имеешь права так общаться с другими парнями! Ты, дятел без мозгов! Овца тупорылая! — Ни фига се, — присвистнул Хёнджин и тут же виновато потупил глаза, напоровшись на яростный взгляд Феликса. — Извини, я не подумал, — Чанбин сглотнул, растерянно глядя на обиженно надувшегося парня. — Хёнджин - мой друг, мы всегда так общаемся… — Всегда так общаетесь, будто мечтаете трахнуть друг друга, но всё никак не получается? Хёнджин прыснул, а Чанбин неловко почесал затылок. — Это просто шутки… — В каждой такой шутке есть доля недотраха, — выплюнул Феликс и поднял книгу, вцепившись в переплёт так, что останутся вмятины. Чанбин обменялся с Хёнджином виноватым взглядом, а Феликс вдруг прижался к его руке, задержав дыхание и невидящим взглядом уставившись в книгу. Чанбин заметил, как в библиотеку зашли те самые животные, что домогались до него, и обнимает за плечи, притягивая к себе ближе. — Всё в порядке, — убирает волосы со лба, одновременно поглаживая, и целует в висок, оставляя ладонь на щеке. — Я с тобой. Феликс прожигает ядовитым взглядом, и Чанбин радуется, что тот всё ещё держит в руках книгу, иначе эти маленькие пальцы, сжимающие переплёт до вмятин, достались бы его руке. — Я сам могу за себя постоять, ты — всего лишь прикрытие, — шипит на ухо Феликс. — Хуёвое прикрытие, любая заплесневевшая воняющая гнилью и говном шторка в общажной ванне была бы лучше тебя. — Хорошо смотритесь, — ржёт Хёнджин, наблюдая за потерянно-смущённым Чанбином. — Я пошёл готовиться к паре, обновлю свой шлюший прикид. Кстати, Феликс, я по девушкам, — добавил, подмигнув. — Ну и по прекрасным женщинам, как профессор Кан. Чанбин попытался удержать друга, боясь остаться наедине с разъярённым огнедышащим драконом, пышущим злостью и обидой. Но Феликс вроде как успокоился, положил голову ему на плечо, уткнувшись обратно в книгу, лицо приобрело безмятежные черты невинного ангела — Чанбин аж вздрогнул от такой резкой перемены. Сидел, не отрывая взгляд, боясь пошевельнуться и снова не угодить. Смотрел, дивясь тому, как в таких нежных сияющих блёстками чертах может прятаться такая дьявольская сущность. — Ты пялишься на меня так, будто я тебе яйца скрутил и заставил сидеть беззвучно, — упрекает Ликс, не разжимая губ. — Сделай ебало попроще, иначе я тебе правда что-нибудь скручу, а лучше оторву. — Ты красивый. Феликс поднимает голову с его плеча, удивлённо скользя взглядом. — Если ты с таким еблетом смотришь на красивых людей, боюсь представить с каким лицом ты смотришь на понравившуюся картину в музее или на понравившийся экспонат на выставке. — Я не хожу в музеи и на выставки. — Не волнуйся, я это исправлю. Они остались в библиотеке ещё на какое-то время: Чанбин достал конспекты, чтобы подготовиться к парам после математики, Феликс углубился в чтение книги, вернувшись в ровное положение. Вспомнив, что надо поддерживать видимость отношений, Чанбин накрыл ладонью его ладонь, лежащую на столе. — Тебе так комфортно? Но Феликс не смотрел в его сторону: напряжённым взглядом следил за студентами с инженерного факультета, копающимися в библиотечном компьютере, — рядом стояла библиотекарша, расстроенно прижимающая руки к груди. Похоже, комп сломался без возможности починить. Парни развели руками и посоветовали обратиться к специалисту, а сами ушли. Феликс вернулся к чтению, так и не обратив внимание на руку Чанбина, но продолжил кидать задумчивые взгляды в сторону сломанного компьютера. — Иди на пару, ты уже опаздываешь, — он вырвал руку из-под ладони Чанбина и откинулся на спинку стула. — Те ублюдки уже ушли, мне больше не нужно прикрытие.***
Чанбину было всё равно. Феликс сразу это понял. Фиктивные отношения предлагают только в двух вариантах: либо из-за ужасной неуверенности в себе, либо из-за ужасного безразличия. Учитывая равнодушное, строгоалгоритмичное и забывчивое поведение Чанбина, его случай — второй вариант: видимо, ляпнул с дуру, поддавшись порыву жалости, вот и всё. Это ничего не значит. Феликс стискивал зубы каждый раз, когда вспоминал: это насколько надо быть удачливым, чтобы не суметь отразить домогательства на глазах у парня, в которого давно безответно влюблён. Феликс не знал как так получилось и ничего не мог с собой поделать. Просто однажды, почти год назад, увидел на уличных тренажёрах и не смог пройти мимо. — Кто это? — вцепился в локоть Минхо, уткнувшегося в телефон в руке. — Кто? — тот заинтересованно поднял голову. — Вот он, — Феликс ткнул пальцем прямо в парня, чья мощная атлетичная фигура в слегка обтягивающей чёрной футболке могла бы быть идеальной для обложки любого выпуска спортивного мужского журнала. — Свинья на турниках? — Парень на турниках. — Друг Джисона. Не помню, как зовут. — А Джисон кто? — Белку видишь? — Нет, я сегодня не обкуренный и вижу нормальных людей, а не животных, — разозлился Феликс. — А с тобой что не так? — Ладно, не кипятись. Джисон вон тот, с щеками, в которых можно запрятать кучу косяков. Помнишь челлендж по прикуриванию пачки сигарет одновременно? Я уверен, можно побить все рекорды, если уговорить его поучаствовать, столько бабок получится сгрести со ставок. Вообще забавный парень: мы с ним пересекались пару раз, есть общие знакомые — у него хорошее чувство юмора, я это больше всего ценю в людях. Но не без причуд: я никак не пойму заика ли он или просто застенчивый, чёрт разберёт этих тихушников. — Мы не о Джисоне сейчас. — А, да? — Минхо моргнул пару раз. — А о ком? Ааа, тот его дружбан-морж. Хз, я знаю только, что он с факультета IT. Феликс быстро понял, что популярность не играет ровно никакой роли в случае, если твой объект симпатии ведёт маргинальный образ жизни, не поддаваясь никаким кастовым системам, не интересуясь социальными статусами, руководствуясь только своими железобетонными принципами и уверенными взглядами на жизнь. Благодаря этому Чанбин и был в каком-то смысле так же популярен: его многие знали, уважали и любили — за отсутствие стремления выделяться и ходить по головам, за острое чувство справедливости, за эмпатию и альтруистичность, за принципиальность и высокие моральные качества, за стабильность поведения. Такие, как Чанбин, всегда чувствовались надёжной опорой и поддержкой — прямо как члены чирлидерской команды, занимающие позиции базы, но в реальной жизни Феликс привык, что его равновесие при выполнении чирлидерских трюков зависит не только от него, но и от сокомандников, которым он доверяет, как себе: в роли флаера он легко смирялся с тем, что на время перестаёт принадлежать себе и полностью зависит от тех, кто его поддерживает, а в жизни он ощущал себя точно так же, но не на кого было положиться, некому довериться. Всё, что он делал вне спортивного зала, было продолжением этой адреналиновой зависимости — ему нравилось быть на вершине чирлидерской пирамиды, нравилось взлетать и нравилось падать, зная, что тебя поймают, нравилось быть тем, к кому приклеены восхищённые взгляды, и он старался и в остальном занять такую же позицию — быть лёгким, рисковать, не думать об ответственности за свою жизнь. Все его способы развлечений в свободное время — многодневные рейвы, лёгкие наркотики, секс без обязательств, зачастую небезопасный, — были очередным способом попасть в тот миг, когда захватывает дух от страха, когда отключается мозг и ты позволяешь себе просто лететь, просто падать. Но падать больно, если нету поддержки. А можно упасть и так, что сразу — летальный исход. Поэтому влюблённость в Чанбина казалась логичной — это был предлог замедлиться, выйти из бешенного ритма жизни, вывернуть из этой адреналиновой скачки, заставить себя измениться и наконец почувствовать стабильность и твёрдую опору под ногами. Феликс был уверен, что всё пройдёт, ведь раньше ему нравились совершенно другие парни — общительные, легкомысленные, предпочитающие тусовки домашним работам, выбирающие небезопасный секс и отношения без обязательств, — но шли месяцы, а влюблённость в Чанбина не прекращалась, превращаясь во что-то наподобие нужды. Ему так нужен был кто-то, кому можно довериться, на кого можно положиться, кому можно доверить секреты, перед кем можно вывернуть наизнанку душу. Но подступиться к Чанбину всё никак не получалось — банально не хватало духу хотя бы попытаться: казалось, Чанбин даже не обратит внимание на такого, как он — легкомысленного, ненадёжного, ветренного и скучного. Домой после того случая, когда Чанбин впервые заговорил с ним, Феликс возвращался в приподнятом настроении, летел на крыльях ветра, несмотря на усталость после матча — был совершенно счастлив: сам Чанбин! заступился! обратил внимание! предложил встречаться (пусть и понарошку)! Потом радужная пелена спала — да, обратил внимание, но в какой ситуации? Теперь Феликс для него — типичная жертва, ещё и в более женской позиции, ведь в обществе есть постулат, что только женщины подвергаются сексуализированному насилию, — жалкий, слабый, не способный постоять за себя, нуждающийся в защите. Феликс понятия не имел какие парни нравятся Чанбину, но беззащитным котёнком выставлять себя не хотел и очень злился на себя за то, что так подставился. Поэтому и плевался ядом по малейшему поводу — некуда было девать злость, обиду и разочарование. А потом злился на себя по второму кругу — не хотел в глазах Чанбина выглядеть грубым отбросом, отбитым на всю голову и неспособным на самоконтроль. И сейчас от былой эйфории вообще ничего не осталось: Феликс видел, что Чанбин жалеет о своём импульсивном решении и никак не может объясниться. Было больно, но он решил не сдаваться и испробовать всё, приложить все усилия, чтобы добиться своего. Отношения ведь тоже как спорт, в них тоже нужно вкладываться, чтобы получить желаемый результат. Вот только ничего не получалось: Чанбин отвергал любые прикосновения — выжидал положенное время, и сразу же прекращал контакт, как только это переставало быть игрой на публику. Наверно, считал себя джентльменом, избавляющим Феликса от нежеланного нарушения личного пространства, заботился о его неприкосновенности, когда как тому хотелось выть от отчаянья, устроить истерику, заорать и вцепиться клещом, повиснуть обезьянкой на мощном теле и умолять обнять крепко и не отпускать. Еле удавалось сдержаться — такого инфантильного поведения Чанбин бы точно не простил. Феликс и без того постоянно ведёт себя как ребёнок — других бы уже давно выбесило бы, но Чанбин почему-то терпел: нервы у него такие же железные, как и мускулы. — Не нравится? — сглотнув, спросил Феликс, не прекращая мять сильные плечи, понимая, что если сейчас Чанбин скажет остановиться, ему придётся, а сил на это вообще нет. Хён вёл себя очень странно: притих и не шевелился, будто бы старался исчезнуть из пространства, чтобы перестать ощущать подобного рода прикосновения. Чанбин молчал, не отвечая, и Феликс забеспокоился. — Хватит, — вместо ответа Чанбин самостоятельно остановил его руки. Внутри оборвалось что-то сжавшееся и болезненно пульсирующее и ухнуло куда-то в бездонный полёт. Стало очень горько: Чанбин не позволяет даже обычный массаж, какой могут делать друг другу друзья, в таких прикосновениях нет ничего такого, они не нарушают рамки приличия. Чанбин переложил его ладони себе на бицепсы. — Можешь помассировать руки? — Конечно! Что-то, упавшее вниз, оттолкнулось ото дна, как от батута, и взлетело вверх, вернулось на место и исполнило радостный танец. Ещё не всё потеряно, вот он и нашёл лазейку. Окончательно успокоившись, Феликс решил, что наиболее подходящая тактика — выжидать, точечно атакуя, не делая резких масштабных манёвров. Достаточно коротких чмоков, быстрых поглаживаний, массирования плеч и рук, держания за руки и коротких объятий — всё, что позволяет Чанбин для поддержания видимости отношений. И, видимо, массаж из этого списка переберётся наверх и станет главным оружием массового поражения — Феликс только что услышал тихий несдержанный стон и улыбнулся, закусив губу. Не зря он тренировался на своих сокомандниках по чирлидингу, его талант наконец дождался своего звёздного часа. Эти плечи и руки он готов был массировать хоть до конца своей жизни.***
Лицо Феликса снова сияет на солнце; крашенные в яркий, но приятный цвет губы притягивают взгляд, в крашенных в светлый блонд волосах — куча лака в сложной причёске с множеством заколок. Под объёмной расстёгнутой спортивной кофтой — кроп-топ, открывающий качественный натренированный пресс. И дурацкие шорты, будто сшитые из первых попавшихся под руку лоскутов разных тканей. Чанбин не понимал и не поддерживал такой стиль у парней. Если бы они были школьниками, Феликсу уже давно бы пришлось пояснять Чанбину за шмот и потом восстанавливаться после побоев, однако гопнический эпизод его жизни остался в прошлом и в нынешнем возрасте Чанбин выработал в себе толерантность, привыкнув к разным способам самовыражения и уже спокойно относился к парням, какие бы выкрутасы со своей внешностью те не делали. Правда, он не стал бы общаться с такими «стилягами», обходил бы стороной, но мимо Феликса пройти было невозможно. Чанбин упустил момент, когда именно это стало невозможным. Просто в какой-то момент подумал, что хотел бы общаться с этим парнем всю жизнь — настолько сильное впечатление он производил. И сложно было объяснить в чём конкретно дело: в галактике на щеках, состоящей из созвездий блёсток на щеках и веснушках; в необъятной солнечной улыбке; в очаровательности характера (идёт к чёрту Хёнджин и остальные, кто не видят в грубости и капризах — необычную, немного извращённую милоту); в широком кругозоре и круге интересов — Феликс оказался гораздо более многогранным и интересным, чем кажется на первый взгляд. Его было интересно изучать, как мозаику. Все эти капризы, скандалы, ругательства были редки, но являлись чем-то важным, ключевым звеном в коде личности — казалось, если их преодолеть, можно добраться до очень хрупкой уязвимости. И в самом коде было что-то неправильное, будто он работал совсем на другую цель, не на ту, для которой писался — Чанбин чувствовал это всем нутром программиста: Феликс не тот, каким хочет казаться окружающим. И от самого себя он тоже устал, а все эти капризы и ругательства — попытка дополнить код или полностью переписать. Очередная прогулка, запланированная Феликсом, началась с покупки мороженного рядом со входом на территорию кампуса. Чанбин развернул хрустящую обёртку, лизнул холодную сладость и тут же наткнулся на требовательный взгляд напротив. — Ты же сказал, что не хочешь. Я предлагал купить. — Не хочу. — Тогда почему попрошайничаешь? — Я не попрошайничаю. — Ага, — Чанбин не сдержал улыбки, наблюдая за по-милому надутым лицом: теперь Феликс старательно пытался сделать безразличный вид. — Такой милый. Услышав комментарий о себе, Феликс побоялся поднять взгляд на Чанбина, но исподтишка ещё раз взглянул на мороженное. Чанбин протянул ему холодное угощение. — Не хочу, — прозвучало слишком глухо. Улыбнувшись, Чанбин снял подтаявший край мороженного и мазнул по упрямо сжатым губам. — Ты идиот?! — Феликс отшатнулся и утёр губы тыльной стороной ладони, но вместо того, чтобы аккуратно всё убрать, лишь больше размазал по лицу под добродушное тихое посмеивание Чанбина. — Чё ты ржёшь, свинья недоделанная! Ещё раз пройдясь ладонью по лицу и измазав кожу в остатках мороженного, Феликс потянулся к Чанбину и успел измазать ему щёки, пока тот с хохотом не отбежал подальше. — Всё, всё, всё, хватит! Чанбин поймал Феликса, успевшего захватить из упаковки внушительную часть мороженного и измазавшего в процессе их обоих с лиц до одежды. Пока Феликс вытирал пальцы о его футболку, Чанбин старательно вытирал салфеткой его брезгливо-надутое лицо и затем перешёл на одежду. Пальцы скользнули по измазанному животу, сразу же ощутив твёрдость хорошего пресса. Мышцы тут же сократились, став ещё твёрже, Феликс глотнул побольше воздуха и, кажется, задержал дыхание на какое-то время. Подняв взгляд, Чанбин посмотрел на его выражение лица — почти смущённое, немного напуганное, и решил не мучить, аккуратно вытер салфеткой остатки мороженного, не прикасаясь больше к нежной коже. К коже, с которой вообще не хотелось убирать руки, и удалось это с превеликим трудом. Когда нигде больше не осталось следов ванильной сладости, Феликс вытащил из его сумки ещё пару салфеток и, что-то виновато бурча, принялся вытирать одежду, лицо и волосы Чанбина. — Извини, — его рука опустилась, когда не получилось оттереть до конца большое пятно на левом боку. — Я не умею себя контролировать. — Всё в порядке, — Чанбин поймал кончики пальцев, виновато вцепившихся в его испачканную одежду. — Я первый начал. Феликс вырвал руку, не дав поднести к губам. Опять этот взгляд, который не удаётся хорошенько разглядеть, который Феликс прячет как самое дорогое сокровище. — Всё в порядке? — Да, — не глядя. Он вообще редко когда смотрит в глаза. — Посмотри на меня. Вздрагивает. — Отстань, — вяло. Чанбин целует в висок, притягивая к себе за голову, — самый нейтральный вид поцелуя, ничего особо не значащий, но Феликс всегда реагировал на него по-разному: в одно время успокаивался, в другое — лишь больше бесился, а иногда, вот как сейчас, становился тихим и задумчивым, и будто бы обмякал от бессилия и измотанности, словно поцелуй весил тяжелей свинца и длился не одну секунду, а несколько часов подряд. — Так куда ты хотел пойти? — Чанбин попытался вытянуть его из этого болотистого состояния. — Я согласился на одну частную съёмку. Черин, подруга моей напарницы по чирлидингу, устраивает фотосессию, что-то в стиле тамблера. Ей нужно для рекламы пару фото. Ты мой парень, поэтому идёшь со мной. — Я не… — Чанбин осёкся, напоровшись на предупреждающий взгляд, и развёл руками, указывая на отсутствие людей в той части кампуса, где они шли. — Никого же нет поблизости. Взгляд Феликса не сбавил остроты. И там, на самом острие лезвия, сверкнуло что-то плохо скрываемое. Нужно подойти ближе, чтобы рассмотреть. Чанбин не стал лезть — ещё рано. — Там на этой фотосессии будет кто-то важный? Как мне стоит себя вести? — Как мой парень. — Ты всегда так говоришь, но я не понимаю. В прошлый раз я гладил тебя по плечу, но ты ударил меня по рукам. — Потому что ты при этом обтирался об меня бедром, как течная сука, — процедил сквозь зубы. — Это вышло случайно, — Чанбин сглотнул, чуть замедлившись. — Да уж конечно. — Ты злишься? Плечи впереди напряглись. — Нет, — прозвучало в тихой искренности. Чанбин остановился, опешив. Сердце глухо ухало в груди. Рывок вперёд, чтобы прикоснуться, развернуть к себе за плечи — но они уже дошли. Чанбин впервые перешёл порог институтской фотостудии, и обомлел от количества самых разных декораций и профессиональной аппаратуры. Черин, девушка с короткой стрижкой под мальчика, одетая в спортивный костюм, оценивающе оглядела Чанбина и они быстро пожали друг другу руки, сразу же уловив, что они на одной волне. Чанбин на автомате чмокнул Феликса в висок, действуя на опережение, — больше никаких надутых губ, сведённых на переносице бровей и обиженного пыхтения. — Наденешь это? Черин выкатила напольную вешалку для одежды и сняла с неё чёрную юбку. Феликс в изумлении смотрит на кусок плиссированной ткани. — Мне казалось, это в твоём стиле, — девушка выгнула одну бровь. — Я собрала аутфит в стиле e-boy, но с юбкой. Типа я не знаю никого больше столь смелого, как ты. Кто ещё смог бы надеть такое? — Тебе казалось, — Феликс сжимает кулаки и разворачивается, чтобы уйти, послав нахрен, но врезается в Чанбина — тот не смотрит на него, смотрит на дурацкую тряпку, закусив губу: глаза затуманены, рука замерла у ремня джинсов. Феликс вдруг почувствовал эту руку у себя на бёдрах, под юбкой, которую ещё не надел, — так явственно, будто бы Чанбин взаправду подошёл и забыл про то, что такое сдержанность и совесть. И что они не в настоящих отношениях. Феликс тут же поменял своё отношение и вернулся к довольной девушке. — Нет, — Чанбин вырывает из его рук юбку. — Я запрещаю. Как его парень, — добавляет он, встретив ироничный взгляд Черин. Феликс заглядывает в его лицо, видя в глубине глаз плохо сдерживаемый голод, и ухмыляется. Наконец-то попался. На зло Чанбину они с Черин договариваются, что на официальных фотках не будет видно его лица (но на ушко девушке Феликс шепнул просьбу сделать парочку полноценных фотографий, для его личного пользования, и та понимающе усмехнулась в ответ). Чанбин, не в силах спорить, отсел подальше, вытащив себе один из стульев, сложенных друг на дружке в углу, и всю фотосессию ёрзал, не находя себе места, а главное — вообще не отводил взгляд, ни разу. Впитывал в себя взглядом, запечатлевал, отчаянно кусая губы. Впервые ему было настолько тяжело.***
Когда Феликс решил организовать в своём доме вечеринку в стиле «Эйфории», Минхо тут же ухватился за возможность: обычно он не посещал такие вот окологейские тематические тусы, несмотря на то, что на них бывает больше всего хороших интересных девочек, потому что те чувствуют себя в большей безопасности, — просто не хотел мерить на себя дресс-код, состоящий из вызывающей одежды и вечернего макияжа с блёстками и стразами на лице. И парни в целом его давно не интересовали. До тех пор, пока он не познакомился с одной белкой, умеющей улыбаться так, что сразу как-то хорошо на душе становится, будто выпил чего-то крепкого и расслабляющего или сходил на приятный массаж. Улыбки ему раньше тоже не нравились, особенно вот такие, открывающие дёсны, — люди с такими улыбками казались легкомысленными и чересчур смешливыми. Но у Джисона и смех очаровательный, и не ржёт он как конь, и вообще где в нём недостатки, помимо того, что его сложно найти и сложно поймать. — Эй, привет, я тут хотел… Минхо злобно сощуривается, понимая, что его перебили — какой-то парень рядом с Ханом отвлекает его, и Джисон не замечает его появления, тут же вовлекаясь в разговор с другим человеком. — Эй! — Минхо хватает его за плечо и тот проливает банку газированного соджу себе на грудь, но совершенно этого не замечает: смотрит на Минхо круглыми глазами и вдруг резко стартует с места, выбегая в открытую дверь. Минхо не успевает возмутиться — бросается за ним, так же перепрыгивая через невысокую стенку открытой террасы. Джисон, выскочив за ворота, уже пробежал половину квартала — только пятки сверкали впереди. Обернувшись на приближающийся топот, он припустил ещё быстрей. — Да стой ты! Я ж не бить буду! Ноль реакции. Что за тупые челленджи приходится проходить, чтобы добиться хотя бы минуты общения? Неужели Минхо настолько пугающе выглядит, что от него стоит бежать без оглядки? Джисон постепенно сдавал и, увидев большой мусорный контейнер, он юркнул за него, надеясь, что Минхо потеряет его из виду, но тот успел заметить, что Джисон остался на месте, спрятавшись. Хан тоже быстро понял, что его поймали, и не стал пытаться сбежать — схватился за колени, согнувшись пополам, и пытался отдышаться. — Ты чего вообще стартанул, белка-летяга? — Минхо остановился напротив, преградив дорогу: пусть только попробует рыпнуться. — Потому что ты за мной погнался! — искренне воскликнул Джисон, прозвучав обвиняюще. — Я за тобой побежал, потому что ты побежал! — А я побежал, потому что ты побежал! Они уставились друг на друга, осознавая неловкость ситуации. — Прости, — Джисон почесал макушку. — Я, кажется, придурок. Он расплылся в виноватой, но такой очаровательной улыбке — Минхо тут же расклеился, злость мигом исчезла, хотя обычно на то, чтобы успокоиться, уходило от пятнадцати минут до нескольких дней. — На, — он протянул сложенный лист клетчатой бумаги. — Это что? — Ты так и не сказал чей автограф хочешь, поэтому получай мой. Улыбка Джисона становится ещё шире. — Я его и хотел, — честно признаётся он. — Правда? — Минхо заинтересованно наклоняет голову. Они встречаются взглядами. Джисон делает небольшой шажок в сторону. — Только попробуй ещё раз стартануть, — Минхо говорит без злости в голосе, хватая его за плечо. — У меня уже нет сил. — Отлично. Значит не убежишь. Джисон сглатывает испуганно, убрав улыбку: ну как так, ну нельзя так — Минхо хочется взвыть от отчаянья. Он пытается вернуть потеплевшую атмосферу доверия — улыбается по-доброму, говорит как можно мягче, старается быть собой — тем, кем Джисон заставляет его быть, тем, кем с Джисоном быть вообще легко. — Давай просто прогуляемся. Давно хотел с тобой поговорить. — Со мной? — Джисон тычет в себя пальцем, выкатывая глаза. — Я, это, там, короче… Чанбин просил помочь, мне надо… — Неа, — Минхо, заметив движение в сторону, вытянул руку, преграждая ему путь. — Сначала я, потом Чанбин. — Ладно, — слишком быстро согласился Джисон, но, стоило только расслабиться, как вновь стартанул, проскользнув юлой мимо руки. Минхо должен был возмутиться, окликнуть, но он лишь рассмеялся: теперь очевидно, почему эта белка от него бегает, и это совсем не злит. Наоборот, ему никогда ещё не было настолько легко и приятно — а всего лишь несколько минут общения. Что ж, ради такого можно и побегать, пара лишних тренировок не помешает. — Подожди меня! — Минхо бросился за Джисоном. — Я всё равно тебя поймаю!***
— Ты знал, что твой парень раньше не спал с другими парнями? Феликс оборачивается на чужой голос и видит скабрёзную ухмылку парня с банкой пива в руках. Тот сидел, широко расставив ноги, занимая половину дивана, где могло поместиться ещё два человека — жалкая иллюзия доминирования, которую он создал, попытавшись занять больше места, чем занимает на самом деле. Стразы на лице, пошлая комбинация на обнажённом торсе, расстёгнутая ширинка джинсов. Феликс улыбнулся дружелюбно, даже понимая, что перед ним — один из тех, кто до Чанбина преследовал его. Боялся, что если огрызнётся, не сможет остановиться и втянет себя в неприятности. И когда вообще они успели окружить его — он слишком сильно задумался и не заметил. — Это не твоё дело, — еле получилось сдержать голос, оставаясь на приемлемом уровне предупредительной жёсткости. — Так ты знал или нет? — Какое это имеет значение? — Просто не понимаю, почему ты его выбрал. Он же трахает тебя, как бабу. Феликс стиснул зубы. — Потому что он не животное, в отличие от тебя. Парни заулюлюкали, загоготали и заржали. Стая гиен. Феликс поднялся с ковра, чтобы перебраться в другую компанию, но в спину прилетело: — Не обольщайся. На такую давалку, как ты, могут клюнуть только животные. Сомневаешься? Чекни его галерею: ещё до начала ваших официальных потрахушек он дрочил на твои шлюшьи танцы в тик-токе. Помнишь, тот твой тик-ток, где ты с длинными волосами? Там ты больше всего похож на бабу. Это его любимый. Ты уверен, что он с тобой не только ради экзотики и избавления от скуки? Он не похож на гея. В глазах дрожали слёзы, когда Феликс уходил. С превеликим трудом, после пару стаканов соджу, удалось себя взять в руки. — Привет, — Чанбин обнял на входе, привычно чмокнув в висок. — Ты опоздал. — Я заезжал в «Севен», надо было прикупить… — Дай свой телефон. Чанбин послушно вынул из кармана свой «Самсунг», не понимая что случилось. — Что-то не так? Выглядишь встревоженным. В глазах рябило при просмотре множества миниатюр сохранённых фото и видео в галерее — всё какие-то айтишные схемы, коды, мемы, фото айдолок. Скачанного тик-тока всё ещё нет, хотя он уже долистал почти до нужных дат. Может, его вот так просто заскамили, а он повёлся? Но тут — ещё весной, за три месяца до того эпизода около раздевалки. Чанбин действительно скачал его тик-ток. Только один. Самый развратный из всех. И никогда не упоминал о нём. — Так что случилось? Феликс вернул ему телефон и без слов убежал в ванную. Дверь закрылась на замок уже после того, как за ним вошёл кто-то ещё. — Теперь ты понял, какой он на самом деле? — горячие шершавые пальцы схватили подбородок.***
В толпе народу Чанбин не успел разглядеть, куда сбежал Феликс. Зачем ему вообще понадобился его телефон? Разблокировав экран, Чанбин увидел открытую галерею и собрался уже свернуть её, но заметил до каких дат была пролистана лента. Сердце ёкнуло. Он и забыл уже об этом тик-токе. Ликс-и мог не так понять. Да, скорее всего он правда всё не так понял. — Ты видел Феликса? — Чанбин подбежал к Бан Чану, тащившему несколько пустых коробок из-под пицц к уличным мусоркам. — Кажется, он пошёл наверх, — тот кивнул головой по направлению. Чанбин понёсся туда, спрашивая у всех, кого встречал по пути на лестнице, но никто не заметил куда делся звезда института. На звонки Феликс не отвечал, да и смысла не было — Чанбин знал, что тот во время тусовок отключает телефон, потому что его бесит как люди отвлекаются на гаджеты вместо того, чтобы общаться и жить настоящим моментом. Спустя двадцать минут поисков по многоэтажному дому, Феликс нашёлся в одной из ванных комнат, сидя на полу. Макияж размазан, рубашка неопрятно расстёгнута, грудь и лицо блестят от воды и блёсток, взгляд пустой. — Ликс, что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь? Много выпил? Взгляд, поднятый на него, приобрёл чуть более живой блеск, но быстро погас. — Кто тебя пропустил? — прошелестел еле слышно. — Ты не соблёл дресс-код. — Я заплатил ящиком пива, — ухмыльнулся Чанбин. — Не люблю всякие… блёстки. Феликс дёрнул уголком губ и провёл по груди пальцами, собрав с кожи блестящую золотую пыльцу. — Не любишь, да? — пробормотал эхом и резко тряхнул рукой, пытаясь скинуть с себя прилипшие блёстки. Чанбин непонимающе наблюдал за ним, пока тот резкими движениями, почти истерично, пытался очиститься, затем схватил за руку, прерывая отчаянные попытки, больше похожие на приступ эпилепсии. — Это не значит, что на тебе мне они не нравятся, — он нагнулся ближе к лицу Феликса, ласково заглядывая в глаза, оставаясь на приемлемом расстоянии. Феликс немигающе уставился на него. — А длинные волосы? Мне идут длинные волосы? Чанбин пожал плечами. — Тебе идёт всё. Правда, Ликс. У тебя очень необычная уникальная внешность. — И юбки тоже мне идут? Чанбин хлопнул глазами и отпустил его ладони. Не успел вовремя придумать ответ. — Ликс, я… Не желая слышать натужных выдуманных оправданий, Феликс поднялся с пола и дёрнул Чанбина за руку. — Пошли за мной. И только попробуй отказаться, иначе я выпру тебя и можешь больше даже не пытаться подойти ко мне. И сюда обратно тебя никто не пустит, хоть десять ящиков бухла притащи. — О чём ты? Феликс потащил его в одну из комнат. — Садись, — кивает на кровать, и подходит вплотную. Схватив за подбородок, заставляет задрать голову, наклоняется низко, но не целует: обводит лицо ладонями, измазывая кожу в блёстках, и отходит к тумбочке. Выдвигает ящики, вытаскивает оттуда тюбики, помады, какие-то круглые коробочки, другие какие-то прямоугольные и тонкие. Чанбин напряжённо сдвигает ноги: тишина казалась агрессивной, настроение Феликса пугало. — Противно? — спрашивает тот, намазав ему губы чем-то липким: вроде просто бальзам с блёстками, не помада. Чанбин качает головой, понимая, что отчего-то Феликсу это важно. Тот медлит, держа его кончиками пальцев за подбородок, и указательным пальцем поглаживает у челюсти, затем проводит до кончика губ. И резко целует. Чанбин не успевает сориентироваться, но, когда Феликс уже хочет отстраниться, обхватывает его за голову и перехватывает инициативу. Феликс тихонечко стонет и садится ему на бёдра. Удержать руки на месте не получилось — они скользнули под рубашку, к коже, которую давно мечтали ощутить. — Подожди, — бормочет Феликс, вырывается из его рук, подходит к шкафу, вытаскивает оттуда лавандового цвета плиссированную юбку, надевает, заправляя под неё края рубашки, снимает бельё и садится ему на бёдра. — Так лучше? Чанбину становится тяжело дышать, горло — будто испортившийся дымоход. Он не может выдавить из себя ни слова. — Мы же не в отношениях. — И что? Разве это не то, чего ты хотел? — А ты хочешь? — Да. Чанбин с трудом отрывает взгляд от его ожидающего лица, падает глазами дальше, на тонкую жилистую шею, усыпанную мерцающими блёстками, складывающимися в млечный путь, ведущий за распахнутый ворот наполовину расстёгнутой рубашки. Так хотелось попробовать эти звёзды на вкус. Феликс рвано выдыхает, ощутив губы Чанбина у себя на ключицах, и сжимает бёдрами его талию. Выгибается в спине, прижимаясь вплотную пахом, трётся и вновь хватается за шею, вскрикивая, когда ладони Чанбина проскальзывают под юбку и гладят бархатные бёдра, тут же сжавшие его талию словно в тисках. Феликс присасывается к его губам, несдержанно постанывая, хватается за край футболки, задирая её, коротко проходится ногтями по позвоночнику, заставляя вздрогнуть. — Чтоб тебя, — Чанбин целует распухшие губы, а Феликс виснет на его плечах, склоняя в сторону кровати, приглашая упасть, и Чанбин послушно опрокидывает Феликса на кровать, по пути снимая прилипшую к лопаткам футболку. Приспуская джинсы, трётся сквозь собственное бельё и ткань юбки, вжимаясь в чужие ягодицы, видя, как Феликс кусает собственное запястье, и чувствуя, как он приподнимает таз, вжимаясь плотней. Рыкнув, Чанбин кладёт ладонь под его вжавшийся живот и поднимает обеими руками, заставляя встать на четвереньки, вновь пролезает под юбку, проводит ладонями по бёдрам, гладя, лаская и сжимая, ущипнув пару раз, но подальше от паха. Мышцы Феликса напряжены до предела, бёдра начинают мелко дрожать, и его немного ведёт в сторону, когда Чанбин задирает юбку. Откидывая ткань на поясницу, Чанбин проводит ладонями вверх до ягодиц, сжимает их, раздвигая, и ныряет носом между. Феликс не выдерживает — падает, и Чанбину приходится снова поднимать его. — Ложись на грудь, я буду держать тебя. Феликс послушно выполняет, прогибаясь в пояснице, и Чанбин обеими руками удерживает его за бёдра, впиваясь пальцами сильно, чтобы не уронить. Облизывает вокруг сжимающегося сфинктера, высовывая язык, проводит верх и вниз, измазывая кожу в слюне, и Феликс дрожит уже всем телом, пытается уползти, но Чанбин не даёт, вылизывает мошонку и немного прикусывает кожу, заставляя вскрикнуть, — Ликс сигнал понимает, перестаёт ёрзать и, довольный, Чанбин ввинчивается языком внутрь. Парень в его руках вопит, хватаясь за простыни, но больше не вырывается. Внутри Ликси горячий, нежный и сладкий, податливо раскрывающийся под давлением языка. — Перестань. Уже. Дразнить! — выдаёт злобную дробь из слов. — Вообще-то, ты можешь кончить, если я продолжу, — Чанбин проверяет его твёрдый мокрый член, сильно испачкавший юбку. — Я не хочу так! — Хорошо. Чанбин напоследок целует в крестец, отпускает на время, и Феликс снова поднимается на четвереньки, смотрит через плечо и требовательно виляет задом. Чанбин посмеивается и поглаживает его по ягодице. — У тебя есть презервативы и смазка? — Посмотри в тумбочке. Вместо смазки подойдёт увлажняющий бальзам, он гипоаллергенный. Я так уже делал, мне подходит. Чанбин на всякий случай проверяет состав и нюхает тюбик, открыв крышку. Проверив на своей коже, вернулся к Феликсу, кусающему губы и трущемуся о простынь, изнывая в желании. Чанбин только успел подготовиться, а он уже прижимается к нему задницей и трётся, подгоняя. — Какой ты нетерпеливый, — Чанбин, поддразнивая, кусает за загривок, и Феликс шипит. Когда он начинает входить, Ликс задерживает дыхание и стонет после того, как Чанбин легко скользнул внутрь почти до конца. Феликс немного сжал его, и Чанбин подождал, давая ему привыкнуть. Толкнулся пару раз на пробу, по маленькой амплитуде, и, не встречая сопротивления, увеличил глубину проникновения и темп. Феликс постанывал в такт, и вскоре уже не мог удержаться на четвереньках: ноги разъезжались, руки дрожали и сгибались. Чанбин не стал мучить — легонько надавив на спину, заставил лечь на живот. Отодвинулся, давая Феликсу перевернуться и раздвинуть ноги, снова вошёл, а Феликс приподнялся, ухватился за его плечи, затем одной рукой за шею, и поцеловал, утягивая в поцелуе за собой. Чанбин увеличил темп ещё больше, продолжая поцелуй и доводя Феликса до исступления: тот сначала прекратил их игру языками, затем отодвинулся, глотая воздух, и запрокинул голову, когда Чанбин сжал рукой его член. Кончить хотелось, не вытаскивая, но сейчас спрашивать разрешения бессмысленно — не услышит, и он выбрал излиться на быстро сходящиеся и расходящиеся рёбра, чуть выше перламутровых пятен семени Феликса, уже испачкавших его живот. Чанбин, приникнув губами к блестящей от пота и блёсток коже, слизывает всё до капли, дивясь сладкому послевкусию. Ликси наконец отдышался, рёбра и грудь перестали ходить ходуном, но лицо оставалось покрытым соблазнительным румянцем, и глаза блестели лихорадочно. Чанбин прилёг рядом с ним, подсунув руку ему под голову. Перебирал и гладил волосы, ненавязчиво поглаживал пальцами скулу и щеку, и Феликс перевернулся на бок, прильнув к нему так, чтобы можно было легко обнять. Чанбин обнял, крепко прижимая к себе. — Я никогда не влюблялся, но в тебя, кажется, влюбился и хочу с тобой встречаться на самом деле, — вырвалось само, и Чанбин ничуть не пожалел о сказанном. Феликс сглотнул и вжался лбом ему в плечо. — А я уже, кажется, год ни с кем не спал, ты первый. Чанбин улыбается, но через секунду вскакивает, опираясь на одну руку. — Стоп, что? — в шоке смотрит на Феликса, а тот остаётся лежать на боку, бездумно водя ладонью по скомканной простыни. — Но как? Я же так легко вошёл в тебя, и ты… ты не вёл себя так, будто тебе больно. Тебе было больно? Ты в порядке? Ликс нащупывает одеяло и натягивает его до подбородка. — Мне не было больно. Видимо, у меня талант, — прозвучало с унылым сарказмом, и Феликс натянул одеяло выше носа. Его глаза застывают в одной точке, уголки становятся влажными. — Что-то случилось, да? — Чанбин наклоняется к нему, участливо заглядывая глаза. — Те парни… заперли меня в собственной ванне. Считай, они подготовили меня, — голос Феликса совсем обесцветился. — Мне всё равно, что ты подумаешь обо мне. Можешь забыть про то, что предлагал мне встречаться. Давай больше не видеться. — Останься здесь, никуда не уходи. Я сейчас. Чанбин вернулся, отмыв костяшки от крови, и плотно закрыл за собой дверь, чтоб извне не долетало громкой музыки и пьяных голосов. Феликс стоял у зеркала: юбка, не снятая до конца, лежит на ступнях, окружая ноги, будто капкан. Чанбин берёт за руку и отводит от зеркала. Взяв салфетки смывает с лица нешелохнувшегося Феликса остатки размазанного по лицу макияжа. — Тебе надо в душ, — Чанбин взял его за руки. — Сходишь сам? Или я могу помочь вымыть всё из тебя. Надо сделать это как можно скорей, всё-таки бальзам не лубрикант, он вреден. Ты слышишь? Феликс покачал головой и ушёл в одиночку. Вернулся с полотенцем на плечах, уныло глядя себе под ноги. — Ты проголодался? — Чанбин обратил на себя внимание. — Я умыкнул немного пиццы, — он указал на коробку с пятью большими кусочками. — Почему ты здесь? — Я же пообещал вернуться. Думал, ты согласился, — Чанбин виновато опустил плечи и спешно дожевал кусок пиццы во рту. — Ты хочешь, чтобы я ушёл? Феликс смотрит на него, хочет что-то сказать, но закусывает губу и идёт к шкафам. — Что мне надеть? — открывает дверцу шкафа, где хранит свою коллекцию ультрамодной одежды экзотической птицы. — Надень то, что тебе удобно, — Чанбин подходит к нему и закрывает шкаф. — В чём ты обычно ходишь дома? — Это некрасивая одежда. — И что? Феликс хлопает глазами, открывает рот, чтобы что-то ответить, но сдаётся и вытягивает из шкафа большущую футболку непонятного, блёклого после множества стирок цвета, и длинные шорты. — Ты милый, — Чанбин рассматривает получившийся аутфит, притягивает парня к себе и целует в лоб. — Наконец-то вижу тебя без твоего привычного камуфляжа. Феликс сглатывает, отступает и садится на кровать. Утыкается взглядом себе в ногти, ковыряя облупившийся лак. — Мне неловко, — выдавливает наконец. — Почему? — Чанбин остаётся на месте, не делая лишних движений. — Меня давно никто не видел таким… обычным. И ты всё ещё здесь — я не понимаю, почему. — Мне нравится быть с тобой. Я не хочу уходить. — Думаешь, тебе ещё перепадёт? — Феликс стискивает зубы. — Я больше не в настроении, можешь уходить. — Ликс, я тут не только из-за секса. Феликс фыркает и отворачивается. — Ты мне важен, поэтому я не хочу уходить. Не прогоняй меня только потому, что тебе кажется, что так будет легче. — Ты всё равно уйдёшь. Не сегодня, так завтра. В моей жизни никто не задерживается надолго, — добавляет тихо. — Ты тоже уйдёшь. Так что лучше уйди сейчас. Он вздрагивает, когда Чанбин подходит к нему. Уводит взгляд и смотрит в сторону, когда Чанбин садится перед ним на корточки. — Ёнбок. Услышав своё настоящее имя, Феликс смотрит на него в благовейном ужасе. Затем успокаивается, и его взгляд становится смущённым, а пальцы неловко ложатся на колени. — Я почти сразу понял, что ты не тот, кем ты себя выставляешь, — продолжил Чанбин, выждав паузу. — И полюбил именно другого тебя, настоящего. — И какой же я настоящий? Шлюха, у которой единственное, что хорошо получается, — вертеть жопой на камеру? — Нет. Мальчик, который боится быть самим собой. Ликс, мне стыдно за то, что я скачал тот тик-ток. Я не знаю что на меня нашло тогда, я про него забыл и больше не открывал. И это было до того, как я узнал тебя ближе. Феликс стиснул зубы. — И что? Сейчас в экстренном порядке будешь пиздеть всё подряд — всё, что вбредёт в голову, только бы уболтать меня и заверить, что ты заинтересовался мной не потому, что после того тик-тока захотел трахнуть? И отношения фиктивные предложил не потому, что старался побыстрее дорваться более гуманными методами, чтоб совесть не болела? — Зачем ты так говоришь? Я разве давал повод так думать? Феликс закусил губу, в глазах отражалось целое море боли. — Никто никогда не хотел со мной встречаться. Только трахать. И я никого не виню. И на тебя не злюсь тоже, я сам виноват, что придумал много иллюзий о тебе. — Почему ты считаешь, что никто не может быть по-настоящему заинтересован в тебе? Феликс пожал плечами, пытаясь скрыть слёзы, застывшие на ресницах. — Я пустышка. Сам не знаю, что из себя представляю. Я как фантик от конфеты — красивый, но пустой. — Тебе кажется, что ты пустышка, потому что ты живёшь не своей жизнью, — вкрадчиво произнёс Чанбин, сжав его ладони. — Но что случится, если ты попробуешь заняться тем, что интересно именно тебе, а не тем, что ожидают от тебя другие? Запишись в инженерный кружок, там давно уже пытаются найти человека, кто оживил сдохший комп в библиотеке. Они были уверены, что это невозможно. Феликс смотрит на него круглыми глазами. — Да, я знаю, что это был ты, — улыбается Чанбин. Феликс всхлипывает, и Чанбин даёт ему время — не говорит ничего больше, лишь держит в руках дрожащие ладони, мягко поглаживая большими пальцами костяшки. — Ты давно мне нравишься, — выдавил Феликс одновременно с покатившимися по щекам слезами и затараторил, будто пытаясь сыграть на перегонки с рыданиями. — Ты хороший программист, и очень известен на своём курсе. Вообще-то, ты один из лучших… И как человек — я знаю, что ты очень хороший, прости, что так окрысился на тебя, я просто… у меня наверно проблемы с доверием. Я хотел с тобой пообщаться, давно хотел, но так и не находилось повода, да и ты вряд ли стал бы общаться с таким, как я, и я, — Ликс прервал сам себя, сипло втянув воздух, и закусил дрожащую губу. — Я постараюсь стать тем, кто будет тебе интересен, обещаю. Чанбин вздохнул. — Это не нужно, Ликс-и. Ты уже мне интересен, разве не понимаешь? — Как я могу быть тебе интересен? — А как ты можешь быть не интересен? Такого разностороннего человека ещё поискать надо: учишься на цифрового дизайнера, занимаешься чирлидингом, разбираешься в железе, умеешь красиво краситься, хорошо танцуешь. Перестань замечать в себе только внешность и позволь другим наконец увидеть себя. — Хорошо. Я пойду в инженерный кружок, но только после того, как ты докажешь, что кардинальная смена имиджа возможна! — шмыгнув носом и утерев с щёк слёзы, он снова включил упёртую занозу в заднице. Чанбин навострил уши, предчувствуя что-то нехорошее. — Выучишь танец и снимешься вместе со мной в новом тик-токе. Тогда мне не будет так страшно пробовать что-то новое. Чанбин открыл рот, но тут же закрыл, смирившись. — Ладно, — поднявшись, вздохнул обречённо и сел на кровать рядом. Феликс, рассмеявшись, обхватил его голову рукой, притягивая к себе, и чмокнул в висок. — Но я делаю это только ради тебя. И только один раз! — Хорошо, хён, — Феликс рассмеялся, растянув губы в лукавой улыбке, по которой легко можно было прочесть, что разов точно будет не один, а много, так что это только начало. Но на самом деле всё равно, если Ликс продолжит вот так вот улыбаться — ярче звёзд, теплее солнца, жизнерадостней ребёнка. Эта улыбка заставит сдаться, что бы не попросил владелец. Эта улыбка заставит костьми лечь, но защитить её постоянство. — Теперь всегда говори мне, если кто-то к тебе пристаёт и не получается разобраться самому, хорошо? Мне будет больно, если ты будешь терпеть и скрывать. Феликс посерьёзнел и кивнул, глядя прямо в глаза. — Хорошо, хён, — ответил тихо, опустив взгляд на его ладони и сжал в своих, обведя пальцами раны на костяшках. — Я обещаю. — И вообще, не бойся говорить со мной, ладно? Обо всём, и о том, что тебя волнует тоже. Не надо стараться передо мной быть кем-то другим, я люблю тебя настоящего. — Угу, новую коллекцию Луи Виттон с тобой тоже обсуждать? А новую палетку от бренда Бейонсе? Чанбин моргнул, натянуто улыбнувшись. — Ну, я сделаю вид, что всё понимаю, — он почесал кончик носа. — Но вообще такое лучше обсуждай с кем-то вроде Хёнджина, он тоже… ай, блять! Чанбин скрючился, почувствовав острый щипок за пах. — Хорошо, косметику и бренды обсуждаю с кем-то другим, — Феликс, невинно улыбаясь, закинул руки ему на шею. — Но при условии, что этого своего friend with benefits ты при мне больше не упоминаешь, понял? — Понял, не щипай меня больше за яйца, пожалуйста. Феликс переменился в лице. — Было очень больно? — А ты как думаешь? — Извини, я опять… — Ну, однажды ты научишься контролировать себя. Я помогу. Надеюсь только к этому моменту мои яйца останутся при мне. Феликс рассмеялся и полез срывать поцелуи. — Ну, пока твои яйца всё ещё у тебя, надо их использовать, — ладонь бесцеремонно заползла за резинку трусов. — Только не щипай! — Чанбин испуганно схватил его за руку. — Да не буду я! — рассмеялся Феликс и повалил спиной на кровать, усыпая благодарными поцелуями. Спустя несколько минут долгих поцелуев, Феликс вдруг остановился, нависнув сверху и глядя прямо в глаза. Теперь в них ясно можно было прочесть: веру, надежду, обожание, лёгкое смущение и искреннее доверие. Эти глаза влюбили ещё сильней. - Я люблю тебя, - шепчет Чанбин, понимая, что встрял безвозвратно, и сквозь поцелуй получает в ответ самую счастливую улыбку.