Примархи-сплетники

Лев небрежно постучался и, не дожидаясь ответа, вошел; Жиллиман покраснел и что-то спрятал под инфопланшет. После пробуждения Льва было не узнать: если раньше он слыл первейшим скрытником, то сейчас, напротив, стал общителен. Даже чересчур. Вот и сейчас быстрый глаз Льва уловил движение конвертика с сердечком, а нос — легкий аромат духов. Надушенный конверт, подумал Лев. Сердечко. Хм! — Что, — заинтересованно спросил он, — как у тебя с этой альдарочкой? — Какой? — Не притворяйся, у тебя плохо получается. С Ивре… Иврайной, что ли? — Мы не виделись уже очень давно, — ответил Жиллиман. — Но увидитесь? — Лев, мы не поддерживаем никаких сношений. Альдари просто пытаются использовать меня в войне с Хаосом. Мы — союзники, пока у нас общий враг. — Да ладно, — Лев уселся рядом со столом Жиллимана. Тот подумал и поднялся, обихаживая какой-то незнакомый Льву агрегат. По кабинету разнесся животворящий аромат. — Тебе с сахаром? — Это… это что? — Рекаф, — Жиллиман поставил перед Львом чашку. — С кардамоном. — Иврейна явно пошла тебе на пользу, брат, — Лев с удовольствием отхлебнул. — Ну не красней так! Мы, примархи, тоже способны любить… Вот ты знаешь, что даже Ангрон был влюблен в свою флаг-капитана? А Хорус — в эту летописицу, как ее, Петронеллу? — Он же убил всех своих летописцев! — Да, но ее он убил собственноручно! — Высокие, высокие чувства, — саркастически проворчал Жиллиман. — А Фулгрим был влюблен в художницу, — просветил его Лев, — там такая история была. Это она написала его портрет трупными жидкостями, представляешь? А он убил своего смертного соперника… — Не напоминай, — Жиллиман поморщился и потер шею. — Ну, и Мортарион с Копалкой, еще до Ереси… — Хаоситы, — припечатал Жиллиман. — А у Магнуса вообще сердце было разбито. Он влюбился в одну просперианочку, а она предпочла ему женщину-летописца, представляешь? — Я все представляю, — с чувством сказал Жиллиман. — И как художница мертвечиной рисует, и как бедные лоялисты-летописцы бегут с Просперо от такой любви. Не представляю только, как ты можешь сравнивать их — и меня… — Но лоялисты тоже влюблялись, — Лев заглянул в опустевшую чашку. Жиллиман вздохнул и снова запустил кофемашину. — Вот Хан — в генерала Раваллион, Коракс — в свою диспетчера… — Леди Эфрению он знал еще с Ликея, — напомнил Жиллиман. — Дорн — в адмирала Су-Кассен, а Сангвиний — тоже в адмирала… — Насчет Дорна ты, по-моему, перегибаешь, — решительно произнес Жиллиман. — Чтобы этот сухарь, да в кого-то влюбился? А Сангвиний — да, я лично знал адмирала Дю Кейн, превосходный выбор. — А Русс — тот вообще в Бьорна Однорукого! — В родного сына? Ты ничего не путаешь? Жиллиман к этому времени усомнился абсолютно во всем, что вещал ему Лев, за полной неправдоподобностью некоторой части информации. «Теория: он однозначно ошибается в некоторых случаях, — решил он про себя. — Практика: он может ошибаться и в остальном!» — Это же Русс, дикарское воспитание, волчье молоко на ужин, костяные игрушки, — Лев пренебрежительно пожал плечами. Жиллиман окончательно пришел к выводу, что Лев бессовестно заливает, а Русса пытается опорочить из застарелой нелюбви. Да и вообще прежний Лев нравился ему гораздо больше. И что ему не поспалось дальше, подумал Жиллиман. — Ты сам-то был влюблен хоть раз? — спросил он с раздражением. — Я, — Лев допил вторую чашку рекафа и впал в меланхолию. — Она была комендантом Ангеликасты, — дрогнувшим голосом признался он. — Замечательная женщина, железный характер, стальные мускулы... чугунный лоб, правда, но все равно мой идеал вечной женственности… Увы, эти негодяи, Астелян и старый дурак Лютер, втянули ее в сепаратистский мятеж. Но она всегда будет в моем сердце! Жиллиман был растроган. Он поколебался и наконец вытащил письмо. Лев вытянул шею. В письме была фотография — Жиллиман и чернокожая, абсолютно человеческая женщина, оба в шортах, ярких бейсболках и цветастых рубашках на фоне пальм и моря. На обороте фото красовалась надпись: «Любимому Роби от Яссили, целую нежно», а на конверте — приписка от руки: «Жду ответа, как соловей лета!»