Последнее утро

Удар был такой силы, что Ньюта отбросило на пару метров, впечатав спиной в дерево. Бок справа ожгло болью, поднявшейся волной вверх по телу и взорвавшей жаром мышцы. Правая рука повисла бесполезной плетью. Последним более-менее отчетливым воспоминанием стало, как медленно по одному разжимаются пальцы, и как осторожно, почти ласково из ладони выскальзывает ручка чемодана, а после все поглотила тьма.

***

Сознание возвращалось ударами прибрежного пульса. Первыми почему-то пришли запахи: темнота вокруг разлилась сладковатым ароматом кровоостанавливающего, полынной горечью заживляющего отвара, терпким дымным жаром яблоневых дров, холодным озонистым мускусом незнакомой магии, шафраном и серой словно в приемном покое Святого Мунго. Ньют попытался пошевелиться, хотя бы открыть глаза, но прикосновение ко лбу (или где-то в районе предполагаемого лба), заставило его замереть. Ощущения собственно тела возвращалось нехотя, через плотную, поглощающую все внешнее завесу: тому были виной зелья. Ньют медленно моргнул и понял, что глаза его все это время были открыты. Рядом тихо звякнул флакон, зазвенело тонкой высокой нотой серебряное; и темнота рассеялась, словно кто-то одернул с занавешенного окна плотную портьеру. Ньют часто заморгал, и слезы покатились по вискам, путаясь в волосах, впитываясь в наволочку. Зрение было мутным — световые пятна, не более. Высокая фигура склонилась над ним, но все, что Ньют смог различить, это белый абрис нечитаемого лица и желтовато вспыхнувшее свечное гало над головой человека. Прохладное касание вернулось, легло на лоб, утишая разгорающийся жар. — Закройте глаза, — велел смутно узнаваемый мужской голос, и Ньют беспрекословно подчинился. Стало легче, хотя слезы все равно собирались под веками, скатываясь по коже. Чужие пальцы с методичной точностью стерли соленые дорожки и убрались прочь. Ньют гулко сглотнул: язык во рту ощущался распухшим флоббер-червем. Вновь звякнуло стекло, и к губам Скамандера прижался край стакана, одновременно с тем сильная ладонь подхватила его под затылок, помогая сделать глоток. Зелье ядовито обожгло язык, но он покорно сглотнул через боль, чувствуя, как одобряюще чужие пальцы поглаживают его шею под волосами. «Где мой чемодан? Как мои животные? Кто вы?» — хотел спросить Ньют, но вместо слов получился невнятный хрип. На губы тут же опустилась ладонь. — Молчите. Гортань еще не восстановилась до конца. Лучше было, когда вы лежали тут безмолвным трупом, Скамандер, как минимум проще обслуживать. Перед тем как провалиться в очередной сон-без-сновидений, Ньют успел отметить, что кажется заботящийся о нем незнакомец вовсе не так уж ему незнаком.

***

Второй раз Ньют очнулся от боли. Тело разрывало пожаром и это с его-то болевым порогом. Стона сдержать не удалось. Ньют вцепился сведенными судорогой пальцами левой руки в край матраса и закусил губу до крови, силясь удержать крик. Тут же занавесь, отгораживающая кровать от остальной комнаты, ушла в сторону, и послышались быстрые легкие шаги. Чьи-то все еще божественно прохладные руки обхватили его за плечи, укладывая обратно на подушку. — Фенрирова пасть, я забыл напоить вас обезболивающим! — хрипло выругались над ухом. Ньют прикладывал какие-то немыслимые усилия просто чтобы не скулить на одной ноте: казалось, все его тело объято адским пламенем одновременно с тем, как его пытают круциатусом, выкручивая каждый нерв в обратную сторону. Он никогда в своей жизни не испытывал ничего похожего, даже когда в шесть сорвался с метлы с высоты семидесяти футов, играя с братом в квиддич. Ньют тогда переломал себе столько костей разом, что две ночи лежал под строгим надзором матери, отпаиваемый костеростом каждые два часа. Обезболивающие зелья почти не действовали из-за обилия панцирей скарабеев в составе, и Ньют провел два поистине незабываемых дня, мучаясь от болей во всем теле. Но они не шли ни в какое сравнение с теми мучениями, что он испытывал сейчас. К губам прижалось горлышко флакона, и Ньют сглотнул, преодолевая спазм. Зелье прокатилось ледяной волной по объятому судорогой пищеводу, оседая в желудке. Легче стало почти сразу: боль не отступила полностью, но отодвинулась на второй план, позволяя ощутить что-то кроме. Состав был непривычным, с незнакомым вкусом, отметил Ньют, бессильно откинувшись на подушки. Не стандартное обезболивающее, ходящее в употреблении в госпиталях, и не та бронебойная штука, которой на миссиях заливались авроры. Что-то среднее, усиленное, но должно быть без разительных побочных эффектов. Личная незарегистрированная модификация?.. Мысли о составе зелья помогали отвлечься от затихающей боли. Ньют понимал, что скоро его вновь начнет клонить в сон, и действовать нужно быстро, по крайней мере на пару вопросов его должно хватить. Он распахнул слезящиеся глаза и нахмурился, натыкаясь взглядом на спину мужчины, склонившегося над низким, уставленным многочисленными флаконами, столиком. Перекинутая за спину и небрежно подобранная кожаной лентой копна золотистых волос показалась Ньюту смутно знакомой, как отчего-то и суховатое жилистое предплечье, мелькнувшее из-под закатанного рукава темной рубахи. Ньют завороженно наблюдал за чужими пальцами, споро расставляющими флаконы стройными рядами в неясном порядке, не сразу, но поднял взгляд выше. Замер, моментально костенея. Эти разноцветные, но белесые, словно выцветшие под густым южным солнцем, глаза он знал слишком хорошо. — Не дергайтесь, Скамандер, мне нужно сменить вам повязки. Магией делать я это, увы, не могу, проклятье слишком остро реагирует даже на незначительные ее проявления, так что вам придется потерпеть, пока я валяю вас по постели вручную, — бегло на одном выдохе произнес Геллерт Гриндевальд, присаживаясь на край кровати и сдергивая покрывало с чужой груди. — Ч-т… в-в…. — слова не шли даже ни потому, что Ньют был ошарашен, а потому что горло не слушалось, будто кто-то вшил ему вместо мягких жил стальную трубку. Паника пришла неожиданно и остро. Пальцы Ньюта метнулись к шее, грозя вцепиться в кожу, но Гриндевальд перехватил его запястье раньше, крепко сжимая. — Стоп. Я же сказал: у вас повреждена гортань. Говорить пока не стоит, как и поганить мои труды. Вы и так заживаете из рук вон плохо, Скамандер. Где вы умудрились подцепить Последнее утро? Гриндевальд пытливо заглянул Ньюту в лицо, чуть склоняя голову к плечу точно большая любопытная птица. Руки у него в какой уж раз оказались прохладными, сухими и сильными, а интонации на удивление мягкими, успокаивающими, гасящими волны паники, бушующей в груди. Последнее утро?.. Ньют свел на переносице рыжеватые брови, слабо качнув головой. Он что-то читал об этом, но проклятья никогда не были сферой его прямых интересов. Кажется, проклятому в лучшем случае светило провести мучительнейшие сутки, пока плоть его отслаивалась по крупицам. Когда-то давно так карали еретиков и детоубийц. Неужели он и впрямь?.. Но тогда… Что же… Сколько ему осталось?.. То ли Геллерт Гриндевальд читал его мысли, то ли все сомнения Ньюта так явственно отразились на лице. — Успокойтесь, Скамандер, и дышите уже. С основой мне удалось справиться, признаюсь честно, не без труда, но все же. Осталось залатать то, что проклятье успело пожрать. Это процесс ни одного дня, — Гриндевальд мягко вернул его руку на постель, осторожно разжал хватку. — Думаю, еще пару недель вам придется провести в кровати, а потом пару месяцев долечивать подвижность. Магия успела дойти до горла и почти перекрыть дыхание, так что не стоит напрягать себя лишним желанием со мной поболтать. В конце концов, я столько зелий на вас извел… Вы мне теперь по гроб жизни должны, Скамандер. С этими словами он отбросил в сторону простыню и призвал со столика тонкополосные лекарские ножницы. Ньют, скосив глаза, наблюдал за тем, с какой осторожностью Гриндевальд срезает пропитанные чем-то буро-черным бинты с его торса. В первый миг, увидев и осознав, что изъеденная глубокими сизыми язвами плоть — его собственное тело, Ньюту стало дурно. Не от того, что он отличался особой брезгливостью или не переносил вида открытых ран, напротив, с его зверьем случалось всякое и Ньют умел врачевать и выхаживать. Нет, его ужаснула иная мысль: подспудный страх беспомощности: а вдруг его тело так и не сможет восстановиться? Как он будет жить — калекой?.. Из темной воды мыслей его выдернул звук чужого голоса. Ньют сморгнул, уставился на Геллерта из-под ресниц, мучительно изгибая брови: вопрос он, конечно, прослушал. Гриндевальд смотрел прямо и молчал, под этим цепким взглядом Ньюту было неуютно, но привычно свести плечи и опустить голову он не мог, боясь помешать перевязке. — Я спросил: больно ли вам тут? Вернулась ли чувствительность? — почти по слогам повторил Гриндевальд, нажимая пальцами куда-то под третьим ребром. Ньют не знаю, куда именно, он почти не ощущал давление, но видел, где его касаются чужие руки. — Кивните или покачайте головой. Не вслух. Ньют слабо качнул головой как покорная марионетка. Геллерт тихо выругался и склонился ниже, принимаясь густо покрывать язвы мазью. Шафрановый дух заклубился в воздухе. Ньют закрыл глаза, чувствуя себя до боли уязвимо: обнаженный, изломанный, не в состоянии даже говорить не то, что пошевелиться или использовать магию, с опасным международным преступником в качестве лекаря… Да уж, ситуация лучше не придумаешь. Ньют отвлекся и вздрогнул, ощутив касание под подбородком. Он резко распахнул глаза и столкнулся взглядом с белесым взглядом Гриндевальда. — О, а вот здесь чувствуете, я прав? Это хорошо. Значит, скоро сможете принимать пищу как взрослый мальчик. Тише, Скамандер, не дергайтесь, дайте мне себя осмотреть… Гриндевальд склонился еще ниже, осторожно ощупывая его шею, трахею и подчелюстные впадины, то спускаясь ниже, то поднимаясь к самым ушам. Ньют запрокинул голову, цепляясь взглядом за едва заметную трещинку на кремовом потолке. Ощущать кого-то так близко было странно и непривычно, особенно если этот кто-то и в хорошие дни будил в нем исключительно животные желания: бей или беги. Светлая прядь свесилась Геллерту на лицо, витым концом защекотала Ньюту подбородок. Гриндевальд походя сдул ее, а когда не помогло — рассеянно мазнул пальцами, отводя за ухо, и тут же шатнулся назад как книззл от воды, тихо выругавшись: руки все еще были в мази. Волосы тоже. Ньют, несмотря на тянущее ощущение во всем теле, против воли улыбнулся на край губ. — Хель вас всех побери!.. — шипел Гриндевальд, призывая со столика тряпку и дергано обтирая пальцы. Все еще ругаясь, чередуя английский с немецким самым поганым образом, он принялся перевязывать волосы, собирая их в тугое плетение косы. Споро и ловко. Привычно. Ньют отстранено подумал, что помнил его с более короткой стрижкой. — Что вы улыбаетесь, Скамандер? Сейчас напою вас снотворным, погодите мне! Ньют не стал сопротивляться и сделал крупный глоток из подплывшему к нему стакана. Может и правда будет лучше, если он продолжит бессознательно лежать, ни на что не реагируя, не мешая Гриндевальду проявлять чудеса альтруизма. По крайней мере, это должно быть не так унизительно.

***

На этот раз он очнулся от кошмара, в котором в огненном зареве умирали все его труды, все его дети. Истошно вопили лунтелята, выл в агонии нунду, камуфлори прижимал к себе столько нюхлеров, сколько мог удержать в лапках; из его огромных глаз катались серебристые слезы. Огонь полз к ним словно юркая быстрая змейка. А Ньют стоял, смотрел и не мог помешать. Он проснулся от собственного крика, задыхаясь и чувствуя, как по щекам сбегают горячие слезы. Ньют не сразу осознал себя в незнакомой обстановке в кромешной тьме и заметался по постели, насколько мог пошевелиться, сбивая подушку и что-то с тумбочки на пол. В тот же миг где-то за занавесью зажегся свет. Волна магии прошлась по комнате, всколыхнув воздух. В его закуток влетел встрепанный со сна Гриндевальд, кутаясь в темный халат и сонно хмурясь. — Что?.. Что случилось, Скамандер? — хриплым шепотом спросил он, подлетая к кровати и удерживая бьющегося мужчину за плечи. Ньют вцепился в его запястье здоровой рукой, вдавливаясь ногти в бледную плоть до алых полукружий и, заходясь рваными вдохами, прохрипел: — Они… все мертвы. Глаза Гриндевальда распахнулись, светлые ресницы затрепетали. Он стремительно отшатнулся, но Ньют не позволил, на голом инстинкте схватил его за плечо, комкая скользкий шелк халата. — Мои… звери… — выдохнул он. Гриндевальд без труда вырвался из его слабой хватки. Метнулся прочь так, что занавеска, отделяющая комнату от постели Ньюта, всколыхнулась темным крылом. Ньют прижал дрожащие ладони к лицу, вдохнул йодистый запах, исходящий от бинтов на правой, и беззвучно всхлипнул, размазывая слезы. Он не справился. Не уберег. Никого не спас. Лишь собрал всех в одном месте, обрекая на мучительную и жестокую смерть. Зачем ему самому теперь жить? Зачем чертов Гриндевальд спас его?! На грудь опустилось что-то не тяжелее книззла. Ньют машинально охнул от прострелившей грудину боли, отводя ладони от лица и ошарашенно глядя на сонного, пытающегося перевернуться на лапки нюхлера, которого Гриндевальд спящим клубком бросил ему на постель. Нюхлер, наконец, устроился на пухлой заднице, зевнул маленькой пастью и зашуршал, подаваясь вперед и принюхиваясь к лицу Ньюта. Тронул когтистой лапкой за подбородок, удивленно повозил мягкими кожистыми пальчиками по влажным от слез щекам. Скамандер замер, не веря своим глазам, очень осторожно, словно боясь, что наваждение развеется, коснулся дрожащей рукой пушистой мордочки. Нюхлер ткнулся носом в бинты и оглушительно чихнул. Стоящий рядом с кроватью Гриндевальд закатил глаза и запахнул полы расходящегося халата, скрещивая руки на груди. — Удовлетворены, Скамандер? Теперь я могу пойти спать или рассказать вам сказку на ночь, чтобы вы тут не выли как банши? Ньют перевел на него слегка осоловелый взгляд. — Откуда он у вас?.. — прошептал, побаиваясь говорить в полный голос. Геллерт презрительно фыркнул и воззрился на него как на неразумного ребенка, придержал попытавшегося забраться под одеяло нюхлера за шерсть на загривке, взмахом ладони возвращая на постель упавшую подушку и истаивая пролитую воду из разбившегося стакана. — Нет, дорогуша, туда ты не полезешь. Бинты сдерешь когтями, сиди тут, — ворчливо отозвался он, перекладывая нюхлера к изголовью кровати, — Это недоразумение в первую же ночь подчистую разорило мой кабинет и до сих пор не отдает запонки с гематитом. Повлияйте на него, Скамандер, проклятий оно не боится. Негромко пожаловался Гриндевальд, незаметно пряча подальше серебряную ложечку, которой привык размешивать зелья. Он сцедил очередной зевок в кулак, подошел к изголовью и перехватил Ньюта за подбородок, стирая остатки слез с его щек. — Ну вот, заговорили. Нехорошо, конечно, что так рано, но… горло режет? Скамандер кивнул, все еще не уверенный, как реагировать: если нюхлер здесь, значит ли это, что и весь его чемодан уцелел? А если уцелел, то кто все это время заботился о его животных? Неужели сам Гриндевальд? Как далеко распространяется его альтруизм, в таком случае?.. И, погодите-ка, он пытался проклясть нюхлера? — Предвосхищая все ваши вопросы: да, ваши твари здесь вместе с вами. Проклятье поражает любую живую плоть, но заклятье незримого расширения видимо спутало ему все планы, так что живность цела. Так или иначе. Честно говоря, понятия не имею, сколько у вас их было изначально… — Гриндевальд провел пальцами по лбу Ньюта, небрежно оттянул правое веко, что-то сличая. — Через неделю позволю вам встать, но только с моей помощью. Без меня даже не пытайтесь, ясно? Скамандер кивнул, завороженный то ли самим звучанием его голоса, то ли тем облегчением, что крылось за произнесенными словами. Если его животные живы… Нюхлер прижимался к щеке, цепляя когтистой лапкой волосы. А еще, он украл у Гриндевальда запонки, точно. Ньют почувствовал, что улыбается. Скосил глаза и незаметно потерся о мягкий бок нюхлера щекой. — Значит, вы заботились и о них? — шепнул он. Гриндевальд осекся, ожег его странным взглядом, поджимая губы. Выражение его лица стало нечитаемым, закрытым. — Знаете, Скамандер, мне совсем не улыбалось однажды проснуться от клыков нунду, доедающего мою левую ногу. Пришлось кормить исключительно безопасности ради, — наотмашь бросил он, выбирая очередной пузырек с зельем. — Давайте, обезболивающее скоро закончит действовать, и раз уж все мы тут сегодня собрались… Гриндевальд помог ему приподняться, прижал к губам стакан. Ньют наконец сглотнул впервые за долгое время без острого приступа боли и облегченно смежил веки. Он откинулся на подушки, наблюдая за мужчиной из-под ресниц, ощущая, как по телу разливается мягкое сонливое тепло. — Зелье… — шепнул он едва слышно, но Геллерт услышал и обернулся. Света из-за занавески проникало достаточно, чтобы раскрасить его распущенные по плечам волосы венецианским золотом. Ньют рассеянно отметил, что в жизни их оттенок более холодный, но все же не совсем белый. — Вкус… другой. — А вы так хорошо разбираетесь в обезболивающем? — Гриндевальд насмешливо выгнул бровь, запечатывая флакон и неуловимым жестом очищая стакан. — Расслабьтесь, мне нет никакого смысла вас травить. Особенно теперь, когда вы наконец пошли на поправку. Ньют покачал головой: то, что его не травили, он и так понял. Но если Гриндевальд не хочет рассказывать, то этого его право. В конце концов, он и так слишком много для него сделал, и Ньюту еще предстояло выяснить — зачем, и сколько за это придется заплатить. Затихший нюхлер вновь завозился, собираясь разрыть себе нору между его плечом и подушкой. Гриндевальд, заметив, потянулся за зверьком, но Ньют опасливо прикрыл того ладонью. — Оставьте. Я… он не станет… Геллерт сощурился, смерив Скамандера недоверчивым взглядом, но все же кивнул, отступая. — Хорошо, но, если он сдерет с вас хоть одну повязку!.. — Гриндевальд оборвал себя, склонил голову к плечу и взмахом ладони приманил из комнаты свечу в латунном подсвечнике. — Вот. А то вы как трехлетка боитесь темноты, Скамандер, кто бы мог подумать! Что-то еще? Ньют коротко покачал головой. Гриндевальд затеплил свечной огонек двумя пальцами, лизнул опалённые подушечки и бросил, прежде чем скрыться за занавесью. — Тогда спите, Фенрир вас дери!..

***

Теперь, когда Ньют пошел на поправку, все стало сложнее и легче одновременно. С каждым днем время бодрствования все увеличивалось, и Гриндевальд почти перестал поить его снотворным, объясняя это тем, что магия должна более активно латать повреждения пока тело в сознании. Затягивать процесс он не собирался, Скамандер и без того отнял у него львиную долю времени. Сколько точно, впрочем, Ньют так и не узнал. По его неровным подсчётам выходило, что по меньше мере две полных недели, но как оно обстояло на практике узнать было не у кого. Нюхлер, увы, оказался ненадежным источником. Его скорее всего даже не думали искать. Ньют и раньше пропадал в своих путешествиях на длительный срок, не отвечая на письма брату неделями, а то и месяцами. Ничего необычного, снова чем-то увлекся, отыскивая в недрах Амазонки редкую кусачую «пакость». Первое время пребывание в сознании приносило Ньюту ни с чем несравнимое удовольствие — нездоровое, почти эйфорическое. Быть может, то была вина заживляющего, которое тоже было сварено не по аптечному рецепту, но… И пусть тело болело, а правая рука слушалась просто отвратительно, но это было лучше, чем лежать безвольной куклой или мучиться от кошмаров. Однако и это принесло с собой определённые сложности. Гриндевальд накрепко запретил ему вставать, да вряд ли Ньют смог бы сделать это без посторонней помощи. Он был слаб как недотопленный котенок, и даже садился в постели с трудом, через темноту в глазах и головокружение. И все же было прекрасно наконец вновь ощущать себя человеком: говорить, пусть пока и шепотом, и исключительно с нюхлером, почти не покидающим его постель, самому наливать себе воду из графина на тумбочке, читать оставленные книги, в конце концов, есть нормальную пищу, и не питательные зелья, что всасывались в кровь без остатка. С последним-то и возникли трудности. Вернее, это были даже не трудности… Теперь, когда его тело более-менее восстановилось, с ним восстановились и физиологические процессы организма. Вставать ему все еще было нельзя, самому колдовать тоже (Ньют даже не знал, где находится его палочка, а спросить отчего-то остерегался), и приходилось просить Гриндевальда помочь ему с некоторыми… проблемами. Первый раз было мучительно неловко. Ньют задремал после утренней порции зелий и легкого супа (как же он соскучился по нормальной пище!), а очнулся от настойчивого желания облегчиться. Подняться он вестимо не мог, пришлось терпеть, пока в его закуток привычно не ворвался точно тайфун чем-то взбудораженный Гриндевальд. Ньют на удивление быстро научился различать оттенки его настроения, словно тот был очередной тварью (той еще тварью, если честно) с которой Скамандеру необходимо было найти общий язык в кратчайшие сроки. Вот и сейчас он легко распознал, что мужчина чем-то взбудоражен, но это было приятное, искристое, как пузырьки шампанского, возбуждение. Гриндевальд привычно был по всем черном. Плаща он не снял, и от черной кожи тянуло дождем и переспелыми яблоками. Ньют глубоко вдохнул этот запах, всколыхнувший в нем тоску об осени в родном поместье, и чуть приподнялся на подушках, ощущая, как распирающее давление на мочевой пузырь усилилось. Геллерт подошел к постели, потянулся к его лицу, опомнился и принялся стягивать перчатку с узкой ладони по-мальчишески — зубами. Знакомо прохладные пальцы коснулись лба, заставляя Ньюта едва заметно вздрогнуть. Гриндевальд кивнул чему-то своему и склонился над столиком с зельями. И все это молча. Ньют поерзал, отодвигая в сторону свернувшегося клубочком нюхлера. Геллерт протянул ему бокал с укрепляющим отваром, и Скамандер неловко обхватил его забинтованными пальцами. — Вам бы не напрягать пока руку, — рассеянно бросил Гриндевальд, стягивая второю перчатку и отбрасывая на край стола. — Как себя чувствуете? Боли мучают? Ньют, против его слов, покачал в пальцах бокал, не спеша пить. Гриндевальд сощурился, цепко поглядывая на него из-под светлых ресниц. — Ну? Что молчите, опять связки отнялись? — поторопил он. Скамандер залпом выпил отвар, чуть поморщившись, и вернул пустой бокал. Геллерт цокнул языком, отводя за ухо прядь волос, отследив взглядом его гримасу. — Говорите, — повелел-приказал, и от этого тона внутри Ньюта все сжалось. Он медленно выдохнул и почти спокойно произнес: — Мне нужно в… уборную. Для самого Ньюта в этом не было ничего противоестественного или стыдного, но, в конце концов, некоторые людские табу все еще казались для него странными и неявными. Юность прошла в насмешках и ядовитых подколах одноклассников. Ньют искренне не понимал, что делает не так, но быстро учился на ошибках не выделяться из общей массы. Да и Тесей умело тому способствовал — вот уж с кого всегда можно было взять правильный пример. Сейчас же он ждал как минимум издевки. Положение слабого обязывало. Несмотря на то, что Гриндевальд ходил за ним как нанятая сиделка все то время, что Ньют провалялся в беспамятстве, это совсем не значило, что он упустит возможность подхлестнуть и отыграться. Мужчина не уставал напоминать, сколько беспокойства Скамандер ему принес. Почему бы не бросить его умирать в таком случае, Ньют предпочитал не спрашивать, подозревая, что честного ответа все равно не получит. Но вместо насмешки Гриндевальд лишь вскинул брови в непонимании, а следом его лицо разгладилось, а уголки губ чуть приподнялись. — Что ж, вставать вам все равно нельзя, не обессудьте, — Геллерт подернул плечами и беззастенчиво уселся на край постели, подхватывая покрывало за край. Ньют подозрительно отодвинулся, подавляя желание ответно потянуть покрывало на себя. Стоило ему достаточно оправиться, и где-то под ребрами начало вновь вспыхивать опасение каждый раз, когда Гриндевальд оказывался близко. Животные инстинкты требовали бежать куда глаза глядят, а разум раз за разом напоминал, как сильно он зависим от этого человека и как много ему должен. Это вызывало такой диссонанс, что Ньют буквально выпадал из реальности на несколько долгих мгновений, борясь с самим собой. Не способствовала трезвости мыслей и магия Гриндевальда, вечно вьющаяся вокруг точно хлыст. Вот и сейчас Ньют кожей ощутил леденящее прикосновение, мурашками пробравшее загривок. Гриндевальд поймал его остановившийся взгляд и раздраженно фыркнул. — Хорошо, можно и так, — буркнул он, оставив покрывало в покое и скользнув ладонью под тонкую шерстяную ткань, укладывая пальцы чуть ниже пупочной впадины. Ньют замер, напрягая мышцы. Здесь проходила граница оплетающих его тела бинтов и ощущение казалось… странным. Тревожащим. Заставляющим напрягать и без того ноющие связки. — Расслабьтесь, Ньютон. Это не больно, но не слишком приятно, возможно даже унизительно, но воспринимайте это исключительно как медицинскую процедуру, — удивительно ровно произнес Гриндевальд, и в тот же миг с пальцев его сорвалась магия, подчиняясь воле, леденящей волной опаляя внутренности. Ньют охнул, вцепляясь пальцами в край покрывала. Зажмурился, прикусывая губу. Короткая вспышка разгорелась и угасла. Тяжелое давление на мочевой пропало. Гриндевальд поспешно убрал руку. — Вот и все, — возвестил он, пружинисто поднимаясь на ноги. — Зовите, если что. Колдовать вам пока рановато, а к моей магии ваше тело уже привыкло. И вышел за занавесь, оставив Ньюта разбираться в смятении собственных чувств.

***

На место болям пришла бесконечная слабость, даже книгу держать было тяжело, приходилось подкладывать подушку, иначе локти подламывались, а пальцы разбивало тремором. Зрение и вовсе расплывалось после десяти страниц. Бесконечно клонило в сон, но уже без зелий. Гриндевальд, осматривающий его каждый вечер, лишь хмурился, а на вопросы Скамандера отвечал односложно: «так и должно быть» или «нужно время». Правда с такой интонацией маглы обычно заказывали отпевание, так что Ньют все же думал, что что-то в его лечении пошло не так. Несмотря на слабость чувствовал он себя на удивление сносно. Боли иногда мучили по ночам, но не заставляли просыпаться, задыхаясь и сдерживая крик. Говорить все еще было утомительно, и Ньюту приходилось шептать, но и обсуждать свою дневную рутину ему было в общем-то не с кем. Даже если бы он зачем-то решил пересказывать свои путаные сны Гриндевальду, то сделать этого не представлялось возможным: всю последующую неделю виделись они лишь по утрам, когда Геллерт тщательно зачаровывал зелья на нужное время, и по вечерам, когда тот заглядывал в закуток за занавесью проверить состояние Ньюта. Где он пропадает Ньют не знал, а спрашивать считал навязчивым, хотя и изнывал от скуки. Он уже готов был попросить Геллерта принести ему дневник из чемодана, но перо в пальцах держать получалось с трудом (как и прочие мелкие вещи), а о письме не могло идти и речи. Почерк у Ньюта и без того был мало что отвратительный, а уж теперь, когда правая рука слушалась его словно неродная о дневнике сновидений или чем-то посерьезнее стоило забыть до поры. Еще Ньют тосковал по своим зверям и ужасно за них переживал. Он уже готов был на коленях вымаливать у Гриндевальда свидание с камуфлори, но все никак не мог улучить подходящий момент. Да и не знал, как Геллерт на это отреагирует: с каждым днем казалось, что тот сносит его общество со всевозрастающим трудом. Переоценил свои силы? Странная скупая забота оказалась в тягость? Ньют его в том не винил, понимая: таким, как Гриндевальд — одиночкам по своей природе, — непросто поддерживать постоянные социальные связи еще и изощренного формата односторонней заботы. Признаться честно, Скамандер был искренне удивлен, что Гриндевальд продержался так долго. Наверное, он достаточно оправился, чтобы Геллерт наконец мог переложить ответственность за его жизнь со своих плеч. Он и без того сделал для Ньюта слишком много… Скамандер страшился думать, что Гриндевальд спросит с него в ответ. Однажды, он не сомневался, однажды это обязательно произойдет. Не стоило затягивать с разговором. Ньют пообещал себе поднять эту тему сегодня вечером, когда Гриндевальд привычно заглянет с диагностическими чарами, но… банально уснул. Сморило его за очередным справочником по редким травам, растущим в предгорьях Альп, а очнулся Ньют от незнакомого тревожащего ощущения: рядом кто-то был. Лежал, дышал, едва слышно ворочался во сне на противоположной стороне неожиданно широкой кровати. Человек — это был человек, а не кто-то из нюхлеров или все-таки сбежавший из чемодана камуфлори. Ньют напряженно замер, тараща широко распахнутые глаза во тьму. Зрение постепенно подстраивалось, и вскоре Скамандер смог различить очертания спящего рядом с ним мужчины, укрытого краем тонкого покрывала. В свете новорожденной луны, что пробивался за небрежно одернутую занавеску, Ньют различил рассыпавшиеся по соседней подушке спутанные светлые пряди, абрис острой скулы, спинку прямого носа. Гриндевальд. На соседней подушке, забывшись сном, лежал Геллерт Гриндевальд. Ньют удивленно замер, не зная как реагировать на подобное соседство. Гриндевальд старался не задерживаться у его постели, словно само состояние Ньюта нагоняло на него меланхолию, и если не бы ни перевязки, которые он проводил сосредоточенно, хладнокровно и с изрядной долей мастерства, то Ньют решил бы, что Геллерт… брезгует. Или боится. Уродство и боль притягивают и отталкивают одновременно, это Скамандер знал не понаслышке. Наверное он слишком пристально таращился, или Гриндевальд навесил на него какие-то следящие чары, потому что в следующее же мгновение светлые глаза распахнулись. — Скамандер?.. Почему вы не спите? Больно?.. — шепотом спросил Геллерт, садясь на постели и с неподдельной усталость растирая ладонями лицо. — Нет… я… Нет, — Ньют понял, что до боли вцепился в свое одеяло и заставил себя по одному разжать пальцы. — Что вы тут делаете? Вместо ответа Гриндевальд поднял раскрытую ладонь на уровень лица и вызывал простенький темпус. Стрелки голубоватого циферблата подсветили три двенадцать. Геллерт погасил заклинание и коротко выругался по-немецки. — Мне осталось спать пару часов, а вы будите меня лишь потому, что захотелось поболтать среди ночи? Скамандер, вы чудовище похуже тех, что обитают в вашем чертовом чемодане, — выдохнул он неразборчиво, утопив конец фразы в мучительном зевке. — Если ничего не болит, то ложитесь. А не хотите спать, так помолчите и дайте выспаться мне. С этими словами Геллерт раздраженно взбил подушку, перевернул ее обратной стороной и улегся, поворачиваясь к Ньюту спиной. Скамандер же так и остался таращиться куда-то вровень его лопаток. Забылся он только под утро, несколько часов кряду слушая размеренное тихое дыхание Гриндевальда. Когда он проснулся, помыкаемый очередным флаконом с зельем, что тыкался холодным боком ему в щеку, Геллерта Гриндевальда в его постели уже не было.

***

На вторую ночь все повторилось. Правда в этот раз Ньют не успел уснуть, и незаметно наблюдал, как Гриндевальд ходит по небольшой комнатке (оказавшейся смесью библиотеки и кабинета, если не считать притаившейся в явно расширенном магией алькове двуспальной кровати), готовясь ко сну. Странно, но полуобнаженный он казался еще опасней, чем застегнутый на все пуговицы. Ньют беззастенчиво изучал его из-под густой тени ресниц, цепляясь за неявные, обычно сокрытые от чужих глаз детали. За хищную, чуть посеченную усталостью дня, грацию скупых движений, за длинный шрам, пролегший вдоль сухой белой спины от правой лопатки вниз до резко очертившихся ямочек на пояснице. За темные пижамные штаны, низко сидящие на узких бедрах; за несколько тугих завитков, выбившихся из небрежно затянутого на затылке узла волос, и теперь щекочущих шею. Геллерт взмахом ладони погасил свечи, обернулся. Ньют крепко зажмурился, ниже сползая по подушке. Стало почти неловко, что он так бесстыже кого-то разглядывал. Послышались легкие шаги босых ног. Постель с противоположного края прогнулась, зашуршала простынь. Гриндевальд вытянулся под одеялом и затих. Ньют выждал для верности почти минуту, считая про себя, и лишь после распахнул глаза. — Я знаю, что вы не спите, — встретил его негромкий голос. Ньют придержал дыхание и закусил щеку изнутри, чтобы не ответить что-нибудь невпопад. — Не тушуйтесь, Ньютон, просто я так привык к вашему ночному дыханию, что легко отличу, когда вы пытаетесь меня надурить. — Привыкли? — шепотом переспросил Ньют, выныривая наконец из-под одеяла и впиваясь взглядом в белый абрис чужого лица. Глаза постепенно привыкали к темноте, позволяя различать отдельные черты. Геллерт смотрел на него, склонив голову к плечу, и улыбался на угол губ. Ньют чуть нахмурился, силясь разобрать, что за выражение таилось в этой улыбке. — Вы перестали чувствовать мою магию, Скамандер? Вопрос застал Ньюта врасплох. Он открыл было рот, чтобы ответить, но не смог. Прислушался к себе, с запоздалым удивлением отмечая, что да, действительно, чужая магия больше не колола его иглами холода, не жалила бесчисленными укусами, напротив, она вообще больше не ощущалась как что-то… инородное. Ньют не перестал ее ощущать, просто само ощущение изменилось. Теперь оно было сродни тому, как если бы Скамандер колдовал сам. Ньюта бросило в холодный пот. — Ч-что… Что вы сделали? — прохрипел он и скорее услышал, чем различил, как Гриндевальд вновь ухмыльнулся. — Лишь слегка перенастроил наши потоки. Как при сложном колдовстве, ничего страшного или непоправимого. Но пока придется побыть так, для вашего же блага. — Зачем это? — выдохнул Ньют, удивленный его откровенностью. Геллерт помедлил, прежде чем ответить: — Проклятье навредило вам сильнее, чем я рассчитывал. Потребовались дополнительные усилия со стороны магических резервов… — Гриндевальд осекся и помолчал, словно что-то подсчитывая в уме, взвешивая каждое слово, — Вас мучила не просто слабость: это магия выедала вас изнутри, чтобы залатать снаружи. Точила жизненные силы. Стимуляторы вам нельзя так что… — …Вы объединили наши потоки, наполняя меня своей силой? — неверяще переспросил Ньют, начиная наконец понимать. — А что мне оставалось? Смотреть, как все мои месячные труды идут прахом? — Гриндевальд непокорно фыркнул, словно сама мысль об этом казалась ему верхом глупости. Ньют не ответил, он пытался переварить услышанное. Во-первых, месяц, он провел в этом доме по меньшей мере месяц и все еще не знал, где находится. Во-вторых, Гриндевальд не просто по странной прихоти ухаживал за ним, выпаивая по часам сложносоставными дорогостоящими зельями, делал перевязки вручную и заботился о его животных, он еще и позволил ему, Ньюту, питать резервы собственной магией, оградив от выгорания. Это действительно не укладывалось в голове и напоминало второсортный бред из пошлых бульварных романчиков про злодея и спасенную им прекрасную даму. Только там все обычно заканчивалось свадьбой. — Зачем это вам? — прошептал Ньют, поднимая на Гриндевальда темные от расширенных зрачков глаза. — Почему вы вообще решили меня подобрать? Выходить? Спасти? Мы ведь… вроде как… враги?.. Недруги как минимум. Я мешал вам. Много и часто. На этот раз Гриндевальд молчал так долго, что Ньют, успевший справиться с собой и погасить паническую вспышку, решил, что он и вовсе не ответит. Но Геллерт вновь его удивил. — Вы не должны были там умереть. Ни так, ни тогда. Поверьте, я кое-что в этом смыслю. — Смыслите, конечно… То есть, вы спасли меня из чистой дурости и даже не придумали разумного объяснения своему поистине гриффиндорскому поступку? — рассеянно пробормотал Ньют, уже не следя за тем, что и как говорит. Гриндевальд удивленно вскинул бровь, а потом захохотал, валясь затылком в подушку. — Вы описываете не свойственные мне добродетели. Поверьте, Скамандер, я действовал из эгоистичных побуждений, — Геллерт приподнялся на локте, придвинулся, щуря чуть мерцающие в полумраке глаза, — Может, я планирую переманить вас на свою сторону. Не думали? — Этого никогда не случится, — поспешно и глухо ответил Ньют. Гриндевальд лишь фыркнул и вновь откинулся на спину, натягивая покрывало на обнаженные плечи. — Спите, Скамандер. Или вы думали, что я стану агитировать вас присоединиться к Высшему благу прямо сейчас? Увольте, я слишком устал, а вы слишком упрямы. Может быть, мы вернемся к этой теме утром… или никогда… — слова его потонули в очередном зевке, который Гриндевальд безуспешно попытался заглушить ладонью. Он затих, вероятно посчитав разговор законченным. Ньют еще какое-то время тревожно вслушивался в чужое дыхание, с удивлением отметив, что вскоре оно расправилось, стало мерным и глубоким: Геллерт Гриндевальд уснул. Скамандер медленно сполз по подушке, подтянул одеяло к подбородку и уставился в посеченный лунным светом потолок невидящим взглядом. Мысли переливались медленно и тягуче, как и магия Гриндевальда, которую Ньют вновь начал различать за током собственной крови. Та ластилась, обвивала за плечи, укутывая в уютный мягкий кокон, и более не ощущалась враждебной и колкой, как дробящий кости ледяной град. Ньют и сам не заметил, как вскоре уснул, убаюканный чужим дыханием и током свивающейся в кольца силы.

***

Ньют очнулся от стона и не сразу осознал, что стон этот сорвался не с его губ. В первый миг темнота вокруг оглушила, лишив чувства реальности. Ньют широко распахнул глаза, пытаясь понять, где низ, где верх, и вглядываясь в полу различимый арочный проем напротив. Слева раздавалось сбивчивое дыхание. Ньют очень медленно повернул голову, словно ожидая увидеть рядом жуткое чудовище, и уцепился отупелым со сна взглядом за белые напряженные пальцы. Поза Гриндевальда была мучительно-неестественной: голова запрокинута, жилы на горле натянуты до предела, ладонь цеплялась за покрывало в бесплодном усилии так, что вены на тыльной стороне вздулись. С приоткрытых губы мужчины сорвался очередной хриплый, болезненный стон. Ньют придвинулся, едва не запутавшись в покрывале, замер, не зная, что делать. Будить или подождать? Разве самому Ньюту не снились кошмары? А уж зная послужной список Гриндевальда, удивительно, что они не мучают его каждую ночь. Ньют колебался, нависая над мечущемся по постели мужчиной. Локоть, на который он опирался, за пару минут успел затечь и уже готов был подломиться. Скамандер выпростал руку, чтобы коснуться чужого плеча, и в тот же миг Геллерт развернулся к нему, запрокидывая голову. Спутанные светлые пряди ссыпались вдоль острой скулы; Ньют заметил, что веки у Гриндевальда разомкнуты, а в щели между влажными стрелками ресниц мечутся глянцевито поблескивающие склеры. Почему-то это по-детски напугало. Ньют поспешил тряхнуть Геллерта за плечо, но тот не проснулся, лишь сильнее напрягся всем телом словно от непереносимой боли. — Гриндевальд… — негромко на пробу позвал Ньют, но ответа не добился. — Проснитесь! Ну же… — он потряс его сильнее, но бесполезно. Плечо под его пальцами ощущалось выточенным из холодного мрамора и было влажно от испарины. — Да проснитесь же! Геллерт!.. Гриндевальд вдруг широко распахнул глаза, — зрачки мигнули, расширяясь как у кошки, — скользнул по Ньюту невидящим взглядом. Губы дрогнули, но различить сорвавшиеся с них слова Скамандер не смог: Гриндевальд говорил слишком тихо, почти беззвучно, и на немецком, которым Ньют и без того не владел в полной мере. И тот растерялся: стоило ли и дальше пытаться разбудить или оставить в покое? Ведь даже Ньюту уже стало ясно, что это не просто ночной кошмар. Но размышлять долго не вышло: Геллерт пришел в себя. Резко втянул носом воздух, закашлялся, поворачиваясь на бок — ближе к Ньюту. Скамандер понял, что все еще касается чужого плеча, поглаживает осторожно, стремясь успокоить. Словно больное животное, нуждающееся в защите. Гриндевальд надсадно дышал, уткнувшись носом в подушку; светлые волосы упали на лицо, скрывая от взгляда Ньюта. Он дрожал, напряженные лопатки ходили под кожей, а позвоночник проступил точно рыбий хвост. Скамандер только сейчас до конца осознал, насколько же Гриндевальд за время их общего заточения похудел, словно это он валялся тут проклятым, а не Ньют. Так они и лежали несколько минут: все это время Скамандер бездумно поглаживал мужчину по плечам, пытаясь утишить колкую дрожь и вложить в прикосновения как можно больше заботы, внушить безопасность. Должно быть у него получилось, или Геллерт сам оправился от видения. Он поднял голову, отмел еще чуть дрожащей ладонью волосы за ухо и вперил в чужую переносицу немигающий взгляд. Ньют заторможено моргнул. Подумал, и не стал убирать руку, устроив горячую ладонь между чужих лопаток. — И часто у вас бывает? — спросил негромко. Гриндевальд повел плечом, явно не желая отвечать, но пристальный взгляд не опускал, буравя Ньюту то переносицу, то левый висок, то где-то под правым глазом. Наконец он, точно решив для себя что-то, расслабился, ссутулив плечи. Уткнулся подбородком в подушку, обхватил ее руками и шумно выдохнул. — Не слишком. Обычно я чувствую их приближения, но сегодня… устал, — голос Гриндевальда звучал глухо и тихо. Он и впрямь выглядел как человек, который сейчас отключится от недостатка сил. Ньют придвинулся ближе и принюхался, различая в привычном запахе Гриндевальда (когда он успел стать привычным? тогда же, когда стала привычной его магия?..) острую нотку мускатного ореха и перца. И вряд ли все это были специи для вечерней порции грога. — Стимуляторы, — заключил Ньют, щурясь. Геллерт растерянно дернул углом губ в намеке на улыбку. — А вы и впрямь разбираетесь в зельях, Скамандер… Но Ньют не дал ему договорить: — Зачем вы травите себя стимуляторами? Гриндевальд неоднозначно качнул головой, опуская тяжелые чуть припухшие с виду веки. Ресницы у него, как рассеянно отметил про себя привыкнув к полумраку Ньют, были длинные и густые, но абсолютно прямые и даже на вид очень мягкие, словно шерсть камуфлори. Мучнистая бледность медленно сходила с лица, но заостренных, истерзанных усталость черт это не спасало. — К сожалению, я не могу позволить себе разлеживаться в постели, подобно вам, Скамандер, — сдавленно пробормотал Геллерт, но, ощутив, как напряглись пальцы Ньюта, поднял голову и неожиданно мягко добавил. — Не принимайте на свой счет, я правда устал. Конечно, вы не виноваты, что попали под проклятье. Разве что, совсем немного. Мне казалось, что раньше вы не жаловались на скорость реакции. Как же так вышло? Пришло время Ньюту нахмуриться и уставиться на него из-под спутанной челки. Волосы за время его вынужденного лечения заметно отрасли и теперь вились крупными кудрями ниже ушей, а челку и вовсе приходилось постоянно отводить со лба, чтобы не мешала. Теперь под ней можно было спрятать не только взгляд, а то и укрыть половину лица. В работе бы она уже мешалась, но пока Ньют занимался ничего не деланием, можно и потерпеть, да и укоротить ее пока было никак: не резать же медицинскими лезвиями, которые Геллерт использовал для перевязок? — Может и виноват. Там был грифон… Вернее, мне казалось, что был. Никогда еще не видел столь тщательно наложенной иллюзии. И звуки, и даже запахи… — пробормотал Ньют, пытаясь припомнить, с чего же началось его неудачливое приключение. — Как вы меня нашли? И… как вы вообще оказались в Румынии? Отчего-то он не сомневался, что Гриндевальд ответит. Может, темнота располагала к откровениям, а может сам Геллерт был ослаблен перегоревшим приступом и легче шел на контакт. Ньют уже не в первый раз мысленно сравнивал его поведение с поведением своих подопечных, и почти не чувствовал за собой в том вины. Так Гриндевальда понимать было проще и легче. — Собирал в горах мак и эдельвейсы. Ньют уставился на Гриндевальда как на сумасшедшего. Видимо, взгляд его был достаточно выразителен, потому что даже Геллерта пробрало. Он фыркнул, а после и вовсе хрипло рассмеялся в подушку. — Не смотрите на меня так, я серьезно, Скамандер. Карпатские маки (или как их еще называли: крапчатки) были редким и дорогостоящим ингредиентом для очень ограниченного числа зелий и алхимических тинктур. Знаний Ньюта, пусть и кое-что смыслящего в зельеварении, все ж не хватало, чтобы вычислить конечную цель поисков Гриндевальда. Если тот, конечно, не солгал, насмешничая. В любом случае, какая теперь разница? Главное, что тогда Ньюту несказанно повезло: Геллерт оказался достаточно близко и достаточно же сведущ, и не бросил их с чемоданной живностью мучительно умирать в безлюдном предгорье Карпатских сопок. Смутная мысль рыбкой скользнула на поверхности сознания, но Ньют не успел за нее зацепиться, и та пропала, сверкнув серебристым хвостом. Во рту разлился сладковатый привкус; Скамандер поспешно сглотнул и произнес: — Сложно представить вас скачущим по перешейку как горный козел, уж простите. Геллерт по-кошачьи фыркнул, скосил на него взгляд и странно улыбнулся. — А вы-то что забыли в Румынии, Скамандер? Грифона, я уже понял. В такой глуши? В Карпатах грифоны отродясь не водились. — Ложная наводка. Мне в руки попало сообщение о базе контрабандистов, — нехотя ответил Ньют. Каким образом к нему попала информация о заточенным в Прикарпатье грифоне распространяться Ньют не спешил. Его репутации это не слишком повредило бы, а вот Тесей, если все вскроется, спасибо не скажется. Ньют всегда предпочитал говорить, что справляется собственными силами. В конце концов, до недавнего времени так и было. — И вы, конечно, тут же кинулись спасать бедное животное. Без плана и рекогносцировки местности. Очень умно, Ньютон, очень. — Гриндевальд беззвучно фыркнул и повернулся на спину, давя зевок усилием воли, — Вы либо чертовски везучий сукин сын, либо… Да нет же, везучий, иного быть не может. Вам повезло, что я был неподалеку и ощутил всплеск магии. А теперь, давайте уже спать, или хотите, пользуясь случаем, обсудить цвет оконных занавесок?.. Ньют фыркнул, отворачиваясь к стене, осторожно укладывая правую ладонь под подушку. Ее все еще тянуло, бывало, но пальцы слушались уже значительно лучше. Гриндевальд обещал вскорости окончательно его разбинтовать. Ньюту надоело лежать в постели беспомощной мумией и сносить ненавязчивую, но тревожащую что-то внутри чужую заботу. Гриндевальд оказался совсем не таким, каким Ньют его представлял. Даже имея несколько личных встреч, Скамандер никак не мог сложить о нем цельного мнения. Что-то каждый раз не совпадало, выбивалось из общего рисунка. У Геллерта Гриндевальда оказалось столько непознанных граней, о которых Ньют никогда не задумывался. И столкнувшись лицом к лицу — оказался мало что не обескуражен. Это тревожило тоже, но, к счастью, у Скамандера теперь была в запасе куча времени, чтобы над всем поразмыслить. Ведь он был везучим сукиным сыном, с этим нельзя было не согласиться.

***

Ньют брел через лес, пробираясь сквозь вывороченные из земли корни вековых сосен. Он шел без цели и смысла, наугад, ведомый простым желание двигаться — куда угодно вперед. Мыслей в голове не водилось, она, как и все тело, ощущались легкими и словно бы наполненными изнутри подвижным щекотным газом. Грудную клетку распирало неясное колкое чувство, которому Ньют никак не мог подобрать определение. Оно было одновременно и нетерпением, и тревогой, и ужасом, когда идешь навстречу к незнакомой еще, но совсем точно своей, гибели. Подлесок расступился перед ним, и Ньют вышел на широкую поляну, покрытую густой и высокой, режущий пальцы до крови травой. Скамандер остановился во внутреннем знании, что именно сюда он шел, пробирался долгие часы, сбивая ноги. Он медленно огляделся по сторонам, но вокруг не было ни души. Все так же медленно Ньют опустился на колени, потом откинулся на локти и лег так, что трава, покачиваясь, заменила ему лес. В зеркальной вышине трескотно и мучительно нарывало закатное солнце. Ньют закрыл глаза, ожидая чего-то. Чего?.. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем на лицо Ньюта легла косая тень. Что-то большое подошло к нему, не по-человечьи ловко скрадывая шаг. Ньют не спешил открывать глаз, позволил этому себя обнюхать, дохнуть в лицо холодом. Кожу знакомо закололо; Ньют приоткрыл губы и коротко облизнулся, чувствуя на языке солоноватый привкус озона. Что-то огромное и недоброе над ним оглушительно взревело и, — в последний миг Ньют все же успел распахнуть глаза, — со всей земной силой обрушилось ему на грудь. У гигантского снежного грифона была белесые бельма вместо глаз. Ньют резко сел на постели, задыхаясь и хватая рукой за грудь. Ребра сдавило каленными щипцами. Ньют, бешено вращая глазами, попытался позвать на помощь, но голоса не было, как и дыхания в сдавленной глотке. Скамандер в беспомощном порыве схватился за угол тумбочки, перевернул серебряный поднос с инструментами и бинтами, пустыми флаконами из-под зелий. Все это разлетелось по полу, истошно зазвенев, брызнув осколками, но Ньют даже не заметил. В ушах пульсировал, то нарастая, то отдаляясь, высокий комариный писк. Что-то маленькое дернуло рукав его рубашки, вцепилось, ловко вскарабкалось по плечу, пролезая за распахнутый ворот к самой груди. Кожу под бинтами обожгло, Ньют вскрикнул — и смог-таки вздохнуть. Без сил повалился на подушки, закрывая лицо ладонями и стирая с ресниц невольные слезы. Боль затихала медленно, ровный ритм дыхания восстанавливался и того неспешней. Когда Ньют открыл глаза в очередной раз, в комнате стало значительно темнее. Грудь под бинтами покалывало скопившимся жаром. Ньют осторожно распахнул рубашку, подцепил повязку и оттянул в сторону. В ямке грудины свернулось маленькое создание. У существа была темная закаленная солнцем кожа, сухонькие ручки и ножки, бугристое тело и голова, из которой росли странного вида закручивающиеся отростки. Размером оно было дюймов шесть не больше и легко бы поместилось в ньютову ладонь. Существо лежало без движения, источая мерное тепло и тихонько пульсируя такт биению чужого сердца. Драгедукке. Ньют о таком колдовстве только слышал украдкой. Потерянные знания северных племен — мандрогорова голова, носитель чужой силы. Ньют осторожно погладил куколку кончиком пальца. Та никак не отреагировала на его прикосновение, продолжая мерно пылать, согревая, но по пальцам Скамандера распространилась искра знакомой магии. Дышать сразу стало проще. Ньют попытался вспомнить сон, но не смог. Кажется, ему снова снились Карпаты, лес, горы, бескрайний небосвод. Сон был недобрый, и это все, что Скамандер мог вспомнить, но детали ускользали. Очередной кошмар, сколько их уже было, пока он метался в бреду от боли? Казалось бы, ничего необычного, но что-то кололо внутри, как ушедшая под кожу заноза. Чем больше Ньют об этом думал, тем сильнее принималась болеть у него голова. В конце концов, отбросив бесплотные мысли, он откинулся в подушки, и дал себе мысленный зарок, обязательно спросить у Геллерта о создании драгедукке. Спустя где-то три часа в соседней комнате раздался хлопок аппарации. Ньют встрепенулся, отложил книгу, которую лениво читал, оперев руку о подушку, и осторожно сел. Спящая на его груди мандрагорова куколка встрепенулась, почуяв хозяина. Словно щенок шишуги, драгедукке потянулась, ловко выбралась из-под бинтов и спрыгнула на постель — а с нее по краю простыни скатилась на пол, перебирая крохотными ножками. Ньют проводил куколку взглядом, убирая книгу на тумбочку. Негромко хлопнула дверь, зашуршали шаги. Ньют прислушался: показалось, или обычно легкая поступь Геллерта сегодня была отяжелевшей, словно у животного, припадающего на раненую лапу? Скамандер приподнялся, силясь выглянуть из-за занавески, бросил взгляд на пол и выругался. Он совсем забыл про устроенный в приступе беспорядок. Геллерт появился у него спустя минуту, на ходу стягивая с узких ладоней подбитые мехом перчатки и затыкая за широкий пояс. Ньют моргнул на резко зажегшийся верхний свет, подтягивая колени к груди. — Вы подрались, что ли? — недовольно буркнул Гриндевальд, легким взмахом палочки истаивая погром как ни бывало. Драгедукке величественно восседала на его правом плече, держась ручонками за распущенные волосы. — Нет. Просто… Мне стало нехорошо, — честно признался Ньют. — Но уже все прошло, честное слово. Геллерт кивнул: об этом ему наверняка уже доложили. Хотя Скамандер и не был до конца уверен, как работает мандрагорова голова, но какая-то связь у марионетки с хозяином все равно оставалась. Иначе как станешь ее контролировать? — Она очень… Интересная. Как ее имя? — спросил Ньют после затянувшейся паузы, в которую Геллерт подошел к изрядно опустевшему столику и с тихим звоном перебирал флаконы с зельями. — Имя? — он оторвался от своего занятия и в неподдельном удивлении уставился на Ньюта, словно не сразу понял, о ком тот говорит. — Да побойтесь Вотана, Скамандер, он же не живая! Ньют опустил голову, пряча взгляд за челкой. Геллерт отметил эту его позу, тяжело вздохнул и снял драгедукке с плеча, небрежно опуская на постель. Из складок покрывала выглянул проснувшейся нюхлер, любопытно потянул воздух носом, чихнул и осторожно приблизился к куколке. Ньют придержал его ладонью, мало ли. — Не укусит, — коротко ответствовал Геллерт, возвращаясь к разбору склянок. — Так, на сегодня осталась последняя порция. Потом я сниму повязки и, наконец, если все будет хорошо, отведу вас в душ. Вы, наверное, мечтаете о горячей ванне после стольких очищающих? Ньют коротко кивнул и несмело улыбнулся, поглаживая нюхлера по теплому боку. От очищающих он и впрямь устал: те хоть и справлялись со своей задачей, но оставляли на теле неприятную липкую пленку, которую хотелось счесать. Одна мысль о горячей воде подняла в Ньюте волну предвкушения. Когда он в последний раз принимал ванную? Две? Три недели назад? О, Мерлин, как давно это было! Ванна означала еще кое-что: ему наконец можно вставать на ноги. — Подождите, я переоденусь, а потом помогу вам, — резковато бросил Геллерт и вышел, оставляя Ньюта наедине с притихшим нюхлером, явно помышляющим: утянуть ли магическую куколку в свой необъятный карман или повременить для начала? Ждать пришлось на удивление долго. Геллерт появился вновь спустя полчаса, рассеянно растирая ладони. На правой, Ньют успел заметить, затягивался свежей плотью шрам. Проследив за его взглядом, Гриндевальд мельком усмехнулся: — Ваш дромарог оказался сегодня на редкость тактилен. Скамандер потянулся к нему всем собой, опершись о край кровати. Геллерт, помедлив, подступил ближе и протянул ему руку. Ньют тщательно осмотрел воспаленный участок. — Дромароги сложно восприимчивы к магии, и раны их тоже плохо поддаются целительским чарам. Но у меня в чемодане есть мазь. В самом дальнем шкафчике с зеленой ручкой, на третьей полке справа. Темно-синяя банка. Помажьте, иначе шрам будет еще долго болеть и не сойдет до конца. — все это Ньют произнес отстраненно, не замечая, как трясутся его собственные руки. Он только сейчас в полной мере осознал, как давно не видел своих подопечных и как соскучился по ним. И столь яркое доказательство, что они где-то тут, совсем рядом, а он не может к ним спуститься, готово было окончательно добить его волю. Чужая ладонь мягко выскользнула из его захвата. Ньют даже не заметил, продолжая сидеть так, лишь уронив на покрывало безвольные руки. Под веками собиралась соль, но Скамандер не позволил ей пролиться, прокусив щеку изнутри. Чужие руки опустились на его плечи, с незнакомой нежностью сжали, оглаживая; скользнули на шею под волосами, заставляя запрокинуть голову. Геллерт осторожно тронул подушечкой большого пальца рыжеватые ресницы, растер влагу по коже. — Ты скоро к ним спустишься, обещаю. Просто дай себе время встать на ноги, ты еще очень-очень слаб. Ньют кивнул, завороженный самим звучанием его негромкого хрипловатого баритона и той странной искристой тьмой, что плескалась на дне зрачков. Слоистая, клубящаяся чернота, словно завеса, отделяющая один мир от другого. Но стоило Гриндевальду моргнуть — наваждение развеялось. Он торопливо убрал руки и отступил на шаг. Жутко было ощущать себя слабым. Ньют и подумать не мог, что когда-нибудь доживет до того страшного момента, когда тело перестанет его слушаться. Колени будут подгибаться просто потому, что он стоит, и за чужие плечи придется цепляться как спасательный круг. Геллерт помог ему подняться, помог дойти до крохотной ванной комнаты. Путь в двадцать шагов, но каким длинным он показался Ньюту, каким мучительно непреодолимым. Геллерт вел его осторожно, шаг за шагом, неуловимо поддерживая магией, а ведь мог отлевитировать подобно живому трупу. Ньют оценил его тактичность, упрямо вспыхнув скулами, и расслабился лишь опустившись на бортик наполненной водой ванны. Исхудавшие бедра дрожали, локти подламывались, а костяшки вцепившихся в теплую жесть пальцев побелели до синевы; даже веснушки словно стали на пару тонов бледнее. Геллерт закатал рукава свободной рубахи и принялся неторопливо срезать присохшие к коже бинты с груди и плеча Ньюта. Тот не мешал, цепляясь пальцами за край оцинкованной лохани, опустив трепещущие ресницы. Скулы горели, и непонятно чего в этом было больше: запоздалого смущения или злости на собственную беспомощность. — Готово, — возвестил Геллерт, взмахом палочки удаляя заскорузлые от мази и сукровицы повязки и откладывая ножницы на раковину. Ньют распахнул глаза, с затаенным и жаждущим ужасом уставился на открывшийся вид. Ужасные гноящиеся язвы, так испугавшие казалось привыкшего ко всему Ньюта, уже затянулись, но кое-где корки сошли не до конца. Шелушащаяся кожа висела сухими безжизненными клочьями, а под ней проглядывались свежие перламутрово-алые бутоны новорожденных шрамов. Более всего они походили на следы от ожогов. Ньют никогда не отличался крепким сложением и всегда был скорее жилист, чем мышечен, но нынешняя худоба вызывала у него единственное желание — зажмуриться, чтобы не видеть, как опасно, словно лезвия бритвы, выпирают собственные ребра, а пергаментная, посеченная проклятьем кожа, натягивает между ними как своды пустой палатки. Шрамов и увечий он не боялся, а вот беспомощности, как оказалось, до ужаса. Ньют закусил нижнюю губу, пережидая острый приступ тошноты, не замечая, что скребет короткими ногтями по жестяному откосу бортика, пока пальцы Геллерта не накрыли его ладони. — Успокойтесь, это поправимо. Все поправимо, кроме смерти. Чужое дыхание скользнуло по коже, когда Геллерт нагнулся проверить температуру воды. Ньют настороженно следил за ним из-за полуприкрытых век, боясь шелохнуться, но все равно оказался не готов к тому, что, отстранившись, Гриндевальд вдруг опустится перед ним на колени, цепляя за пояс брюк. Ньют дернулся, заваливаясь назад, и, наверное, упал бы, если бы не реакция Геллерта. — Фенрир с вами, Скамандер! Я просто пытаюсь снять с вас штаны. Не мыться же в одежде? — буркнул он, придерживая дрожащего Ньюта за поясницу. Скамандер уперся слабой ладонью ему в грудь, отстраняя. — Я… Я сам, — хрипло прошептал он. — «Сам» вы не сможете. Я могу сделать это магией, но тогда ваши прекрасные брюки мы не спасем. Они дороги вам как память? Ньют мысленно благословил Гриндевальда за нелепую попытку пошутить, пусть и не смог улыбнуться в ответ — уголки губ свело, до судороги исказив лицо. Они провели в странных недообъятиях должно быть минуту. Геллерт не торопил, осторожно придерживая чуть выше талии, а Ньют всеми силами пытался справиться с подступающей паникой и подавить противную колкую дрожь. Магия Гриндевальда вилась вокруг них как щенок, уводя мысли за собой. Жалила ласковыми укусами, но не причиняла настоящей боли, лишь отвлекала, помогая расслабиться. Наконец Ньют выпрямился, переведя дыхание. — Можно? — негромко поинтересовался Гриндевальд, вскидывая брови. Ньют кивнул, заводя взгляд поверх его плеча на запотевшее овальное зеркало над раковиной. Лишь бы не видеть, как сильнейший темный маг столетия опускается перед ним на колени и осторожно стягивает с высушенных болезнью бедер штаны вместе с бельем. Геллерт помог ему перебраться через высокий бортик и осторожно опуститься в теплую воду. Ньют неуверенно вытянул ноги, набрал в дрожащую горсть воды и лихорадочно обмыл горящие щеки. Гриндевальд обернулся к раковине, что-то отыскивая в ряде непрозрачных флаконов по ее краю, а вернувшись, коснулся палочкой водной глади, и ту тотчас густо заволокло розоватой плотной пеной пахнущей то ли вишней, то ли малиной. Ньют свел лопатки, низко опуская голову и позволяя челке свеситься на лицо. Тянуло как ребенка разрыдаться от подобного непрошенного понимания. Минуты текли вязким янтарем. Гриндевальд и не думал уходить, присев на край бортика, почти касаясь затянутым в черную кожу брюк бедром, шапки пены. Ньют сидел неподвижно, заново привыкая к собственному телу, к новому положению в пространстве, к тому, как теплая воды обмывает его слабые конечности. Язык не поворачивался спросить у Гриндевальда, чего тот ждет, но Геллерт почти привычно понял все без слов, словно и впрямь был легилиментом. — Тут скользко, Скамандер, а вы едва держитесь на ногах. Я не оставлю вас без подстраховки. Более того… — замолчав, Геллерт резковатым движением заткнул палочку в небрежный узел светлых волос на затылке и нырнул узкой ладонью под пенную шапку, безошибочно находя острое колено Ньюта под водой. — Более того, я помогу вам вымыться, хотите вы того или нет. Может потом ненавидеть меня еще сильнее. Ньют дернулся, уходя от прикосновения и резко вскидывая голову. Гриндевальд встретил его почти испуганный взгляд насмешливой улыбкой. — Вы совсем не умеете принимать помощь, знаете? Вам никогда не помогали, Ньютон?.. Ньют крепко зажмурился, кривя губы. Ответить на это было нечем, потому что резкие слова являлись правдой от начала и до конца. Он и впрямь за столько лет отвык не просто от помощи со стороны, но и от банального присутствия другого человека рядом. И даже его знакомство с Тиной, прекрасной и упрямой Тиной с глазами саламандры, о которой Ньют думал, что возможно теперь-то все получится, — ничего не изменило. Но с Геллертом Гриндевальдом, который справедливости ради, все еще оставался его врагом, оказалось на удивление легко забыть о собственном одиночестве. Столь же приятно, сколь и болезненно. Геллерт чуть отстранился и глубоко вздохнул, заглядывая Ньюту в глаза. — Я не сделаю тебе ничего дурного. Если бы хотел — уже сделал, ты можешь мне верить. По крайней мере, пока, — и вновь этот резкий переход на почти интимное «ты». Ньют кивнул, закусив щеку изнутри, и опустил голову. Кажется, Гриндевальд ко всему в жизни подходил с обстоятельным размахом: и к собственным великим планам, и к простому мытью. Ньют успел с десяток раз проклясть свое состояние, не позволяющее даже нормально подняться на ноги без посторонней помощи. Впрочем, Геллерт, несмотря на явную худобу, отличался поистине впечатляющей физической силой. Он почти не пользовался магией, разве что приманить с полки мочалку или очередной флакон с душистым мыльным настоем, и управлялся с пусть и значительно похудевшим, но все же мужчиной, словно с ребёнком. Когда Гриндевальд принялся второй раз смыливать ему волосы, Ньют почти отключился от удовольствия в теплой воде. Длинные пальцы терли за ушами, с силой прожимали затылок. Геллерт сосредоточенно разбирал свалявшиеся кудряшки, распутывая мелкие узелки, а потом и вовсе призвал гребень и принялся расчесывать. Ньют смахнул со скулы клок пены и приоткрыл глаза, из-под ресниц наблюдая за сосредоточенным лицом Гриндевальда, разбирающим колтун на макушке. Выражение его было странным… На нем одновременно мешались внимание и что-то близкое к удовольствию. Скамандер моргнул и поерзал, сползая ниже по скользкому дну ванны. Геллерт отвлекся от своего занятия и взглянул на него. — Уже почти все, потерпи. Ньют кивнул и перевел взгляд на ножницы, оставленные на краю раковины. — Вы можете меня постричь? Руками или магией, все равно. Как угодно. Просто укоротить длину, а то неудобно, — попросил он на одном дыхании. Геллерт глянул остро, словно не до конца понял вопроса. Или — в своему ли уме Скамандер. — Ну, естественно, — фыркнул он, наконец совладав с лицом и скривив губы в усмешке, — Только стал похож на человека, и снова захотелось обратно… — ворчливо добавил, но потянулся за палочкой. — Закрой глаза, что ли, если страшно. Ньют против воли слегка напрягся, когда острие чужого оружия взвилось над его головой, но глаз не закрыл. Он много думал над этим и смирился, что мало-помалу начал доверять Гриндевальду. Не целиком, нет, он не дурак, но по крайней мере в том, что касалось бытовых вопросов и помощи. И даже учился ее принимать. Геллерт сделал несколько сложных пассов, чуть хмуря светлые брови. Срезанные локоны надо лбом и за ушами скользнули Ньюту на грудь и разошлись по поверхности воды. Еще один взмах — и они истаяли вместе с поредевшей пеной. — Готово. Принимай работу, — буркнул Гриндевальд, наколдовывая перед Скамандером небольшое ручное зеркальце. Ньют с опаской заглянул в его глубину и удивленно распахнул глаза: надо же, Геллерт в точности скопировал его прошлую прическу и по длине, и по форме. Один в один, не придерешься. — А что вы _не_ умеете делать? — слова вырвались прежде, чем Ньют успел прикусить язык. Он хотел было извиниться, но Геллерт, не задумавшись ни на мгновение, отрешенно произнес, наводя порядок на полке и приманивая с крючка банный халат. — Готовить. Готовлю просто отвратительно. Однажды я сделал на завтрак блинчики с лимонным курдом, а мой друг-алхимик заявил, что по вкусу это похоже на зелье от ревматизма. Ньют фыркнул, помедлил, а потом тихо рассмеялся. Геллерт усмехнулся тоже, истаял наколдованное зеркало и помог ему, все еще посмеивающему, подняться из остывшей воды. Накинул на плечи халат, а волосы сразу высушил заклятьем так, что упрямые кудри взвились надо лбом с новой силой. — Сколько же вам было лет? — улыбнулся Ньют, ощущая небывалую легкость и неясно, чем она была вызвана: такой долгожданной горячей ванной или неожиданным откровением. Гриндевальд перехватил его за предплечье, на мгновение опустил ресницы и ответил едва слышно, точно пересилив себя: — Шестнадцать. Пойдем, тебе все еще прописан постельный режим.

***

Ньют полулежал с книгой на чистых простынях, лениво поглядывая за отдернутую занавесь. В ногах спал нюхлер, обняв лапками согревающую драгедукке. Они подружились, если это определение вообще уместно применять к кому-то, не обладающему душой. Скамандер пытался читать, но взгляд его то и дело соскальзывал поверх страниц и цеплялся за фигуру Гриндевальда, расположившегося за письменным столом у окна в другом конце комнаты. Теперь, когда Ньют мог ненадолго вставать и самостоятельно удовлетворять потребности тела, а значит необходимость в неусыпном наблюдении Гриндевальда отпала, тот вдруг напротив стал задерживаться рядом чаще. Ньют не знал, с чем это было связано. Возможно, у Геллерта просто не было важных дел, чтобы подолгу отлучаться как раньше. Спрашивать не брался: они словно бы установили негласное правило не вмешиваться в мысли друг друга. В чемодан его, впрочем, Геллерт не пускал, мотивируя это тем, что нормально заботиться о своем «балагане» Скамандер ещё не способен, а значит и делать ему там нечего. Еще упадет на крутой лестнице и сломает себе шею, вот будет идиотская смерть! Ньют изнывал от скуки и от нечего делать (и затаенного любопытства, конечно) наблюдал за своим тюремщиком, целителем и нянькой в одном лице. Последние несколько дней Гриндевальд выглядел спокойней, чем обычно. Они даже несколько раз ужинали вместе, разговаривая о каких-то незначительных мелочах на нейтральные темы. Ньют рассеянно уставился на резко очерченный профиль Гриндевальда, против воли сличая его с Грейвсом. Непроизвольно принялся собирать повадки, с удивлением отмечая, что в чужом теле у Геллерта преобладали совсем иная мимика и жесты. Интересно, с чем это было связано? Ньют раньше слышал лишь об Оборотном зелье как способе примерить на себя чей-то облик. Но Гриндевальд тогда, в Нью-Йорке, использовал нечто иное. На ум приходила полная трансфигурация тела, но Скамандер был не уверен, что такие уравнения вообще существуют. Надо будет как-нибудь любопытства ради спросить о том у Дамблдора… Еще он размышлял, каким же Геллерт был ребенком. И сколько же тому лет на самом деле. Должно быть, как Альбусу или что-то около, ведь о Геллерте говорил еще тогда, когда Ньют только учился держать палочку. Около пятидесяти, возможно?.. Гриндевальд не выглядел на свой возраст. На вид ему можно было дать от силы тридцать пять и то, если заглянуть в глаза. Если же не видеть лица и судить лишь по движениям, то со спины и вовсе можно принять за юношу. Гриндевальд был порывист, но неизменно ловок и артистичен. Гримасы и усмешки не задерживались на его лице, сменяя одна другую. Ньюту однажды удалось рассмотреть его почерк: резкий наклон, острые мелкие буквы, сливающиеся в одну сплошную заковыристую вязь. Почерк мальчишки, привыкшего, что мысли его бегут скорее руки. Все это было так странно: нет, не анализировать чужое поведением по мельчайшим деталям, к этому Ньют уже привык. Смущало то, что он никак не мог разгадать истинную натуру Геллерта. Скамандеру начало казаться, что он неплохо разбирается в людях, однако с Гриндевальдом невозможно было знать наверняка. Геллерт, словно почувствовав его взгляд, резко вскинул голову и тряхнул несобранными волосами. Ньют рассеянно встретил его усмешку, лишь теперь осознав, что откровенно пялится, и поспешил спрятать взгляд за изрядно укоротившейся челкой. — Скучно тебе, Ньютон? — после того случая в ванной Геллерт уже не возвращался в безликому «вы». Ньют находил это неправильным, но и успокаивающим одновременно. Сам он по-прежнему старался держаться отстраненно, но холод брони с каждым прожитым бок о бок днем постепенно истончался. — Немного, — признался Скамандер. Раз уж его все равно заметили, то какой смысл скрывать? Забавным было еще и то, что с Гриндевальдом можно было говорить, что думаешь, не прячась за дешевыми масками. Если у него было время и настроение, он находил способы исполнить просьбу или поддержать разговор, если же нет, то и сам говорил об отказе прямо. Ньюту это нравилось. Он словно впервые в жизни встретил кого-то похожего на себя и теперь с жадным любопытством заглядывал в глаза отражению. — Мне нужно закончить работу, а потом я отведу тебя на короткую прогулку. Снаружи как раз потеплело, — ответил Геллерт, потянувшись за стопкой отложенных ранее бумаг. Ньют кивнул, склоняя голову. Возможность наконец покинуть остогоблиневшие четыре стены неизменно прельщала. Может, ему наконец удастся узнать, в какой части света они находятся. — Над чем вы работаете? — не удержавшись, спросил он. Геллерт вновь поднял голову, смерил Скамандера пронзительным взглядом, а потом со вздохом поднялся на ноги. Сгреб пергаменты и книги со стола, и уселся в изножье кровати, раскладывая свой скарб по одеялу. Ньют, восприняв это как приглашение, приблизился. — Дописываю статью о самоналоженных проклятьях для Венского котла, — Геллерт подтолкнул ему черновик и Ньют схватился за край листа прежде, чем осознал. — Вы… Что? Публикуетесь? В научных кругах?! — мысль так его поразила, что рука, держащая пергамент, дрогнула. Геллерт перехватил запястье, укладывая пальцы на пульс, но Ньют упрямо покачал головой. — Да быть такого не может! Вы же это не серьезно?.. — Ну, почему же? — Гриндевальд фыркнул и прислонился лопатками к спинке кровати, с облегчением вытягивая ноги. — Не под своим именем, конечно. У меня несколько псевдонимов, и я меняю их под настроение. Возможно, ты даже читал мои статьи. Например… — он задумался, постукивая себя пальцами по подбородку. — О! Многомерная трансфигурация живых объектов с точки зрения ортодоксальных исключений. Выходила, кажется, в рождественском выпуске в прошлом году. Ньют нахмурился, не веря услышанному. — Мистер Дамблдор ее очень хвалил… — пробормотал он. На это Геллерт лишь неприятно фыркнул, выпрямляясь. — Конечно. Ему слишком часто нравятся мои идеи. Скамандер перевел взгляд на исписанный мелким убористым почерком лист в своих руках, избегая ответа. Вчитался в строчки, чуть хмурясь, но мыслями унесся далеко. Он уже понял, что Гриндевальда и Дамблдора когда-то давно связывала неоднозначная история, но никак не мог постичь истинных ее масштабов. Кем они приходились друг другу? Клятву на крови не заключают от банальной скуки или на пьяную голову. Шальной вопрос крутился на языке, но Ньют впервые не решался спросить прямо. Геллерт вздохнул и потянул пергамент из его ослабевших пальцев, откладывая поверх стопки других. — Никогда не узнаешь, если не попробуешь, — просто сказал он. Ньют вскинул голову. — Вы спасли меня ради него? Гриндевальд, кажется, удивился. На губах его заиграла тонкая усмешка. — Отчасти. Альбус бы расстроился, погибни ты по собственной дурости, да еще и так… безызвестно. Знаешь, он любит размах, любит трагедию… — Геллерт кивнул собственным мыслям и переменил позу, подтягивая ноги и скрещивая их в лодыжках. — Отчасти потому, что ты напоминаешь мне кое-кого. И предвосхищая твои вопросы: нет, не Ала. От этого мягкого домашнего «Ал» Ньюту вдруг стало нечем дышать. — А кого тогда?.. Геллерт помедлил, изучающе скользя взглядом по его лицу, словно видел впервые. Глаза его помутнели, наполняясь призраками прошлого. — Одну девушку. Она погибла совсем молодой, погибла так глупо… Она была одаренной ведьмой и не такой, как все. Вся ее магия была особенной. — Вы убили ее? — прямо спросил Ньют, до боли сжимая челюсти. Гриндевальд усмехнулся и покачал головой. — Нет. Но, возможно, так было бы лучше. Проще. Для всех. — Я вас не понимаю, — выдохнул Скамандер после долгой и темной, как патока, паузы. Геллерт удивленно вскинул брови. — Как и я тебя. Но разве это важно — понимать? Иногда нужно просто чувствовать кого-то сердцем. Ньют закусил щеку до крови, ощущая, как колкая дрожь поднимается вверх по рукам. Искривленные в судороге губы дрогнули. — Вы говорите совсем как он. — Нет, — вдруг резко обрубил Гриндевальд, подаваясь навстречу. — Я многое брал без спросу в своей жизни, в том числе и у него, но эти слова — мои и только мои. Это его вина, его преступление и его ложь, — не мои. Ньют отвел взгляд, едва сдерживая желание сморгнуть с ресниц непрошенные слезы. Геллерт, сорвавшись, тут же отступил, моментально успокаиваясь. Он запустил ладонь в растрепанные волосы, разбирая пряди, и длинно выдохнул. — Хорошо. Я сейчас все уберу, и мы пойдем наружу. Нам обоим не помешает проветриться.

***

Прогулка совсем не развеяла Ньюта, да и назвать это прогулкой ни у одного приличного человека не повернулся бы язык. И все же он был рад ненадолго выбраться на улицу. Геллерт закутал его в подбитый мехом тяжелый плащ (Ньют взглянул укоризненно, но не решился возражать) и помог спуститься с крыльца. Снаружи уже стемнело, в небесной вышине мерцали близкие звезды. Ньют вдохнул прохладный воздух и с удивлением осознал, что они все еще где-то в горах. Гриндевальд не отпускал его ни на мгновение, уложив ладонь на талию, словно боялся, что Ньют аппарирует как только вырвется на свободу. Скамандер, едва не оскользнувшись на ледяной корке, не стал отказываться от подобной заботы. Геллерт вывел его в сад, усадил на резную деревянную лавку и набросил сеть согревающих чар. Ньют окинул взглядом территорию — то, куда смог дотянуться сквозь сгустившийся сумрак, — с удивлением отметив, что деревья уже скинули листву. Тишина стояла такая, что Ньют почти оглох от собственного дыхания. Геллерт опустился рядом, поправив сползший ворот чужого плаща. — Где мы? — спросил Скамандер, поощренный ночной темнотой. Гриндевальд тяжело вздохнул. — В предместье австрийских Альп, — сухо и нехотя ответил он. Ньют обернулся насколько позволяла поза, и взглянул на дом за спиной. Одноэтажный крохотный с виду домишка с заросшей крышей. Призрачный магические свет пробивался сквозь стекло, расчерчивая квадратами темную землю у самых ног Ньюта. — Какой сегодня день? — спросил Ньют, толкнув световое пятно мыском ботинка. — Двадцатое сентября, — пожал плечами Геллерт, откидываясь на спинку скамьи и пряча руки в карманы теплого сюртука. Скамандер замолчал, устремляя взгляд вдаль. Глаза постепенно привыкали к полумраку. Деревья тяжело покачивали ветвями на ветру, но до Ньюта, огражденного чужой магией, его порывы не долетали. — Где моя палочка? — выдохнул он едва слышно, оборачиваясь. Геллерт, не изменившись в позе, повернул к нему голову. — У меня. Вместе с чемоданом и твоими записями, конечно. Очень недурственно, стоит признать. Я тебя недооценивал. Ньют сглотнул и решился: — Сколько тебе лет? — не заметив даже, что и сам сбился с выверенного вежливого тона. Геллерт вновь тяжело вздохнул и вдруг вскинул руку, касаясь щеки Ньют костяшками пальцев. Погладил, отводя за ухо витой локон. Скамандер, против обычного, не отшатнулся, осознав, что привык к частым и и более бесстыдным касаниям Гриндевальда за время своей болезни. — Сорок шесть, Ньютон, но ты ведь не об этом хотел спросить? Ньют прикрыл глаза, ощущая чужое прикосновение словно к оголенным нервам. Сглотнул вязкую слюну и медленно качнул головой. — Ты отпустишь меня, если я захочу уйти?.. Геллерт облизнул губы, изучая его лицо тяжелым, темным взглядом. — Только если захочешь. Конечно, всенепременно, обязательно. Ньют кивнул и, тяжело опираясь о подлокотник скамьи, поднялся на ноги.

***

Ньют вцепился в придерживающую талию руку, почувствовав резкую дурноту на последних ступенях лестницы. Геллерт настоял, что спускаться по шаткой стремянке ему не позволит и сам трансфигурировал ее в неширокую, но устойчивую винтовую лестницу, расширяя внутреннее пространство чемодана. Магия Скамандера легко приняла чужое колдовство, и не подумав ощетиниться. Но даже по ней нельзя было спуститься бок о бок и Гриндевальд пошел первым, решив подстраховать. Не напрасно. Побледневший Ньют упал в его объятия, цепляясь за предплечье, прижался виском к плечу. Геллерт осторожно, но крепко, притиснул его к груди, подманивая один из скрипучих стульев. — Я говорил, что тебе рановато сюда лезть, но ты же меня не слушаешь, — с едва заметными нотами беспокойства заметил Гриндевальд. Ньют откинулся на спинку, свешивая голову на грудь и пережидая приступ головокружения. Он до того сильно истосковался по своим подопечным, что последние несколько дней только и упрашивал Геллерта позволить ему спуститься в чемодан. Чувствовал он себя более-менее сносно (как ему тогда казалось), а тоска и скука подтачивали сильнее, чем невозможность подняться с кровати. Геллерт поймал его лицо в ладони и заставил поднять голову. Ньют моргнул, ощущая ток чужой магии, вливающейся под кожу, и попытался слабо отмахнуться от диагностических чар. — Я… Нормально. Просто голова закружилась. Гриндевальд кивнул и рассеянно погладил его по щеке, отступая. Ньют посидел немного с закрытыми глазами, прислушиваясь к ощущениям тела. Вроде, ушло. Слабость теперь стала его постоянным спутником, таилась под ребрами, но Геллерт уверял, что это — остаточное воздействие проклятья и хороший отдых, сытная пища и зелья помогут ему восстановиться полностью. Скамандер ему не слишком-то верил, но в глубине души лелеял надежду. Чувствовать себя размокшей от дождя картонной фигуркой претило. — Я пока соберу мясо для твоих хищников, а ты посиди тут. Потом вместе сходим все осмотреть, — велел Геллерт, подвязывая волосы в хвост. Ньют открыл глаза лишь когда чужие шаги затихли где-то у дальних вольеров. Поднял голову, огляделся, узнавая и не узнавая крохотную проходную комнатушку собственного жилища. Присутствие Гриндевальда ощущалось и здесь: рабочий стол оказался расширен, некоторые ящики обзавелись наконец ручками (Ньют все забывал их поставить) и новыми маркировками; на полки добавилось книг, на пробковой доске Ньют различил скопированные страницы из своей же записной книжки с рекомендациями по уходу за теми или иными магическими тварями и переписанный от руки распорядок кормления. Ньют старался поддерживать в рабочей зоне подобие порядка, в котором ориентировался с закрытыми глазами, но Геллерт, как он успел заметить и даже привыкнуть, создавал вокруг себя хаос первозданный. Большая часть верстака была завалена книгами и свитками, пергаментами, не очиненными перьями. Открытая чернильница опасно балансировала на самом краю; крышка в виде головы барсука валялась рядом. Тяжелый медный котел висел над погасшей горелкой, рядом стояли баночки, бутыльки и коробочки с различными ингредиентами. Ньют догадывался, что многие зелья Гриндевальд готовил сам (у этого человека вообще есть слабые стороны, кроме гордыни?), но лишь теперь понял, что работал тот именно здесь, в его лаборатории. Заметив несколько пергаментов с записями, Скамандер не удержал любопытства, тяжело поднялся и подошел к столу. Геллерт переписывал рецепты кратко и обрывисто, пользуясь не привычным немецким, а латынью. Ньют вчитался в его острые строчки, чуть хмурясь и через слово разбирая дробленые сокращения. Сверху лежал рецепт обезболивающего отвара, которым Геллерт отпаивал Ньюта в приступы. С удивлением отметив, что кровь саламандры подменена на драконью, Скамандер отложил его и вгляделся в следующий. Заживляющая мазь и усиленное кроветворное — трудоемкое, с расширенным составом. Помимо собственных черновиком, тут нашлись и выписки из трактатов о происхождении и течении проклятий, но они были в основном на немецком. Ньют с сожалением отложил в сторону и их. Под кипой бумаг обнаружилось несколько писем. Скамандер сначала не собирался их трогать — он уважал чужие тайны, пусть то были тайны международного преступника, но, заметив знакомый почерк, замер. Помедлив, обернувшись на дверь, потянул потрепанный, сложенный вчетверо листок на себя. Осторожно развернул, моргнул, вчитываясь в разом поплывший перед глазами текст. Альбус Дамблдор в своем письме писал «Гельхен» и устало интересовался, где он умудрился так подставиться. Ньют сглотнул ком в горле, осторожно расправил письмо, с отстраненным недоумением отмечая, что собственными наработками Альбус делился охотно и полно. Значит, отвар — заслуга Дамблдора. Как и жизнью Ньюта в какой-то степени. Постскриптум Альбус настаивал на личной встрече, чтобы обсудить разногласия. Густо вдавленный чернилами знак Даров Смерти на месте витиеватой «А» чужого имени вместо подписи не оставлял простора для фантазии. Ньют долго вглядывался в эту ядовитую подначку, не желая верить. Он убрал письмо, прикрыл его стопкой бумаг и в отупении потянулся за следующим — в нем некий мэтр Йемлих сетовал на то, что достать крапчатник будет делом трудным, но возможным, однако заплатить за него придется в тройном размере. Письмо датировалось маем этого года. Ньют поправил стопку, уложил ее на законное место и тяжело оперся ладонями о край стола. Так он и простоял, пока Геллерт не вернулся. От того пахло свежим мясным соком и сеном. Гриндевальд остановился в шаге от ссутуленной фигуры Ньюта, склоняя голову к плечу. — Я покормил твоих чудовищ, Ньютон, — негромко произнес он, фыркнув, — Но главное чудовище все еще голодно, так что давай постараемся управиться до обеда. Скамандер медленно повернул к нему голову. — Зачем ты меня спас? — спросил тихо. Геллерт, казалось, искренне удивился вопросу. Задумчиво нахмурился, покусал нижнюю губу. — Признаться честно, сам не знаю. Это был порыв вдохновения. Тогда я еще не думал, в чем ты можешь мне пригодиться… — А теперь знаешь? Геллерт улыбнулся, подступая ближе: теперь они стояли, соприкасаясь плечами. Ньют потянул носом воздух, из-под ресниц изучая склонившегося над столом Гриндевальда. Тот перебрал собственные записи особо не таясь, словно в них не крылось ничего предосудительного, и сложил стопкой, переплетая магией в отрез темной кожи. Отложил и растер поцарапанные руки. Ньют неожиданно ощутил, что задыхается в его присутствии, обернутый в кокон чужой — слишком знакомой, — магии. С шумом втянув в себя воздух, он попытался выдохнуть, но горло пережало спазмом. Геллерт, помедлив, опустил руку на его загривок, зарываясь пальцами в короткие волосы. Мягко потянул на себя, обнимая за плечи как ребенка. — Мне бы совершенно точно не помешал такой человек, как ты, Ньютон, но уговаривать тебя присоединиться к Общему благу я не стану, — шепнул Геллерт во встрепанные кудри. Скамандер хрипнул сдавленным горлом: — Почему?.. — По многим причинам. Во-первых, это будет неискренне. Ты благодарен мне и чувствуешь себя обязанным, а это губительное сочетание. Мне бы хотелось, чтобы ты поверил в идею. Или в меня, на крайний случай. Но теперь я сомневаюсь, что это возможно. — Почему? — упрямо повторил Ньют. Геллерт длинно выдохнул, но не отстранился, продолжая ерошить его затылок, щекотно проходясь ногтями по коже. Скамандер, усыпленный этими странными касаниями, закрыл глаза, вдруг остро ощутив собственное одиночество. Кожа Гриндевальда под тонким хлопком рубашки была горяча. Скулой Ньют чувствовал острую кость выпирающей ключицы и на краткий миг захотел вцепиться в нее по-звериному — зубами. Разодрать в клочья, пустить кровь, хоть как-то выместить ту боль и то смятение, что подняли в душе чужие слова. Гриндевальд отодвинулся и обхватил Ньюта за плечи, заглядывая в глаза. — Ты уже предан всем сердцем и в нем не найдется места еще и для меня, как бы ни хотелось. А запугивать и унижать нас обоих я не желаю. Несмотря на то, что обо мне говорят, я не считаю насилие двигателем прогресса. Просто иногда без него не обойтись. Ньют кивнул и отодвинулся, переводя взгляд на исцарапанные ладони Геллерта. — Вицци, — заметил он удивленно. — Тебя поцарапал Вицци? — Если ты о той креветке-переростке, то да. Оно… он? Решил, что я принес недостаточно еды и, возможно, стоит пожрать и меня, — хмыкнул Гриндевальд. — Такие, как Вицци не нападают на людей, — заметил Ньют, уже зарывшись по пояс в шкаф с мазями и тинктурами. Геллерт остался наблюдать за ним с едва заметной усмешкой. — Признай честно, он просто решил вырвать у тебя бутылочку, а ты не успел увернуться от жвал. Гриндевальд негромко рассмеялся, нарочито виновато склоняя голову. — Каюсь, так и было! Кстати, удачно, что ты спросил: его кормосмесь закончилась… — Что?! — Ньют возмущенно глянул на ухмыляющегося Геллерт из-за дверцы шкафа, — Там же было на полгода! На это он лишь развел руками: — Что ж, Вицци очень любит поесть…

***

Более странной картины Ньют в своей жизни не видел, а уж он повидал всякое и в огромных количествах, мотаясь по миру в поисках и бесконечных спасениях всякого рода тварей. Геллерт Гриндевальд, отгоняющий детеныша ходага от лунтелят, хватая того за хвост и громко отчитывая за неуместное поведение, производил неизгладимое впечатление на неокрепшие умы. Ньют себя к таковым не относил, но все равно засмотрелся, как ловко Геллерт поймал ящерицу, подкинул в воздух и прижал тупоносую мордочку к груди, уворачиваясь от острых когтей. — Нет. Я же сказал — нет, ты не будешь их есть. Мы ведь договорились в прошлый раз, верно? — строго проговорил Гриндевальд, похлопывая ходага по пупырчатой спине. Ящерица недовольно заворчала и стрельнула длинным влажным языком ему в щеку. Геллерт поморщился, тихо ругаясь, призвал корзину с кормом и рассыпал у своих ног. Лунтелята тут же облепили его как новогоднее дерево, жадно заглатывая витающие в воздухе зерна. Ньют подошел ближе, вытаскивая из кармана бумажный сверток с лекарством. Геллерт перевел на него взгляд и вопросительно вскинул брови. — Нужно зайти к Бэкону, — Скамандер качнул головой в сторону дальнего вольера. Геллерт, все еще придерживая ходага под хвостатый зад, шагнул через толпу лунтелят, стараясь никого не задеть. Парочка большеглазых голов повернулась ему вслед; один из телят попытался поймать Гриндевальда за штанину, но Геллерт ловко увернулся, перепрыгивая на освободившееся пространство. — Бэкон — это?.. — переспросил он, ловя норовящего выскользнул ходага за хвост. — Да успокойся ты, глупое создание! Ньют скусал с губ улыбку и протянул руку, забирая у него ящерицу. — Он не глупый, просто еще маленький, а лунтелята — его законная добыча. Это у него в крови: желание на них охотиться, даже когда не стеснен в пище. Геллерт склонил голову к плечу. — Инстинкт. У животных инстинкты. Как славно, что люди подобного лишены и могут сами выбирать, какими им быть. Почему ты не запрешь его в клетке? Он выбирается из своего вольера уже третий раз и когда-нибудь кого-нибудь точно сожрет. Скамандер опустил глаза, осторожно по одному отцепляя от своей рубашки острые коготки. — Он детеныш, нельзя его в клетку. Я раньше ограничивал вольер чарами, но малыш сильно тревожился. Ходаги чувствительны к магии, — произнес он, осторожно спускаясь вниз по склону. Геллерт нагнал его у самого выхода, придержал за локоть, не забыв щелкнуть ходага по морде. — Ты ему потакаешь. Очередной любимчик? Он же даже не симпатичный, похож на лягушку переростка, — фыркнул Гриндевальд, уворачиваясь от удара липким языком. — И лижется. Гадость. И ты не ответил, кто такой Бэкон. — Нунду. Барун перед самым моим… В общем, окотилась, но Бэкон родился слабенький. Я давал ему специальную добавку, но из-за болезни пропустил несколько приемов… Геллерт остановился словно налетел на невидимую стену. — У тебя тут, — вкрадчиво начал он, обходя Ньюта по кругу, — где-то припрятан котенок нунду?.. Скамандер осторожно кивнул, напряженный, не в силах считать эмоцию, всецело завладевшую Гриндевальдом. Геллерт остановился, впившись в него темным взглядом, а потом неожиданно по-ребячески присвистнул, хлопая в ладоши. — И почему, спрашивается, я ни разу его не видел? Котенок нунду, порази меня Тор! Я в детстве мечтал о таком! — Ты?.. Что, серьезно? — опешил Ньют. Ходаг, пользуясь его замешательством, вывернулся из рук и попытался сбежать, но Геллерт вновь поймал его за хвост и встряхнул. — Так, ты, мы договорились или нет? Еще раз попытаешься кого-то сожрать — откушу тебе голову, — серьезно пригрозил он, подумал немного и наколдовал непроницаемый пузырь, подвешивая ходага в воздух. — Повиси тут и подумай о своем поведении. А мы пока посмотрим на котенка. Ну, что встал, Скамандер? Веди! Ньюту оставалось только что не оступиться, пока воодушевленный Гриндевальд тащил его к вольеру с нунду, не забыв завернуть в кладовую за свежим мясом. — Сколько их кормил, ни разу не видел. А ты уверен, что он еще живой? Будет грустно, если он сдохнет, а я так его и не увидел… — Скамандер слушал его быструю чуть сбивающуюся от нетерпения речь с вдруг обнаружившимся немецким акцентом, и все никак не мог сложить в голове два и два. Сосредоточенного и цепкого Геллерта Гриндевальда, что лечил его и варил сложные зелья, выпаивая с ложки по часам, и этого — почти мальчишку, беззаботного и восторженного, за руку тянущего его к логову опасных хищников, чтобы посмотреть на котенка. Геллерт знающе перешагнул неустойчивый камень, помог Ньюту перебраться через крохотный ручеек и смело вступил под сень жарких тропиков, не переставая сыпать вопросами. Скамандер попытался остановить его, ощутив присутствие нунду поблизости, но Гриндевальд легкомысленно отмахнулся, взбираясь на невысокий пригорок. Поставив у ног ведерко с мясом, он огляделся по сторонам, высматривая хищника в густых зарослях. — Я пришел с миром и принес еды, — громко крикнул он, бросая мясо в траву. — А за это вы познакомите меня со своим мелким. Ну же, черти, выходите по одному. Ньют неловко вскарабкался следом, готовый если что защитить Геллерта от нападения. Он чувствовал присутствие хищника, но не видел его — и это было самым опасным. Нунду славились своим умением мимикрировать под окружающую среду так ловко, что оставалось лишь часами выжидать, пока они покажутся сами. К магии хищники были почти неуязвимы и это тоже значительно усложняло дело. Но ведь Геллерта еще не съели, правда? Значит, каким-то образом он научился не попадаться под грозное дыхание и острейшие клыки и зубы, раз все еще ходил на своих двоих и при пальцах. Барун выскочила из зарослей первой. Ньют успел лишь вздохнуть, в последний миг удержав себя, чтобы не дернуть Гриндевальда за рукав, оттаскивая с линии удара. Но кошка и не думала нападать: мягко приземлившись на лапы, она тряхнула головой, негромко взрыкнула и вдруг бросилась на Геллерта, пытаясь свалить с ног. Гриндевальд с удивительной легкостью отпрыгнул в сторону и поймал огромного леопарда за острые выступы гребня, принимаясь почесывать между колючек. — О, я тоже соскучился. Ньют настороженно наблюдал за этой картиной, готовый в любой момент броситься отбивать то ли Геллерта от Барун, то ли Барун от Геллерта. Но, кажется, ситуация была привычна обоим. Барун выгнулась, выпуская на миг острейшие когти, а потом ткнулась влажным носом Гриндевальду в плечо, низко ворча. Геллерт украдкой улыбнулся и бросил быстрый взгляд на Ньют, одними губами шепнув: котенок. Скамандер прикусил губу и подошел ближе. Барун настороженно вскинула морду, обнюхав воздух. Ньют понимал, что запах его изменился, хотя бы от того, что он еще не до конца оправился от болезни, поэтому замер на месте, позволяя нунду привыкнуть. Барун видимо признав в нем своего, боднула Геллерта в плечо и отошла, принявшись за еду. — Ты на удивление легко с ней подружился, — прошептал Ньют, вставая рядом с Гриндевальдом. Геллерт изогнул губы в улыбке. — Кошки. Люблю кошек, — ответил так, словно это что-то объясняло. Ньют не стал переспрашивать. Зашуршали заросли — это Сворд решил присоединиться к трапезе. Геллерт замер, нахмурившись. — Думаю, котенок живой. Они раньше никогда не выходили вместе. Всегда кто-то один утаскивал мясо в логово. Мы пойдем или?.. Ньют покачал головой: в облюбованную нунду пещеру соваться нельзя ни в коем случае. Нужно ждать, когда кто-то из родителей сам выведет котенка к людям. Если выведет, конечно. Скамандер и в хорошие дни не слишком надеялся, выжидая у логова по несколько часов. Но отчего-то в присутствии Гриндевальда он полнился безосновательной уверенностью, что Бэкон покажется. Геллерт заметил его первым. — И правда котенок! — шепотом воскликнул он, дернувшись было вперед, но на этот раз Скамандер жестко перехватил его руку. — Стой, нельзя пока. Пусть подойдет… Маленький, не больше взрослого книззла, детеныш высунул островатую морду из зарослей и потянул носом воздух. Слабо пискнул и, припадая на лапы, метнулся к родителям. Барун оторвалась от трапезы, взглянула на детеныша, лениво лизнула его в нос и перевела взгляд на людей. Скамандер медленно поднял раскрытые ладони. Геллерт уставился на него с подозрением. — Просто делай, как я, — велел ему Ньют и Геллерт, поспешно сунув палочку в карман, скопировал его позу. Котенок обнюхал мясо, но не слишком заинтересовался едой. Ткнулся мордочкой матери в бок, потому отбежал к отцу, но, заметив людей, тревожно вздыбил короткие иголки на загривке. Геллерт, наблюдающий за ним во все глаза, улыбнулся и гибко опустился на колени, протягивая вперед раскрытую ладонь. — Иди сюда, мелочь. Ух, какой ты крохотный, — пробормотал он, чуть шевеля пальцами, словно играя. Бэкон настороженно замер, но все же сделал крохотный шажок в сторону Геллерта. Ньют, цепко следящий за лакомящимися нунду, перевел взгляд на Гриндевальда, но тот сидел неподвижно, ожидая, когда детеныш осмелеет и подойдёт ближе. Ждать пришлось недолгло — в отличие от взрослых животных, котята нунду были любознательны и не слишком боялись людей. Поэтому родители и прятали их в логове, не выпуская до поры, по крайней мере, пока они не научатся охотиться самостоятельно. Первым делом Бэкон решил полакомиться пальцами Геллерта, но тот увел руку у него из-под носа и тронул котенка за ухо. Малыш зашипел, раздувая капюшон, но дыхание его до поры было безопасным и могло разве что ненадолго обездвижить некрупного противника. Геллерт тронул второе ухо, поигрывая пальцами в опасной близости от мордочки котенка, но не давая ему поймать себя. Барун, наблюдающая за их игрой, окончательно успокоилась и вернулась к прерванной трапезе, лишь Сворд продолжил изредка коситься на людей, с хрустом разгрызая плотные кости. Бэкон то ли совсем осмелев, то ли напротив — нимало разъярившись, что добыча ускользает, принялся прыгать вокруг веселящегося Геллерта, цепляя зубами одежду. Он раздувал капюшон, ворча, и тянул его за рукав рубашки изо всех сил, упираясь лапками в землю. Гриндевальд едва сдерживал смех, наблюдая за его потугами свалить превосходящую себя в размерах добычу. — Ну все, мелочь, поигрались и хватит. Надо пить лекарство, — неожиданно сказал он и сгреб котенка на руки. Ньют не успел его остановить. Барун резко вскинула голову и зарычала. Геллерт замер, разжал руки, демонстрируя, что с малышом все в порядке. Самка, угрожающе раздув капюшон, подошла ближе и обнюхала его с ног до головы. Детеныш потянулся к матери, что-то пискнул и тронул лапой ее нос. Барун недовольно ворча, отступила, но к мясу не вернулась, усевшись рядом с Гриндевальдом, принялась умываться. — Я только что чуть не стал их обедом? — легкомысленно спросил Геллерт, обстоятельно изучая любопытную морду Бэкона и поглаживая его за ушами. Ньют сдавленно выдохнул и кивнул. — Ты сумасшедший, — процедил сквозь зубы, дрожащими пальцами разворачивая конвертик с лекарством. — Чокнутый. Хуже меня. Геллерт фыркнул и вдруг нагнулся, чмокнул вякнувшего котенка в нос. Скривился, сплюнув прилипшую к губам травинку, но вид при этом сохранял до крайности довольный. — Кошки. Не мог устоять перед кошками, Ньютон. Тащи сюда свое лекарство, пока боец дезориентирован…

***

— Иногда мне кажется, что ты способен втереться в доверие к каждому, — проронил Ньют вечером, когда они уже выбрались из чемодана и ужинали на скорую руку прямо за письменным столом. Геллерт оторвался от изучения очередного пергамента, отхлебнул кофе и поднял на него рассеянный взгляд. — Нет, только к сверххищникам, — и добавил, отставив чашку на край стола, — Людям. Человек разумный — главный сверххищник современности. Ты никогда об этом не задумывался? Мы ведь способны подавлять конкуренцию со стороны локальных хищников как на суше, так и в море. Мы опасны. Все мы: и маги, и маглы. Ньют отломил кусочек подсохшей бриоши и принялся крошить в пальцах, не глядя на Гриндевальда в ответ. Он видел огромную жестокость со стороны людей по отношению к другим видам, в том числе вполне разумным, таким как гоблины или кентавры, и конечно не разу задумывался, откуда она произрастает. Вывод напрашивался лишь один: из страха. Человек может и был сверххищником, но самым пугливым в мире, неистово уничтожающим все то, что не было на него похоже. — Это основа твоей предвыборной программы? — неловко пошутил Скамандер. Геллерт слабо усмехнулся, потянулся за пером и вписал что-то прямо между строк. Измарал в чернилах указательный палец и вместо того, чтобы истаять каплю магией — сунул в рот. Поморщился от легкой горечи, прежде чем ответить. — Я не ставлю волшебников превыше маглов, ведь мы не хуже и не лучше, мы — другие, — Гриндевальд дернул плечом, с легкостью понимая, куда Ньют на самом деле клонит. — От них многое скрыто, но и многое им дано. Однако же… Ты не думал, что они ведут себя ровно как котята. — Что, прости? — Ньют почти поперхнулся чаем. Геллерт заботливо подал ему наколдованную салфетку. — Как несмышленыши, если так будет понятнее. Ты ведь отлично разбираешься во всевозможных животных, но совсем не разбираешься в людях. Я, скромно полагаю, наоборот. Маглы как дети, что бредут во тьме. От них сокрыты основополагающие законы мироздания. Как котята нунду, бегущие к браконьерам. Когда-нибудь они погубят себя, и нас заодно, если не взять все в свои руки. Ньют промокнул губы салфеткой и принялся перебирать мягкий муслин лишь бы чем-нибудь занять себя. В словах Гриндевальда был толк, но они не целиком отражали сути. Что ж, это и было понятно, если излагать пропаганду объективно она перестанет таковой являться. Но несмотря на это Скамандер знал, Геллерт верит в то, что говорит. Его слова шли от сердца, пусть и пропущенные через витиеватый лабиринт больного разума. — И это должны быть твои руки, конечно, — он не спрашивал — утверждал. Геллерт на удивление равнодушно (и абсолютно искренне) пожал плечами. — Если найдется кто-то более достойный, то пожалуйста, я не против уступить. Ньют перевел остановившийся взгляд на письмо. Зацепился за подпись, хмурясь. — Альбус Дамблдор. Геллерт фыркнул и запрокинул голову, отбрасывая со лба вьющуюся челку. — Когда-то он верил в то же, что и я. — И к чему его это привело? — не успел удержать язык за зубами Ньют. Геллерт смерил его тяжелым взглядом, но кивнул, принимая слова как данность. Скамандер ожидал вспышки, попытки защититься (или защитить, он все еще не был уверен), но наткнулся на скупое принятие и затаенную тоску. Наткнулся и сконфуженно замер, запоздало осознав, что ступил на незнакомую и опасную территорию без возможности предсказать следующий шаг. Очертя голову вошел в логово к сверххищнику. — Ты прав, одни сожаления, — кивнул Гриндевальд, постучав пальцем по исписанному пергаменту. — Но если ты думаешь, что он сожалеет о содеянном, то ты глупец, Ньют. Нет, он сожалеет лишь о том, чего не_сделал. И это нас отличает. Скамандер уставился в свою тарелку. Аппетит пропал, в горле стоял ком словно в первые дни после пробуждения. Он чувствовал взгляд Геллерта, прожигающий висок, но не находил в себе сил открыто посмотреть ему в лицо. — Уже сейчас магловский технический прогресс способен соперничать с магической наукой. У них есть лекарства не менее эффективные, чем многоступенчатые зелья, у них есть оружие, способное убить человека за секунду подобно непростительному. А у нас нет от него защиты. И они, в отличие от нас, не побоятся его применить, — неожиданно негромко процитировал Гриндевальд без эмоций. Ньют вздрогнул и глянул на него исподлобья. — Решил читать мне свои проповеди? Вряд ли твои слова способны убеди… — Это не мои слова, — перебил его Геллерт, склоняя голову и насмешливо улыбаясь, — Альбус. Это его слова. То, что мы создавали вместе, когда только познакомились. Это было очень-очень давно, можно сказать, с тех пор прошла вечность. Ньют молчал, едва удерживая нервную дрожь, что расползалась по телу от касаний чужого негромкого голоса. Геллерт отсалютовал ему опустевшей чашкой. — Нам было по семнадцать, и мы хотели изменить чертов мир. Видишь, к чему это привело? Ньют кивнул, хотя думал совсем об ином. От Геллерта это не укрылось. — Никогда не доверяй тем, ради кого готов рискнуть жизнью. — Может, просто стоит тщательнее выбирать сердечные привязанности? — вяло огрызнулся Скамандер, откидываясь на спинку стула. Гриндевальд изменился в лицо: скулы заострились, уголки губ подломились вниз, а глаза налились первозданной тьмой. Несколько мгновений он молчал, словно пытаясь справиться с собой, потом усмехнулся, запрокидывая голову. — Мне нравится твой подход к жизни. Ты ведь и сам своего рода… животное. Боги, ты даже не пытаешься сделать вид, что обиделся, потому что считаешь это комплиментом! — теперь Гриндевальд и вовсе хрипло хохотал, — Это он и есть, верно. Ты столь звероват, что я иногда забываю, что подобрал не кота, а человека. И мне это нравится. Геллерт резко осекся, задумчиво хмурясь. Ньют не раз замечал, что настроение у Гриндевальда скачет по странной прихоти, но никогда ранее не задумывался, что служит тому причиной. Моральные терзания? Собственные мысли? Душевная болезнь? Подходило все и ничего. — С тобой я забываю, кем меня хотят видеть остальные. Это приятно, но и раздражает тоже. Ты, Ньютон, стабилизатор, способный успокоить самое взрывоопасное зелье. Могу понять, почему тварюшки из чемодана так тебя любят, и так не любят все остальные. Ньют не успел среагировать, когда Геллерт подался навстречу, обхватывая ладонью его загривок и сжимая в пальцах локоны волос. Он лишь распахнул невидящие глаза, ощущая чужое прерывистое дыхание на коже. На мгновение мелькнула заполошная мысль: его сейчас поцелуют. Странная, неуместная и пугающая, но не настолько, как Ньют рассчитывал. Он, признаться, ожидал подобного исхода и тревожно замер, не зная, как отреагирует, если это случится. Но Геллерт вглядывался в него долгую минуту, прежде чем произнести ровно и холодно. — Ты подписал себе смертный приговор единожды переступив мне дорогу. Есть, чем крыть эту карту, Ньютон? — Ты… играешь краплёными, — рвано выдохнул Ньют, заставив Геллерта неприятно усмехнуться. — И ты обещал меня отпустить. — О, всенепременно. Альбус очень расстроится, если ты умрешь. — он отодвинулся как ни в чем не бывало, словно этот порыв откровенности ничего для него не значил. Подхватил письмо, вчитываясь в строки, которые, должно быть, успел выучить наизусть, и небрежно перебрал пальцами в воздухе. — Ложись спать, Ньютон, тебе нужно соблюдать режим, чтобы поскорее поправиться.

***

Ньют вздрогнул, ощутив острожное касание к обнаженному предплечью. Он убрал книгу и прямо сел на постели, опуская взгляд. Камуфлори соткался из воздуха и обхватил тонкими пальчиками подвернутый рукав его рубашки, потянув за собой. — Дугал? — улыбнулся Ньют, не без усилия спуская ноги с кровати. Камуфлори выглядел встревоженным и постоянно оглядывался на дверь, перетирая длинопалые лапки одну о другую. — Что случилось? Что-то с животными? Дугал поднял на Скамандера круглые глаза и покачал головой, вновь дернув за рубашку. Ньют всунул ноги в расшнурованные ботинки и позволил ему слепо вести себя. Однако против обыкновения, Дугал свернул не к приоткрытому чемодану, а в сторону двери, ведущей, как Ньют успел выяснить, в коридор. — Милый, я не могу пока уйти, — улыбнулся Скамандер, осторожно отнимая ладонь. Камуфлори воззрился на него как на глупого ребенка и снова помотал головой, настойчиво дернув за штанину. Ньют нахмурился, оглядел пустующую комнату и кивнул. Геллерт ушел рано утром, не предупредив, когда вернется. После случившегося Ньют невольно его избегал, стараясь не пересекаться и взглядом, словно они оба вернулись в начало, однако теперь причины этому были иные. Скамандер ловил себя на смущении — вполне ясном и поддающемуся объяснению, но все-таки слегка удивляющем. Быть может, дело было в том, что к его странным снам, которых он почти не помнил по пробуждении, теперь примешивались другие. В них рядом был Геллерт и, ох лучше бы это были кошмары! Ньют, никогда ранее не испытывавший проблем с желаниями тела, теперь ощущал себя подростком с едва проснувшейся чувственность. Что было тому виной, он не знал, но подозревал, что без чужой магии тут не обошлось. Его собственная возвращалась постепенно, накапливаясь и питая ядро. Процесс шел медленно, но неукротимо, как прилив наполняет тихими водами иссохший залив. Но магия Геллерта не думала никуда отступать. Она дарила ощущение покоя по ночам, помогая расслабиться, она же играла в крови, исцеляя тело, лишь изредка, точно расшалившийся щенок, вновь принимаясь покусывая пальцы. Она же приносила с собой чужую волю, или Ньюту просто хотелось так думать. Думать и списывать на что-то желания, проснувшиеся так невовремя. Всегда проще полагать, что ты подвластен Империусу, чем всецело принять свои же пороки. Или то, что такой человек, как Геллерт Гриндевальд — международный террорист, преступник и темный маг, жестокосердный и холодный одиночка, — способен нравиться и вызывать доверие, вместо положенного ужаса. Ньют и сам не заметил, как проникся к нему сначала сочувствием, а потом расположением. Геллерт оказался сложным и опасным, но от того будил в душе Ньюта неподдельный интерес. Скамандер все чаще задумывался: что будет, когда его вынужденное заточение окончится? За своих животных, как и за себя, он уже не боялся. Если Гриндевальд не тронул их раньше, то не тронет и теперь. Даже отпустит, вернув палочку, в это Ньют отчего-то верил. Стоит только попросить, но это-то и было самым сложным. Ньют не хотел просить. Он… Не хотел уходить?.. Дугал метнулся к двери и толкнул деревяную створку, выскакивая в темный коридор. Ньют, еще раз оглянувшись на чемодан, последовал за ним. Уличный холод облизал плечи, вздувая парусом тонкую рубашку. Скамандер поежился, щурясь и пытаясь разглядеть камуфлори в закатных сумерках. Серебристый отблеск высверком метнулся к невысокому забору. Ньют бросился туда, сам не зная для чего: поймать и остановить или понять, наконец, что же камуфлори от него хочет? Дугал стоял возле забора, вжавшись в щель между прутьями носом и стиснув их тоненькими лапками. Ньют нагнулся, почти коснувшись его косматой головы, но замер, так и не завершив движения. Алая вспышка расчертила воздух. Звонкий птичий клекот пронесся над головой. Скамандер выпрямился, сделал несколько шагов в сторону и толкнул ворота. Крупный алый феникс, заметив его, метнулся навстречу, забив крыльями у самого лица. — Что ты здесь?.. Феникс распахнул клюв и заклекотал. Ньюта окатило волной жара, взъерошив волосы. Птица изящно развернулась в воздухе и полетела прочь. Ньют бросил быстрый взгляд на Дугала, любопытно выглядывающего из-за приоткрытой створки, и, решив для себя, поспешил за фениксом. Идти пришлось недолго, но Ньют все равно выбился из сил. О ловушке он даже не задумался: фениксы для подобного годились хуже всех, уж слишком чистыми созданиями света они были. — Погоди, я не… не успеваю, — Ньют сбился с шага, широко распахнутыми глазами оглядывая небольшую поляну. Феникс, сделав широкий круг, опустился на грудь лежащего на земле человека, склонил хохлатую голову и подцепил клювом прядь светлых волос. Скамандер кинулся вперед и упал перед Геллертом на колени. Феникс, издав удовлетворённую трель, перелетел к нему на плечо, но Ньют не ощутил его веса. Он с усилием перевернул Гриндевальда на спину и прижал сложенные щепотью пальцы к жилке пульса на горле. Кровь слабо толкнулась под кожей: раз, два. Между полосами истерзанной одежды сочилось алое. Левый рукав плаща был оторван, рубашка подрана словно ее рвали зубами, а из локтевого сочленения выглядывал осколок желтоватой кости. Ньют осторожно отвел с залитого кровью лица слипшиеся локоны и оттянул веко. Закатившейся зрачок мигнул, реагируя на тусклый закатный отблеск. Ньют сухо выдохнул, панически размышляя, как в его ситуации — без магии, и ослабленным, — донести Гриндевальда до дома. Феникс легонько клюнул его за ухом, курлыкнув. Ньют вздрогнул, поворачивая к нему побледневшее лицо. Птица вновь перепрыгнула Геллерту на грудь, сунула голову под разорванную полу плаща и, смешно пятясь, потянула из потайного кармана палочку. Скамандер перехватил ее рукоять быстрее, чем успел задуматься. Сила током обожгла ему пальцы: палочка упрямилась, не признавая его хозяином, но магии Геллерта в крови хватало, чтобы сотворить какое-нибудь простенькое колдовство. Ньют зашипел и едва не разжал ладонь. Феникс уставился на него, склонив голову. Внезапно клюв его распахнулся. Птица запрокинула голову, подкатив глаза. Знакомый голос пролился в разреженный воздух. — Убежище под Фиделиусом, Ньют. Сними его, и я смогу вам помочь. Ньют уставился на феникса, туго сглотнул, и опустил взгляд на раненного Гриндевальда. Разве у него был выбор? Если да, то какой? Он и сам не до конца восстановиться, а помочь не приходящему в себя Геллерту, не зная, чем его зацепило, вряд ли сможет… Дьявол. Дьявол. Дьявол! Ньют поднялся на ноги, покачнулся, и обернулся к дому, что виднелся сквозь редкий пролесок. Вскинул палочку — дерево вздрогнуло в его холодным пальцах, посылая волну боли вверх до плеча, — и зашептал заклинание.

***

Ньют сидел, сжавшись на жестком стуле и прижимая к груди чемодан. На душе было паршиво. Нюхлер, высунувший голову из ворота его рубашки, тронул лапой щеку, но тут же спрятался, заслышав в отдалении чужие шаги. — Герр Скамандер? Ньют вскинул голову и уставился на невысокого крепко сбитого мужчину с аврорской нашивкой на рукаве болотной гимнастерки. У подошедшего были светлые, уложенные на прямой пробор волосы, голубоватые глаза и тяжелая квадратная челюсть. Смотрел он с улыбкой, но та настолько не вязалась с грубоватым лицом, что Ньют и не подумал ей верить. — Меня зовут Фридрих Хартманн. Майстер первого ранга. Прошу проследовать за мной, мне нужно задать вам еще несколько вопросов, — говорил мужчина на английском, но с явным режущим слух немецким акцентом. Ньют, за последние несколько дней успевший до смерти возненавидеть все немецкое, с первого взгляда проникся к нему безосновательной антипатией. — Прошу вас следовать за мной, герр. Ньют поднялся на ноги, покрепче перехватывая ручку чемодана. Его все еще слегка покачивало, но чувствовал он себя более-менее сносно, по крайней мере, еще один допрос, замаскированный под вид простого дружеского разговора, выдержать смог бы. Его выписали из госпиталя только вчера, но канцелярские не стеснялись заходить к нему в палату, когда там работали лекари. В первый день Ньюта так крепко накачали успокоительным и снотворным, что он проспал больше двадцати часов, а очнувшись, обнаружил у постели крайне обеспокоенного Тесеуса. Брат почти не задавал вопросов (лишь потом Ньют выяснил, что до него тот успел по душам пообщаться с Дамблдором) и хмурился, но по тому, как тревожно Тес вслушивался в назначения лекарей, стала понятна истинная степень его волнения. Когда их, наконец, оставили наедине, первым делом Тесеус стиснул Ньюта так, что у того затрещали ребра. — Не могу пока ничего тебе рассказать, но я рад, что с тобой все в порядке, брат. До сих пор не могу поверить, что ты больше двух месяцев провел в плену у этого сумасшедшего! — выдохнул он, отстраняясь. Ньют удивлённо захлопал глазами. Даже опьяненный успокоительными, он понимал, что стоит держать язык за зубами, но все никак не мог взять в толк, что же говорить на дознании. Впрочем, Дамблдор, навестивший его к вечеру того же дня, принес ответ на терзающие его вопросы. — Они не посмеют применить к тебе легилименцию, Ньют, — мягко произнес он, усаживаясь в кресло для посетителей и подергивая полы ладно скроенного пиджака. Выглядел он уставшим, но довольным собой. Скамандер постарался, чтобы раздражение, закипающее внутри, не отразилось на лице. По крайней мере, не сразу. Он искренне хотел послушать, что же Альбус ему скажет. — Я настойчиво их об этом просил. В твоем состоянии нельзя подвергаться подобной пытке, иначе все усилия по восстановлению могут пойти прахом… Просил. Так и сказал: просил. Ньют не сомневался, что высказана эта просьба была самым миролюбивым тоном из возможных, но никто не посмел бы ослушаться Альбуса Дамблдора даже здесь, в казённых стенах Объединенный Магический Канцелярии. Шеф полиции лично приходил к Дамблдору заверить свое почтение и выразить благодарность за помощь в поимке одного из самых разыскиваемых преступников Европы. Про Ньюта Скамандера же все как будто забыли. Но это было ему на руку. Он не собирался задерживаться в Германии, сгорая от стыда и глупой вины, после того как он неосторожным выбором собственноручно возвел Геллерта на плаху. Альбус мотрел пристально, будто читал по лицу. Быть может, так и было, Ньют не слишком от него таился, но старался не заглядывать бывшему учителю в глаза, изучая по-спартански аскетичное убранство госпитальной палаты. — К тебе не возникнет особых вопросов, Ньютон, я обещаю. Хотя совсем от них отвертеться не получится, как бы мне не хотелось тебя оградить. Но, думаю, через пару дней тебя отпустят домой. Портключ уже подготовлен и только от тебя зависит, как скоро ты получишь его в руки. Ньют перевел хмурый взгляд на Альбуса, стискивая в пальцах край больничного одеяла. — И что мне им сказать? Альбус склонил голову к плечу. Несобранные пряди его рыжеватых волос рассыпались по плечам, в солнечных лучах, бьющих из окна напротив, вспыхивая вокруг головы огненным нимбом. — Что-нибудь. Что угодно. Что Гриндевальд оглушил тебя и похитил, что издевался, пытаясь вызнать информацию или переманить на свою сторону. Или напротив, что спас… Хотя, в это они вряд ли поверят, скорее посчитают, что Геллерт подправил тебе пам… — Гельхен, — неожиданно резко перебил его Ньют. Альбус едва заметно вздрогнул и опустил ресницы. По губам его скользнула спокойная улыбка человека, полностью уверенного в своих силах. В своей безнаказанности. — Об этом говорить все же не стоит. Подтверждений не сыскать, так что не нужно усложнять себе жизнь, Ньют. Скамандер и не собирался ничего усложнять. Он не был глуп, разве что немного наивен. Альбус посидел возле его койки еще немного, переведя разговор на какие-то совсем уж нелепые темы вроде погоды в Британии и будущих выборах министра, но, когда понял, что ничего не добьется, поднялся. Ньют проводил его взглядом до двери, ощутив, как редеет полог тишины, загодя наброшенный Дабмлдором. — Ваш феникс. Как его имя? — спросил он. Альбус, уже взявшийся за ручку, помедлил, вновь сплетая нити заклятия. Ньют отстранённо подивился, как легко ощущает теперь его магию, словно что-то внутри стронулось, обнажая чуткую настройку. Горячая волна обожгла легкие, но Скамандер вдохнул ее, ничуть не смутившись. Дамблдор отвел за ухо прядь волос и взглянул на бывшего ученика из-под ресниц: — Фоукс, — и добавил со странной улыбкой, — Ты ему понравился. Ньют кивнул. — Он мне тоже. Пусть прилетает почаще. Альбус по-кошачьи фыркнул и толкнул дверь, выходя за порог. Ньют откинулся в подушки, натягивая одеяло по самый нос, словно ребенок, пытающийся спрятаться от монстров. В тишине собственного дыхания думалось лучше. Без привычного тока чужой магии ощущение одиночества навалилось на него остро и безнадежно. Той ночью ему снова снился сон про огромного белоснежного грифона с разноцветными глазами. Скамандер вздрогнул, выныривая из собственных мыслей, и понял, что почти минуту стоял истуканом посреди чужого кабинета, невидящим взглядом пялясь в пространство. Майстер Хартманн откашлялся и сделал неопределённый жест рукой, в который раз предлагая ему сесть. Ньют опустился на предложенный стул, поставив чемодан возле ног. Сложил руки на коленях и приготовился к очередной ни к чему не обязывающей лжи.

***

— Ньют? Скамандер резко обернулся и уставился на Тесеуса, прижимая к груди драгедукке. Брат сделал шаг навстречу, но осекся, заметив, как лихорадочно Ньют сомкнул ладони. — Что там у тебя, новая живность? — с затаённым беспокойством спросил Тесеус. Ньют коротко кивнул, отвернулся и убрал куколку во внутренний карман пальто. После пленения Геллерта мандрагорова голова обмерла из-за иссякнувшей в ней магии, но иногда все еще вспыхивала обжигающим жаром. Скамандер не знал, с чем это было связано, но выбросить куколку или уничтожить у него не поднималась рука. — Ты что-то хотел? — поинтересовался Ньют негромко, возвращаясь к своим записям. Тесеус приблизился и прижался бедрами к краю стола, заглядывая брату через плечо. — Да так. Поговорить. Ничего не хочешь мне рассказать? Ньют едва слышно выдохнул сквозь зубы: снова этот тон. От него в мгновение ока начинало ломить за ушами. Тесеус весь полный месяц допытывался о том, что Гриндевальд делал с ним в заточении, но Ньют стоически держал оборону. Тес то отступал, то вновь принимался спрашивать, пылая праведным гневом и сжираемый беспокойством за брата. Впрочем, и чисто профессионального любопытства хватало с лихвой. В конце концов Ньют стал тяготиться его обществом и старался по возможности свести их общение на нет. Он бы сбежал в очередную экспедицию, но мать отказалась его отпускать. Тесеус тоже был против, но если мнение брата Ньюта не слишком волновало, то перед материнскими уговорами он устоять не смог. И Тина собиралась приехать. Тесеус вручил Ньюту ее письма сразу, как только они вернулись в Британию. Он тянул пару дней, прежде чем сесть за прочтение пухлой стопки, но смог заставить себя ответить лишь спустя полторы недели. Тину к тому времени откомандировали по какому-то секретному заданию, но она обещала освободиться к концу месяца и на пару дней заглянуть, убедиться, что с Ньютом все в порядке. Сам он не был уверен, что желает этой встречи. Весь месяц мысли его крутились исключительно вокруг Геллерта, и сколько бы Ньют не запрещал себе думать о том, что произошло, помогало слабо. Если днем он еще мог загружать себя делами до изнеможения, то ночью от навязчивых мыслей (и образов) некуда было деться. — Я уже рассказал все, что мог, — Ньют опустил голову, пряча взгляд за отросшей челкой, и принялся разбирать записи. Между страниц мелькнул пергамент, исписанный резким наклонных почерком, и Скамандер поспешил затолкать его поглубже, пока брат не увидел. — И что знал. Правда. Тесеус побарабанил пальцами по краю стола, не отрывая взгляд от лица брата. — Знаешь, чего я до сих пор не могу понять? — спросил он отстраненно. Ньют без интереса промычал что-то не слишком восторженное. — Как Дамблдор нашел вас. То есть, серьезно, Альпы? Чтобы их прочесать потребуется как минимум две сотни специально обученных людей и то не факт, что удастся отследить след укрывающей магии поисковыми заклятиями… Ньют равнодушно пожал плечами. — Феникс. — Прости? — не понял Тесеус, выпрямляясь. — Меня нашел феникс Дамблдора, когда я вышел за периметр, огороженный Фиделиусом, — в который раз повторил Ньют. Брат пристально уставился на него. — Ньют, даже моих знаний достаточно, чтобы понять, что фениксы не работают как поисковые собаки. Они должны знать, куда лететь. Или чувствовать знакомую магию… Ньют отложил стопку листов и поднял на Тесеуса усталые глаза. — Чего ты от меня хочешь? Что я должен тебе сказать? — Правду. Почему феникс Дамблдора знал, куда лететь, — Ньют промолчал, а Тесеус, поджав губы и подавшись вперед, упрямо продолжил. — Он ведь летел не к тебе, верно? — Тес, — выдохнул Ньют, сжимая руку брата в своих, — Тес, я прошу тебя, просто забудь об этом. Забудь, ясно? Если хочешь встретить старость в компании внуков, спрячь свои домыслы в сундук и выбрось от него ключ. Брат несколько долгих мгновений вглядывался в его лицо прежде, чем весомо кивнуть.

***

До Рождества оставались считанные дни. Ньют, изнемогая в долгом сидении на одном месте, намеревался сбежать из дому сразу после праздников, но для этого нужно было усыпить бдительность матушки и брата. Постепенно от него все отвязались, но нет-нет, да бросали тревожные взгляды за обеденным столом поверх чашки чая. Ньют понимал, почему. Он сильно изменился: не внешне, но внутренне. Как и предсказывал Геллерт, Скамандер полностью оправился после проклятья и душой, и телом, и даже магия его была при нем, едва ли не сильнее, чем раньше. Ньют Скамандер стал еще более закрытым, но окружающие списывали это на перенесенный плен и выпавшие на его долю мучения, однако дело было в ином. Возможно, он просто серьезно повредился в уме (еще сильнее, чем был, если верить его одноклассникам) и во всем искал двойное дно. Ньют плохо спал и постоянно вскакивал то от кошмаров, то от томительных и жарких снов, в которых рядом с ним неизменно оказывалась знакомая фигура. В этих снах Геллерт улыбался ему, брал за руку, целовал покрытые мелкими царапинами пальцы. Ньют тянулся навстречу, неизменно выдыхая одно и то же, размыкая поцелуем эти улыбающиеся губы, а в мыслях у него было лишь гулкое и яростное: Гельхен. Он не имел никакого права ни на эти выворачивающие душу сны, ни на ласковое имя, и каждый раз поутру чувствовал себя вором, присваивающим чужое, однако на следующую ночь сны приходили вновь. Декабрь выдался снежным, но теплым. Ньют, стряхнув с воротника пальто налипший снег, прикрыл за собой дверь и прислушался. Дома никого не было, он знал это доподлинно, словно чутье, пробудившись в одночасье, теперь всегда держало его настороже. Повесив пальто на вешалку, Ньют истаял натекшую грязную лужу с ботинок и проскользнул в кухню. На столе лежал не распечатанный номер Ежедневного Пророка и под чарами консервации истекал жаром заботливо припасенный миссис Скамандер чайник любимого Ньютом чая. Ньют призвал с полки чистую чашку, наполнил ее и уселся на за стол, разворачивая газету. С первой полосы на него смотрело фото новоиспеченного Министра магии. Скамандер рассеянно пролистал страницы, не отдавая себе отчета в том, что хочет найти. И лишь на последней полосе наткнулся на крохотную заметку, от которой все его тело закаменело, а чашка едва не выпала из рук. Обычно здесь печатались некрологи, но сегодня редакторы изменили своим принципам. Заметка была составлена наспех так, чтобы не привлекать внимания, словно была не важна, словно ничего не значила. Ньют разгладил газетный лист повлажневшими пальцами и перечитал крохотное послание в пятый раз: Геллерт Гриндевальда переводили в Брогхольмскую тюрьму. Ньют отложил газету и закрыл лицо руками, шумно выдыхая. Как бы ни была Британия отрезана от континентальной Европы, о самых известных казематах не слышал только глухой. Замок не зря прозвали безумным: чокнутый создатель изваял чокнутый замок, который множество веков сводил своих постояльцев с ума. По легенде Хуго, в жутком ритуале соединив големистику и магию крови, поднял живое, полуосознанное строение, нацеленное питаться самыми низменными человеческими страстями, пить их жизненную силу и магию. Даже маглы ощущали гнетущую атмосферу и спешили скорее убраться из его стен, да только у замка на то были свои планы. Сколько жизней он погубил уже после смерти Хуго — и магов, и маглов, — история умалчивала, но пировал Брогхольмский холм несколько веков, пока за него не взялись всерьез. Старинные родовые поместья тоже обретали нечто похожее на осознанность действия (по крайней мере, так казалось со стороны), но это процесс занимал многие десятилетия, если не века, и несметное количество усилий владельцев, что год за годом по капле вливали собственную волю, закаливая стены. Паутина заклятий прорезала камень, подменяя саму его суть, вживаясь в каменное чрево чем-то вроде заветов. В таких домах младшие духи селились охотнее всего, но никогда не приходили по собственному разумению. Все ж то были полые болванчики-артефакты, способные лишь на примитивное выражение, в рамках заложенной в них воли самого владельца. Брогхольмский замок таким не был. Он был одновременно живым и мертвым, зависимым и опосредованным, носителем и просящим. Артефактологи веками изучали проницаемость различных материалов для магического воздействия, но так и не смогли прийти к единому мнению, что в действительности пробуждает суть камня. Замок на Брогхольмском холме был возведен из мрамора — белого как китовая кость, и исполненного ненавистью своего создателя. Лишь в начале девятнадцатого века объединёнными усилиями магической конфедерации на него вышло навесить оградительный Фиделиус, сокрыв жутковатое влияние. Теперь Брогхольм использовали как тюрьму, и не было тюрьмы страшнее в мире. Но тайна его создания оставалась таковой и по сей день. Ньют знал, что из стен Брогхольма никто и никогда не выходил в своем уме. Даже Геллерту Гриндевальду подобное не под силу. Скамандер потянулся к чашке, но чай показался ему горьким на вкус. Тогда он поднялся на ноги, кинул последний взгляд на газету, вдруг схватил ее, смял и бросил в пламя печи. Хотелось что-нибудь взорвать, уничтожить, спалить дотла. Это было столь ему не свойственно, что в первое мгновение Ньют опешил, замерев посреди комнаты соляным истуканом. А после бросился наверх. Ньют распахнул дверь, в три шага добрался до шкафа и с мясом выдернул один из заклятых ящичков, забирая в ладони спящую драгедукке. Малышка была холодна и мертвенно бездвижна. Ньют добрел до разворошенной постели и упал поверх покрывала — прямо в обуви, прижимая мандрагорову куколку к груди, и укачивая словно младенца, не замечая, что сухо всхлипывает, очерчивая кончиками пальцев выступы маленьких ручек и ножек. Видимо, он задремал, испитый вспышкой эмоций. Когда Ньют разомкнул слипшиеся от соли веки, комната уже погрузилась во мрак. Из незашторенного окна лился холодный ночной свет. Ньют привстал на локте, оттер лицо рукавом, и замер, осознав, что драгедукке, что он сжимал в ладонях, пропала. Скамандер лихорадочно заозирался, пытаясь отыскать куколку в складках покрывала. Но постель оказалась пуста. Ньют остановил заполошные метания, выпрямившись. Прислушался к ночной тишине: что-то было не так. Он гибко поднялся на ноги, достал палочку и выглянул в пустой коридор. Снизу доносились голоса: мать и отец ужинали на кухне. Видимо, брат еще не вернулся с дежурства, хотя у Ньюта мелькнула было мысль, что именно Тесеус нашел и забрал драгедукке. Но тогда, почему не разбудил?.. Тихий щелчок замка привлек его внимание. Ньют обернулся, смерил напряженным взглядом распахнувшуюся крышку чемодана. Прикрыл дверь, набросил на нее заграждающие чары, и подошел к столу, распахивая чемодан. Снизу доносились привычные звуки: тихий клекот, далекий рык, топот множества ног и плеск воды. Ньют помедлил, шумно выдохнул и спустился по лесенке, зажав палочку в зубах. Геллерт обнаружился возле гнезд оккамий. Он читал собственные записи, украденных Ньютом, расслабленно откинувшись спиной в стог сена. Рядом с его бедром, свернувшись клубочком, дремал камуфлори и нюхлер, сжимая в лапках мандрагорову куколку. Ньют на негнущихся ногах подошел ближе. Гриндевальд вскинул на него глаза, приветственно потряс пергаментами и отложил их в сторону, но остался лежать, сложив руки на животе. Выглядел он изнемождено: похудел, щеки запали, под глазами залегли густые тени, а губы покрывали сухие корки как у больного лихорадкой. Густые светлые волосы оказались острижены выше плеч и сильно спутались, но в остальное это был привычный Геллерт Гриндевальд. Насмешливый, нарочито расслабленный и абсолютно точно живой. Все еще чертовски опасный. — Мило, что ты сохранил ее, — негромко бросил он, кивая в сторону марионетки. Ньют нахмурился, перехватывая палочку и наставляя ее на Гриндевальда. Камуфлори, приоткрыв один глаз, зевнул и, видимо, не усмотрев в будущем ничего предосудительного, покрепче пригреб к себе спящего нюхлера и снова задремал. Ньют знал, что спрашивать бессмысленно: он и сам обо всем догадался. — Как ты прошел защитные чары Тесеуса? — Тебя только это интересует? — фыркнул Геллерт, и выгнулся всем телом, потягиваясь. Рубашка задралась на животе, открывая следы свежих шрамов. Скамандер скользнул по ним взглядом, хмурясь сильнее. — Остальное я и без тебя знаю, — сухо парировал он. Гриндевальд посмотрел на него по-новому, с пронзающим любопытством, но без насмешки. — И об иллюзии? — И о ней тоже. Нашел одну из твоих старых статей. Познавательно, — бросил Ньют, не отводя палочки. Геллерт был безоружен, но это совсем не значило, что не опасен. Ньют знал это как никто другой. — А если бы ты не справился? Если бы я умер? — Но не умер, Ньютон, — Гриндевальд пожал плечами и медленно сел, всем своим видом демонстрируя мнимую покорность. — Я отлично подготовился. Даже слишком. Скамандер со вздохом опустил палочку и убрал ее в рукав. Геллерт протянул ему руку, чуть виновато изгибая брови. — Силы еще не восстановились после тюрьмы, ты не будешь так любезен?.. Ньют перехватил его узкую ладонь и дернул на себя. Геллерт оказался на удивление легким и едва устоял на ногах, впечатавшись выпирающими ребрами ему в грудь. Он не спешил отстраняться, петляя взглядом по смятой рубашке Ньюта. Скамандер не отталкивал, все еще сжимая его пальцы в своих. Ладонь Геллерта чуть подрагивала, никак не желая расслабляться. — Зачем ты пришел? — прошептал он после затянувшегося молчания. Геллерт шумно выдохнул, тронув горячим дыханием локон на шее. — А почему ты забрал и сохранил марионетку? Знал же, что я найду тебя через нее и смогу питаться. — Не знал, — зачем-то солгал Ньют, но под насмешливым взглядом разноцветных глаз добавил. — Догадывался. — И все же. Почему? — Брогхольма ты не заслуживаешь, — Скамандер пожал плечами и отступил на шаг, разрывая контакт. Геллерт качнулся было следом, но замер, складывая на груди руки. — Моя палочка у Альбуса? Ньют, не глядя на него, кивнул. — Что ж, этого следовало ожидать. Что-то мне подсказывает, что он не будет со мной так же любезен. Скамандер фыркнул и наклонился над сеном, но Гриндевальд перехватил его руку. — Оставь. Она все еще не опасна, — велел он. Ньют смерил его долгим взглядом. — Опасна. Ты опасен. Ты мог меня убить. — Таков был план, — не стал отрицать очевидное Гриндевальд, цепляясь за его предплечье тонкими сильными пальцами, — Но потом я передумал. — Что мешает тебе передумать вновь? — поинтересовался Ньют, заламывая бровь в несвойственном для себя жесте. Не замечая. А вот Геллерт заметил и вдруг рассмеялся, запрокидывая голову. — Ты так много крови мне попортил, Скамандер! Это просто невероятно, если подумать. Я, конечно, знал, что Альбус рано или поздно начнет играть против меня, но никогда еще его марионетки не подбирались так близко. А ты — смог. Удивительное ты создание, тебе говорили? — Каждый встречный, — буркнул Ньют, чувствуя, что сердце в груди разгоняет свой бег, колотясь о ребра. Хотелось то ли ударить Гриндевальда, то ли забрать в объятия, и он никак не мог выбрать, чего жаждет больше, а время уходило. — Неужели, ты злишься? — с детским любопытством спросил Геллерт, склоняя голову к плечу. Ньют прислушался к себе и осторожно покачал головой. Нет, он не злился. Злости не было даже тогда, когда он наконец понял, кого видит во сне и почему. Кому обязан тем, что едва не погиб от страшного проклятья. Кто лечил его и выхаживал. Кто… — Это самый странный способ завоевать место в чьем-то сердце, тебе говорили? — в том ему уточнил Ньют. Геллерт лишь смешливо фыркнул. — Но ведь сработало же, — и добавил со странной неуверенностью в голосе. — Сработало?.. Ньют не ответил, развернулся на каблуках и вернулся в крохотную комнатушку, принимаясь расширять помещение. Словно поселяю у себя новое животное, мелькнула странная мысль. Геллерт подошел не сразу, пристально наблюдая за взмахами чужой палочки. Осмотрел созданную комнату, прошелся вдоль и поперек, считая шаги, и присел на кровать, трогая свежие хрусткие простыни. — Какой класс опасности выделишь мне? — видимо и Гриндевальд думал о чем-то подобном. Ньют едва удержался от улыбки, опуская голову и пряча взгляд за челкой. Геллерт фыркнул: — И правда, какой глупый вопрос… Он поднялся на ноги и пересек разделяющее их расстояние, обнимая лицо Ньюта ладонями и заставляя заглянуть в глаза. Скамандер замер, пойманный в ловушку его взгляда. Плечи его закаменели; пальцы на рукояти палочки сжались было, но тут же безвольно ослабли так, что древко едва не выпало из ладони. — Лучше злись, но смотри на меня прямо, — со странным чувством произнес Гриндевальд, поглаживая его большими пальцами по скулам. — Это слишком важно, понимаешь? Я долго за это боролся. Ньют открыло было рот, чтобы послать его к дьяволу, но вместо этого сказал совсем иное: — Я все еще не одобряю твои методы. Геллерт кивнул, дрогнув запекшимися губами в намеке на улыбку. — Это поправимо. — Нет, это непоправимо, — с неожиданной яростью ответил Ньют, сжимая его запястье до хруста. Гриндевальд поморщился, но снес и это. — Нет ничего непоправимого, кроме смерти. Методы всегда можно изменить. Ньют знал, что Геллерт ему лжет, что он опасен, себе на уме, одиночка и психопат, не умеющий привязываться к людям. Что он поступится его жизнью как разменной монетой, если представится повод. Что он никогда не даст ему то, что Ньют ищет. Что ничто не в силах сбить Геллерта с пути, который он выбрал. Что он никогда не смирится, никогда не изменится, никогда не сможет понять его целиком. И еще сотня тысяч «никогда». Но несмотря на это, он качнулся навстречу, когда Геллерт потянулся к нему за поцелуем.