Любаша

      Любаша собрала вещи и оглянулась, не забыла ли чего. Да нет, вроде всё, что было её собственное, лежит в двух узлах побольше: пара платьев — своё, в котором «в люди» ушла, и горничное; нижнее бельё, купленное ей графиней; зимнее; туфли, что в доме ходила, в «уличных» она пойдёт; материна шаль; пара передников. В маленьком узелке — самое дорогое: фотокарточка родителей, документы, справленные барыней (в них Любаша названа полным именем — Гаврилова Любовь Аггеевна) и брошь, самая большая драгоценность. Уварова не обманула — завещала, как и обещала, и Любаша её получила «в полную собственность», как сказал адвокат графини — Виктор Иванович Миронов.       Девушка ещё раз прошлась по комнатам особняка, прощаясь.       Она, после бегства от скопцов, года два скиталась по разным углам и весям, пока не встретилась с графиней Уваровой. Та приметила горничную Любашу в гостинице и пригласила к себе в номер. Расспросила подробно, кто она такая, откуда, чем живёт; выслушав, сказала, что Любаше удача улыбается, не иначе, и предложила быть служанкой у неё. Ещё графиня показала свои драгоценности и пообещала оставить девушке дорогую брошь в наследство. Брошь можно продать, а на вырученные деньги домик купить. Любаша представила себе, как они с Матвейкой заживут, и тут же согласилась: всё лучше, чем горе мыкать где придётся. Вот так она оказалась в Затонске, где у графини был свой дом. В нём и для горничной комнатка нашалась, чистенькая, ьуплая. в ней Любаше жилось, как у Христа за пазухой. Спасибо барыне. Любаша с оказией переслала брату записку с адресом и обещанием забрать его, как только получится. И жизнь потекла своим чередом.       Графиня не была капризной или сварливой. Забот у служанки было много, но они не были ей в тягость. Она даже уколы наловчилась делать барыне, как научил доктор Клизубов. Тот наезжал к графине каждую неделю. Уж что там они, оставшись на ночь вдвоём, делали, Любаше было неинтересно.       Но тут появилась Улла… Гадалка. Графиня верила всем уллиным предсказаниям, а та и старалась: взывала к богам, просила у них помощи и обещала скорое выздоровление (графиня считала себя больной, потому и доктор Клизубов был частым гостем её особняка). «Шарлатанка», — сразу же поняла девушка.       Любаша не верила ни единому слову предсказательницы, а, заметив, как Улла смотрит на драгоценности Уваровой (графиня иногда брала их у банкира Селиванова и надевала на себя, отправляясь на приём), затревожилась: как бы гадалка не перехватила уже обещанную Любаше брошь. Выбрав удобный момент, когда Уллы не было в доме, сказала барыне, про свои подозрения, но та прервала служанку на полуслове:       — Не твоё дело! Ты горничная, вот и занимайся своими делами, а в чужие не лезь. Моя жизнь — кого хочу, того туда и пускаю.       И Любаша отступилась, но смотреть за гадалкой стала в оба глаза. И однажды-таки поймала ту на разглядывании драгоценностей на туалетном столике в будуаре графини. Любаша шёпотом высказала Улле всё, что думала, и та в ответ не смолчала… Не вцепились друг другу в волосы только потому, что боялись — графиня услышит. Так и разошлись каждая при своём.       Позже уже Любаша подглядела, куда барыня шкатулку с драгоценностями прячет: в комод, во второй ящик. И, улучив момент, когда графиня была с Клизубовым, тайком пробралась в будуар и достала брошь. Придя к себе в комнатку, долго любовалась ею, мечтая…       Ночью была гроза: сверкало и гремело так, что, казалось, весь дом трясся.       Утром, когда Любаша прокралась в комнату графини, чтобы положить брошь на место, она обнаружила барыню мёртвой. Та грудью лежала на столе в гостиной и не дышала. Шкатулки на месте не было! Улла у себя в комнате тоже лежала головой на столе и… спала. «Напилась», — с презрением подумала Любаша, увидев на столе початую бутылку шампанского и пустой бокал.       Она сразу послала мальчишку в полицейское управление. Полицейские явились, и оказалось, что Уварову убили. Дом обыскали, обнаружили пропажу шкатулки с драгоценностями, а брошь нашли у Любаши. Она и не прятала её: ведь барыня завещала брошь ей! Полицейские не поверили и отвезли Любашу в полицейское управление, допросили и в клетку посадили.       Стыд-то какой! Любаша сидела, низко опустив голов, чтобы никого не видеть.       А тут Уллу, раньше арестованную, выпустили. Та, увидел Любашу за решёткой, сказала громко, на всю приёмную полицейскую:       — Я всегда знала, что вы не такая простушка, как кажетесь, — и подошла поближе.       Полицейский её не остановил, и гадалка встала напротив сидящей на жёсткой лавке служанки.       — Я-то служила, — подняла голову Любаша, — а вы на чужих хлебах приживались.       — У каждого своя участь, своя служба, — ответила Улла.       — Да вы, — вскочила девушка, — вы бесов в дом впустили, госпожу свою одурманили, — и плюнула через прутья прямо на подол платья гадалки.       И тут же пожалела, что не сдержалась. Отвернулась, сетуя на себя. Теперь придётся грех несдержанности замаливать.       Улла, как показалось Любаше, насмешливо сказала:       — Вот за это ты свою госпожу и убила? Чтобы от бесов избавить? И меня заодно решила отравить.       Любаша снова не сдержалась.       — Изыди, ведьма! — выкрикнула она, повернувшись и глядя прямо в лицо Уллы. — Не убивала я… — и опять отвернулась.       Запал кричать вдруг пропал: вспомнились слова отца Фёдора — на убогих и сумасшедших не сердятся. Не стоила гадалка любашиного гнева.       Она слышала, как Улла подошла ближе к решётке. Видно, не понравилось ей, что служанка к ней спиной стоит.       — Прощай. Ты теперь в руках суда людского, — и ушла, стуча каблуками.       Любаша посмотрела той вслед: «Ведь уходит же, на свободу, и невиноватая, а я…» — и опустила голову.       Она сидела за решёткой на неудобной, жёсткой лавке, молилась мысленно, просила у Бога прощенья за злые слова. Как вдруг дежурный полицейский втащил в приёмную… Матвейку! Любаша не видела его больше года и поначалу даже не признала. Братик повзрослел, стал выше её на целую голову, но остался прежним — мычащим. Да ещё на левом глазу начинал темнеть свежий синяк. Подрался, что ли? Это брат-то, который мухи не обидит, не то, что человека ударить.       — Матвейка! — закричала Любаша, вскакивая и хватаясь обеими руками за прутья решётки. — Братик! Ты как здесь?       Тот рванулся к клетке, вырвавшись из рук полицейского, обхватил своими ладонями — большие какие стали! — её руки, заулыбался, мыча что-то, другим не понятное. Матвейка от рождения был немой, хотя всё слышал и умел читать по губам. Любаша наловчилась понимать его мычание и знала, что братец хочет.       — Ты куда?! — подбежал к клетке приведший его полицейский и схватил мальчишку за воротник.       Да Матвейка отмахнулся, как от надоедливой мухи, что сильно не понравилось полицейскому.       — Не троньте! — закричала Любаша. — Он ничего не сделает. Он хороший, добрый. Отпустите его.       — Ты его знаешь? Кто он? Чего мычит?       — Брат это мой родной. Матвейка. Немой он.       Любаша протянула руку сквозь прутья и погладила братика по щеке. Тот аж зажмурился от удовольствия.       — Говорит, за мной пришёл, когда узнал, что барыня моя померла.       — Убогий, стало быть, — кивнул полицейский и, взяв мальчишку за плечо, отвёл к столу дежурного.       Потом был допрос, камера. Но вскоре Любашу отпустили: убийцу нашли. Им оказался Клизубов. Его Улла застрелила из пистолета барыни. Она теперь сидела в той камере, где раньше держали Любашу. Нашли и шкатулку с драгоценностями — её украл тот же Клизубов. Вот уж на кого Любаша и не подумала бы. А вон как оказалось.       Матвейка ждал её на улице, перед полицейским управлением. Ей с братом разрешили пожить в доме графини Уваровой до оглашения завещания.       И вот Любаша с узелком в руках и Матвейка прощались с домом графини Уваровой. Перекрестились оба, поклонились дому.       — Спасибо госпоже, — проговорила девушка, — упокой, Господи, её душу! — и вновь перекрестилась.       Взяла один узел в руку, повернулась к братику, чтобы он мог видеть её губы, и заговорила неспешно:       — Ну, ладно. Брошь продадим. Денег у нас будет достаточно. Уедем куда-нибудь подальше. Дом купим. Возьмём сúроток, как сами раньше были. Семья у нас будет большая.       Матвейка, наморщив лоб, смотрел на неё, потом мыкнул вопросительно.       — Да не оставлю я тебя, — улыбнулась Любаша.       И, перехватив узел поудобнее, зашагала прочь от дома и своей прошлой жизни служанки.       Матвейка заулыбался, схватил второй узел и заспешил вслед за сестрой…