Великолепно, бедный тролль влюбился в прекрасную принцессу
Шрек
"Гляньте, не наиграется никак!" – Солдат указал на дружественного снайпера и вражеского шпиона на пригорке. Две фигуры, одна длинная и вторая, низкорослая и более энергичная, постепенно таяли в тени угасавшего за лесом заката. Шпион тоже замирал и бормотал что-то, заставлял Ман-Ди поднимать руку, обрывать его речь и вставлять оправдания. Снайпер хватал за руку уходившего дружка, вскрикивал и приговаривал низким голосом, так что зрителям было не разобрать, норовил обнять, но Спай утекал как полоз, парой-тройкой грубых слов пресекал снайперский трусливый лепет – и удалялся в сторону базы СИН. Когда Ман-Ди в очередной раз догнал его, он бесследно провалился в инвиз, покинул его одинёшенька в густевших сумерках. Капитан вернулся к своим подчинённым мрачнее тучи, со злобной растерянностью на худом взмокшем лице. – Всё, кончен бал? – спросил Инжи и перевернул шипящие стейки. – Не твоё дело, – и посовестился, замял хамство: – Будет к вам ходить или нет, я не спрашивал. – А почему бы не ходить, с тоски у себя завянет, – отозвался Демо. Снайпер приземлился около личной палатки, достал термос с кофе. – У него и без нас забот полон рот... Пусть отдыхает. Вернувшись с похода, Ман-Ди бросился к дневнику, разжиревшему от вкладышей и спрятанному от ротозеев под лидерскими документами, раскрыл – и опять налетел на фотографию, вызывающую, но манящую… и обесцененную на неделю, а то и две. Ман-Ди предпочёл бы ей менее откровенную, где Спай лежал бы в неприбранной постели в нижнем белье или с любой заменяющей его тряпицей или конечностью для чуткого пробуждения интриги. Данное непотребство, которое неизвестно в какой студии взялись проявлять, с пол-оборота заводило и напоминало о былом времени, пока терпение Шпиона не вышло из берегов и он не отлучил ухажёра… с правом пересдачи или без, сомнительный вопрос. Ман-Ди заткнул порнографический снимок в израсходованную часть дневника, в светлое прошлое, и взялся за карандаш: "..Может, потому что я ему в перчатку кончил. – Он отвёл взгляд, как будто исповедовался вслух кому-то, но не спрятал улыбку. – Я бы тоже обиделся. И как изловчился-то... Сидел на мне, дьявол, щекотал, ласкал во всех местах, грыз уши, тёрся об меня, оттягивал как умел. – Снайпер захлопнул дневник, совладал с собой и с пикантными воспоминаниями, продолжил: – Изводил, одним словом, а потом как опустит руку, сожмёт покрепче – и готово…" Ман-Ди сложился пополам. Это что-то невыносимое, слишком больно. "Я его предупреждал! А он дальше целовал и вился до точки невозврата. Получил, на что нарывался! Теперь со мной не разговаривает. Туда ему и дорога, счастливого пути… так я его забуду и отпущу, фигушки". К полуночи КРС потеряла его, а утром повстречала на кухне, показалось, в лучшем расположении духа, чем вчера – до первого напоминания о Шпионе. Не прогремело бы "Зашей хлебальник!", спроси разведчик о потерянном Окрылённом или начни пересказывать сон, и без ответного матерного удивления Ман-Ди не пригрозил бы изнасиловать мылом в рот. "И что с нами будет?" – шепнул солдат за столом, предчувствуя, что в ближайшее время они будут предоставлены сами себе. Ман-Ди, уходивший в спальню с едой, буркнул: – Думайте своей головой, я вам не мама. Шпион неминуемо спросит у него, за что именно он извиняется, и Ман-Ди мог запросто методом тыка этот экзамен провалить. Его неожиданно отвергли из-за испачканной перчатки, накопившихся обид, из-за того, что на днях снайпер-лучник с воплем "Блять!" приколол его носик к стене вместо того, чтобы преградить путь стрелой. Либо, не сразу предположил Ман-Ди, Шпион захотел отдохнуть от назойливого бушмена и заставить его раскаяться за время перерыва – а затем лично наведаться и проверить, как хорошо усвоен урок, и потешить самолюбие. Ему ничего не стоило забрести в общежитие КРС, но не чтобы под видом стабильного и якобы выздоровевшего пациента втереться в доверие команды и выведать что-то полезное для своего капитана. Коварства Шпиона СИН в быту хватало на узкий круг увлечений: сводить с ума прикосновениями, шёпотом и перестановками вещей, подгадывать момент и соблазнять бойцов за секунды до обнаружения, инвиза, оставления жертвы на произвол дружеской молвы. И Ман-Ди, зная его, давно перестал ревновать к нему, прогонять с базы как выводок тараканов, делать ему пустые выговоры. Шпион сам ставил ему условия, добивался безукоризненного подчинения. Привязывал к стулу в пустой комнате, заталкивал ему в рот таблетки, запрокидывал голову как буйному псу; давал запить и терпел его изнуряющий кашель. Усмиряя, гладил за ушами, баловал поцелуями, обнимал узкими бёдрами. – Что ты ко мне чувствуешь сейчас? – спрашивал. – Тебе лучше знать, – рычал снайпер, до последнего отказывался от нежелательных, но неизбежных фантазий. Ему без доли брезгливости вытирали лицо носовыми платками, чесали сальные волосы, выдыхали табачный дым в нос и наполняли рот горечью, чтобы мысли о возлюбленном преследовали его несколько часов, пока не перестанет тошнить от никотина. Малейшие поползновения ноготков к паху напрягали все его мышцы, так сводили ноги, что Ман-Ди в конце чувствовал себя скаутом после сражения в огромном Парке Наёмников. Он не знал, куда деваться, когда Шпион одной рукой ласкал его ягодицы и низ живота, а второй хватался за горло; нащупать слабые места не составило ему труда в начале интимного знакомства. "Хоть бы зубы почистил к моему приходу", – произносил и хмурился Шпион. "Знай я, ужин при свечах накрыл бы", – отвечал Ман-Ди про себя. – Позволь, я затяну узлы потуже… Спай ложился на него всем телом, несоразмерно холодным и не млеющим от страсти, будто измор Ман-Ди был его оплачиваемым ремеслом. Снайпер усвоил, что Шпион глух к его мольбам и предостережениям, но смел надеяться, что он с завидной точностью читает язык тела. Шпион, опытный любовник, видевший на своём веку десятки членов всевозможных форм, длин и ширин, быстро избавил Ман-Ди от стыда перед его, тонким и со вздёрнутым к потолку кончиком. По его стволу пробегал ноготками, его головку растирал и обводил подушечками пальцев и на неё капал слюной для лучшего скольжения вверх и вниз. Ман-Ди не находил слов похвалы, из-за сдавленной шеи он кашлял ещё сильнее, и к члену приливало больше крови. – Мне больно, хватит… – хрипел он. "Пожалуй, да". Дрочить ему пришлось не дольше обычного, каждый рывок отдавал в мышцы таза. Ман-Ди не мог усидеть ровно, чуть не отломил ножки стула, к которым на этот раз были привязаны его щиколотки. И только когда липкие и горячие капли долетели до самого подбородка и стекли по животу, он осознал, как громко ныл и причитал до этого. Тёплые волны оргазма не ознаменовали конец пыткам. Захотелось большего. – Чего тебе ещё? – А для чего ты меня Виагрой кормил? – сказал он, запыхавшись, без ладони на кадыке. – Это не Виагра. – А что...?! Ты! Шпион заткнул его глубоким поцелуем, подрался с ним языками, возбудил заново. "И не наркотики, – шепнул. – Ты же такое не уважаешь". – Я и сигареты не уважаю. – Привереда. Он переменил руки, но не поспешил сжимать в кулаки; сдвинул балаклаву к правому виску, раздразнил и не дал укусить. – Зачем ты рискуешь? – Ман-Ди изнемогал от одного присутствия полураздетого Шпиона на его бёдрах. "Как я рискую?" – Я же сорвусь и… – И? Ты меня больше не напугаешь. – Тебе это нравится? – лениво протарахтел он, сжимаясь от касаний мучителя и заглядывая в его глаза, обрамлённые густыми ресницами. – Я жду, когда ты удовлетворишь меня. – Как? – Оближешь мой член. – Спай склонился к уху. – От мошонки до уретры, как следует, медленно, и чтобы язык не пересох… – Кроме этого. Шпион схватил его плечи, но сохранил непреклонную твёрдость в голосе: – Поцелуй его? Или ты хочешь пощекотать мне анус язычком? – Нет! Извращуга. Снайперу не удалось его заметно огорчить. Шпион не испепелял его взглядом за гримасу отвращения, ещё запускал по его телу слабые электрические разряды от массажа в паху. – А толкать туда своё достоинство тебе не мерзко. – Сам научил. "На свою голову…" – Ты и о проникновении отзывался крайне негативно. – Я не распроб… А это другое, Спай! – Чем же? – И почему ты сам не покажешь, чтобы я пошёл по стопам мастера? – Для начала я бы посоветовал побрить не только лицо... Мы закрывали дверь? Идут. Вот незадача. "Ч-што?.." – Ман-Ди даже в смертельном испуге растягивал слова, мягкая и флегматичная истома пересиливала. Шпион соскочил и уронил его вместе со стулом – его, рдевшего от плотского желания, с расстёгнутой ширинкой и по горло в высохшей сперме, которую никто не вытер. Шаги приблизились. "Сволочь!" – Я обижусь. Краем глаза Ман-Ди увидел его с пиджаком на одном плече и портсигаром. Когда солдат и подрывник ввалились в незапертую гостиную, он выступил вперёд под личиной шпиона КРС и издевательски постучал газетой по склонённой голове австралийца. – Принимайте лидера. – Как ты?.. – удивлённо спросил солдат, но Демо пихнул его в бок. Шпион в тёмно-бордовом костюме, с непокрытой седевшей головой, сожжённый изнутри наркотиками и алкоголем, с несвойственным ему кокетством и стремлением к грациозности прошагал мимо них к двери. Метнул последний лукавый взгляд в Ман-Ди, в который раз обведённого вокруг пальца. Все его движения в сторону Ман-Ди кричали: "Подчинись мне!", и стараниям, которые не увенчались взаимностью, пришёл закономерный конец. Ман-Ди вздыхал и переворачивался на другой бок; "Нет, не буду ему сосать, никогда, даже за деньги, за что угодно. Гадость". – Хэ-хэ-э-эй, па! Привет. Разведчик синих издали помахал отцу, шпиону той же команды, тот неуверенно поднял руку с карандашом в ответ и, робко усмехнувшись, вернулся к эскизу. В его упражнениях не было многолетней последовательности, он либо расходовал по вдохновению четыре листа за вечер, либо месяцами не притрагивался к альбому, терял ластики и всякий раз начинал как с нуля, но забрасывать увлечение не планировал. От настроения Спая, от посторонних звуков и антуража, от заточки грифеля зависела симметрия, уместность и изгиб линий, правдоподобие зарисовок, попадание в масштаб и его соблюдение. При сыне Шпиону никак не благоволила творческая мысль, рука вела карандаш не туда, ластик грязнил и мял бумагу, а изображённая с натуры яблоня не выглядела достоверно, вечно не хватало ветвей, листвы и объёма или буйство серых тонких следов рябило в глазах и зазря наматывалось на каучук. Скаут переминался позади, отгонял от лица сигаретный дым и заглядывал в альбом, и Шпион не выдержал, наградил его твёрдым, но миролюбивым взглядом. – Чего тебе? – Рисуешь? – Да, – и поднял скрепленные листы, сравнил набросок с реальным деревом. – Похоже? – Я не понимаю. Вроде да. – Если в тебе нет художественного вкуса, значит, твоё призвание в другом… – бормотал Шпион так, будто стеснялся собственного ребёнка, чьё взросление он едва ли застал. – Где Пиро потерял? – Он... эм, занят. – И ты чем-нибудь займись, чего привязался. – Он стряхнул пепел на подножие его покорённой пирамиды из брёвен и растёр туфлей. – С тобой побыть хочу, – и испугался того, как Шпион застыл с нахмуренными бровями и покосился на него. "Ну, валяй", – передал его напряжённый вздох. – Па? – Чего? – Шпион не прекращал удивляться, а разведчик, придумывая темы на ходу, не замечал его подозрений. – Не помню, рассказывал ты или нет, – скаут нарочно убыстрял речь, не раскрывая чего-то. – В твоей школе ещё что-нибудь такое преподавали? – Какое "такое"? – Ну, рисование, танцы я знаю, а может, ещё музыке учился, пению там. Искусству, короче. – Откуда ты знаешь про танцы? Скаут обмер. "Да это по тебе видно, с такой-то растяжкой, и фигурой, и…" – Ладно. Если вспомнить... – Он походил на дедушку, что делился жизненными историями или советами с малолетними внуками и покуривал табачную самокрутку. – Я посещал классы фортепиано несколько месяцев, но меня убедили, что я не имею ни малейших способностей к этому. – К фортепиано или к музыке вообще? – И, как выяснилось, к вокалу. Нотная грамота, постановка голоса, гаммы, тональность – это не моя стезя. – Твоё – это танцы и гимнастика… – вздохнул с мечтательной улыбкой скаут. – Ты великолепно танцуешь. – Джерри! – Эм, клёво, высший класс, а что? Я не прав?! – Прав, не кричи. Тебе совсем нечем себя развлечь? – Говорю же! – Сходи к Джейну, и он найдёт тебе приме... Шпион снова оцепенел на пару секунд: на крышу сарая, к началу тренировочной полосы препятствий по дряхлой и заплесневелой лестнице карабкался второй разведчик СИН со скейтбордом. Самозванец нервно сглотнул и увернулся от шлепка по тонкой и безволосой руке. – Дрянь! – Шпион вскочил и сложил художественные принадлежности. – Ман-Ди! Он не отыскал под ногами то, чем огреть подставного сына до того, как он скроется за углом общежития, и на выручку пришёл настоящий Джереми, не менее возмущённый, – и в голову замаскированного врага, переломив ободок гарнитуры, ударился бейсбольный мяч. Снайпера это не проявило, только повалило на траву и выжало из него раздосадованный стон, ненадолго оглушило, не дало проникнуть в мозг смущённому "Спасибо" от Шпиона в адрес вооружённого разведчика – не сына, а лишь союзника. Как бы ни зазвенело в черепе от снаряда и ни перепутались небо и земля, путь к Людвигу лежал недалеко. "Откуда ты достал маскировочный набор?" – ожидаемо спросил медик, сооружая ледяной компресс для гудевшей и зревшей шишки над виском. "У мсьё Дюпона увёл, пока он… на больничном. Одолжил, считай. – Ман-Ди хихикнул и запустил очередной виток ноющей боли. – Шпионский поцелуй, да". – "Потому что подвергся ему ради Шпиона?" – "Потому что из меня хреновый Шпион". Когда в театре боевых действий на карте наступал необъяснимый и непредсказуемый антракт и любой наёмник СИН смело гулял и общался без инвизов и двойных прыжков, Шпиона подталкивали с тихими словами: "На тебя пялятся". Он быстро обнаруживал ствол винтовки на балконе или в наземном укрытии, здоровался с Ман-Ди и прогонял его так с позиции; улыбался: "Теперь – нет". Шпион мог заметить бронепанцирь и достать нож, чтобы подобраться и вонзить в самый аккумулятор. Снайпер всегда реагировал на его утрированный крик от боли так, словно не от него оборонял тыл, тут же припадал к Спаю и предлагал помощь – и заслуживал колющую рану в грудь, смешки злорадства и дымок от маскировки. Так же без лирических отступлений и валился от пули Амбассадора в затылке, и стекал с продырявленной спиной на землю будто мешок с кровью и костями. Как Ман-Ди доверял излишне сокровенные переживания дневнику, так и Шпион хоронил в памяти нескончаемые сны, граничащие с кошмарами. Как он уезжает с базы и из знойного Нью-Мексико, под чужим именем трудоустраивается неизвестно кем, выходит из бизнес-центра тёмным дождливым вечером – и встречает Ман-Ди, что стоит под зонтиком и улыбается, ждёт, чтобы проводить до такси. И сирена вовремя будила Спая, успевала до их обмена репликами. Умом Шпион понимал: от снайпера ему избавления не будет, он влюбился как кошка и по надобности сам уволится и избороздит свет в его поисках. Зачем Спай посвятил его в азы науки о разврате? Не из милости и благих побуждений. – Алло, база RED? – каркнул Шпион СИН в трубку, изображая спешку. – Снайпера сюда. – Ой? – К нам, быстро! – Зачем?.. – Топай, бушман, Людвиг тебя зовёт. Вещи не собирай. По проторённой дороге через лес Ман-Ди сочинял разные поводы стребовать себя, но забыл о человеке, от чьего голоса затрепетал в телефонной будке. Шпион встретил его в коридоре второго этажа, утянул в свою спальню и заперся изнутри. "Что такое? Где медик?" – он вращался на месте, но Спай уже рыскал вокруг в невидимости, не выдавал себя вмятинами на нежно-голубом покрывале, мелкими волнами на ткани балдахина того же цвета, скрипом стула. Ман-Ди в глубине души был возмущён зеркалом напротив постели, но отбрасывал суеверия, авансом представляя отражение в нём в минуту соития и то, как Шпион любуется собой – и вероятно, не просто любуется, услаждает не только взор, но и тело… Над его ухом весело хрюкнули, снайпер почти что ухватил Шпиона за ягодицу и не поймал, не обнял, как бы ни вертелся и ловил воздух. "Он же сейчас проявится, сколько времени прошло?.." Или на его запястье Плащ и кинжал, тогда прятки затянутся на целую ночь. – Выходи! – Он выбросил руку к возможному источнику шагов у кровати… и потащил тонкую ногу как якорную цепь. На складках и впадинах покрывала проявился блёклый силуэт, вскоре невидимость спала без остатка, среди скомканного одеяла и подушек забился Шпион в своём обыкновенном прикиде, но без стеснявшего движения пиджака. – Пусти! – шикнул он, успокоился и поправил маску. – Ты оставишь синяк на лодыжке. – Где Людвиг? – От жилетки тебе рукава, а не Людвиг! Шпион ослабил ремень, вытянул ногу из брючины и снова исчез. Ман-Ди показалось, что он теперь забился в угол как обиженный ребёнок. – Давай в горячо-холодно? – Я не для этого тебя позвал. – Не ты, а типо Людвиг... И зачем?.. – Снайпер не получал ответов. Он не стал повторять манёвры, изобретённые в предыдущие визиты Шпиона к нему либо его к Шпиону. Набросит одеяло – сам в нём запутается и в суматохе упадёт на Шпиона, на какое-то его чувствительное место и надолго оскорбит этим, отвадит от базы КРС. Набросит рубашку или свитер, в которых точно не потеряется – Шпион повалит его, вцепится в горло, сядет верхом и напугает приказом "Развернись". И снова пути отступления будут отрезаны, Ман-Ди ни сотрёт в огонь обнажённую кожу лопаток, ни оторвёт задницу от пола, чтобы не потерять штаны и анальную девственность по закону "Кто кого уложил, тот того и портит", и своим бездействием опять сорвёт взрывоопасность момента и не угодит сердцееду. Его сегодняшние чудеса изобретательности и выдержки выразились в недопущении прошлых ошибок, покорном и молчаливом ожидании. – Садись. Ман-Ди повиновался, с оглядками сел на ковёр и поджал ноги. Оседлавший стул Шпион вышел из инвиза в расстёгнутой рубашке и приспущенном галстуке ("Придуши меня им, он мягче". – "Ни за что, не буду пачкать его о твою грязную потную шею". – "А если помоюсь?" – "Он стоит дороже, чем весь твой гардероб, думай, о чём говоришь!") и совершенно серьёзно предложил ему невероятную вещь, такую, что Ман-Ди замялся. – Неужели мне придётся тебя уговаривать! – Это чем-то обернётся для меня? – "Например?" – Как-нибудь подставишь или… – Не заставляй меня плакать. – Чего? Шпион оперся на спинку стула, наклонился к снайперу: – По себе же знаешь, каково передёргивать затвор в пустой комнате, без тепла любимого тела, когда тебя не щекочет горячий и влажный язык… – "Любимого"? Да брось. Ты меня хочешь или кого-нибудь? – Не тебя, а твой член. На этих базах по-настоящему меня любишь один ты. – "И только поэтому…?" – Я могу довериться тебе, ведь ты стараешься заботиться о моём самочувствии, не правда ли? – Правда, если тебе так кажется… Шпион закончил чистить ногти и выпрямил руки, чуть не коснулся носа Ман-Ди. "Остановимся на том, что ты хотя бы извиняешься за причинённый ущерб". – И что? "Извини" на порв... никуда не намажешь. – Залижешь раны как миленький. Ман-Ди предпочёл не отзываться. Его возлюбленный, свет его очей, его сухарик продолжал настаивать и не сводить с него жадного взора. – Вот он, твой шанс, я не убегу! Бери меня. Чего сидишь как вкопанный? – Ты меня посадил, – проворчал Ман-Ди, и Шпион спокойно пересел на его сложенные ноги. После недоверчивого и отрешённого молчания скинул рубашку, закинул локти на его плечи, ничего не добился, хотя явно чувствовал ниже пояса верный признак его заинтересованности. – Знаю такое. – Если нас застукают, я возьму вину на себя. Я позвал, и я совращаю. – Шпион угрожал замучить его поцелуями, но положить его ладони себе на талию не удавалось. – Ман-Ди, я же уйду. – Куда, позволь спросить? – Грустить и онанировать. Ты хочешь жить с мыслью, что твой любимый грустит где-то в одиночестве? – Уж лучше, чем я надругаюсь над тобой и ты загрустишь из-за этого. – Это не будет надругательством, если я разрешаю. Давай, золотой, я знаю, что ты не откажешь. – Не встретив симпатии, он переместился на кровать. Ман-Ди неохотно развернулся к нему, устроился удобнее и с суровым лицом загородил стояк бёдрами и щиколотками. – Или я поступлю как ты! – Как? – опешил снайпер. – Не стану спрашивать разрешения. Ман-Ди насупился от неуютных воспоминаний о прошлом унижении, о своём полубезумном "Шпион, нет!" между его ног и его злобном "Шпион, да!", о безвыходности лежачего положения под стройным обнажённым телом, накрытым его же красной пропотевшей рубашкой... Спай вдруг раздвинул ноги в белье: – Тогда начни как-нибудь! Чего краснеешь, что тебе мешает воспользоваться мной? – Сомнения, бесконечные сомнения... Как проверить, что я ничего не схлопочу потом? – прерывисто выдавил он. – Подойди ко мне, блять! Ман-Ди прянул от неожиданности. "Материться тебе не идёт". – А кому идёт... Хорошо, mon cher, в доказательство серьёзности намерений я готов ублажить тебя орально. – "М?!" – Знаешь, что это такое?.. – и нетерпеливо перебил, докрикиваясь от края матраса: – То, от чего ты упорно открещиваешься и что я сделаю ради тебя! – Боже ж ты мой... – и опомнился: – Как из-под палки мне не надо. – А как надо? Ман-Ди, отзовись!.. А если я кое-что покажу? – Что ещё? – Чего ты раньше не видел. Боязнь очередной подлости не позволяла Ман-Ди коснуться манящего тела и даже похвалить за то, что оно настолько привлекательно – и он сидел, остужал руками горевшие уши и щёки... закрывался, наконец, ладонями от того, что Шпион предлагал ему созерцать. "Куда меня привела жизнь, господи, забери меня!" – он смотрел сквозь щёлки между пальцами и изредка поднимал глаза на Шпиона, что самозабвенно баловался густо смазанным фаллоимитатором перед ним, не стесняясь ни единого стона, вздоха или взмаха оголёнными ступнями. Если он мог отвернуться, а уши незаметно заткнуть, перед ним всплывали те же картины во всех красках и с самой натуральной озвучкой. Противостоять было всё сложнее, а Шпион ускорялся, утопал в самоудовлетворении, будто теперь Ман-Ди ему не нужен – или, наоборот, наличие неравнодушного свидетеля возбуждало его сильнее. Он вполне искренне вился на шёлковом покрывале, откидывался на подушки и взбивал их головой, закатывал глаза и разве что не точил слёзы от толчков попеременной силы, подмахивал тазом в ритм растяжениям заднего прохода. Твёрдый силиконовый член забирался глубже и глубже, чередовал множество мелких пенетраций с одной действительно глубокой, от раза к разу побивающей собственный рекорд. Слабые фрикции не выталкивали его с двуместной кровати, и Ман-Ди неволей посещали мысли о здешнем раздолье для их парных утех и особенно о том, что зеркало не постесняется показать их половой акт им самим. И очевидно, Шпиону не причинит боль его проникновение, он отменно подготовил себя, так отменно, полагал Ман-Ди, что его участия для окончания понадобится ничтожно мало. Предложение, однако, слишком заманчиво, чтобы Ман-Ди его отклонил… Шпион в конце концов достал из себя дилдо, еле держась на трясущихся ногах, прибрал постель и обернулся на Ман-Ди, поправил балаклаву – и впервые за сегодня увидел его маниакальную широкую улыбку и распахнутые глаза, следующие за каждым движением француза. "Дальше сам", – выдохнул предмет, и Ман-Ди набросился львом и вдавил его в матрас, запечатлелся в зеркале.***
Потекли дни, и на шестой Ман-Ди вернулся на базу СИН, постучал к тому, к кому его звали изначально. За дверью остыла неразборчивая беседа, Людвиг крикнул "Фхати́!" На ручку нажали с противоположной стороны, и снайпера встретил Шпион BLU, что прощался с медиком и выходил, держа склянку с таблетками. Он налетел на Ман-Ди, похлопал по его груди и, удаляясь, гордо ухмыльнулся через плечо: "Приходи, я поделюсь!" "Уже поделился, шлюха", – смолчал Ман-Ди. Контрастная парочка, неделимая и враждующая чета вспыльчивого сердца и холодного рассудка, стала знаменитой и в красной, и в синей команде – как и их конфликт. Немногие не подозревали об их обоюдоострых узах и не придавали значения тому факту, что их лучше не бросать наедине. Один покинет место заточения, добровольного либо принудительного, приятно ободрённый и с льющимся через край самолюбием и чувством собственного достоинства, а второй – красный как помидор, смотрящий букой и разучившийся говорить прямо и чётко. "Если всё не вернётся на круги своя, я сам на рожон полезу их мирить, без их бурлящего равновесия мир кончится. Они как Инь-Янь, как коммунизм и капитализм, это надо починить как можно скорее!" Уплотнялись тучи, которые до сумерек не темнели и не проваливались в чёрную бездну, и далеко за лесом солнце закатилось к горизонту без пышного золотистого торжества. Назревал либо ночной дождь, либо похолодание длиной в следующие две недели. Хрупкий табачный дым рассыпался на медленном и зябком ветру, по крупицам присоединялся к свинцовому налёту на небе. Шпион кутался в пальто и решал, раскурить ли вторую сигарету, остаться ли на крыльце и пропитаться морозцем насквозь, чтобы расклеиться в горячей ванне как мясо из морозильника и сполна насладиться вечером. Мысли утекли в другом направлении, и Шпион сунул перчатку во внутренний карман Перевёртыша за портсигаром и зажигалкой. Некто чужой шаркнул на бетонной дороге перед входом в общежитие, и окоченевшая кисть опустилась к брюкам за револьвером. Ман-Ди в меховом жилете прошагал ещё немного перед тем, как поднять глаза на ствол и разнять сложенные на груди руки, поднять в знак подчинения воле. – Я пришёл извиниться! – сказал он, и Шпион спустился к нему, настроенный ни предвзято, ни дружелюбно. – За что? – Хм… – он тут же запнулся. – За то, что ты устал от меня и взял перерыв? Иначе никак. – Неверно. Проваливай. – За то, что подмачиваешь мне репутацию? – Нет, перестань гадать. – И ищешь внимания, сучий ты потрох? – М? – Он с деланным гневом поджал губы, Ман-Ди шмыгнул носом. – А теперь прости меня за "сучьего потроха", – нашёлся он, и в отвлечении от сути не крылось его тайной стратегии. – Хе-хе, а ещё? – За неосторожность… – Небрежность, – перебил Шпион. – Мне тебя на руках носить, ты имеешь в виду? – Не лишай Михаила этой прерогативы, чтобы не извиняться и перед ним тоже. – Что мне сделать? – вскрикнул Ман-Ди, и Шпион молча погладил его по небритой щеке, что подрагивала от холода... Ему не пришлось намекать толчком языка в щёку изнутри. – Только не это, ещё варианты? – Когда ты дерзнёшь переступить свои табу ради моей милости? Я заранее отмечу этот день в календаре. Любой день, начиная с четверга. Ман-Ди поражался тому, как с запретом на интимные сношения его предмет внешне повзрослел или, даже сказать, возмужал до биологического возраста, утратил юношескую подвижность и хитрый, зовущий блеск в проницательных глазах – или так на него подействовал курс антибиотиков и инъекций, тот же, что и для Ман-Ди. Снайпер чуть не брякнул случайную дату и не прикусил язык; напряг извилины, потёр ногу о ногу. – Тридцать первое сентября тебя устроит? – Да, – помрачнел Спай и медленнее ветра, кружащегося по территории базы, повёл его во двор. Зачем, снайпер не спросил и сам не догадался. – Если найдёшь кого-то, кто ответит твоим запросам, – Ман-Ди произносил это в шутку, клацая зубами, – я не огорчусь. Совет вам да любовь. – Ты даже не посмеешь! Я устраню тебя сию же минуту. – А я могу тебя попросить? – "О чём?" – Не издевайся надо мной. – Зависит от смысла, который ты вкладываешь в это слово, – и приложил палец к его губам. – Тридцать первого сентября поведаешь мне тайну. – Будет, – пробормотал Ман-Ди. – По крайней мере, я не трону тебя до среды. – А я тебя – до следующей пятницы-субботы... Не стоило тебе доверять. – Почему? Ты не располагал всей информацией. Мы не коснулись темы ИППП, следовательно, я тебе ни в чём не соврал. – Обо всём заботься, всё предусмотри, мистер Ман-Ди, как в детском саду. Восемь человек балбесов в КРС и ты с ними… – Он брёл по некошеной траве в шуршащую душистую тьму, туда, куда его увлекал Шпион практически наугад. – Задумайся ты о презервативе, я бы раскрыл карты. – Ну конечно. У тебя была конкретная цель проучить меня любой ценой. – Безвинно подшутить. – "И завяжем на таком юморе, хорошо?" – Повторенная дважды, шутка становится в два раза смешнее. – Смотря что за шутка и для кого... Мы куда тащимся? – Минутку. Я кое-что припрятал для тебя. – Он наклонился до земли, и Ман-Ди не стал приподнимать затемнённые очки и тоже опустил нос к пожухлым зарослям по щиколотку. – Выпрямись и не смотри! Подойди. Снайпер сделал шаг – и черенок от граблей хватил его по середине груди и паху, изжёванному гонореей. Пока он пересиживал боль и срывал пучок за пучком с гнилыми и режущими травинками и палками, Шпион прохаживался рядом, не фыркая от смеха и не растапливая этим его досаду, и говорил: – Лечение закончится незадолго до конца сентября, тогда и решится судьба наших отношений. – Кто из нас первый совладает со своим эгоизмом? – процедил Ман-Ди. – Не я. – А если я не выполню обещание?.. – "Пощады не жди". Снайпер оттолкнулся от земли, но не вскочил. – С чего вдруг? – Ты не радуешь меня, а я не перестаю ставить тебя в неловкое положение, мы в расчёте. – "Тьфу". – Ты распоряжаешься мной как тебе угодно, а я – как мне. – Но ты ж меня ненавидишь… – Ответ я давал. Ведь ты единственный здесь дорожишь мной, мальчик, и я могу на тебя положиться, разве не так?.. Я потакаю твоему вожделению когда и где хочу и продолжу это делать, потому что мне по душе издевательства и ты никогда не отомстишь. - Шпион перестал вертеться около Ман-Ди и наступать предельно близко к его пальцам и лицу, но не подал руку. Грабли вернулись в сарай, откуда были позаимствованы Спаем полчаса тому, а он сам – домой, не оглядываясь на непутёвого прислужника.