caresses interdites.

страх с отвратительным возбуждением смешались превращая разум в комок непроглядной тьмы, которая собой застилала взор и не пропускала мысли, позволяя только беспомощно сетовать. весь мир рухнул под ногами всего за несколько мгновений, и это скорее изза того в каком месте они исполнялись, ничего не оставалось кроме как смириться и терпеть до конца. поэтому словно жалкий котенок тоскарина выгинал спину когда до ахиллесовой пяты добирались заботливые руки и либо высасывали из чувствительных мест всю похоть и от чего то появившееся желание, либо неожиданно для младшего отскакивали, не желая приносить удовольствие, приступая к чему то еще. с каждым случайным звуком догма оборачивался ко входу, дабы разглядеть никто ли случайно не проходил мимо храма, приоткрытая дверь пропускала сквозняк в помещение и заставляла обнаженного мужчину дрожжать. морозец проходился по всей коже и мурашки вспухали на ней. соски покраснели, дрожь мучала все тело, а догма стараясь деться куда нибудь от стыда ворочается в разные строны и изо всех сил старается отстраниться, но связанные четками руки много чего не позволяли. что бы усмирить мужчину реймонд схватил первое, что пришлось под руку, но именно эта вещь забиралась прямо в душу к священнику, пожирая изнутри тяжелым раскаянием перед богом и собой. вдруг коста сменил направление поцелуев оставляя вязкий путь от подтянутого живота священника до его нежных губ. взглянув в глаза любимого реймонд постепенно подталкивал его к поцелую, языком касаясь чужих уст и не оставляя другого выбора кроме как, пропустить себя через ряд зубов. мгновение, и реймонд по-хамски ворвался в пространство мужчины, начиная исследовать все языком. прикосновений к небу и зубам со временем стало не хватать и мужчина переплетал языки, вытанцовывая ими страстный танец. передавая тем самым по церкви чмокающие звуки, которые в итоге преображались в эхо и заставляли тоскарину краснеть еще сильнее. освободив священника из этого жаркого плена реймонд отстранился, разрешая отдышаться себе и партнеру, уткнувшись в шелк кожи коста умиротворенно вдыхал и выдыхал действительный, ничем не перекрытый, сейчас поистине настоящий аромат нежной кожи. тоскарина был словно кусочек торта, с нетронутой глазурью и потерять девственность в таком месте с таким человеком было для него настоящим унижением.