Согрей её руки

       За окном моросит — с улицы только и слышно, как ещё юная непогода всего в паре сантиметров от уха робко отбивает ритм; никого снаружи, и солнце уже скрывается за горизонтом. Монотонный стук убаюкивает — его перемежают голоса, раздающиеся в другой части кабинета, они кажутся такими же тихими, как капель, приглушенными, невольно вплетенными в мелодию. Скоро все изменится — придут холода, выпадет первый снег, а затем по ослепительной белизне разойдется треск льда...        — Вы спите?        — Нет-нет, я на секунду прикрыла глаза...        Ганью поднимает голову и рассеянно улыбается, смахивая с ресниц сонливость. А ведь и правда едва не уснула. Было бы неловко заставлять собравшихся ждать, пока она отоспится, на это ушло бы немало времени.        — Если вы устали, я могу помочь.        — Уже почти готово, — отвечает Ганью и поднимается, чтобы распорядиться посудой и чаем, — но спасибо, Кэцин, я сейчас подойду.        По вечерам, когда заканчиваются занятия, Ганью присутствует на собраниях чайного клуба, в чем и заключается основная — и неофициальная в то же время — часть её работы в университете Цисин. Долгое время деятельность чайного клуба никак не контролировалась, а влияния основательницы клуба хватало, чтобы отвадить нежелательное внимание, но Ганью вызвалась стать куратором, а одобрение её инициативы со стороны Нингуан удивило преподавательский состав, такая молодая — и уже ввязывается в политику, так ещё и успешно. Ганью было поручено направлять молодые дарования и советовать им, как следует поступать в сложных ситуациях, хотя, конечно, она часто задумывается о том, что может делать больше — при этом для наставницы у неё и самой не так много опыта. Она взяла за привычку записывать все услышанное, что сочтет важным, и поэтому её стали называть секретарем. Ганью вовсе не против, ведь гордое звание преподавателя её малость смущает, вот и сейчас она, скромная, слушает и подает пиалы. Пусть Ганью и преподаватель, но по случаю вступления в чайный клуб ей положено заниматься приготовлением чая в течение недели, затем — в свою очередь. Правила клуба гласят, что чай — такой же способ самовыражения, как поэзия и музыка, поэтому каждая участница для начала должна показать себя, а затем право готовить чай переходит по кругу.        Рецепт чая Ганью очень необычный, и травы, которая она использует, нельзя купить в магазине — все они собраны её руками, в горах, где не бывают люди. Когда у каждой из присутствующих оказывается пиала, а чайный аромат медленно заполняет комнату, разговор продолжается. Ганью присаживается на диван, открывает блокнот и щелкает ручкой.        — В новостях пишут, что пострадавшие — мелкие преступники, некоторые были розыске, — докладывает Кэцин, она делает только один глоток. Кажется, что она не хочется расставаться с пиалой, но все же оставляет её в углу стола и, склонившись, раскрывает карту Лиюэ, где заранее красными крестиками отмечены точки, — это неблагополучные районы, здесь и происходили нападения. Говорят, разборки между преступными группировками, но я в это не верю...        Кэцин берет в руки маркер и объединяет точки пунктиром.        — Есть погибшие? — вопрос задает Нингуан.        — В этом и дело, погибших нет. Обморожения, переломы, некоторые ещё с месяц пролежат в больнице, но у них будет шанс посидеть за решеткой. Не похоже ни на бандитов, ни на чудовищ...        — Если бы это было создание Бездны, я бы уже его выследила.        В дверном проеме появляется высокая фигура, и Ганью сразу же узнает в ней Елань. Она вваливается в кабинет немного небрежно, налицо переутомление. Елань проходит дальше и садится напротив Ганью, и та протягивает пиалу.        — Предвестники? — с ноткой беспокойства предполагает Ганью вслед за этим. — То, о чем вы говорите... Это похоже на Темное желание.        — Я тоже так подумала, но это бессмысленно. Больше похоже на то, что кто-то пробует свои силы, но вот откуда эти силы взялись... — Она отпивает из пиалы и устало откидывается на спинку, со вздохом прикрывает глаза, но все ещё смотрит на Нингуан из-под полуопущенных век. — Третий случай за месяц, свидетели все как один утверждают, что это был человек, девушка.        — Если так, то со временем проблем у нас станет на порядок больше — нужно найти её сейчас. Я позабочусь о том, чтобы полиция пока ничего не предпринимала. — Нингуан поднимается с кресла и направляется к двери, но останавливается и разворачивается, чтобы сказать: — Благодарю за чаепитие, госпожа Ганью. — Она учтиво кивает ей, добавляя: — Надеюсь, позже вы поделитесь вашим рецептом. — Её взгляд перемещается к Елань и становится более серьезным. — Полагаюсь на тебя.        Когда Нингуан уходит, Елань, потянувшись и мельком глянув на карту, оседает обратно и закрывает глаза, но она не спит.        — Сегодня я найду её, — уверенно говорит она.        — Будь осторожна, — предостерегает Ганью, — если это не Предвестники, то я не уверена, что она нам враг.        Ганью работает здесь уже несколько недель, учебный год уже вовсю начался, но с одной интересующей её студенткой ей так и не удалось поговорить наедине. Они виделись раньше, и Ганью уверена, что Шэньхэ помнит те тренировки, которые они проходили вместе. Она была всего лишь десятилетним ребенком, но уже очень многое потеряла, у Ганью и по сей день ноет сердце о судьбе девочки. С тех самых пор, как Ганью увидела Шэньхэ впервые, она решила, что ей небезразличны люди. Она хочет с ней поговорить, но вновь Шэньхэ ускользает. Всполох белых волос, который тут же гаснет вдалеке. Это точно она.        В другой раз.

***

       Кончики пальцев Шэньхэ покрыты белым кристаллическим инеем.        Ночное небо, словно размоченные акриловые краски, плавно стекает на землю и растягивается по асфальту предутренними тенями. Местами сквозь облака пробивается тоскливая синева. В осколках луж отражается мутный свет, брызжущий из окон близлежащих домов, — город с неохотой просыпается, спросонья щуря тысячи пламенных глаз на просыревшие улицы. Ни один из этих огней не зажжен для Шэньхэ. Никто сейчас не ждет её возвращения, если она исчезнет — заметит ли кто-нибудь? В городе редко увидишь звезды, и даже самые яркие из них молчат, а можно было бы на миг представить, что какая-нибудь горит для одинокой души, но такой нелепый самообман — удел мечтателей.        В узеньких коридорах меж стен домов, где пролегает путь Шэньхэ, слышен каждый шаг. Над крышами ветер, где-то за стенами проезжают машины. Когда Шэньхэ перейдет через арку впереди, то окажется у дороги, а сонное марево под сиянием неоновых вывесок и фонарей развеется. Она доберется до квартиры, и там её будет ждать наполненный обыденности день, который придется посвятить учебе. Не потому что Шэньхэ этого хочет, но иначе она бы не знала, чем себя занять до наступления ночи.        Она прикладывает пальцы к щеке и чувствует, как холод обжигает её, хоть и не может навредить. Никогда ещё ей не было так тяжело отогреть их. Наверное, это может помешать днем — если Шэньхэ коснется своих тетрадей, те заледенеют, то же может произойти и с ручкой двери, и с чем угодно ещё; ей вовсе не страшно представлять, как настырная рука обхватывает её пальцы — с ней случится неприятное, с этой рукой, урок на всю жизнь. Шэньхэ останавливается возле арки и смотрит назад себя, смотрит туда, где с приближением рассвета тает небо. Ни шагнуть вперед, ни вернуться назад. И именно в этот момент, когда Шэньхэ, застыв бледным штрихом на линии меж света и тени, не решается что-либо сделать, её настигает женский голос со стороны крыш. Шэньхэ оборачивается. Там, свесив ноги, сидит девушка.        — Ты наделала столько шума, в этот раз тебе не сбежать.        Она вытаскивает пистолет из кобуры, и Шэньхэ кажется, словно бы незнакомка ленива и не хочет даже шевелить губами, она уверена, что оружие у неё не для красоты. В ответ Шэньхэ разворачивается целиком к ней, но молчит.        — Не советую сопротивляться. Мне может понравиться.        Шэньхэ не чувствует страха. Каждую ночь она выходила на охоту — стоило ожидать, что скоро кто-нибудь начнет охотиться на неё. Она заглядывала в самые злачные закоулки города и расправлялась со всеми, кто пытался ей навредить, порой — нарывалась нарочно и ввязывалась в драки сама. Ей это нравилось. Так просто сдаваться Шэньхэ не намерена, она делает шаг, а затем тут же отскакивает в сторону от выстрела и попадает в искусно расставленные сети. Её руки и ноги опутывает нечто столь тонкое, что она не может разглядеть.        — Ты ловкая, но я всю ночь за тобой слежу — и знаю, на что ты способна.        Шэньхэ чувствует, как внутри нее закипает злость.        Незримая игла прошивает кожу и нить за нитью вплетает холодное серебро, это — прекрасные узорчатые доспехи перевоплотившейся Шэньхэ, и когда её заледеневшие, но не потерявшие подвижности пальцы касаются водяной струны, те лопаются — Шэньхэ тут же высвобождается. Взирающая на все это с высоты девушка не скрывает улыбки, она видит, как над головой Шэньхэ в хаотичном танце кружатся снежные хлопья. В отражении оставшейся после попадания водяного снаряда лужи Шэньхэ видит себя и не понимает, почему её гнев облекается в такую изящную форму, почему он становится ледяной оболочкой, описывающей её тело платьем, сотканным из холода.        — Все-таки это Темное желание, — фальшиво удивляется девушка и поднимается, — похоже, мы ещё увидимся, — слышен звонкий смешок, — даже раньше, чем ты успеешь соскучиться.        Но такое прощание не устраивается Шэньхэ, и, стремительно оттолкнувшись от земли, она цепляется за стену дома — образовавшееся на ней ледяное покрытие позволяет Шэньхэ держаться на весу, а затем в несколько прыжков, отталкиваясь от стены, достигнуть верха и забраться на черепицу крыши, где той незнакомки, конечно же, уже нет, хотя Шэньхэ торопилась, чтобы не позволить ей ускользнуть. Если она такая проворная, то вовсе не удивительно, что Шэньхэ не заметила её присутствия раньше. Шэньхэ смотрит на город вокруг. Только что в её жизни что-то изменилось, — и, словно подмигивая ей, солнце выглядывает из-за горизонта.        Шэньхэ так и не смогла уснуть по возвращении домой, и даже отвести мысли удавалось с трудом, как если бы их приморозило, хотя час хорошего отдыха немного сгладил бы последствия бессонной ночи, которые сейчас повисли гирями на тонких нитках, и давили, и резали. Она не беспокоится о том, что её выследили; на неё теперь могут напасть — и ладно, она не боится оказаться схваченной недоброжелателями, оказаться в пучине водяных струн, которые не удастся так легко разорвать, и причина этому вовсе не самоуверенность. Если это произойдет, она примет свою судьбу безропотно.        Но Шэньхэ все больше рассуждает о том, что живет совершенно бессмысленной жизнью, но именно ей достался этот непрошенный дар. Не совесть её мучает, а разумное недоумение. Она не может отвечать за чье-то безрассудство, её не касаются проблемы окружающих, как и тот факт, что каждый день в Лиюэ творится несправедливость...        — Не выспалась?        И хотя Шэньхэ не хочет напрягаться, чтобы выловить из омута памяти этот голос, у неё это выходит даже без усилий, этот голос плавает на поверхности и уже примелькался. Она слышала его этой ночью. Это заставляет Шэньхэ открыть глаза и взглянуть на фигуру впереди. На самом деле девушка, вставшая прямо перед ней, тоже не выглядит бодрой. Скрыть это не помогает даже косметика.        — Я не спала, — обескураживающе честно признается Шэньхэ, — но ты и так это знаешь. — Она жестом отмахивается и, вновь прислонившись к стене, закрывает глаза. — Не приставай ко мне.        — Тебе нужно подкрепиться, ночные прогулки отнимают очень много сил.        Ночная незнакомка настойчиво цепляет Шэньхэ за локоток и уводит за собой, в столовую, мимо пустых столиков, на которых бы предпочла разместиться Шэньхэ, к одному из тех, где осталось как раз всего два места. С девушками, которые сидят за столом, Шэньхэ никогда раньше не общалась, но слышала кое-что о каждой из них, а ведь ей эта информация ни к чему — просто всякие вещи узнаешь и против воли. В памяти всплывает и имя ночной незнакомки. Елань. И как раз в это мгновение она подталкивает Шэньхэ бедром, чтобы та присела на свободное место, и ловко избегает удара, который пришелся бы её по лицу. Шэньхэ все же решает присесть хотя бы из-за того, что иначе ей не дадут спокойно поесть, что и правда бы не помешало. Она не проявляет никакого интереса к окружающим, но это не мешает окружающим проявлять интерес к ней. Через минуту, проведенную в звонком молчании, Елань приносит и ставит на стол два подноса, один из которых — рядом с Шэньхэ.        — Если уж я пришла поесть, — опережает её Шэньхэ, — и если вы хотите, чтобы я сидела здесь, молчите, пока я рядом.        Видимо, требование о молчании во время трапезы вся компания считает справедливым, потому что никаких разговоров за столом. Только под конец, когда все собрались выходить, стало шумно.        — Вступай в чайный клуб, — безапелляционное предложение слетает с уст Нингуан, но Шэньхэ поспешно забирает свою посуду, чтобы унести её, и удаляется.        Под конец Шэньхэ застает та же компания, но уже не позволяет так быстро сбежать.

***

       Ганью дожидается Шэньхэ на ступеньках. На улице уже темнеет — вот-вот тьма поглотит город. Прохладный ветер заставляет потуже завязать шарф. Хорошо бы прямо сейчас оказаться в постели, но дел ещё очень много. Иногда Ганью кажется, что она живет в маленьком хрустальном шаре. Окружающий мир катастрофически мал, а потому любое потрясение охватывает его целиком. Услышав шаги позади, Ганью встает и оборачивается.        — Прости, что беспокою во внеучебное время, но мне нужно с тобой поговорить.        Ганью замечает на руках Шэньхэ перчатки, и в ответ на это Шэньхэ снимает одну из них и показывает покрытую инеем кожу. Такое откровение должно бы отпугнуть и заодно обезоружить, но в глазах Ганью можно увидеть лишь нарастающее комом сочувствие.        — Мне не нужна ваша помощь. — Шэньхэ непреклонна, она проходит вперед и заставляет Ганью отступить, чтобы избежать столкновения. — И мне не нужен ваш чайный клуб.        — Ты права, — на губах Ганью расцветает грустная улыбка, она быстро растворяется, растворяется улыбка — и остается грусть, — но это я нуждаюсь в том, чтобы оберегать тебя...        Шэньхэ останавливается, сжимая заледеневшую руку в кулак, но Ганью обхватывает её двумя своими, чем заставляет иней отступить, мгновенно растаять. Шэньхэ снимает другую перчатку, насквозь мокрую. С её рук стекает вода. Она оборачивается, и Ганью отходит на шаг, как бы извиняясь за эту настойчивость.        — Спасибо.