Тео лениво ковырял спаржу в тарелке, подперев подбородок рукой. Уже несколько дней он не мог перестать думать о том, правильно ли поступил, не впустив Драко в дом и даже не выслушав, что именно тот хотел. Нужно ли было выливать на него литры оскорблений из-за того, что накануне Гермиона проплакала у Нотта на плече несколько долгих часов, сжимая треклятый чокер в руках?
Нет. Это их дело. Они должны разобраться во всём сами.
Разобраться? Сами?
Смешно. Особенно учитывая то, что Малфой даже не читал её письма. А в разговорах не упоминал, словно нарочно игнорируя существование гриффиндорки во всей грёбаной Вселенной.
Салазар. Ведёт себя как маленький обиженный мальчик. Этот долбанный нарциссизм, который, видимо, передаётся в семье Малфоев из поколения в поколение — от отца к сыну —, когда-нибудь изрядно подпортит Драко жизнь.
Если уже это не сделал.
И всё же любопытство тихо нашёптывало возможные причины поведения друга где-то на подкорке сознания так, что невозможно было уловить смысл этих теорий. Они просто были. Иногда Тео выхватывал мелкие детали из разговоров и их поведения, которые наталкивали его на предположения, но картинки были такие нечёткие, что Нотт не решался взять на себя смелость сказать о них вслух.
Лишь однажды они с Блейзом коснулись этой темы, пока ждали, как обычно, опаздывающего Драко в баре. Но когда проблеск здравой мысли коснулся их уже охмелевших мозгов, явился Его-Величество-Блондинистая-задница, и обсуждение вынуждено было прекращено.
На самом деле Тео и подумать не мог, что когда-нибудь гриффиндорская заучка станет ему ближе, чем друг, с которым было пережито самое страшное дерьмо, случившееся за всю его жизнь. Но произошло то, что произошло.
Гермиона была рядом тогда, когда это было необходимо, в то время как Драко носился где-то, на другом конце света, за очередным артефактом, прячась от своих же демонов. Точнее пытался спрятаться. Компания Грейнджер порой была даже более желанна, чем компания собственной девушки, просто потому, что гриффиндорка ничего от него не ждала и не требовала. Не настаивала на своём мнении и не принимала решения за Тео, как иногда делала Паркинсон.
Возможно, если бы не Пэнси, он бы приударил за Грейнджер. И, возможно, из этого даже что-то бы вышло. В другой жизни. А в этой Гермиона обречена страдать по Малфою, а Тео без ума от Пэнси. Поэтому об этом не стоит даже и думать.
С Паркинсон у них закрутилось всё стремительно и неосознанно. Ещё в школе они в шутку друг с другом флиртовали. И однажды даже сходили на свидание в кафе мадам Паддифут, но тогда весь мир Пэнси крутился вокруг Малфоя, за которого её хотели сосватать родители, а у Тео была тайная влюблённость в преподавателя по астрономии, которая закончилась написанным стихотворением и серьёзным разговором со Снейпом.
За месяц до поездки в Треугольник они случайно пересеклись на выставке волшебного искусства Трейси Дэвис, с которой общались во время учёбы. И обсуждение картин плавно перетекло в откровенный разговор, закончившийся пьяным
(как они тогда думали) перепихом. Дружба с привилегиями постепенно стала обретать иной оттенок, и в тот вечер на острове, когда Драко разбил ему нос, они приняли решение, что хотят быть вместе.
Правда хотят. До бабочек в животе и мурашек по коже. До безумного желания проводить как можно больше времени вместе. Эндорфины шпарили жаром вены. Они словно ослепли и оглохли, не желая видеть ничего вокруг. До тех пор, пока об этом не узнали родители Пэнс.
Оказалось, что со времён Хогвартса ничего не изменилось. Они всё также считали Нотта
(и его семью) не самой лучшей партией для их дочери. Что было тому виной — неизвестно. Растраченное состояние Ноттом-старшим или давнишние споры между их семьями? А может и обида на то, что в своё время Малфои больше жаловали Ноттов. Причин было много, и все они были довольно несущественными, чтобы так открыто выражать своё презрение.
Но что есть, то есть.
Тео ещё раз скрипнул вилкой о тарелку, оставляя еле-заметный серый след, и поднял глаза. Пэнси что-то обсуждала со своими родителями не в самой дружелюбной манере. Наверное, снова выгораживала его.
Тео мысленно усмехнулся.
После того, как они начали встречаться, девушка почему-то решила, что должна его опекать. Словно он не взрослый парень, а в лучшем случае её младший брат. Если не большеглазая глупая пушишка, которую она решила завести от одиночества. Разговоры и обсуждения порождали только споры и ярые отрицания слизеринки, но, к удивлению, даже это не портило их отношения. Ему было с ней хорошо и спокойно. Она могла усмирить его неуёмную задницу, напоминая о том, что кроме работы в жизни должен быть ещё отдых.
Воображение услужливо подкинуло воспоминания о вчерашнем вечере. Когда в очередной раз она решила переночевать у него и надела новый кружевной комплект.
Томно вздыхая, девушка подошла к нему и без спроса уселась на колени.
— Уже глубоко за полночь. Тебе не кажется, что ты достаточно уделил времени своим разработкам?
— Еще пара минут – и я приду, — сказал Тео, чмокнув её в нос, от чего девушка смешно сморщилась.
— Ну уж нет. Твои «пара минут» можно уверенно умножать на сто, — она шире развела ноги и придвинулась ближе, — А я очень хочу тебя. Прямо сейчас.
Нотт всматривался в её зеленые глаза, в которых танцевали чертята отблеском свечей, и не мог понять, когда она стала ему настолько родной. В какой момент человек становится тебе близок настолько, что ты не можешь представить свою жизнь без него? После первой ночи? После откровенных разговоров на кухне с бокалом вина в одном нижнем белье? Или может всё тривиальней?
— Пэнс…
— Ммм, — промурчала девушка ему в шею, медленно забираясь пальцами в прорези его рубашки.
— Мне очень хорошо с тобой. Ни с кем не было так хорошо.
— Мне тоже, Тео.
— После всего, что с нами произошло, мне было так одиноко, — он прижимал её к себе сильнее. Голос ломался. — Я был будто потерянный, брошенный щенок на окраине чёртова мира. А с тобой я словно обрёл
дом. Ты
очень дорога мне, Пэнс.
Кажется, она даже не моргала. Не дышала. Лишь стискивала хлопковую ткань его рубашки на плечах. А потом пухлые губы растянулись в очаровательной улыбке, которая всегда была хуже контрольного в голову. Тео ни разу не смог перед ней устоять.
— Тогда бросай свои чёртовы записи и неси меня в спальню, — она завела руки за спину и щёлкнула застёжкой бюстгальтера. — И я не шучу, Теодор Нотт. Сейчас же, — аккуратно спустив лямки с хрупких плеч, она скинула кружевную ткань на пол.
Сильные руки скользнули на тонкую девичью талию, прижимая ещё сильнее. Так близко, что даже через плотную ткань брюк он ощутил, какая она жаркая.
Их губы встретились в пьянящем сладком поцелуе. Нести её в спальню сейчас казалось настоящим преступлением. Зачем тратить драгоценные минуты?
Тео подхватит Пэнси под бёдра, усаживая прямо на записи по новому заклинанию. Чернильные буквы отпечатались на бёдрах, но ни его, ни её сейчас это совершенно не беспокоило. Под сбитое дыхание Паркинсон одной рукой срывала пуговицы с его рубашки, пока второй пыталась судорожно справиться с ремнём.
Нотт осыпал её шею поцелуями. Каждый миллиметр. Сжимая ягодицы до мелких морщинок.
Мир вокруг кружился и окрашивался в какие-то нереально яркие цвета. Пахло дорогим парфюмом и желанием. Диким. Почти звериным.
— Тео… — на звуке своего имени сердце сделало кульбит.
— Тео?
Нотт встряхнул головой и посмотрел на присутствующих.
— Простите. Задумался, — он зачесал назад лезущие в глаза кудряшки и придвинулся ближе к столу.
— Конечно. Что такого в том, чтобы игнорировать вопросы от родителей своей девушки, — елейно проговорил мистер Паркинсон. — Это же не выражает крайнюю степень неуважения, верно?
— Папа, прекрати.
Воздух в гостиной начал накаляться. Тео чувствовал, как носом втягивает зудящее напряжение вместе с кислородом. Чувствовал, как оно всасывается в кровь, делая её густой и горючей. А ещё это зыбкое непонимание, маячащее на краю мыслей, почему-то резко притихших.
— Если у вас какие-то конфликты с моим отцом, не нужно их переносить на меня, — он не собирался это говорить. Он хотел молчать весь вечер, потому что обещал Пэнси, что стойко выдержит весь яд семейства Паркинсонов, который они заботливо принесли с собой и подали вместо аперитива. Но раздражение дёрнуло за язык. Вынудило говорить то, что генерировал жаждущий спокойствия мозг. — Вы отказываетесь признать то, что ваша дочь счастлива со мной. Ведёте себя как маленький эгоистичный ребенок. Словно у вас отобрали любимую игрушку.
— Тео..., — Пэнси злобно прошипела в его сторону, больно саданув ему по ноге под столом.
Нотт посмотрел на неё, сжав челюсть, и на мгновение прикрыл глаза, делая глубокий вдох.
— Я лишь хотел сказать, что не понимаю такой открытой неприязни в мою сторону. Я не виноват в грехах своего отца.
— Ты ещё щенок, чтобы делать выводы о поступках взрослых людей, — прохрипел мистер Паркинсон, — твоему неразвитому уму сложно уловить связь между последствиями и поступками. Дело совершенно не в твоём отце. Просто
ты не подходишь моей дочери.
— Отец! — девушка выкрикнула это так громко, что эхо отскочило от стен переливами её голоса.
— Закрой рот, Пэнси! Не смей прерывать своего отца, — мистер Паркинсон ударил кулаком по столу и бокалы задребезжали.
— Я не позволю Вам так разговаривать с ней.
Тео резко встал, скрипнув деревянными ножками стула по паркету. Раздражение захлёстывало его, сдавливая удавкой кадык. Хотелось кричать. Но он лишь стиснул кулаки до побелевших костяшек и навис над столом.
Наэлектризованный воздух между мужчинами можно было резать ножом, что так удобно устроился по правую руку от Нотта. Мистер Паркинсон всегда славился своей несдержанностью и грязным языком. Ещё в детстве Тео слышал разговоры отца и Люциуса о том, что таким, как Паркинсон, не место в высшем обществе, потому что они позорят всю аристократию. Но воспитание принуждало быть вежливым и улыбаться тому, кто всегда называл его...
— Щенок! Да как ты смеешь? Кто ты такой, чтобы затыкать мне рот?
Это было последней каплей в чаше терпения Теодора. В голове уже сформировалась чёткая едкая мысль, рвущая глотку. Но не успел Нотт набрать воздуха в грудь, чтобы её озвучить, как Пэнси заговорила.
— Он мой жених.
Тео быстро моргнул, не сводя глаз с мистера Паркинсона, лицо которого вытянулось от удивления. Он словно смотрел в зеркало, ведь у него было точно такое же выражение.
Пэнси же расслабленно откинулась на спинку стула, нервно качая ногой под столом, словно маятником. Пухлые губы сжались в тонкую линию. Она смотрела в пустую тарелку с таким видом, будто ничего не произошло. Но в глазах явно читалось ожидание.
Ожидание смертного приговора.
Густое напряжение в воздухе не испарилось. А словно материализовалось в прозрачный туман, медленно оседающий на плечи каждому, кто находился в комнате. Часы в соседней комнате пробили девять.
Или десять?
Или это сердце таранило рёбра в груди, пробивая дыру размером с Лондон.
— Что ты сейчас сказала? — кажется, миссис Паркинсон впервые сказала что-то за вечер.
— Вы прекрасно слышали, что я сказала. Мы помолвлены.
Судорога стрельнула от кончиков пальцев ног в середину позвоночника. Тео сильнее опёрся на кулаки, подпирающие стол, чтобы не упасть. Холодная змейка страха лизнула загривок, заползая под кожу. Его будто вышибло из собственного тела. Казалось, что он сейчас не здесь. Что всё это происходит не с ним. И что вообще сейчас происходит?
Мистер Паркинсон медленно поднялся, отодвинул стул своей жены и подал ей руку.
— Восхитительно. Мы уходим.
— Вот так просто?
— А чего ты ожидала? Благословения? Ты его не получишь. Хочешь гробить свою жизнь с этим, — он кивнул в сторону Тео, скривив губы, — Пожалуйста. Только знай, когда ты приползёшь обратно с вещами в зубах, наматывая сопли на кулак, я не буду тебя жалеть, — мистер Паркинсон подставил локоть под руку супруги и, выходя из комнаты, отстраненно бросил через плечо. — Прекрасного вам вечера, голубки.
Замечательно.
Просто восхитительно.
Незабываемый вечер.
Когда звук закрывающейся входной двери долетел до комнаты, гул в ушах не прекратился. Он замер на тех же децибелах, раздражая барабанные перепонки.
Тео не двигался. Паркинсон тоже. Они замерли каменными изваяниями в тех же позах, что и несколько минут назад. Словно колдография, растеряв всю свою магию, превратилась в обычную магловскую фотокарточку. Серую, блёклую. Безжизненную.
— Тео..., — девушка потянула к нему руку, но тут же отдернула её, словно могла обжечься. — Я… Прости.
— За что? — он развернулся резче, чем планировал.
Мир вокруг пришёл в движение. Свет от фар автомобилей мелькал за окном. Пламя свечей танцевало на тонких фитилях, бросая на родное лицо мрачные тени.
— За что, Пэнс? За то, что сделала мне предложение, лишь бы разозлить своих родителей? Или за то, что два дня назад отказалась от моего, потому что
«ещё не время»?
Она не ответила. Белые зубы терзали нижнюю губу. Она опустила голову, и тёмный локон упал на угольные ресницы, запутавшись в них.
Обычно, когда такое происходило, Тео нежно оглаживал её щёку и убирал непослушную прядь за ухо. Пэнси мило улыбалась, гипнотизируя его ямочкой на правой щеке, и тянулась за поцелуем. Сейчас делать этого не хотелось. Касаться её не хотелось. Вообще, блять, ничего не хотелось. Возможно, спалить всё к херам собачьим. Да, но нет.
Сука.
Почему в одно мгновение всё стало таким сложным?
Тео подошёл к письменному столу и выдвинул верхний ящик. Серебряный портсигар с эмблемой змеиного факультета – подарок Малфоя на выпускной – блеснул в свете свечей. Он сунул его в карман и подошёл к окну. Нотт не понимал, что делал. Ему просто необходимо было делать хоть что-то, лишь бы не стоять и не гонять в голове то, что сейчас произошло. Обида назойливо тыкала в грудь, напоминая о себе. Он ведёт плечом, отмахиваясь от неприятного чувства.
Не помогает.
Теодор закатывает рукава и берёт тарелки. Руки трясутся, и посуда громко звякает друг о друга. Нет, он не нервничает. По крайней мере пытается этого не делать. Пытается не ощущать на себе недоумевающий взгляд Пэнси, следящий за каждым его движением.
Он кладёт тарелки в раковину и облокачивается на столешницу, стискивая край пальцами.
— Тео…
Нет. Пожалуйста. Просто ничего не говори. Я не хочу разговаривать. Я не хочу сейчас разговаривать
с тобой.
Пэнси тихо подходит сзади и кладёт ладони на спину. Мышцы мгновенно напрягаются. Её касания теперь не тёплые, не пускающие тепло по венам. Они холодные. Словно его целует Дементор.
Тео делает шаг вперёд, чувствуя, как тонкие пальцы скользят по хлопку рубашки. Он поворачивается и делает шаг в сторону. Обходит её и идёт к камину, зачерпывая горстку летучего пороха.
Шаг. Второй.
— Тео, прошу.
— Мне нужно время, — он разжимает пальцы.
Последнее, что Нотт видит, как она тянет к нему руку, а потом мир схлопывается, унося его как можно дальше.
* * *
— Да не парься. Ну вытворила херню. Бывает, не строй из этого трагедию, — Блейз звякнул горлышком бутылки о стакан, наливая другу выпить. — Тем более её можно понять. Отец у неё тот ещё мудак.
Тео взял бокал в руку, раскачивая по кругу, чтобы огневиски закрутился маленьким торнадо. Его собственным. Таким же, что бушевал в его груди, скручивая органы, пуская по телу колючий холод.
— А может он прав? Может ей правда нужен кто-то другой? Такой как Малфой.
— Напыщенный идиот? — Забини сделал глоток, и лёд ударился о хрустальные стенки, оставляя мокрые разводы.
— Властный, сильный. Которого не нужно будет опекать. Кто весь мир сожжёт ради неё, — портсигар щёлкнул. Тео достал сигарету и прикурил, выпуская клубы синеватого дыма в ночное небо.
— Я так не думаю. Пэнси – это женское воплощение Драко. Вспыльчивая, упрямая. Она не смогла бы ужиться с ним. Вечное соперничество убило бы всё хорошее, что было бы в их отношениях. Если бы вообще было. Вспомни, как они ругались те три дня своих недоотношений. Слизеринская гостиная превратилась в боевую арену. Даже семикурсники старались не высовываться.
— Пэнси тогда ещё в старосту Оппуньо запустила, — Нотт улыбнулся, кажется, впервые за вечер. — Было весело.
— И не забывай, — продолжил Блейз, откидываясь на спинку плетёного кресла. — Таких психованых задниц, как Малфой, больше нет. А он, как нам всем известно, обречён сохнуть по Грейнджер целую вечность. Ведь решиться признаться ей в чувствах для него сложнее, чем задушить горного тролля голыми руками.
— Как думаешь, что между ними произошло?
— Да гриндилоу их знает. Я ещё никогда не видел его таким обиженным и разъярённым. Это даже интересно. Что же вытворила гриффиндорская заучка такого, чтобы так сильно вывести Драко из себя. А она ничего не говорила?
— Нет. Такое чувство, что ей вообще память отшибло.
— Ей? Не смеши меня. Ни один Обливиэйт не возьмёт этот огромный мозг.
— Кто знает..., — Тео поднялся и подошёл к деревянному ограждению, облокачиваясь локтями.
На иссиня-чёрном небе большой белой блямбой висела серебристая луна. Всегда одинаково безликая и безучастная. Она просто наблюдала за всем дерьмом, происходящим на планете, со своего небесного трона и ухмылялась испещрённым фасадом. Ей было плевать, сколько волшебников погибло в двух магических войнах. Плевать, что кто-то мучается кошмарами каждый раз, когда она выходит на свой пост. Плевать, что именно из-за неё оборотни не имеют возможности держать свою сущность под контролем. Класть она хотела на всех и на всё.
Ничего она не хочет, Тео. Она просто долбанный бездушный спутник Земли.
Нотт усмехнулся и зачесал пятерней волосы назад. Кудряшки зализались и непослушно вернулись на свои места.
— Я знаю, что тебе поможет отвлечься, — Забини подошёл и смачно хлопнул увесистой рукой по плечу друга. — Мне сказали, что вчера на остров прибыла сборная Холихедских гарпий, — Блейз вздернул бровь и хищно улыбнулся.
— Бессмысленный флирт – это не то, что мне сейчас нужно.
— Именно то, что нужно, дружище. Давай как раньше? Вспомним безрассудное юношество и пустимся во все тяжкие, пока Паркинсон тебя не окольцевала.
— Да с чего ты…
— Да не придуривайся. Ты уже созрел для предложения. Сам же говорил. И я вижу, как ты на неё смотришь. Сейчас вы ещё немного с Малфоем поломаетесь, как девочки, и всё. Ты помиришься с Пэнс. А там глядишь и Малфой созреет признаться Грейнджер. И закончится беззаботное время. И помашете вы бедному Блейзу ручками со свадебных кортежей. Съебётесь в закат со своими дамами делать наследников. А я буду одиноко упиваться слезами, огневиски и обществом горячих барышень лёгкого поведения, — он театрально смахнул невидимую слезу и жалобно вздохнул.
— Ты же не отстанешь, да?
Блейз мотнул головой.
— Хорошо, — с выдохом сказал Тео. — Я пойду с тобой, но в качестве группы поддержки.
— В качестве группы поддержки я могу позвать эльфа. Нет. Целый штат эльфов, работающих на меня. И в первую очередь это нужно тебе, а не мне, говнюк ты упрямый, — Блейз плюнул на ладонь и быстрым движением прилизал кудри друга.
— Что ты творишь?!
— Ну вот, теперь твоя милая мордашка покорит как минимум каждую третью гарпию. Конечно, с моей харизмой тебе не сравниться, но тоже неплохо.
Тео закатил глаза и вздёрнул бровь.
— И ты ещё говоришь, что Малфой – зазнавшийся придурок. На твоё эго ни одна нормальная волшебница не клюнет.
— Да что ты? — Блейз выпрямился, поправляя манжеты рубашки, и протянул руку. — А давай пари? Если я за сегодня закадрю любую девушку, которую ты сам выберешь, опираясь на свои собственные критерии
«нормальности», то ты выполнишь одно моё желание. А если выиграешь ты…
— То ты расколешь Малфоя и узнаешь, что у них с Грейнджер случилось.
— Принимается.
— Хорошо, только вот... условия нечестные. Каждая на этом острове знает, что ты тут
босс, — Нотт закатил глаза. — Улыбаться будут, даже если ты их раздражаешь.
— Резонно, — Блейз задумчиво перевёл взгляд в сторону дома, словно ища что-то, что сможет ему помочь.
Он секунду потупил, а потом вздёрнул брови и с заговорщической ухмылкой посмотрел на друга.
— Салазар... мне уже не нравится то, что ты придумал.
— Оборотное. Я стану тобой на один вечер.
— Ну уж нет, — Тео шагнул назад, поднимая руки, словно сдаваясь. — Иди с такой идеей к Моргане.
— Да ладно тебе! Всего один вечер. А чтобы всё было честно, ты побудешь мной.
Нотт медленно мотнул головой, отказываясь от этой абсурдной идеи.
А с другой стороны, что он теряет? Сидеть и смотреть на себя же со стороны, возможно, даже очень презабавное занятие. Если не считать того, что именно сегодня он будет вести себя как полный идиот. Как Блейз. Собственно, так оно и будет.
— Ну же, не ломайся, как первокурсница. Ты же хочешь рассказать своей дорогой Грейнджер, что происходит с Малфоем? — и улыбается, словно змей-искуситель.
Тео шумно выдыхает и закатывает глаза.
Чёрт бы его побрал.
— Тащи сюда своё оборотное.
* * *
Под веками вспыхивает чёртов калейдоскоп фейерверком света. Он спиной чувствовал мягкую обивку дивана, но ощущения были такие, словно его мотает в центрифуге, откидывая от стенки к стенке. Голова раскалывалась. Колючая взрывная боль стреляла по вискам и темечку в хаотичном порядке. Внутренности, словно в жгут, скручивало.
Кажется, вчера он явно перебрал.
Поначалу он тихо цедил всё подряд, что подливал ему заботливый бармен, пытаясь выслужиться перед своим
«боссом».
Тео краем глаза наблюдал, как Блейз мило щебечет с девушкой, которую выбрал Нотт. Ну как выбрал. Ткнул на первую попавшуюся на глаза даму, скучающе разглядывающую горизонт. После пары бутылок ассоциации выстрелили в голову воспоминаниями.
Она было безумно похожа на Паркинсон. Угольные короткие волосы, собранные в небрежный хвостик на затылке, немного бледная кожа. Аккуратный, немного вздёрнутый нос.
Тео мотнул головой и отвернулся. К чёрту. Сегодня хочется послать всё к чёрту. Он снова кивнул бармену, намекая на добавку. А дальше всё слилось, размазалось в непонятные сюжетные пятна. Захочешь разобрать — не получится.
Нотт застонал, пытаясь подняться. Руки не слушались. Кое-как найдя ладонью собственное лицо, он потёр глаза.
Чёртова память продолжала выстреливать образами под веки. Будто ему это было нужно. Будто хотелось вспоминать весь абсурд последних нескольких дней. Он для этого и напился — чтобы забыть. Чтобы не помнить, как Пэнси нахмурилась, когда услышала его
«Выходи за меня». Чтобы стереть напрочь её жалостливый взгляд и тепло пальцев, когда она нежно коснулась его щеки. Не слышать отголоски её любимого парфюма и извиняющийся тон, когда она сказала:
— Ещё не время, милый Теодор.
Забыть, блять, навсегда, как сильно это шарахнуло по мозгам и отозвалось обидой под рёбрами. Она до сих пор там ворочается, как мерзкая холодная змея. Ползает вдоль рёбер, отравляя.
Его
«Понимаю» было неискренним. Насквозь фальшивым. Он знал, что она это понимала. Они оба понимали, но это ничего не меняло. Нужно было продолжать делать вид, что разговора не было и у них всё прекрасно.
Ага, восхитительно просто!
Теодор повернулся и застонал.
Хотелось пить. Нет. Хотелось уснуть и проснуться, когда всё это говно закончится. Или вообще не просыпаться. Физическое состояние идеально зеркалило внутреннее. Всё тело болело и ныло так же сильно, как душа.
А душа вообще может болеть?
Послышался тихий шорох открывающейся створки, и свежий ветерок облизал лицо. Стало легче. Всего на секунду. А потом мелькнувшая тень принесла до адской боли узнаваемый запах дорогого парфюма. Веки разлепились мгновенно.
Пэнси тихо прошла мимо, даже не взглянув на него.
Это было странно. Ведь она абсолютно точно здесь из-за него. Другого и быть не могло. Зачем ещё ей являться в Треугольник? Не к Блейзу же?
Он проследил взглядом за хрупкой фигурой, скользнувшей в коридор. Хотелось окликнуть её, но в горле словно ком встал. Он даже пошевелиться боялся. Или не хотел? Может остаться на месте и избежать разговора – это то, что ему сейчас необходимо? Отложить всё на потом.
Жаль только, что от проблем не убежишь. Они всегда будут частью тебя. Преследующей тенью даже в самом тёмном переулке. Рано или поздно это настигнет его, и спрятаться уже не получится. От себя ведь не спрячешься?
Нотт аккуратно поднялся, скрипнув пружинами дивана, но шум волн, доносившийся с пляжа, скрыл этот звук. Ноги, как деревянные ходунки, шаркали по полу. Тео щурился, пытаясь подавить шум силой воли. Удавалось плохо.
Завернув в коридор, он увидел, что она стоит у приоткрытой двери в спальню, сгорбившись. Правая рука судорожно сжимала мантию.
С каждым шагом к ней обида утихала. Щупальца чёрного чувства всё ещё хватали его плечи, пытаясь остановить, но он продолжал медленно подходить ближе.
Руки Паркинсон затряслись. Она поднесла ладонь к лицу, прикрывая всхлип.
Тео нахмурился. Ещё шаг. Он заглянул в проём и увидел то, что показалось крайней степенью абсурда.
В ярком свете солнечных лучей, запутавшись в белых простынях, лежал он с какой-то девушкой. Увиденное шарахнуло тяжёлым молотом по мозгам, останавливая дыхание.
— Что за…? — не свой голос прогремел в ушах.
Пэнси испуганной вздрогнула и обернулась.
— Блейз, Салазар, ты меня напугал, — она быстро кинула взгляд в комнату и спешно отвернулась, подавив новый всхлип. — Я тебя разбудила? Прости.
Тео уставился на неё глазами размером с галлеон.
Блейз?
Воспоминания вылились на него ушатом ледяной воды. Он повернул голову, уставившись в зеркало на лицо
друга. Действие оборотного ещё не закончилось. Он всё ещё был в теле Забини.
— Я без предупреждения, — Пэнси вытерла уголки глаз от непрошенных слёз. — Думала, найду Тео здесь. Не говори ему, что я приходила, ладно?
Она посмотрела на него с секунду и, кивнув каким-то своим мыслям, неуверенным шагом обошла его, направляясь к выходу.
Слова застыли в глотке. Кусались, кололись, но застыли, не в силах выбраться из тисков наглухо высушенного горла.
Абсурдность ситуации въедалась в кожу похлеще кислоты. Идеи Блейза всегда заканчивались этим — идиотскими развязками, из которых невозможно было выпутаться.
— Почему? — всё-таки вырвалось. Отскочило от стен тихим эхом прямо ей в спину.
Наверное, выглядел он сейчас престранно. У Забини никогда не было такого потерянного взгляда. Даже когда на свадьбе Поттеров, после его признания на сцене, Джинни отвела взгляд, он не растерялся. Просто допил залпом содержимое бокала, с размаху разбил его о начищенный до блеска паркет и с кривой улыбкой аппарировал прежде, чем Поттер успел до него добежать.
Забини не умел показывать свою боль, и Тео очень завидовал этой его способности. И сейчас завидовал ещё сильнее.
— Разве ты не хочешь устроить истерику? Обвинить его в измене. Проклясть. Выпустить в него Непростительное. Хоть что-то? — он сделал шаг к ней.
Она обернулась. Грустная улыбка застыла на её пухлых губах. Пэнси усмехнулась.
Усмехнулась, чёрт возьми!
— Нет, — тупым ударом прямо в висок.
Нокаут. После такого в глазах становится темно, и мир начинает кружиться в грёбанном водовороте силуэтов. А потом темнота.
— Почему? — в голове он проорал это ей в лицо.
Чтобы содрать эту чёртову маску. Такую же, которую обычно носит…
«...Пэнси — это женское воплощение Драко. Вспыльчивая, упрямая...»
«...Властный, сильный. Которого не нужно будет опекать. Кто весь мир сожжёт ради неё...»
Понимание прошибло спину холодными мурашками. Они, словно нарывающие язвы, разбухали и взрывались, оставляя кровоточащие раны.
Она
не готова сжечь мир ради него. Она даже бороться за него не готова.
— Ты не любишь его, — получилось с оскалом. Ядовитым и злым.
Пэнси поджала губы. Тео смотрел в глаза, успевшие стать такими родными, и видел лишь глухую пустоту. Ни искорок ярости, ни тени обиды. Полное ни-че-го. Ей было плевать, что она застала своего недопарня в объятиях другой.
Возможно, было неприятно или немного грустно, но не больно.
Больно здесь было только ему.
— Люблю, — сказала она через несколько долгих секунд. А показалось, что прошла целая вечность, — но не той любовью, которую он заслуживает.
Заслуживает…
А заслуживает ли?
Эхо от её слов разносилось в уголках сознания, словно в пустом, заброшенном доме, удаляясь всё дальше и дальше. Но не затихало. Теперь оно навечно там. Теперь ему нужно с этим жить.
— Не говори ему, хорошо? — неуверенно проговорила девушка. — Он дорог мне. Я хочу, чтобы когда-нибудь мы смогли снова стать друзьями.
— Что ты ему скажешь?
Девушка переступила порог и остановилась. Она подняла голову, подставляя лицо под солнечные лучи, и глубоко вздохнула. Ветер игрался с её короткими волосами, запутывая непослушные пряди. Тео поймал себя на том, что любуется ей. После всего того, что произошло, и того, что она сказала, он всё равно любуется ей. Как наивный идиот.
Паркинсон повернулась. На солнце её зелёные глаза становились ещё ярче. Цвета сочной зелени. Цвета лета, которое он так сильно любил.
Между ними всего один шаг, которого было слишком много для чувств, не сумевших стать чем-то большим.
Гораздо большим. Эта бетонная стена всегда была между ними. Но только сейчас он ощутил, насколько она непреодолима. И, наверное, всегда такой была.
— Скажу ему, что он заслуживает лучшего.
Паркинсон улыбнулась. Тео знал, что эта улыбка, искренняя, тёплая, была последней, адресованной именно ему. И плевать, что сейчас он был в теле Блейза. Важно было лишь то, чтобы этот последний честный разговор закончился именно так.
И плевать, что будет потом. К чёрту то, что потом они точно будут ругаться и кричать. К чёрту все проклятия, которыми они будут осыпать друг друга. Это всё будет потом. Сейчас она улыбалась. Нежно, по-дружески сжала
его не его предплечье, развернулась и ушла, оставляя после себя лишь глухую пустоту одиноких стен уже
не его дома.
