Непослушный любимец

      — Я никого не ждал.       Голос Сынмина равнодушный, размеренный, немного уставший, но у Чонина все равно сжимается каждая мышца. Он медленно заходит в кабинет, стараясь не издавать лишних звуков, прикрывает дверь и поворачивает замок, чтобы никто из наемного персонала не зашел. Сынмин сидит в массивном темном кресле, откинувшись на спинку, и прикуривает любимую сигарету.       — Если столько курить, можно умереть, — Чонин раскрывает рот на свой страх и риск и по блеску в глазах понимает, что зря. Кажется, сегодня умрет никогда не куривший Ян.       Сынмин не любит лишние разговоры, не любит, когда с ним говорят не по делу. Разговоры о вреде его действий он ненавидит. Поэтому сжимает челюсть и опасно смотрит на наглеца.       Чонин останавливается в метре от мужчины и специально облокачивается на дубовый стол, откидываясь назад, и мечтательно смотрит в панорамное окно позади Кима. Сынмину в полумраке сложно рассмотреть младшего, но даже то, что он видит, заставляет его хотеть этого паршивца прямо сейчас. Черные кожаные штаны в облипку, с тяжелым ремнем и крупными прорезями на середине бедра сильно контрастируют с легкой шелковой полупрозрачной рубашкой. Удлиненные рукава и импровизированный галстук из такой же шелковой ткани придают изящества младшему. Сынмин скользит взглядом ниже и видит на парне аккуратные черные сапожки на среднем каблуке, делающие младшего одного роста с Сынмином. Но это старший проверит в следующий раз, потому что на сегодня у него уже есть план, в котором нет пункта «встать с кресла».       — Что ты, по-твоему, делаешь? — Сынмин делает новую затяжку и немного прокручивается на кресле, отодвигаясь немного назад. Он бросает взгляд на закушенную губу младшего, которую тот медленно выпускает из плена. Полная и мягкая, она от таких действий становится красной, манящей.       — Ничего такого, — с ухмылкой отвечает Ян и решает все же подойти вплотную к Сынмину.       Ким тянет подошедшего Чонина за галстук на себя и невзначай развязывает его, открывая доступ к шее и ключицам. Ян опирается руками в подлокотники кресла, старается выровнять своё дыхание, чтобы не подать виду. А Сынмин ведёт носом вдоль шеи, втягивает сложный аромат дорогих духов, явно из своей коллекции и не прикасается к младшему, создавая напряжение между ними. Чонин держится, старается дышать ровно, но Сынмин неожиданно кусает за шею и втягивает кожу, оставляя засос, который будет слегка виден из-под ворота.       Чонина ведет от созданного напряжения, ему нужно больше, ему нужны прикосновения, но он не получает даже легкого касания, ведь Сынмин до сих пор держит кусок ткани, а не его шею. У него сводит живот и руки мелко трясутся от осознания того, что он может сделать сейчас только хуже. Он кладет руки на бедра старшего. А Сынмин рычит ему почти в ухо, от чего младший впивается ногтями в бедра.       — Убери свои коготки.       — Не зря же я сидел два часа на долбаном маникюре.       Чонин играет с огнем по крупному, он знает это и все равно продолжает, наплевав на все последствия. Он нетерпелив, а Сынмин слишком медленный.       — Дай мне пепельницу, — Сынмин смотрит на падающий пепел от сигареты, которая уже дотлела и кивает за спину младшему.       Чонин выравнивается и делает медленный шаг к столу, слегка прокрутив бедром. Он знает, что выглядит идеально, а каблуки придают ему неописуемого шарма. Он берет в руки пепельницу и протягивает ее Сынмину своей изящной рукой, придерживая длинный рукав рубашки. Сынмин забирает предмет, не коснувшись пальцев младшего, от чего Чонин хмурится. Старший не пропускает это и тихо ухмыляется:       — Правда, думаешь, что покрутить задницей достаточно? — Сынмин тушит сигарету и протягивает пепельницу обратно. Чонин фыркает и демонстративно складывает руки на груди, скрестив их, — скажи спасибо, что за твои самовольности я не потушил эту сигарету об тебя.       Чонин тушуется, ведь слышал, что раньше Сынмин и правда позволял себе такое. Но с ним старший никогда не был достаточно жесток, возможно, поэтому Чонин почувствовал себя особенным и стал позволять себе слишком много. Он забирает несчастную пепельницу и ставит ее обратно на место, и опускает голову максимально низко, зная, что теперь возможно, его вообще прогонят.       — У тебя слишком милая мордашка, когда ты дуешься. Можешь сесть на мое колено.       Сынмин раздвигает ноги шире, давая возможность Чонину сесть на бедро. Младший все так же с низко опущенной головой садится, прошипев от прикосновения полувставшим членом о твердое бедро мужчины.       Старший цепляет пальцем подбородок и поднимает его голову, заставляя посмотреть на себя. Он смотрит в упор, долго и тягуче, как будто думая как именно убить его. Чонину становится страшно, но он слишком сильно любит Сынмина, чтобы подать виду. А еще ему очень нравится такой Сынмин: властный, жестокий, грубый и совсем холодный, при этом до мурашек горячий, с этим своим тяжелым взглядом. Чонин не смотрит в глаза Сынмину, он держит их на уровне губ, и думает о том, что до безумия хочет их поцеловать. Но такой привилегии не удостаивался ни один из предыдущих парней Сынмина. Никогда. Это табу. Но это не мешает Чонину думать о том, какие они мягкие на ощупь и как прекрасно их сминать своими, чувствуя их пухлость.       — Смотри мне в глаза.       — Я...хочу тебя поцеловать...       По кабинету разливается смех Сынмина, от которого у Чонина сердце в пятки уходит.              — Люблю твою прямолинейность. Ты такой забавный. Стараешься так сильно ради моего внимания, прекрасно знаешь, что должен молчать, но постоянно отвечаешь мне и всегда так грубо, что давно пора было тебя наказать. Но вместо этого мне хочется тебя наградить, — глаза Чонина загораются огоньком надежды, — не смотри на меня так преданно и восхищенно. Можешь кончить от моей ноги сегодня. Но в следующий раз я выпорю тебя так сильно, что ты пожалеешь о каждой брошенной тобой фразе.       Чонин теряется. Ему можно? Правда? Он немного задыхается и, собрав все свое мужество, смотрит в глаза Сынмина:       — Можно коснуться тебя? Хочу доставить тебе удовольствие..       — Мое терпение не железное.       — Пожалуйста..       — Можешь трогать мою грудь и только ее. Коснешься пресса или шеи и вылетишь отсюда. Но сначала дай мне сигарету.       Чонина ведет. На секунду он закатывает глаза от прилива возбуждения. Он обожает властный, унижающий одним тоном голос Сынмина. Он встает с бедра старшего, случайно задев его вставшим членом, и стонет от неожиданности. Он уже такой чувствительный, а Сынмин к нему даже не прикоснулся.       Достает сигарету дрожащими пальцами, прихватив зажигалку, возвращается к Киму и протягивает ее. Сынмин лишь приоткрывает свои пухлые немного сухие губы. Чонин подвисает на секунду от картинки перед глазами и пронесшейся мысли в голове, но кладет сигарету фильтром в рот старшему. Сынмин тянет ухмылку, цепляет сигарету удобней и следит за действиями младшего. Чонин подносит зажигалку к сигарете и смотрит, как Сынмин втягивает немного воздух, после чего своими длинными безумно манящими пальцами обхватывает ее и вытаскивает изо рта, выдыхая дым в лицо Чонина.       У Чонина перед глазами всё плывёт от действий старшего. Он опускается на бедро Сынмина и стонет сквозь зубы, прижимая голову к груди перед собой. Выдохнув, он собирает себя по кусочкам вновь, чтобы дрожащими пальцами расстегнуть рубашку старшего. Сынмин наблюдает за этим, выпуская очередную порцию дыма рядом с лицом Чонина. Пальцы не слушаются, и Чонин случайно задевает ключицу, пока борется с пуговицами, на что Сынмин хмурится и дергает ногой. Чонин стонет высоко и совсем несдержанно, немного дрожит и молится всем богам, в надежде не упасть всем телом сейчас на страшего.       — Я...случайно.пожалуйста...       Сынмин смеется с отчаянного младшего. Он и не собирался его выгонять. Просто захотел немного поторопить Чонина. И поиздеваться над ним.       — Ты такой чувствительный и нуждающийся, что можешь кончить от толчков моего бедра. А ведь нормальному человеку должно быть больно от этого, — Сынмин наклоняется к уху дрожащего парня, который готов расплакаться, — но ты такая шлюха, что получаешь даже от этого удовольствие.       Горячее дыхание на ухо заставляет Чонина закатить глаза и рвано выдохнуть. Сынмин его доведет. Возможно до дурки. Возможно, окончательно сломает и сделает действительно шлюхой. Сынмин слишком мутный, чтобы быть уверенным хоть в чем-то. Но сейчас Чонин думает лишь о том, что ему можно кончить на ноге этого ахуенного мужчины. И что в его распоряжении чужая грудь. Любимая, в меру твердая и безумно манящая грудь с темными ореолами сосков. На самом деле Чонин знает, что она у старшего абсолютно не чувствительная. Но также он знает что Сынмин вуайерист, которому удовольствие приносит смотреть за действиями и наслаждением других. Поэтому Чонин собирает остатки разума и тянет руки к груди, прихватывает бусинки сосков пальцами, начиная растирать их между пальцев, и выгибает спину, делая волнообразные движения тазом. Сынмин откидывается на спинку своего кресла и полностью сосредотачивается на картинке перед собой. Весь дрожащий, трущийся о ногу, Чонин запрокинув голову, стонет, приоткрыв рот, и продолжает держать руки на груди, хоть и неудобно.       Сынмину очень нравится внешность Чонина. Слишком невинно и развратно он выглядит. Противоречиво? Безусловно. Но именно это в нем и нравится Киму. Лисьи глазки могут смотреть щенячьим взглядом, а в следующее мгновение заполнятся мутностью разврата. Но больше всего он любит наблюдать за ртом младшего. Пухлые губы всегда увлажнены и, неважно, бальзамом или же слюной. Это выглядит горячо. В особо хорошие дни, когда Чонин ведет себя покладисто, Сынмин любит пальцами растирать слюну младшего по губам, ненадолго погружая большой палец в его рот. Но сегодня Чонин такого не заслужил.       — Твой рот такой пустой, да? — Чонин не очень понимает, что ему говорит старший. Если честно, он вот-вот кончит и Ким понимает это по ускорившимся движениями, — Если бы ты не был такой нетерпеливой шлюхой, то мог бы сейчас получить мой член в свой развратный рот. Ты мог не тупо пялиться в потолок, а видеть в нашем зеркале свое выражение лица. Или даже, то как я трахаю тебя.       Чонин делает совсем грубые движения тазом, притираясь как можно ближе возбужденным членом, и дергается в судороге, кончая. Его мелко трясет и он падает вперед на Сынмина. Страший делает последнюю затяжку, обхватывает Чонина за талию и встает вместе с ним кресла, чтобы потушить сигарету и покинуть кабинет. Чонин не может пошевелить ни одной мышцей и лишь безвольно висит на старшем, уткнувшись ему в шею.       — Тебе повезло что ты кончил в штаны, иначе я бы заставил тебе все слизывать языком, -Чонин еще раз дергается и хнычет в изгиб старшего, кажется, прося прощение.       Сынмин заносит его в свою спальню и аккуратно укладывает на мягкие простыни. Чонин сворачивается калачиком, отвернувшись, и утыкается носом в подушку, когда слышит смех позади себя.       — Ты отлично постарался, ты же знаешь?       — Не пугай меня больше сигаретой, я почти тебе поверил.       — Они тебе сказали, что я так делал?       — Да.       Сынмин тянет руку к волосам младшего и вплетает в них свои пальцы, делая легкие массирующие движения.       — Я никогда не причинял такой боли, которой не хотел партнер, поэтому не стоит меня бояться. Тебе нужно было воспользоваться стоп-словом на том моменте.       — Ты выглядел таким горячим, когда произносил это, что я чуть не кончил.       Сынмин снова смеется. Возможно, в этом сабмиссиве ему нравится не только внешность.