Домашний запах осетниских пирогов

Этот рассказ начинает в далёком Ставропольском крае, Российская Федерация, 17 июня 1995 года. Казалось бы, чем 17 июня 95-го могло отличаться от 94-го, 93-го или любого другого года. Жители райцентра Будённовск с легкостью ответят: это дата штурма больницы, которую занял отряд Ичкерии. В сердцах юных читателей, не заставших тот день ни в новостях, ни вживую в Будённовске, не колыхнется острое чувство тоски и боли. В какой-то степени, это мог быть рассказ любого другого человека в тот день. Был бы зной, пыль, невыносимый пот, что выступает из лба, лишь вездесущая зелень разбавляла бы всю серость асфальта и желтизну солнца, привнося хоть какие-то холодные оттенки в окружение. Таким этот день должен был быть в мире полного добра и мира, где люди не знают горя, боли и страданий. Но он таким не был. Шел 3 день теракта войск Ичкерии в Буденновске, они занимали больницу, местное МВД, армия, отряды специального назначения «Альфа» и «Вега» были на позициях. На этот момент уже были погибшие. Переговоры были сорваны. Все понимали, вот-вот начнется что-то настолько ужасное, что будет встревать комом в горле, каждый раз проходя мимо памятный таблички города «СОТРУДНИКАМ ОМОН ПОГИБШИМ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНОГО ДОЛГА». Спозаранку все уже собрались на безопасном расстоянии от больницы. В тот момент все мечтали только о живых близких и родных. Все ждали очередного освобождения заложников. Был отдан приказ о штурме. Первым пошел «Альфа». Несмотря на планы здания на руках у командования, план был прост: «Альфа» входит с главного входа, обезвреживает всех террористов, заложников выводят. Бойцы «Альфы» знали, что, если этот план не самоубийственный, то, как минимум, не принесет желаемого результата, но они не могли оспаривать приказ Грачева. На тот момент руководству России необходимо было показать, что армия способна бороться с чеченцами в бою. На тот момент у главного входа не стоял гарнизон у входа, как это было в последующем теракте на Дубровке, чеченцы еще не учли возможность штурма с главного входа. «Альфа» спокойно вошла в здание. Для начала все решили разделиться на небольшие группки по 2-3 человека, в каждой группе по автоматчику и пулемётному расчёту. Окна были на прицеле у снайперов. Что же могло пойти не так в этом плане? У «Альфы» остался один пулемётчик, который не вписывался в количество бойцов для группы, в противном случае он бы снизил мобильность всей группы, подставляя своих сослуживцев. Ему поставили задачу сторожить одну из комнат, прикрывая тыл всему отряду. Он сидел в небольшой палате проктологии. Вся больничная мебель, койки, металлические столы были перевернуты. Стены представляли из себя старую побелку на бетонной стене, которую нанесли еще во времена Брежнева, из-за чего она россыпью была в микротрещинах и отверстиях, лишь некоторые из которых были перекрыты плакатами, поясняющими, как выглядит узел простаты. Его теплили мысли, что вот-вот и для него всё это закончится. Террористы будут убиты, заложники будут возвращены домой к родным, а сам он вернётся с командировки в отпуск, где его будет ждать семья. Просидев на своей позиции, он услышал первую автоматную очередь. Взглянув на наручные часы, в уме сосчитал, что прошло чуть больше 8 минут с начала штурма. Сразу же послышались звуки разрывающихся гранат, невнятные крики, топот, гул. То же продолжалось еще столько же времени, пока первые бойцы «Альфы» не приблизились к позиции пулемётчика, отступая в соседние кабинеты. Пулемётчик сразу же принял позицию лёжа, «выглядывая» в коридор своим ПКМ, который уже повидал виды. Пулемётчик видел своих товарищей, они отступали спиной-вперёд, чутка прихрамывая и целясь куда-то вдаль, ожидая, что бойцы Ичкерии вот-вот выйдут из угла. Отступив всем отрядом, боец принялся в свою изначальную позицию, отойдя от коридора, теперь его задачей была не подпускать террористов к раненым бойцам «Альфы». По рации пулемётчику сообщили, что вот-вот он должен готовиться ко второму штурму, план идти колонной. Собираясь выйти на позиции отряда, в комнату залетела граната. Звук от взрыва был оглушающий. Раздалась небольшая очередь. Пулемётчик незамедлительно спрятался за небольшую железобетонную стойку, даже не замечая осколочное ранение ноги. Трёхминутная перестрелка не принесла успеха никому из находившихся в комнате. Боец Ичкерии понял, что у него кончились рожки для АКМ и он отступил на свою изначальную позицию, в которой был дислоцирован остальной его отряд. Пулемётчик же кинул гранату, чтобы убедиться, что в комнате никого больше не осталось. Он просидел ещё 3 минуты 28 секунд, пытаясь отдышаться. Он считал каждую секунду, радуясь, что он живой и сможет увидеть улыбки своих близких, услышать их голос, почувствовать запах любимого мясного пирога, пройдя порог своей квартиры. Он ценил момент. Его мысли прервал шустрый топот. Колонна «Альфы» уже готова ко второму штурму. Было принято, что пулемётчик пойдёт сзади, чтобы не подставляться, ибо теперь он был единственным, кто имеет неперевязанное ранение. Все шли строем, все знали, как нужно это делать. Они к этому готовились, это их работа. Спустя небольшое поход по развилкам коридоров, колонная остановилась. Дальше была позиция бойцов Ичкерии. Она представляла из себя мешки, сшитые из больничных рубашек, которые заполнялись песком, щебнем, керамзитом и камнем, которые были выкопаны из больших клумб и горшков с цветами. Начался штурм укрепления. Бой был короткий. Каждая автоматная и пулемётная очередь отдавалась сильным звоном в висках, словно мигрень. Гранатная шрапнель била по каждому сантиметру больничных стен. Каждой стороне в тот момент казалось, что их вот-вот полностью разгромят. Глупые мысли шли при виде боевых товарищей, которые лежали рядом, не подовая ни единого звука. Всех ободряли лишь мысли, что это их обязанность. Для одних это были идеалы независимости и борьба за свободу, для других защита граждан и выполнение долга перед страной. Итог боя был неоднозначный. Почти все чеченцы в укреплении были убиты, но им на помощь шли уже другие отряды, которые стояли в тылу и выжидали этого момента. У «Альфы» же дела шли не сильно лучше. Несколько бойцов были убиты, большинство имели ранения разной степени тяжести. Нашему пулемётчику, пожалуй, повезло меньше всех. Он был сильно ранен, из-за веса своего снаряжение его не было возможным вывести из здания. Командиром отряда было принято, наверное, одно из самых его тяжелых решений: он приказал всем отступать, забрав лишь несколько раненных бойцов. Ему было больно смотреть на это. В будущем интервью он будет, прикусывая язык и сжимая кулаки, винить себя, что мог спасти больше своих людей, но не смог, не хватило храбрости попробовать рискнуть ещё бойцами, в попытках унести остальных раненных. Наш же пулемётчик оставался истекать кровью. Вместо запаха мясных пирогов он чувствовал лишь запах гари, крови и прочих выделений. Адреналин начинал переставать действовать, шок плавно переходил в боль. Боль была ноющая, сравнимая с зубной. От бессилия и веса снаряжения, единственное, что он мог сделать – перекатываться по полу, что называется «лезть на стену от боли». В ушах был слышен лишь звон, не более. Не было слышно даже своих собственных стонов и криков, которые, как пулемётчик знал, он точно издавал. Он не обращал внимание на все то, что его окружало. Единственное, что он увидел – того самого чеченца, с которым у него завязался бой между первым и вторым штурмом. Боец Ичкерии не спеша подошёл к пулемётчику. Он был ранен, но на ногах. При нем оставался лишь АКМ и полтора рожка. Ему дали приказ добить всех раненных. Поле боя с обоих сторон представляло из себя лежачие тела. Они лежали в кирпично-красных лужах, в которых были видны хлопья из крошки бетона, которая отпала от разрыва гранат и попадания из автоматов по стенам. Окна были выбиты, стекло хрустело под берцами. Пыльная крошка витала в коридоре, медленно оседая в легких выживших. Боец Ичкерии снял маску с пулемётчика, катания которого уже начинали угасать. В нём он узнал своего друга детства. Он не помнил ни дат, ни имён. Лишь очертания того молодого сорванца, с которым они гонялись за соседским псом, когда жили в Осетии. Все лучшие годы, до войн и конфликтов, до сложных и непонятных для детского ума вещей. У бойца Ичкерии не поднялся палец сделать контрольный выстрел. Его внутренние убеждения были сломлены: религия, идеалы, вера, доблесть – всё не имела смысла, если тебе нужно убивать друзей, родных, близких. Это была его красная линия, за которую он перешёл. Но за каждой красной линией идет ряд точно таких же. По приказу Басаева, бойца заставили всё же добить пулемётчика.