***
Первый вдох – горячие большие ладони ведут вдоль его худого туловища, оставляя после себя отметины. Их увидят лишь они двое под приглушённым светом ночника в мальчишеской комнате. Руки сожмутся чуть сильнее на боках, вызывая мурашки по коже, которые пройдутся до пяток и пропадут в спутанных мыслях. Грубые пальцы чуть давят на бледное полотно, окрашивая его в красные пятна. Лёгкая боль, что приносит удовольствие, ознаменование их близости. Под мужской рукой медленно поднимается при вдохе впалый живот. Она очерчивает низ, где быстро зарождается возбуждение, что завязывает узлы где-то внутри и заставляет бабочек порхать. Второй вдох – они полностью обнажены. Нет ничего, кроме их голых тел, маленького ночника на тумбе и тикающих часов. В голове на пределе раздаётся стук сердца, заглушая все звуки извне. Даже собственное дыхание уже не кажется таким громким как раньше. Ноги раздвигаются и сгибаются в коленях. Молочные бедра трепещут от взрослых прикосновении, давящих на мышцы, что никогда не чувствовали подобного напора. Ещё чуть-чуть ниже – и рука на члене вызывает мягкий девственный стон, отскакивающий от душных стен комнаты. Она движется ниже. Подушечка его пальца давит на сжавшееся колечко мышц, пока не хочется зажмуриться от неприятных ощущений. Третий вдох – темнота в глазах, будто черная тряпка легла на лицо. Внутри него что-то есть. Это что-то вызывает трепет и страх. Движется медленно, задевает чувствительный комок. Удовольствие, расходящееся по телу, может стать его зависимостью. Оно перекрывает страх, вызванный существом, что находится внутри. Слышится звук рвущейся фольги. В мокрых волосах большая рука, которая медленно гладит гладит их, а внизу проезжающая боль. Его разрывают, проталкиваясь все глубже. Места для вдоха будто бы становится все меньше, словно вот-вот задохнешься. Он шепчет: "Дыши", но в мальчишеской голове лишь желание все прекратить. Он говорит: "Терпи", и ребенок послушно ждёт, пока станет легче. Четвертый вдох – течет первая слеза, а за ней последующие. Теперь лицо в подушке, а сзади рвущая боль и страх. Он имеет красивое лицо и тело, приятный голос и манящую речь. Дьявол давит меж лопаток, говоря стонать. Стоны боли раздаются по спальне, аккомпанируя мужским нечеловеческим рыкам. Обжигающие ладони на талии. Из их хвата хочется вырваться, но маленькое тело лишь дрожит, позволяя оставлять кровавые клейма на нежной коже. Ещё пара секунд, и он сможет просто вдохнуть, чтобы почувствовать жизнь чуть ближе. Ещё несколько минут, и это закончится. Ещё совсем чуть-чуть, и больше он никогда не позволит зайти так далеко. Пятый вдох – кровь перед глазами. Белые струи падают на спину, создавая грязный рисунок. Такой же мерзкий использованный презерватив падает рядом с кроватью на пол. С него течет смазка и кровь. Он говорит: "Хороший мальчик", а в мыслях проносится мимолётная радость от похвалы. Нет возможности дышать – кажется, что сами лёгкие ноют от боли. Через солёную воду виднеется крупная фигура, натягивающая рубашку на подтянутое тело. Ни одного прикосновения – лишь холод и пустота внутри. Пришел конец. Больше боли не будет.***
Родители всегда желают своим детям всего самого наилучшего, поэтому и требуют большого, чтобы потом те имели возможность поступить, куда захотят, и жить хорошую жизнь. Хёнджин верил в это: выполнял все, что ему поручат, старался учиться хорошо, никогда не доставлял неприятностей, не препирался и не шел против их мнения. Все секции и дополнительные послушно посещал после школы и в выходные, а свободное время проводил с пользой (как считал его отец) за книгой или помощью родителю. "Идеальный сын", – сказали бы другие, но его семья так не считала. Всего было мало: низкий балл, плохие результаты на экзамене, никаких достижений в плавании. Хёнджин должен был больше стараться и учиться, даже если время в сутках ограничено. За пятнадцать лет привыкаешь к подобным правилам и принимаешь на себя все требования, лишь бы не оказаться в очередной раз под строгим недовольным взглядом отца и матери. Они говорят, что надо подтянуть математику, но он никогда не показывал своих гениальных познаний в этом предмете. Все эти точные науки были совсем далеки ребенку, что любил зачитываться романами, рисовать в тайне от родителей и читать стихи на мероприятиях в школе. Все это ничто – оно бесполезно для обретения поистине хорошей и достойной профессии. Ему пророчили будущее архитектора со своей фирмой, которая быстро станет известной. А Хёнджин мечтал о писательстве и режиссуре. Результаты за последний тест оказываются выше предыдущих, но хуже, чем хотели его родители (а они думали только о максимуме и не меньше). Крики раздавались по всему дому, но большего всего они были слышны в сердце Хенджина. Тонкие остриженные ноготки впиваются в нежную кожу ладошек, пока он покорно слушает маму, которая не желает прекращать свои нарекания. И снова он неблагодарный ребенок, неспособный ни на что, даже на такие банальные вещи, как учеба. Ужин проходит в мрачной атмосфере. Даже кусок горло не лезет, но надо сидеть до конца, или мать снова что-то скажет. Отец даже не поднял глаз – значит, он очень зол. Хотелось спрятаться в шкафу, как в детстве, но любимой няни уже нет в этом доме десять лет. Лишь Хёнджин и его два любимых монстра. Речь о репетиторе заходит за другим ужином через несколько дней, когда отец говорит о сыне его друга, который учится по профилю высшей математики и благодаря дополнительным занятиям имеет лучший балл. Хёнджин был удивлен тем, что родитель хочет потратить деньги на улучшение его знаний. Но в тоже время было ясно, что если ничего не изменится с его оценками, то станет только хуже. Мама что-то говорит про своих знакомых и их детей, так или иначе сравнивая Хенджина с ними, не удерживаясь от унижения собственного сына. Да, наверное дочь Миёк и вправду лучше его в верховой езде – вон и на соревнованиях бывает, а он только и может, что "скакать в седле". Права отказываться от учителя не было, как и попытки ответить как-то на обидные слова матери. Она нашла его через знакомых по хорошим отзывам, а потом рассказывала о том, каким галантным и очаровательным был мужчина со статным именем и пленительными глазами. Маме понравился этот репетитор, с первого взгляда. Это было ясно по ее довольным речам, восхваляющим его. А отец и глазом не повел; иногда Хенджин не понимал – любят ли его родители друг друга, или их чувства увяли ещё до его рождения. Но слова матери о человеке, который будет ему преподавать, заставляли его чувствовать себя немного лучше, хотя может он зря обнадёживается. Каким этот репетитор не будет – вся вина падёт на ребенка, который "слишком много отлынивает и не прилагает и каплю усилий". Первая их встреча была назначена на воскресенье. В комнате, где должно было пройти занятие, было жарко, несмотря на работающий кондиционер. Хёнджин чувствовал нарастающее волнение, поскольку никогда прежде ему не приходилось работать один на один с учителем. Если окажется тем ещё разочарованием и репетитор даже не решится браться за него, то, наверное, он вечером уже будет на улице без денег и возможности где-то поспать. Все тетрадки и ручки педантично сложены на столе, но мальчишка продолжает их поправлять, каждый раз находят какую-то неровную линию. Лёгкое дуновение ветра из открытого окна проходится по открытому затылку и становится тремором под кожей. Скрипит деревянная дверь, и входит мужская фигура. Хёнджин вскакивает моментально, здоровается и кланяется, не смея и взгляда поднять, пока не слышит этот приятный ушам голос: – Не стоит так официально меня приветствовать. Мы всё-таки не на каком-то приеме, Хёнджин-щи. Вы можете подняться, — в его словах слышится улыбка, которую через несколько секунд видит подросток на лице с мягкими, но мужественными чертами. Имя репетитора ложится хорошо на язык, но предложение называть его хёном куда больше нравится Хенджину. Любопытный детский взгляд, хозяин которого прячет дрожащие руки на коленях, следит за каждым движением мускулистых красивых рук. У мужчины много листов, похожих на бланки с заданиями, а рядом с его сумкой лежат несколько книг по алгебре и геометрии и один небольшой блокнот с ручкой с золотой гравировкой. Хёнджин пересекается взглядом с чужим и чувствует румянец, касающиеся кончиков ушей. – Хёнджин, это тест на проверку твоих знаний. У тебя на выполнение два часа, если что-то будет непонятно, спрашивай, — тонкие пальцы отпускают стопочку листов, собранных скрепкой. Не на тест Хёнджин хотел смотреть все эти два часа, но оказаться посмешищем в лице мужчины хотелось меньше. Может он был правда умным, или задания не самыми трудными, но первая половина прошла незаметно. Ему правда нравилось чувствовать, что он все понимает и пишет правильно, до тех пор, пока уровень сложности заданий не повысился. Уже и суть понимается не так быстро, и решение пишется медленнее и неувереннее. Будто бы по нарастающей с каждым новым упражнением тот запал, что был в самом начале пропадал. Стыдно было показывать своё незнание и неуверенность в решении, особенно когда рядом такой человек. Хёнджин изредка поднимал голову, замечая на себе взгляд черных глаз, что будто бы смотрели через него в тест и уже находили ошибки. И чем дальше он продвигался, тем тяжелее становилось сосредоточиться, не думать о мужчине и осуждении в пустых зрачках. Последние полчаса самые тяжёлые, когда уже и дыхание спирает, когда стыдно становится ещё сильнее, ведь учил и не помнишь. Реши он чуть больше раньше, сейчас проблем бы не возникло. Может он и вправду так глуп, что треть заданий остаётся не решённой и с минимальными количеством записей. Он пытается делать вид, что пишет ещё, хотя совсем ничего не знает и полностью отчаялся. Наверное, мужчина уже давно это заметил, но просто не хочет разочаровывать подростка в неудавшихся попытках. – Ты все, верно? — за пятнадцать минут звучит хрипло репетитор. Его голос немного пугает, ведь все время теста была полная тишина и только часы тикали. – Ничего, если сделал не все. Я не ждал от тебя выдающихся результатов. Это звучало так легко и обыкновенно, но Хёнджин чувствовал, как из уст такого человека эти слова резали его изнутри. От него ничего не ожидали, будто бы зная, что он бездарность. – Результаты я скажу на следующем занятии. Во вторник, верно? — они наверное все уже обговорили с мамой, зачем спрашивать ещё что-то. – Да, — раздается тихий ответ. Мужчина кивает и встаёт со стула, быстро собирает все обратно в сумку. Интересно: он достал все эти книжки и листы лишь для вида? Хотя Хенджину совсем не важно уже, что было на его столе, когда в той сумке лежит его позор. Мужчина скрывается за дверьми, оставляя за собой шлейф приятного мускусного парфюма и тяжесть внутри тела Хёнджина. Он гипнотизирует дверь ещё несколько минут, пока не позволяет себе подняться из-за стола и упасть на мягкую кровать, чтобы позволить себе самому истязать себя ещё немного прежде, чем родители придут домой и спросят о занятии. Они снова разочаруются в нем, скажут, что репетитор не захочет учить такую бездарность, и вновь горящий след останется на его щеке. Интересно, сегодня будет правая или левая? Мама бьёт больнее левой, хотя она правша. На левой кольца, они царапают кожу, так что, наверное она выберет ее.***
Тот мужчина снова входит в дверь гостиной, где проходят занятия. Он здесь уже в пятый раз, а Хенджину кажется, что видит его каждый раз будто первый. Все те же ощущения, что и в то воскресенье, когда в голове волнение и желание спрятаться под кровать, где живёт монстр. С этим монстром не так страшно, как в доме, где рядом ходят родители, где перед ним за столом сидит человек красивее греческой статуи и с таким пленительными голосом. На нем черная водолазка, хотя сейчас вроде бы жарко, и брюки. Его фигура статная и аристократичная. Кажется, он куда больше подходит интерьеру этой комнаты, чем Хёнджин, одетый в рубашку и тканевые шорты. Мама всегда говорила, чтобы он хотя бы старался одеваться красиво дома. Кажется его внешность была той единственной вещью, что нравилось женщине в нем. Во вторник, когда у них было второе занятие, мужчина сказал, что его результаты не такие плохие, как он думал. Хоть и часть заданий ему выполнить не удалось, зато начало было верным, и может будь он чуть более сосредоточенным, то все было бы ещё лучше. Просматривая проверенный тест, Хёнджин чувствовал радость, когда видел максимум на первых заданиях и нескольких более трудных, где считал, что ошибся. Кажется, в груди стало чуть теплее, ведь он даже превзошел ожидания мужчины, которых на самом деле и не было. Может, тот просто думал, что он глупый ребенок, наслушавшись слов женщины. Но в тот момент Хёнджин почувствовал себя немного увереннее, хоть это и не продлилось долго. Их остальные занятия проходили одинаково: они начинали тему, выполняли задания, и ему давались домашние, а потом на следующем был небольшой тест в виде проверочной и сбор листов с теми самыми заданиями на самостоятельную работу. Хёнджину это казалось скучным, но кто его спрашивал, тем более, что репетитор и так терпит то, как часто подросток отвлекается на птиц за окном и красивую внешность преподавателя. Мужчина ничего и не пытался сделать, лишь привлекал обратно внимание ребенка к записям в книге или тетради, щёлкая пальцами – этот жест имел моментальный эффект (слишком похож на звук от пощёчины). В этот раз все было также: тест на листочке, и репетитор с открытым блокнотом что-то черкает там своей красивой ручкой. Она была ручной работы, как недавно узнал мальчишка, когда попытался найти ее в интернете. В чужих крепких руках этот предмет смотрелся очень красиво. Так и манило понаблюдать чуть дальше, но нельзя. Между ними будто бы мысленный диалог происходит каждый раз, когда Хёнджин заостряет внимание на то, что не надо. Одного взгляда бывает достаточно, чтобы подросток склонил голову над записями и покорно писал задания. Они были похожи на те, что давались ему на домашнее задание, может поэтому и быстро решались без каких-либо проблем. Может ему скажут, что он хорошо поработал, и вновь уши приласкает сладкая похвала тягучего тембра. Так и хотелось услышать заветные: "Ты молодец. Хорошо поработал". – Выглядишь немного уставшим, Хёнджин, — столь неожиданно словить фразу, не относящуюся к уроку. – Плохо спал? – В школе был тест по физике, пришлось готовиться ночью, — карандашик падает на тетрадку и катится чуть дальше к краю стола. – Я обычно стараюсь готовиться заранее, но вчера не вышло. Он будто бы оправдывался перед мужчиной, который смотрит внимательно с мягкой улыбкой на губах. Интересно, а его отец способен смотреть также, или только с хмурым и недовольным выражением лица? – Ты старательный мальчик. Все выполняешь вовремя и виден прогресс. Мне нравятся такие дети, — звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Для Хенджина это слова столь желанны. Значит, он ему нравится — можно ли это назвать маленьким успехом. – Спасибо, — так звонко раздаётся, что подросток краснеет, понимая, как громко сказал это обычное слово. Но репетитор смеётся, называя его милым – почему-то на сердце так тепло. – Давай продолжим занятие, – пальцы касаются его, вкладывая укатившийся карандаш. Прошло всего минуты две, а для Хенджина будто бы десять. Рядом с ним время становится таким медленным и приятным. Хочется застрять в этой петле навсегда. Стрелки на часах ускоряются, возвращая их в обычный мир, где у Хенджина дрожат руки каждый раз, когда им приходится прощаться, а сердце наконец перестает бешено колотиться. Он знал, что это за чувство. Слишком много читал любовных романов в тайне от родителей. По ночам зачитывался ими, предоставляя потом во снах свою личную историю любви. Вот уже вторую неделю ему снится преподаватель, его теплые, наверно очень нежные руки и крепкие объятия, в которых чувствуешь защиту. Мечта оказаться один раз прижатым к его груди нарастает с каждой их встречей. Но правда грызла изнутри сердца, говоря, что это просто невозможно. Он глупый подросток неспособный ничего дать столь прекрасному мужчине, у которого точно есть выбор среди женщин его возраста, что соответствуют статусу и внешности. Угловатый мальчишка может и похож худобой на девушку, но не более: слишком высокий, плечи острые и широкие, грудь плоская и совсем некрасивая. Но сегодня мужчина сказал, что любит послушным детей. Был ли это намек, что Хёнджин ему приятен – хотелось верить, что да. Хотелось дать себе надежду, когда ее совсем мало. Но мама скажет за ужином, что встречалась сегодня с женой репетитора. Они год вместе в счастливом браке, имеют собаку и любят друг друга уже лет пять. Верно, его преподавателю уже двадцать восемь, неудивительно, что у него есть жена. Хёнджину пятнадцать, кажется он вновь чувствует, как разбивается мечта.***
– Сегодня довольно пасмурно, тебя не угнетает такая погода? — в последнее время разговоров между ними на отдаленные темы становится все больше, но они обычно не заходят слишком далеко. Их всегда начинает старший, спрашивая что-то простое, а Хёнджин пытается поддержать как может, чтобы продлить это мимолётное мгновение. – Мне нравится смотреть не серое небо. Оно всегда выглядит по-разному, — ему нравилось его рисовать, но скажешь об этом репетитору, а тот может и матери передать, и тогда маленькому хобби парнишки конец. – И воздух перед дождем всегда самый приятный. Он освежает лучше всего. – Ммм, никогда не любил долго смотреть на небо. Это скучно, оно не меняется, сколько бы не пытался вглядываться. Море лучше, оно всегда в движении, — воду всегда трудно рисовать, чтобы она вышла красивой. Хёнджин хотел защитить свою любовь к небу, но не мог подобрать слов. – Я давно не видел моря, уже не помню, какого это – смотреть на него, — уводит взгляд в сторону. Но звук, скорее всего хмык, звучит так, будто репетитора удовлетворил его ответ. – Мне нравится, как его рисуют в аниме. – Ты любишь аниме? — приподнимает выразительно бровь мужчина и склоняет голову к плечу. – И как там сейчас его рисуют? – Всегда по-разному. Но обычно с ним одни из самых красивых кадров, особенно если всё прям детализировано. У меня есть несколько любимых, я пытался их повторить даже, — он ловит взгляд преподавателя, который кажется понял последние слова подростка. – Вы можете не говорить маме? – То, что ты любишь аниме? Море в нем? Или рисуешь иногда? — с доброй ухмылкой спрашивает. – Про рисование. Она будет против, не хочу, чтобы знала об этом, — конец проговаривает под нос, но видит, как старший кивает, соглашаясь сохранить этот маленький секрет между ними. – Спасибо вам большое, хён, — по-детски радостный голос Хёнджина всегда сопровождается красными пятнами на шее, лице и ушах. – Но раз я обещаю молчать, то мне нужно кое-что взамен, — ложит подбородок на ладонь, уперевшись локтем в стол. – Что ты хочешь, хён? — слишком счастливый мальчишка был готов выполнить любое желание мужчины. – Покажи мне несколько своих рисунков на следующем занятии, окей? Он ожидал разных вещей, даже чего-то нереального, но не настолько простого. Посмотреть его попытки нарисовать что-то нормальное – звучит скорее как шутка. Хёнджин, конечно, соглашается, не имея возможности отказать, ведь от этого зависит судьба его хобби. Даже если он и услышит критику, то это будет ожидаемо, и хотя бы кто-то увидит эти неумелые рисунки, которым отдает всю душу. Интересно, скажет ли этот человек ему, что стоит забыть о бесполезных глупостях, в которых нет таланта, или наоборот – одарит теплой улыбкой и призовет продолжать работу над тем, что заставляет его глаза гореть. Листов в скетчбуке за три дня до их следующей встречи становится гораздо меньше. Он вырывает их снова и снова, пытаясь изобразить куда лучше, куда красивее и натуральнее любимое учителем море. Ему надо, чтобы оно было столь же прекрасным, как то, что видит на картинах именитых художников. Всего один рисунок, но хочется, чтобы именно он был идеальным. Что даже если, все остальное покажется провалом и уродством, именно это найдет отклик в сердце мужчины. Может ему удастся увидеть редкую улыбку и искры в красивых глазах цвета кофе, что по утрам пьет мама. У нее он горький, а радужка мужчины всегда теплая под лучами яркого осеннего солнца в сентябрьский день. В руках Хенджина, протягивающих небольшой тонкий блокнотик, где все его рисунки, чувствуется тремор волнения. Немного потрёпанный, без половины страничек и грязным переплётом он всегда лежал между стеной и кроватью, чтобы никто не смог его отыскать, кроме хозяина. И теперь кто-то ещё берет в руки этот скетчбук, чтобы заглянуть в тайный мир подростка. Репетитор аккуратен, когда берет его в свои большие ладони (хотя недавно стало ясно, что они размера среднего) и кладет на стол перед собой. Открывает первый разворот, где нарисован всего лишь одинокий цветок – первое, что захотелось изобразить в день покупки. К каждому рисунку мужчина переходил медленно, разглядывая и оценивая, будто и вправду внимательно изучал их. И вот последний – самый важный для Хенджина. И то ли это его воображение все нарисовало, но на спокойном лице проскакивает тень тепла, и глаза смотрят уже не на море и берег, а мальчишку. – Последнее ты рисовал для меня, да? — жилистые пальцы закрывают скетчбук и кладут рядом с подростком, который пытается придумать себе оправдание в голове. – Просто, я заметил, что краски будто нанесены были совсем недавно. Моя младшая сестра училась в художественной академии. – Ну, я хотел нарисовать что-то для тебя, хён. Портреты не умею, поэтому море, — этим глазам трудно долго смотреть прямо, они постоянно убегают в сторону. – Красиво, видно, что ты стараешься. Тебе это важно, да? Нужно много сил, чтобы не сдаться и иметь прогресс, но ты же упорный, — мужчина утверждал, не спрашивая. Это было похоже на поддержку, для Хенджина точно. Никто бы ему такого не сказал – прекратить глупости более вероятно. Сегодня он работает на занятии ещё усерднее, выполняя даже больше, чем надо, и берет на дом новую тему, чтобы изучить самому ещё раз. Неужели одних слов для него достаточно, чтобы на весь вечер закрыться в комнате и рисовать, не отрываясь ни на что. Огонь внутри него пылает так сильно, что ни один дождь не способен его потушить. То ли это желание стать лучше ради себя или ради человека, что поверил в него, то ли глупая влюбленность заставляет снова и снова рисовать точёные черты лица, на которые можно смотреть вечность.***
Он любил это время, когда они были вдвоем, их разговоры могли быть и о учебе, но они были только между ними, личными и теплыми. В них не было осуждения, которое обычно слышалось из уст родителей. В них не было требований и правил, только спокойные кивки и хмыки, обозначающие реакции мужчины. Тот не очень говорил о себе, но Хенджину нравилось, что его впервые слушают и дают высказаться. Ему разрешают жаловаться на учителей и одноклассников, которые постоянно срывают уроки и списывают у него домашнее задание. Можно даже материться, но в меру, ведь репетитор не особо любит бранную речь. Здесь была свобода, которая не чувствовалась никогда в доме, но на те два часа, что они одни в гостиной, он выбирался из клетки и давал себе волю. Хёнджин всегда затихал, когда рассказывать было нечего, или ему было важно услышать мнение старшего, которое тот выдавал быстро. Оно было кратким, но лучше, чем то, что сказали бы родители в подобной ситуации. И сейчас правда хотелось узнать, что думает взрослый человек насчёт произошедшего. – Хёнджин, тебе не стоит лезть в чужие проблемы. Если твоя одноклассница чувствовала себя плохо, то давно бы ушла от этого парня. Ты и сам должен это понимать, ведь ее никто не заставляет встречаться с ним, — он всегда говорил с минимальным количеством эмоций, холодно оценивая каждый случай, рассказанный подростком. Внутри Хенджина существовали два противоречия: одно говорит, что мужчина прав, но другое так и хочет возразить. Но он ведь подросток и многого не знает о жизни, так что нет смысла спорить со старшим человеком, который явно понимает больше него. Тихо угукнув, мальчишка кладет голову на сложенные на столе руки. Они закончили с основной часть заданий, а время ещё есть. Горячая рука опускается на его голову, проходясь пальцами между мягких пушистых волос. Они уже отрасли до плеч, из-за чего уход за ними требовал больше времени. Хёнджину они не очень нравились, но мама говорила, что так лучше. Похоже, что репетитору тоже нравится играть с ними. Поглаживания по макушке такие успокаивающие – напоминает о детстве, когда ещё была няня, которая заботливо укрывала одеялом, рассказывала сказки на ночь и гладила по рукам или голове, пока ребенок не уснет. У мужчины более грубые прикосновения, но в них чувствуется аккуратность, с которой прядки убираются с детского невинного лица. Хёнджин смотрит из-под ресниц на своего учителя и думает о том, как хотелось бы ощутить эти губы на своих. Они кажутся мягкими и наверное такие же на самом деле. Как целуется этот мужчина? Он любит быть напористым и брать все на себя, или нежен и предпочтёт медленно учить Хенджина всем основам поцелуя? А может он сразу показал бы ему, что значит поцелуй по-взрослому, и они бы перешли к совсем иным вещам? В любой другой момент Хёнджин бы не позволил бы себе задуматься о чем-то подобном, но сейчас не было сил сдерживаться. В животе нарастает тягучее возбуждение, а щеки горят, когда подросток пересекается со взглядом мужчины. Если бы тот узнал, о чем мальчишка думает, то чтобы сделал? Пропадет ли этот момент, если Хёнджин позволит себе закрыть глаза и подумать о чем-то неправильном? Он даёт себе волю на это, предаваясь пошлым картинам в мыслях, где мужские руки трогают его тело, мнут словно мягкий пластилин, а томный голос нашёптывает грязные будоражащие его нутро вещи. В темной пустоте грез так влажно и жарко то ли от ладони, сжимающей в лёгкой боли осветленные сухие волосы, то ли от истекающего предэкуляром члена в широких джинсах. Он старается не шевелиться, чтобы грубая ткань не касалась чувствительной кожи. Кажется, что все биполярные нейроны его тела передают кучу синапсов, вызывая бурю разных ощущений, проходящихся от кончиков пальцев на ногах до макушки. В голове все путается, становясь похожим на переваренную кашу, где ничего нельзя различить. Пальцы крепкие, но тонкие и нежные заставляют его существовать где-то между реальностью и туманящим разум возбуждением, что накапливается близко к гортами, требуя выйти громким стоном, но выходит лишь судорожный вдох. – Все хорошо, Хёнджин? — голос мужчины вырывает его из грязных грез. Темнота сменяется яркими тёплыми красками гостиной, и перед ним вновь предстаёт его личный дурман. – Кажется, ты не совсем здесь. Задумался о чем-то? В глазах человека видится парнишке что-то темное и пугающее, но от этого желание почувствовать ещё больше его взгляда на себя только нарастает. Сейчас он блуждает лишь на поверхности, давая подростку шанс отойти, успокоить скопившееся вожделение. Между ними тишина, в которой блуждают звуки бьющегося слишком громко сердца, взволнованного дыхания и постукивания указательного пальца о деревянную столешницу. Даже тиканье часов исчезло не минуты, оставив их наедине друг с другом. – Простите, — единственное, что удается промолвить сейчас Хёнджину. И может его и не поймут, так будет и лучше, но он уверен: взгляд мужчины слишком много говорит, – тот знает все, о чем позволил себе подумать грязный подросток.***
Кажется все было немного по-другому, когда преподаватель вошёл в комнату, – не так, как это бывало в прошлые дни. Его движения были более резкими, а мимика менее мягкой. Хёнджин чувствует, как нарастает напряжение между ними, пока мужчина достает листы с тестом, который они выполняли в прошлый раз. В отличие от простых проверочных на пару заданий, в этот раз он дал итоговый за модуль, сказав, что результаты пойдут родителям. То ли Хёнджин был чересчур уверен в своих знаниях благодаря постоянной похвале и высокими оценкам его умений со стороны старшего, то ли и тест был нетрудным ( по крайней мере решалось все быстро и без проблем). Но сейчас, ощущая недовольство взгляде мужчины, его спокойствие убегает подальше, заменяя себя страхом и неуверенностью. А что, если результаты низкие? Тогда ему точно конец. Его мать и так платит много учителю, чтобы тот приходил три раза в неделю и сидел с её непутёвым сыном по два часа. Отец наверное скажет лишь, что он так и остался разочарованием, даже не посмотрит в его сторону. Почему он до сих пор ничего не сказал, хотя прошло уже минут пять? Хёнджин прожигает взглядом листы с тестами, где написана его судьба этим вечером. Руки, мокрые от волнения, трутся друг о друга. Учитель смотрит на них, явно считывая тревожность в движениях подопечного. Он накрывает их своей ладонью, заставляя остановиться, и подвигает к нему заветные страшные бланки, которые и открывать не хочется, но приходится. Не максимум, как хотелось, но выше среднего – постоянный балл Хенджина. Он совсем не вырос, остался на том же уровне, что и был. Этого уровня достаточно, чтобы иметь нормальные оценки, но с ними никогда не стать лучшим в школе. Такие оценки имеет большая часть его класса, а ему нужно быть единственным лучшим, никак все остальные. У него должно быть сто там, где нет ни у кого, или даже выше. И как то все равно матери, что есть дети более одаренные логическим мышлением, чем ее несуразный ребенок. Хёнджин чувствует накатывающие слезы отчаяния, когда в голове формируется уже знакомая картина того, что будет после ужина. Боль пока ещё фантомная касается щеки, на которой белёсые полосы живут вечным напоминанием его неидеальности, слабости и бесполезности. В горле уже сидит крик, а за ними рвётся мольба о пощаде, которые мама не услышит, одержимая желанием преподать ему урок. Ещё один урок, который заставит его рыдать в подушку и думать о смерти. Смерть так желанна им иногда, что кажется до нее добраться легче, чем до тепла и счастья, что отдаляется с каждым новым днём. Слезы обжигают кожу лица также сильно, как и ладонь, сжимающая его тонкие слабые запястья вместе. Репетитор не произнес ни одного слова, будто бы ожидая услышать что-то от ребенка. В его глазах он тоже будет разочарованием, на которое мужчина потратил свое драгоценное время. Теплые руки отпускают его, разворачивая одну ладонь внутренней стороной вверх и вкладывают что-то круглой формы. Хёнджин смотрит через слезы, ощупывая предмет через фольгу, – шоколадная медаль, которую часто давали им в детском саду за небольшие заслуги. – Похоже, что нам предстоит ещё много работы, Хёнджин. Этот результат лишь показывает, что надо быть усерднее, ничего более, — совсем спокойно без криков и с теплом говорит человек, который мог потратить время на куда более приятные вещи, чем занятия с подростком. Хёнджин, для кого разговоры на громких тонах это единственный способ реакции на его оценки, не может скрыть своего удивления. Мягкая медалька из пластичного шоколада такая хрупкая в руках, что ее страшно теперь держать. Он кладет рядом и прячет ладонями заплаканное лицо. Слова мужчины, его голос такой успокаивающий, что на мгновение хочется позволить себе расслабиться, но все время возвращаются изображения будущего. – Простите, я буду лучше работать. Обещаю, хён, — набрав воздуха в лёгкие, мальчишка говорит четко каждое слово, не давая себе дрогнуть. Если покажет эмоции, то станет только хуже. Щеки касается солнечный луч и стирает горькие слезы, текущие вниз к подбородку. На красном лице все ещё живёт отчаяние, которое кажется всегда там есть, лишь прячется иногда в светлые моменты жизни. Ладонь, что гладит пальцами нежную кожу, дарит забытую ласку, отпечатывая эти секунды надолго в подростковой памяти. – Почему ты плачешь? Это просто оценка, оно ничего не решает, — неужели мужчина и вправду не осознает всей важности этого для Хенджина. Он ведь тоже недоволен им, как бы не скрывал этого. – Из-за родителей? Одного взгляда грустных глаз достаточно, чтобы на лице это отразилось пониманием. Как часто его учитель сталкивался с подобным, или может только в жизни Хенджина родители столь требовательны, что нет шанса на ошибку. Хотя он ошибается слишком часто, наверное они даже добры к нему. – Если это так важно для тебя, мы можем соврать. Я скажу, что ты набрал результат гораздо выше, предыдущего, но ты обещаешь мне стараться больше, — это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Если родители услышат, что его знания улучшились, то это будет определено более приятной новостью, чем то, что Хёнджин не имеет прогресса. Подросток сразу же соглашается, обязуясь работать качественнее и выполнять больше заданий, чтобы в следующий раз написать идеально. Смешок репетитора выходит с улыбкой, играющей на красивых губах. Они переходят к теме урока, совсем новому модулю, который был тяжелее предыдущего. Хёнджин заставляет себя быть внимательным, чтобы не подвести ожиданий мужчины. Мысли конвертируются лишь на правилах и упражнениях. Сначала они делают их вдвоем, а потом он пробует сам снова и снова, пока не доходит до необходимого результата. И так каждое задание: ему нужно время, чтобы понять, придумать всевозможные решения, расписать их и найти верное, а после проверить все досконально. Зато в конце точно услышит похвалу от старшего и его теплые прикосновения к волосам, которые совсем недавно стали ещё одним способом подбодрить и наградить ученика. В конце урока обычно бывают разговоры не о чем, но сегодня была тишина, в которой Хёнджин наблюдал за собирающим все свои принадлежности мужчиной. Под белой рубашкой видно, как перекатываются крепкие мышцы рук, а на шее проявляются вены, к которым так и хочется прикоснуться языком. Он все больше и больше становится зависим от этого вида, который манит слабый разум. Мальчишка не помнит, как они оказались так близко: кажется, что учитель просто хотел забрать свой карандаш, который одолжил ему на время занятий, но вместо того, чтобы протянуть руку за ними – обошел стол и встал рядом с его стулом. Он опирается о стол, прижавшись к нему левым бедром, и смотрит сверху вниз, считывая на чужом лице замешательство. Все становится таким медленным, когда мужчина наклоняется к нему, обводит ладонью худые скулы и оказывается прямо напротив своим лицом. Всего несколько сантиметров и их губы коснутся друг друга. В Хенджиновых мыслях лишь одно слово "поцелуй", а в глазах мольба о лишь одном прикосновении. Тепло – первое, что он почувствовал. Горечь темного шоколада, который они ели во время занятия, – второе, попадающее ему на язык. Хёнджин чувствует, как горячие губы сминают на пробу его, даруя мягкие чарующие ощущения. Все настолько нереально, что мозг отказывается реагировать, а тело будто сковало параличом. Но жар напротив остаётся, как и занимающие его уста губы. Подобно снежинкам тонкая кожица тает, делая прикосновения ещё более чувствительными и близкими. Худые руки осторожно ложатся на широкие плечи, прижимаясь чуть ближе к желанному телу. Поцелуи настолько долгий, будто бы вечный, и нежный, подобно пуховому одеялу, заполняет его полностью. Он был невинным и аккуратным, подобным тем, что описывались в романах о счастливой красивой любви. Заканчивается теплым чмоком в нижнюю губу, пухлую и ярко розовую от прилившей крови. В глазах мутная вода и белая пелена медленно растворяется, пока мужские ладони гладят лицо подростка. Он шепчет, что это ещё один их маленький секрет, и ловит взглядом согласие парнишки, который и думать не может ясно. Их прощание оканчивается ещё одним таким мягким, теплым и чарующим поцелуем под тиканье старых часов, карканье ворона за окном и стука упавшего сердца Хенджина.***
Мир, перевернувшийся с ног на голову после того поцелуя, внутри Хенджина теперь заставлял его каждое свободное время думать лишь об учителе, который прикоснется вновь к его губам, сотрёт своими персиковый блеск и оставит горечь крепкого кофе после себя. Они целовались снова и снова после каждого занятия. Сначала всю инициативу брал мужчина, действуя первым в стремлении разделить свое тепло с чужим. Хёнджин податливо отвечал на любое прикосновение, что пробирало до костей, до дрожи и стонов, вырывавшихся из его рта. Они терялись в поцелуе, растворялись между губ и сохранялись в памяти лишь у них двоих. Первый раз попробовать самостоятельно подросток решил на прошлой неделе, когда преподаватель как обычно собирался уходить, но не тянулся за поцелуем. Хёнджин чувствовал, что должен что-то сделать, ведь в другом случае тот просто уйдет, оставив мальчишку с сильным желанием в груди. Маленькая ладонь обхватывает красивое запястье и касается подушечкой большого пальца дорогих часов, красиво переливающихся на свету. Они почти одного роста, хотя раньше мужчина казался ему выше, но он все такой же большой на фоне худого щуплого тельца, в котором только кожа да кости. Хёнджин тонет в домашней толстовке, а мышцы старшего скрыты под тонкой водолазкой. Правая рука ложится на твердую грудь, где бьётся сердце, оглаживает медленно до солнечного сплетения, пока Хван наконец не поднимает головы, давая проникнуть в себя этим опьяняющим глазам. Он тянется, ведомый внутренним демоном, который шепчет грязные словечки, посылает сексуальные сцены, где его раскладывают прямо на столе. Их поцелуй не был похож в тот раз не на один из прошлых. Не было той нежности, лишь животное желание и похоть, поглотившее их целиком. Его губы никогда не чувствовали такого напора, не успевали за чужими. Он терял контроль, который пытался обрести, становясь куклой под касаниями горячей кожи. Его личный дьявол ходит по пятам с того вечера. Преследует его по ночам в противных снах, вызывающих утреннее возбуждение и мысли, от которых другим было бы мерзко. Хёнджину мерзко от самого себя, когда он вспоминает о том, что у учителя есть жена, с которой тот вместе несколько лет. Он задавался вопросом: "Что между ними?" и продолжал искать ответ, боясь спросить у того, кто снова сидит напротив и проверяет выполненные задания. Нога мужчины касается его голой голени с натянутыми до середины носочками. Лишь оглаживает, доходя до коленной чашечки и спускается обратно вниз, пока Хёнджин смотрит с красными щеками и пытается свести ноги сильнее. – У тебя жар? — поднимает голову преподаватель, сразу замечая несвойственный цвет кожи. – Мы можем прекратить занятия, если хочешь, — его голос становится чуть ниже, как бы намекая, что он все знает. – Н-нет, – машет головой, опуская ее быстро к груди. Хёнджин прячется в длинных волосах и больших рукавах, но от глаз этого человека никуда не убежать. Слышится как отодвигается стул, как старший ступает по мягкому ковру и ощущается его присутствие за спиной с левого плеча. Почему он просто стоит и ничего не скажет больше? Хёнджину страшно обернуться и увидеть осуждение в чужих глазах. Нет желания быть грязным подростком для мужчины, который явно имеет куда больше опыта. Для него наверное было бы нормально иметь такое желание по отношению к кому-то его же возраста, но Хёнджин мальчишка, вожделеющий о мужчине старшего него на тринадцать лет. Стыдно признать, что с ним делали лёгкие касания, в которых точно никто не закладывал пошлого подтекста. Смущение, страх и возбуждение сменяли друг друга ежесекундно, пока за его спиной раздавалось тихое неспешное дыхание мужчины. Его ладони падают на стол, располагаясь по бокам от тонкого туловища, и берут в тиски это хрупкое существо. Преподаватель лишь дунет – и Хёнджин рассыпется подобно песочному замку. Ещё чуть-чуть и сердце перестанет биться, просто потому что иссякнут силы, что есть в нём. Кислорода становится слишком много, лёгкие наполняющиеся все быстрее и чаще, гоняют его кровь. Пары секунд достаточно, чтобы ощутить стыд, никогда ранее не пробиравшийся столь глубоко в его кожу. Дыхание все ближе к нему. Оно раздается почти над ухом. Слышно только его. Все звуки исчезли, остался лишь он и звуки тела рядом. Прикосновение губ к мочке уха вызывает первый вдох и задержку дыхания. Секунды отсчитываются по невесомым поцелуям, что проходятся от виска к основанию шеи, где мужчина останавливается. Его взгляд чувствуется как палящее солнце в знойный день. Он оглядывает мокрую дорожку, оставленную на коже, и издает хмык, абсолютно ничего не объясняющий Хенджину. – Ты возбудился? Вот так просто? — может мужчина не закладывал этого в свои речи, но подросток ощущал, как стыд нарастает и взглянуть становится ещё тяжелее. – Я ничего ещё не сделал, а ты уже дрожишь, маленький мой, – обращение пускает мурашки по позвоночнику. Спиной мозг отправляет их во все остальные части тела, заставляя вздрогнуть каждое волокно. – Я не специально, хён, — ему хотелось оправдаться, но слова застряли где-то внутри, пока чужое тело прижимается к нему сзади. Тепло так любимое им начинает пугать ожогами, что могут остаться на светлой холодной коже. – Верно, — так протяжно и тягуче звучит лишь одно слово из его уст. Репетитор все ещё говорит ему в ухо, опустив ладонь на спрятавшиеся в рукавах ручки. – Ты ведь просто подросток. Для тебя нормально вот так реагировать на простые прикосновения, думать о них как о чем-то грязном и вульгарном. Что ты думал, Хёнджин-и? Расскажи хёну. Почему этот голос звучит так, будто пытается ещё больше завести его? Или это только он так думает ? Если тот заметит, как ещё сильнее покраснеет мальчишка и дыхание станет быстрее, то будет ли он продолжать стоять здесь? Эта сильная фигура прижимается грудью к лопаткам, обводя пальцами спрятанные кисти, которые крепко сцеплены в замок. Они прячут палатку в районе паха, не давая мужчине увидеть то, что так хочется спрятать. Жарко. Так жарко, что хочется выпрыгнуть в холодную осень за окном. Веки предательски дрожат, когда площадь соприкосновения усиливается, а запах забивается прямо в лёгкие, дурман проникает в него. Тонкие руки падают вдоль тела, что сгорбленно сидит на стуле, пока мужские руки исследуют территорию скрытых тонкой тканью шорт бедер. В момент, когда раздаётся недовольное мычание в ухо, Хенджина заполняет слабость, что граничит с бессилием и полным отчаянием. На глазах больше нет сухого места, пока чужие руки касаются открытой кожи, задирая низ до середины тонких бёдер. Мягкие мышцы перекатываются под пальцами мужчины, чьи движения неторопливы и убийственны для Хенджина. Он не идёт дальше. Стоит и дышит громко в глухие уши, забитые шумом. Шумно. То ли дождь пошел прямо в комнате, то ли разум уже отказывался верить в происходящее. Он разбивается на осколки от каждого прикосновения, что проходится все ближе к паху. Мужчина коснётся прямо там, и этого будет достаточно, чтобы его тело бессильно упало. Нет. Он закончится раньше, когда почувствует снова эти губы на шее. Ногти короткие, но острые проходятся по внутренней стороне бедра. Его тело отзывается судорогой, вытягивается струной на стуле и падает в бок, но оказывается к теплых объятиях сильных рук, что помогают вернуться обратно в вертикальное положение. – Ты такой чувствительный, — один мягкий чмок за ухом. Голос полон тепла и доброты, свойственной этому человеку. – Открывай глаза, все хорошо. Тебя никто не съест, — они больше не касаются его внизу. Руки на плечах, гладят только большие пальцы. Чувствуя, что теперь подросток сидит уверенно, мужчина возвращается на свое место и садится напротив. Теперь они видят друг друга в лицо. Теперь некуда прятать глаза, хоть и очень хочется. Он найдет способ заставить смотреть на него. Но никаких слов больше не звучит. Преподаватель гладит дрожащую ладонь, смотрит с доброй улыбкой и глазами полными больше черной нефти, нежели кофе. Хёнджин ещё не выбрал, какие любит больше. Но каждая их вариация заставляет его испытывать все новые и новые чувства, которых никогда раньше не было. – В следующий раз будь более сосредоточен на занятии. Мы делаем это все ради тебя, малыш. Не стоит отвлекаться на такие глупости и свои грязные мысли, хорошо? — и снова в голосе нет осуждения. Репетитор говорит то же, что и родители, но по-другому. Тут никто не кричит, а лишь тепло наставляет и объясняет. Хёнджин ложится с ощущением фантомных рук на теле, касающихся его везде, где только можно. Бедра то и дело горят, помня о прикосновениях мужчины, и он ведёт аккуратно внутри, надавливая пальцами. Удовольствие заполняет голову, когда их сжимают и массируют, а в голове образ преподавателя. И снова грязное противное возбуждение охватывает его. Оно страхом проходится по телу и заставляет отодрать руки от кожи, прижать к груди и не позволить ими двигать. Его тело сжато под одеялом, а в голове повторяются слова родителей и учителя подобно мантре. Он спит и видит черных чертов, трогающих его за ноги.