милый цветочек

      Джон нежно целует омегу под собой, пока руки беспорядочно шарятся по его груди, то нежно сжимают небольшие округлости, то слегка грубовато оттягивают розовые бусинки сосков, тут же в извиняющемся жесте поглаживая их. Линч под чужими сильными руками выгибается, стонет. Рука альфы несмело скользит ниже, но линча и на это словно током бьет. Он тут же весь сжимается, смотрит испуганно, упирается ладонями в чужую грудь.       — Линч, — писатель тяжело вздыхает, смотрит в глаза напротив, точнее смотрит на чужой профиль, потому что омега стыдливо отворачивается. — Что происходит? Почему ты каждый раз меня останавливаешь? Чего ты боишься, детка? Поговори со мной, пожалуйста. Я не хочу давить на тебя, но разве тебе самому не хочется? Ты же отвечаешь на мои ласки…       — Это… слишком сложно, — Егор нервничает, кусает губы и не знает, что сказать, потому что уверен, что как только расскажет о своей «особенности», Джон его тут же бросит. А Линч слишком сильно влюблен, знает, что не сможет оправиться без него.       — Детка, я не смогу тебе никак помочь, если ты не расскажешь, что тебя тревожит, — Джон нежно целует чужую щеку, а после садится, не желая и дальше давить на старшего.       — Джон… — Линч тоже принимает сидячее положение, тут же прижимает к себе колени, глазами бегает по чужому рукаву и нещадно сдирает кожу с нежных губ. — Я врал тебе. Довольно долго… Но… я просто очень влюблен… Я знаю, что после моего рассказа тебе станет противно даже касаться меня…       — Линч, родной, — на самом деле после таких слов шатен у себя в голове нарисовал довольно пугающую картину, и очень надеется, что его догадки не подтвердятся. — Пожалуйста, расскажи, я не совсем понимаю…       — У меня есть особенность, Джон… – Егор стыдливо прячется в собственные колени, кончики ушей просто горят красным, а глаза предательски начинают щипать. — Хотя скорее мутация, не знаю. Но… у меня не так, как у большинства парней-омег. У меня нет члена, у меня... вагина?       — Ох, Линч, я-       — Я знаю, Джон, это противно и мерзко, все в порядке. Тебе не стоит как-то оправдываться, все в порядке. Я знаю, что это странно и неприятно. Да кому вообще может понравиться такое? Парень-омега с вагиной, даже звучит ужасно, — Журналист уже натурально всхлипывает, головы не поднимает, потому что ему не хочется видеть презрения в чужих глазах, точнее не хочется видеть его в глазах Джона, не в глазах того, кому он так просто отдал собственное хрупкое и ранимое сердце.       — Родной, — Джон присаживается ближе, нежно берет чужое лицо в свои ладони, вытирает слезы со щек. — И это все? Если честно, я напридумывал себе уже ужасов всяких. Как такое может быть противным?       — Но это же противоестественно, Джон… — Линч шмыгает покрасневшим носиком, стеснительно смотрит на альфу исподлобья, но не видит в глазах напротив и капельки презрения, только безграничную нежность и, кажется, интерес?       — Кто тебе это сказал? – Джон аккуратно проводит по чужим волосам, гладя, а внутри самого разгорается невероятно сильный интерес. Ему хочется увидеть то, из-за чего его возлюбленный так измучался. – Я хочу увидеть ее, Линч.       — Что? — старший икает, хлопает мокрыми ресницами. – Но, Джон, разве тебе не противно?       — Нет, в тебе не может быть ничего противного, кроха, абсолютно ничего, — он целует кончик чужого носа. – Уверен, ты красивый и очаровательный абсолютно везде и во всех местах.       — Джон! – Линч чуть ли не пищит, а щеки покрываются пунцовым румянцем. Слова писателя звучат искренне. Линч соврет, если скажет, что не мечтал о том, каким будет первый раз, но никогда не думал о том, что это может случиться. Ведь в его голове Джон всегда после того, как узнавал про его особенность, тут же его бросал с самыми ужасными словами. Брюнет еще раз смотрит в чужие глаза, взвешивает все за и против, а после неуверенно, но кивает: — Хорошо, давай… попробуем…       — Если тебе не понравится, будет больно, неприятно, не молчи, сразу говори мне, — он аккуратно касается чужих губ, подминает под себя омегу, вновь возвышаясь над тем.       Линч обнимает младшего и, несмотря на легкое покалывание на кончиках пальцев, на легкую дрожь в теле, доверяет. Губы альфы скользят по тонкой шее, оставляют там парочку укусов, а пальчики тянут футболку кверху, открывают вид на небольшую аккуратную грудь. Он замечает чужое смущение, улыбается, а после касается языком уже затвердевшего соска. Линч под ним тяжело выдыхает, пальчиками сжимает его плечи. Джон принимает это за согласие, продолжая ласкать розовый сосок, пока свободная рука поглаживала тонкую талию, изредка спускаясь на бедро, слегка сжимая его. Альфа не спешит, растягивает удовольствие, позволяет омеге расслабиться и утонуть в ласках.       Он ловко развязывает шнурок спортивных штанов и стягивает их с молочных бедер. Ему открывается вид на очаровательное омежье белье с крохотным розовым бантиком и кроликом на лобке. Джон и правда не замечает никакой бугристости, даже губами касается, чтобы в своих догадках убедиться. Но снимать трусики не спешит, оставляет поцелуи на внутренней стороне бедра, замечает, как на светлом белье появляется пятнышко от смазки, а значит, он делает все правильно. Пальцами он подбирается к резинке, чувствует, как напрягается чужой живот, смотрит на омегу.       — Все хорошо, детка, — нежно целует возлюбленного в губы, пока стягивает чужое белье. Линч тут же пытается свести ножки вместе и прикрыться, потому что ему стыдно, он смущен, но в то же время возбужден и ему хочется зайти дальше поцелуев. — Ну же, не стоит ничего прятать, Линч.       Джон нежно целует кончик носа, а после ведет дорожку поцелуев вниз, целует гладкий лобок и спускается ниже.       — Ох, — Джон явно очарован. Он смотрит на розовенькие пухлые губки, на складочки, которые уже немного блестели от смазки, на бусинку клитора, на узенькую щелочку, которая сжималась. – Как же ты мог считать свой цветочек мерзким, Линч?       — Не г-говори так, Джон! — икает парень и стыдливо прикрывает лицо руками.       — Как? Что ты просто прелестный везде? — альфа делает широкий мазок по промежности, вызывая с уст омеги звонкий писк. — А еще ужасно сладкий и вкусный. Нет, правда, как ты мог так долго скрывать от меня такую красоту?       Он разводит половые губы, открывая вид на узенькую щелочку, из которой медленно выходила смазка. Горячий язык обводит нежную кожу вульвы, немного толкается в узкую дырочку. Джон большим пальцем собирает смазку и начинает поглаживать бусинку клитора, пока языком медленно и аккуратно погружается внутрь. Журналист же весь изводится, тихонечко стонет, пока пальцы чужие кудрявые волосы сжимают, то расжимают. Наверное, если бы он знал, что может быть настолько приятно, то признался ему еще раньше.       — Пож-жалуйста, Джон, — Линч и сам не знает, чего просит, но это приятное тянущее чувство внизу живота просто сводит его с ума. Он не замечает, как сам начинает подаваться бедрами вперед, желая задать свой собственный темп. Джон же лишь улыбается, заменяя язык пальцем, а губами присасывается к клитору, играется с тем языком, срывает с губ омеги все больше стонов и писков, когда проходится по части головки, не скрытой капюшоном.       Когда в омегу уже свободно входит три пальца, шатен вынимает их с громким хлюпающим звуком. Он смотрит, как щелочка нервно сжимается вокруг пустоты, как сам Егор разочарованно вздыхает, и как под ним из-за смазки уже образовывается небольшое мокрое пятно. Джон облизывает свои пальцы, смотрит, как краснеет чужое лицо, и улыбается. Тянется за презервативом, открывает тот и раскатывает по всей длине.       — Если будет больно, говори мне, хорошо? — видит чужой кивок. Нежно переплетает свои пальцы с чужими музыкальными пальцами. Джон проводит крупной головкой по вульве, а после начинает медленно погружаться во внутрь. Линч скулит, ощущая, как стенки влагалища медленно растягиваются. Ему больно, пусть и не сильно, но останавливаться не хочется. Он жмурится, чтобы ни одной слезинки не упало, сжимает чужую ладонь и пытается расслабиться. Джон глухо стонет, как только оказывается полностью внутри. Да, у него были до Линча омеги и парни, и девушки, но никогда он не ощущал себя так крышесносно просто от того, что оказался внутри. Наверное, все дело в том, что этот маленький и очаровательный до безумия омега украл у него сердце. – Ну, детка, неужели больно? Почему ты не сказал? – парень аккуратно собирает чужие слезинки.       — Не больно, Джон х-хорошо так... — Линч отрицательно кивает, сильнее ножки за чужой широкой спиной скрещивая. Ему правда хорошо. Ему хорошо от того, как на него смотрят, как с ним обращаются, ему хорошо от того, что его просто принимают с его особенностью, которую он всю жизнь считал мерзкой и отвратительной. Ему постоянно говорили, какой он не такой, что лишь конченый извращенец может принять его, но здесь его возлюбленный, его Джон, который не оставил его, а лишь наоборот. Линч тянется к альфе, обнимает того за шею. – Двигайся, Джон, пожалуйста.       По комнате раздаются звуки шлепков и стонов, запах мандаринов и перечной мяты смешивается в одно целое, создавая невероятную комбинацию, от которой у обоих сносит крышу. Писатель не забывает оставлять на омеге поцелуи, поглаживать столь желанное тело и касаться набухшего клитора, пока Линч под ним извивался и царапался, громко выстанывал его имя и просил не останавливаться. Первым кончает журналист: оргазм разливается огромной волной по его телу, а самого его трясет, от чего он нервно сжимается вокруг чужого члена. Альфа в этот момент немного замедляется, а после и вовсе выходит, доходя до финала самостоятельно. Это, кажется, явно был первый раз его любимого, поэтому сейчас хочется сделать все правильно. Джон откидывает презерватив куда-то в сторону, а сам ложится рядом, прижимая омегу к себе.       — Как ты, кроха? – он нежно целует вспотевший лоб, поглаживает спину, ощущая чужое неровное дыхание.       — Хорошо, Джон, очень хорошо, — Линч утыкается в чужую шею, прикрывает глаза. — Давай немного полежим вот так.       — Конечно, — парень улыбается, укрывая их обоих одеялом. – Я люблю тебя, Линч.       — Спасибо, — Егор уже медленно засыпает, но хватается за последние слова, и внутри становится невероятно тепло. – Я люблю тебя, Джон, очень сильно.