sparks in the dark

Шото всегда знал, что их класс — живой магнит для неприятностей. Это не было таким большим секретом. Это вообще, как таковым, и секретом то не было, на самом деле. Об их «невероятных приключениях», в которые они попадают с регулярной частотой, не слышал разве что глухой. Чего стоит одно только происшествие в USJ, транслируемое на всех телеканалах и освещенное каждым уважающим себя журналистом. Или нападение Убийцы героев, которое освещалось не менее широко. Или их летний тренировочный лагерь, а в последствии и катастрофа в районе Камино, которые и вовсе стали сенсацией мирового масштаба. Примеров подобного, у Шото на памяти было еще чертовски много. Рейд на Ши Хиссайкай, — в который школьников, тем более первокурсников, и вовсе брать было опасно, но опустим это, так и быть, — происшествие со злодеем «Великодушным», то, что случилось на Ай-Острове, на острове Набу, стоит вспомить еще катастрофу, в которую превратилась их миссия в Отеоне, и… ладно, пожалуй, можно остановиться и на этом. Эти примеры и без того, уже достаточно описывают суть. В любом случае, если вернуться к началу, то факт того, что 1-А будет сопряжен с проблемами был кристально ясен с самого начала года и тянулось это несокрушимое знание вплоть до сегодняшнего дня, когда, кто бы мог подумать, на них вновь напали злодеи! Удивительно, не так ли? И напали не просто так, а, конечно же, прямо посреди похода, который они планировали без малого неделю или две. Им даже удалось, каким-то волшебным образом, уговорить Айзаву взять с собой Эри в этот маленькое приключение, когда очередным плохим парням, естественно, не сиделось на своем месте и они решили, что напасть на геройский курс, отличная идея. В прочем, ничего нового, обычная суббота. На самом деле, с высоты всех своих способностей улавливать и обрабатывать социальные сигналы, Шото понял, что никто даже и не был-то особо удивлен такому исходу событий. Ни Айзава, ни его одноклассники, ни даже Эри. Разве что разочарованно покачали головами и повздыхали, на то, что не прихватили с собой геройские костюмы со снаряжением, но не более. Да и не то, чтобы это тоже было впервые. Ну, сражение без костюмов. Стоит ли вообще упоминать банкет на Ай-Острове? У них уже даже сами по себе выстроились роли в сражении, где появились команда поддержки и защиты, и собственно команда нападения. Им и обсуждать было нечего между собой, так в их жизнях укоренились эти сценарии, в которых каждый знал свою роль и задачу. Будь у Шото психотерапевт, он бы наверняка ужаснулся такому поведению еще, по сути, детей, ведущих себя как солдаты, но у него не было психотерапевта, потому он позволил себе чувствовать себя слегка гордым за то, как слаженно они вместе работали даже без слов. И чувствовал он себя так до тех пор, пока ему не прилетел неприятный удар по плечу куском его собственного льда. Тогда он решил почувствовать немного позже, когда закончится сражение, и вернулся к битве. К счастью, злодеев было не то, чтобы много, но причуды у них были достаточно неприятные. Например, один из них, со странной маской на лице, напоминающей гротескную венецианскую маску для карнавалов, имел причуду преломлять световые лучи, и очень неприятно ослеплял на какое-то время, выводя из строя. Был также огромный, — нет, правда огромный, он был больше Всемогущего и его отца вместе взятых, а это что-то да значило, — парень с, похоже, силовой причудой. Насколько Тодороки мог судить, на его лице тоже красовалась маска, но отчетливо с такого расстояния он этого не увидел, зато, когда громила ударял кулаками по земле, Шото даже со свой части поля боя мог чувствовать дрожь ударной волны. Был еще и парень в плаще, использующий иглы в качестве, удивительно точных, метательных дротиков, которые не причиняли много вреда, пока не были нацелены в его глаз или шею, а с уклонением ему успешно помогал лед, блокирующий иглы, и взрывы Бакуго неподалеку, уводя те, с их траектории полета ему в голову. И была среди злодеев, также девушка, — ну, насколько Шото мог судить, ведь голос она не подавала и прятала лицо за медицинской маской, а костюм был слишком свободен, чтобы понять по фигуре, — накладывающая простые иллюзии. Сложность в ее поимке была в том, что она создавала много своих иллюзорных копий за раз, которые ничем не отличались от оригинала, но растворялись от простого удара по ним. Приходилось метаться по всему пространству, уничтожая копии, в попытке вычленить среди них настоящего человека, и при этом уклоняться от игл. Это было бы серьезным и сложным испытанием, если бы не одно но. Все сражение с этими ребятами, выглядело как… У Шото даже не было слов чтобы правильно описать происходящее. Вся битва не была слишком сложной, да, утомляющей и иногда раздражающей, но не сложной. Злодеи словно не имели какой-то общей цели, не согласовали вообще никакого плана и действовали вразнобой так, как каждому заблагорассудится, иногда даже перебивая атаки друг друга. Они дрались, с кем хотели, не выдвигали никаких требований, даже почти не говорили, просто сражались, а когда сражаться уставали, начинали убегать, чтобы в какой-то момент просто остановиться и продолжить драться. Это даже становилось смешным, если бы не одно «но», заставляющее Шото задумываться об истинных мотивах происходящего. И этим самым «но» был еще один, очень странный парень, напрягающий больше всех среди напавших. Он не был каким-то, чрезмерно сильным или страшным, он напрягал тем, что стоял поодаль, не вступал в бой, а просто, казалось, расслабленно наблюдал, прислонившись спиной к стволу одного из деревьев на подлеске. Пряча лицо за капюшоном, а руки держа в карманах, он выглядел как… какой-то наркоторговец из странного фильма, показанного ему Каминари на прошлой неделе, или как мятежный подросток. Глядя на него, можно было даже подумать, что он просто боится вступать в бой или не хочет сражаться, а может и банально не может, но Тодороки знал, что недооценивание своего противника, всегда заканчивается провалом. К тому же, этот парень, слегка напоминал ему Шигараки, — что умолчанию приводило его интуицию в боевой режим, — так что Шото держал ухо востро, изредка поглядывая в сторону расслабленной фигуры и размышляя какую роль он играет в нападении. Были не ясны мотивы этого парня, — как и вообще мотивы злодеев, если быть честным, — почему он появился с этими ребятами, но никак не помогает им? Так же, как и не было известно, какая у него причуда и есть ли у него вообще причуда. Если у него нет причуды, тогда почему он нужен злодеям? Или это они нужны ему? Он не лез в сражение, он не командовал остальными, как если был их боссом или нанимателем, но он так же не получал и приказов от других, просто наблюдал, словно его там и вообще нет. Выжидал ли он, чего-то? И если выжидал, то чего? И для чего? Эти мысли не давали Шото покоя, потому он был на чеку, периодически кося глаза на фигуру неподалеку и продолжал уклоняться от игл, скользя по собственным ледяным тропинкам, и помогал Бакуго избавляться от клонов девушки в медицинской маске. В какой-то момент им, наконец, начало казаться, что осталось совсем немного. Злодеи выдыхались, пропускали больше ударов и меньше наносили своих. Их движения замедлялись, силы в ударах становилось меньше, да и у них не было численного преимущества и качественной боевой подготовки, в отличие от их класса. Мидории и Киришиме, с небольшой помощью Урараки, удалось вырубить огромного злодея, даже несмотря на его силу, когда случились одновременно несколько вещей. Бакуго, среди всех копий, сумел-таки найти настоящую злодейку, и даже схватить ее за шею, надеясь наконец вырубить «человеческий принтер», хотя необходимости в этом, не было, — Шото приморозил ее ноги к земле, она бы и так не сбежала бы, — когда перед ними, словно из неоткуда возник тот самый парень в капюшоне. Тодороки едва успел разглядеть его широко раскрытые и, откровенно, безумные глаза, и, рефлекторно, схватиться за предплечье Кацуки, в попытке дернуть его назад, услышав крик Мидории: «Каччан, не надо!» когда, все тот же Бакуго, наставил на парня руку, с грозно потрескивающими взрывами, а тот, вместо того чтобы испугаться, только протянул в ответ свою и, внезапно, в ушах уже угасал громкий звон, все его зрение заволок сизый густой туман, а мир быстро темнел.

***

Очнулся Шото глубоко в лесу, лежа на прохладной, влажной траве среди веток и листьев, а где-то рядом, валялся Бакуго, которого он уловил краем глаза, все еще без сознания. Глаза Тодороки резал яркий солнечный свет, тело ломило, а его голова, по ощущениям раскалывалась на части, что не добавляло радости ситуации. Он негромко застонал, с усилием подняв руку, чтобы прикрыть лицо от яркого освещения, пробивающегося сквозь листву, и некоторое время, просто лежал, медленно и обдуманно дыша. Затем, с несколькими, тяжелыми вздохами, и помощью небольшого пня, сопровождаясь всей внутренней силой Шото, он смог встать с земли, сначала медленно сев, а затем, не менее медленно, встав на шаткие ноги. После того, как ему удалось удержать свой желудок от попытки избавиться от его небольшого обеда, — который он успешно не смог закончить из-за нападения, — он медленно поднял голову, пульсирующую ужасной болью от напряженной попытки встать, и огляделся. Первое же что бросилось ему в глаза это, конечно же, листва. Тысячи листьев, множества деревьев сливались в одно большое зеленое полотно, дремучего густого леса. Густого, глубокого изумрудно зеленого леса, в середине которого он и Бакуго оказались не пойми каким образом и для, не пойми какой цели. Тодороки глубоко вздохнул, крутя головой и осматривая окружающее пространство. Деревья, деревья и еще раз деревья. Небольшие пеньки, тут и там, трава, листья, ветки, все то что можно встретить в лесу. Шото хмыкнул, сам не зная, чего именно он должен был ожидать и поднял голову вверх. Судя по кусочкам неба и количеству солнечного света, выглядывающим из-за зеленой листвы, кажется, прошло не слишком много времени с момента их попадания сюда, ведь солнце еще не начало садиться. С другой же стороны, с таким же успехом это могло означать и то, что они были без сознания целые сутки, а то и больше. Могла ли потеря сознания быть последствием причуды того загадочного парня или, может быть, они ударились о землю, когда вырубились? А может быть их усыпили? Какая вообще была причуда у злодея с капюшоном? И как они тут оказались? Телепортация? Или их сюда физически перенесли? Если так, то для чего? Шото тяжело вздохнул, потерев виски, когда все новые и новые вопросы наводняли его голову. Ну, почему, почему они всегда должны попасть в неприятности? Это должен был быть обычный спокойный поход, мирный пикник у леса, и несколько полевых тренировок. А все, как всегда превратилось в очередную неприятность. Вздохнув еще раз, с огромным желанием начать клясть всех и вся, Тодороки встал и решил проверить все ли в порядке с его товарищем по несчастью, чтобы отвлечься от раздражения, накатывающего волнами. Ну, и убедиться что Кацуки не умер, конечно. Бакуго все еще лежал без сознания, когда он искал его пульс и проверял на наличие видимых травм, быстрым, но цепким осмотром с ног до головы. Пульс был ровный и устойчивый, никакой свежей крови или ран, только легкие царапины от игл, которыми разбрасывался один из злодеев, когда они сражались. На вид, с ним все было в норме, по его быстрой непрофессиональной оценке, и он просто еще не очнулся, видимо оглушенный после… Было ли это взрывом? Ну, даже если не было, это все равно заставило их обоих потерять сознание, хотя никаких повреждений не нанесло. Наверное. В любом случае, даже если какие-то увечья у блондина и были, то были внутренние, — не считая уязвленной гордости, — но Шото надеялся, что никаких похожих травм у Бакуго нет, ведь это бы означало серьезный лимит времени, для того чтобы выбраться и предоставить ему необходимую медицинскую помощь. К счастью, узнать о физическом состоянии одноклассника от него лично, возможность Тодороки предоставилась совсем скоро. Не прошло и пяти минут, после того как Шото осмотрел его, как Кацуки закряхтел и медленно открыл глаза, ошеломленно моргнув. Он, так же как и Шото, некоторое время провел, просто лежа и дыша, однако затем попытался подняться, одним сильным рывком, но судя по выражению его лица, сделал это слишком поспешно и не вовремя, потому что в следующую секунду его вырвало в ближайшие кусты. Шото быстро вскочил, чтобы помочь, однако быстро убедился, что его помощь для этого не требуется и слегка поморщился, от легкого отвращения, но попытался найти плюсы. Теперь Бакуго хотя бы не без сознания. -Где я, черт возьми? — пробормотал Кацуки, разогнувшись, после того как тошнота немного улеглась, и тяжело дыша. Он утер рукой рот и нахмурился, приподнимаясь с земли, уже медленнее, очевидно выучившись на своей ошибке. -Лес, я полагаю, — ответил Тодороки, наклонив голову и устало опустившись на тот самый пень, который помогал ему встать в свое время. Бакуго напрягся, услышав его голос и быстро обернулся, шипя от боли в голове, но затем тихо выругался и вздохнул, раздраженно глядя на него. -Ради, блять, всего святого, никогда так больше не делай, Половинчатый! — прорычал он, проводя рукой по лбу. Шото недоуменно моргнул, но блондин в ответ махнул на него рукой, мол забей, и вздохнул, сидя на земле в позе лотоса. Он устало потер висок, медленно оглядываясь и нахмурился еще сильнее. — Что это за херня? Почему мы здесь? И, самое главное, остальные где? -Не знаю, я проснулся не многим раньше тебя. Но, насколько я могу судить, мы здесь из-за злодеев, — пожал плечами Тодороки, также обведя взглядом стволы деревьев, уходящие вперед и вперед. — Наверное, это была чья-то причуда, или нас просто сюда перетащили, отделив от остального класса. -Ни хрена, Шерлок, — пробормотал Бакуго ему в ответ, но в голосе не было обычной искры, только задумчивость. Его глаза бегали по окружению, выискивая не то опасность, не то еще что, когда он снова вздохнул и медленно поднялся на ноги, недовольно бормоча под нос не то ругательства, не то сложные конструкции состоящие, в прочем, все из тех же ругательств. — Что это вообще за место? -Я не уверен, но если нам достаточно повезло, то это, тот самый лес у которого мы разбили лагерь, просто мы в глубине него, — вздохнул Шото, проведя рукой по лбу и морщась от противной головной боли, стучащей в черепе. -Ну, охереть везение, как у утопленников, — раздраженно хмыкнул блондин, пристально всматриваясь в лесной пейзаж. — Ладно, мы не можем просто сидеть тут без дела. Давай искать путь обратно Половинка. Ты помнишь, где статисты разбили свой чертов пикник? -Если мы находимся в том лесу, который был рядом с нашей поляной, тогда нам нужно идти на север, — нахмурился Шото, пытаясь припомнить что-то полезное из громких и быстрых разглагольствований Урараки и Мидории, которыми они его кормили на протяжении всего времени поездки, пытаясь вызвать у него восторг, которого Шото не чувствовал. — Полагаю, в таком случае, даже если мы не выйдем прямиком на ту поляну, где на нас напали, мы в любом случае доберемся до окраины ближайшей деревни. Мы проезжали ее по дороге, помнишь? -Чудесно, от тебя есть хоть какая-то польза, — вздохнул Бакуго с очередным бормотанием, на которое Тодороки только закатил глаза. Сил спорить с ним у Шото не было, как не было и желания. Какой толк, пусто сотрясать воздух? Лучше потратить дыхание, на то чтобы выйти из чащи. Отряхнув штаны на коленях, Кацуки резко взглянул на него, без своей привычной самодовольной ухмылки, словно услышав, о чем он думает, и кивнул головой в сторону леса — Ну, чего расселся, Половинчатый? Давай, вставай, чем быстрее начнем идти, тем быстрее придем. Шото с сомнением взглянул на него, приподняв бровь, но вновь решил не спорить и довериться Бакуго, даже если его волновал вопрос, а в том ли они вообще лесу…

***

К сожалению, фраза «чем быстрее начнем, тем быстрее закончим» не оправдала ожиданий, потому что, по ощущениям, они шли уже несколько часов, делая перерывы только на то, чтобы слегка посидеть, дав ногам отдохнуть, — и, в очередной раз, попререкаться насчет того, правильный ли они выбрали путь, — но даже намека на выход или хотя бы просвет между деревьями, не было. Ни малейшего. Только густая зеленая листва, ветки, бьющие по лицу, трава под ногами и хрустящие сухие ветки, под из подошвами. Ни каких-либо исхоженных или заросших тропинок, которые указали бы, что кто-то до них уже ходил здесь, ни, маленьких полянок, ничего. Целое, раздражающее ничего — все что у них было. А вообще, на скромный взгляд Шото, если бы не тот факт, что они с Бакуго, оказались отделены от своих друзей злодеями, и заброшены в это место, ими же, и насильно, его можно было бы считать маленьким кусочком рая. Теплые, но не обжигающие, лучики солнца, падающие сквозь удивительно густую листву величественных деревьев, всех мастей, переливающуюся всеми оттенками зеленого; прохладный ветерок, приятно дующий в лицо, не позволяя солнечной жаре проявиться; редкое резвое щебетание птиц, небольшие кусты, словно маленькие зеленые облачка, аккуратные цветы, прячущиеся под ногами, даже ворчания Бакуго не слишком много… Ну просто идиллия, ведь. И лес был бы, действительно, просто сказочным, если, опять же, не включать в общую картину тот факт, что они, вообще то, здесь не по своей воле, для непонятных целей, и, кажется, потерялись. И это, если не говорить о погоде, изредка словно теряющей рассудок в этом месте. Кстати о сумасшедшей погоде. Периодически, когда приятно прохладный ветер становился на порядок холоднее, а дневной свет постепенно начинал тускнеть и, буквально лишать их видимости, словно небо затянуло темными тучами, им приходилось останавливаться и ждать, когда их либо накроет ливнем, либо непогода пройдет мимо и облака рассеяться. При чем, судя по цвету, небо заволакивало тучами такого рода, будто вот-вот, да и начнется буря. От того им приходилось замирать на месте, в тусклой и жуткой полутьме, поднимать головы к небу, практически черному, прикрытому листвой, надеясь, что гроза обойдет их стороной и ждали, начнется все-таки буря или нет. Пока что, им удивительно везло, потому что в каждом из случаев все просто проходило. Облака, действительно, постепенно рассеивались оставляя в напоминание о себе, только, усиливающуюся на погоду, головную боль Шото. Ветер снова теплел, обдувая мягкой прохладой, а солнце снова начинало светить все так же ярко, как и до этого, грея их макушки. Это было большим облегчением, ведь укрыться им было негде, а строить иглу изо-льда и сидеть там в дождь, затея далеко не лучшая. Как и идея прятаться под деревом. И, естественно, сразу же после того, как Шото должен был подумать у странностях погоды в этом лесу, как, все видимое небо снова затянуло чернильными тучами и это заставило их остановиться, в надежде что, как и прошлый раз, все быстро закончится. -Что, опять? — закатил глаза Бакуго, подняв глаза к небу, с раздраженным видом. Еще немного и он бы даже зарычал от негодования. К своему удивлению, Тодороки был с ним категорически согласен, но слишком устал от головной боли, терзающей его виски. — У меня начинает появляться ощущение, что это место над нами издевается. -Не у тебя одного, — вздохнул Шото, сжимая зубы, и тоже подняв голову, задумчиво потирая внутреннюю часть руки. Периодически кожу начинало, неприятно, колоть и рука побаливала, как сейчас, при чем только правая. Вероятно, одна из иголок злодея неприятно поцарапала его в пылу сражения, когда он выстраивал ледяной барьер, или он неудачно упал на ветку, когда потерял сознание. Ничего серьезного, но от этого боль не менее противная. Такая же противная, как игла катетера. Вроде и не болит, а дискомфорт отвратительный. Особенно если медсестра еще не наловчилась их ставить. Шото скривился от сравнения и собственных воспоминаний, вздохнув, и уставился в небо хмурым взглядом. -Нет, серьезно, это все чертовски глупо, — фыркнул Бакуго резко, глядя в, уже медленно светлеющее, небо, прищуренными глазами. Не прошло и пяти минут. Шото уже подумывал, а не попали ли они в сумеречную зону, или как там это называется. — Что эта, грёбанная гроза, которая все никак не начнется, что этот лес, которому, блядь, ни конца ни края, что эти идиотские злодеи, которые побоялись даже выйти и сразиться, а не просто закинуть нас в эту глушь! Что за трусы?! -Бакуго, успокойся, — Шото вздохнул, проведя левой рукой по волосам, ведь правую все еще неприятно и чуть болезненно кололо. Черт, он наверное разодрал ее, по рассеянности. К счастью, и его головная боль, и эта раздражающий дискомфорт в руке начали понемногу стихать, но крики бы точно вернули пульсацию в висках обратно. — Ты ничего не добьешься этими возмущениями, давай просто пойдем дальше. -Не указывай мне, что делать, Половинка, — Кацуки быстро взглянул на него, с обычным яростным выражением, и раздраженно утопал вперед, оставив Тодороки догонять его. -Верно… — Шото тяжело вздохнул, слегка покачав головой, и поспешил догнать одноклассника, краем глаза зацепив знакомый пень. Погодите, пень? Он резко замер, оглянувшись и с удивлением обнаружил, что смотрит на тот самый пень, который был ему временным костылем, когда он только очнулся. Тодороки слегка взмахнул головой, словно прогоняя наваждение. Этого не может быть, пока они с Бакуго шли им встречалось много пней, ему просто кажется. Но теперь, когда он задумался, то обнаружил что все они, встречающиеся на пути ранее, тоже были также устрашающе похожи на этот, просто он не обращал достаточно внимания раньше. Но это невозможно, они не могли просто ходить кругами столько времени, они шли строго вперед и никуда не сворачивали. Тогда как… -Ну, Половинчатый, ты там сдох, что-ли? — раздался впереди отдаленный голос Бакуго. Затем послышалось шуршание листвы и его недовольное лицо выглянуло из-за одного из деревьев. — Чего ты тут застрял? -Эй, Бакуго, — задумчиво глядя на пень, спросил Шото, не обращая ни малейшего внимания на чужие вопросы. — Тебе не кажется, что с этим лесом что-то не так? -Конечно, он, блять, бесконечный, вот что с ним не так, — хмыкнул Кацуки закатив глаза, скрестив руки на груди. — Тебе, что, голову напекло? -Нет, ты не понял. Осмотрись, тебе не кажется знакомым это место? Мы были здесь, когда очнулись, — любезно подсказал Тодороки, приседая на корточки и внимательно глядя на землю. Он прикоснулся к, удивительно мягкой траве, закусив губу и его глаза быстро забегали. Что-то не так… Что-то тут не сходится. -Этого не может быть, мы шли долбанную кучу времени! — возразил было Бакуго, но не успел договорить, когда Шото резко встал, расхаживая вокруг, негромко объявляя свои догадки и наблюдения. -Я очнулся здесь, около вот этого пня, я помню, как мне пришлось опираться на него некоторое время, чтобы не упасть. А ты лежал здесь, тебя даже стошнило вон в те кусты, когда ты слишком резко поднялся. Это не просто похожее место, оно точно такое же, разве ты не видишь? — пробормотал Шото, сосредоточенно скользя взглядом по земле, и задумчиво кусая губы. Он чувствовал, что упускает, что-то. Судя по виду, Бакуго снова хотел было ему возразить, даже демонстративно оглянувшись, чтобы доказать свою правоту, но, к своему удивлению, действительно нашел это место знакомым и очень похожим на то, где они проснулись. -Но… Как? Мы ведь не могли ходить кругами все это, грёбанное время, — пробормотал он себе под нос, распахнув глаза, когда взглядом то и дело натыкался на уже увиденные ранее деревья, просто с другого ракурса. Вон то, с обломанной веткой было чуть правее, а вот это, с корявой корой, слегка дальше. Тодороки в ответ лишь покачал головой, закусив губу и рассеянно потирая правую руку, все еще тревожно хмурясь. Это все не имело никакого смысла, как они могли идти точно вперед и при этом видеть одно и то же место все время. Такого не может быть! Бакуго резво прошелся вокруг, все еще бормоча себе под нос, смесь отрицания, ругательств и непонимания. оглядывая каждое дерево в шаговой от него доступности. — Это, как во сне, когда бежишь вперед, а оказывается, что ты стоишь на месте или что? Бессмыслица, какая-то! Это невозможно. Шото согласно кивнул, все еще задумчиво глядя куда-то сквозь траву, невидящим взглядом. Он бы так и сидел дальше, если бы разочарованное рычание Бакуго и его импульсивный удар по дереву, не заставили его дернуться и случайно провести ногтем по руке, отозвавшейся очередным легким дискомфортом. Он опустил голову, надеясь, что не сделал небольшую рану от иглы, которая постоянно болела, еще больше и хуже, чем до этого. Однако, стоило ему взглянуть на руку, как… он ничего не обнаружил. Там ничего не было. Тодороки недоуменно похлопал глазами, несколько раз проведя пальцами по тому месту, но ничего так и не появилось. Его рука была абсолютно в порядке и кожа не была повреждена. Его глаза чуть расширились, когда он озадаченно смотрел на собственную конечность, словно видел ее впервые. Если никаких ран нет, тогда откуда эта странная боль, как будто… -Капельница… — прошептал Шото, широко распахнув глаза. Не может быть… -Что? Что ты там бормочешь? — обернулся на него хмурый Кацуки, когда Шото поднял голову перебивая его снова. -Бакуго, у тебя есть боль в руке? Такая… необычная. Как будто тебя укололи иглой или что-то вроде? — видимо у него был такой необычный вид, что блондин только ошарашенно моргнул в ответ и молча уставился на него. — Давай, это очень важно просто поверь мне. -Половинка, мы сражались с тем, кто буквально швырялся в нас иглами, как ты думаешь? — слегка удивленно осматривая Тодороки сверху вниз, словно у него вдруг выросла вторая голова, ответил Бакуго медленно. Когда тот в ответ Шото просто продолжил смотреть на блондина, терпеливо ожидая, Кацуки поморщился и кивнул. — Ну, я бы не назвал это прямо болью, просто небольшой дискомфорт в левой руке… -Как будто вставили катетер в руку, — подсказал Шото, когда задумчиво уставился на траву, приложив руку ко рту. -Ну, я не думал об этом в таком ключе, но ощущение похожее, да, — Кацуки еще раз опасливо осмотрел его с ног до головы и подошел, кладя руку на плечо. — Слушай, Половинка, ты уверен, что тебе голову не напекло? -Да, я уверен, к сожалению, — пробормотал Тодороки, вздыхая. Он провел рукой по волосам и взглянул в лицо Бакуго, закусив губу, неожиданно почувствовав прилив неуверенности. — Но у меня есть теория, из-за которой ты посчитаешь меня сумасшедшим. -Я тебя уже таким считаю, погоды это не сделает, — повел плечом блондин, слегка скривившись. — Выкладывай, что там у тебя. -Я… я думаю, что это место. Этот лес, все это нереально, — выдохнул Шото, отведя взгляд за плечо Кацуки, пока тот широко раскрыв глаза, пялился на него. Тодороки прикусил губу, на секунду, но затем быстро и торопливо продолжил изъясняться, прежде чем его перебьют. — Когда я понял, что мы пришли в то же место, откуда и начали, я задумался над тем, почему? И решил попытаться вспомнить наш путь с самого начала. Но быстро понял, что он был одинаковым. Я, имею в виду, не однообразным, а действительно одинаковым, словно мы ходим по зацикленному кругу, просто некоторые детали меняют расположение. Но это невозможно в реальности. Даже если бы кто-то сделал подобное нарочно, у него никогда бы не получилось идеального сходства. И когда, ты упомянул о сне, я… Это натолкнуло меня, на мысль о том, что это не реально. Ты ведь знаешь, что погода не может вести себя так, как здесь. Гроза могла пройти мимо нас один раз, два, но не столько сколько это случилось с нами. Так же и сама форма леса. Мы шли часами, но он не изменился. Никаких полян, никаких просветов, тропинок, необычных поваленных деревьев, нор животных, ничего из этого. Мы были слишком сосредоточены на том, чтобы покинуть это место, и просто не замечали какое оно, на самом деле странное. -Хочешь сказать… Что это все — сон? — хрипло спросил Бакуго, все еще с расширенными в удивлении глазами. -Нет… Нет, не совсем так, — Шото покачал головой и нахмурился, прижав пальцы к виску. — Если бы это был сон, мы бы не чувствовали боль. А у меня здесь постоянно болит голова и, не забывай об этом дискомфорте в руках. Да и как бы мы оказались в одном сне? Не думаю, что существует причуда, способная поместить двух людей в одно сновидение. -Тогда что это если не сон? Иллюзия? — нахмурившись, спросил Кацуки. А когда Шото в ответ только отвел глаза, он встряхнул его за плечо. — Я вижу, что у тебя есть еще что-то на уме, Тодороки. Говори. -Я не исключаю того, что это может быть иллюзией, но… — он сглотнул и его голос стал немного тише. — Вероятнее всего мы… Мы под каким-то препаратом и это галлюцинация. -Наркотики?! Ты должно быть шутишь, — выдохнул блондин шокированно. -Это бы объяснило, этот дискомфорт в руке. Катетер от капельницы, к которой вероятно, каждый из нас подключен. Большинство наркотиков и медицинских препаратов, используемых подобным образом, вызывают галлюцинации, а при длительном употреблении вызывают головные боли и тошноту. Вероятнее всего нас под чем-то держат, чтобы мы не сопротивлялись. Или их цель, держать нас без сознания, для чего-то, — закончил Шото, глядя в сторону, неуверенно перебирая пальцами прядь белых волос у виска. — Единственное, я не понимаю, зачем им это и как мы находимся в одной общей галлюцинации. Это так же невозможно, как и общий сон… -Нет, нет стой… Остановись блять… — Бакуго отошел в сторону, обхватив руками голову, и уставился в промежуток между деревьями потерянными глазами. У него в голове не укладывалось происходящее. Шото осторожно наблюдал за тем, как его друг обрабатывает его теорию, не слишком уверенный в том, как он в конечном счете отреагирует. Спустя несколько долгих минут, Кацуки устало потер лицо руками, со вздохом, и обернулся обратно к, стоящему все там же, Тодороки. — Ради, блядь, бога, и что это за пиздец? Так, ладно. Ладно, допустим… допустим ты прав. Мы в каком-то наркотическом трипе, это все странная галлюцинация в которой мы, неожиданно, вдвоем. Хорошо. И что нам тогда делать? Как нам выбраться? Мы не можем просто сидеть и ждать. -Это… хороший вопрос, — Шото вздохнул, опустив голову и присел на пень, соредоточенно думая. Бакуго устало прислонился к стволу дерева неподалеку и сел прямо на землю, уже не заботясь о том, чтобы испачкаться. — Насколько мне помнится, в случае интоксикации советуют пить много жидкости и увеличить потоотделение, чтобы токсины быстрее покинули организм. Учитывая то, что температура наших тел уже превышена, чтобы мы могли использовать свои причуды, — вызывать огонь и искры для взрывов, — скорее всего дозировка наркотика в наших телах должна быть чуть выше обычной дозы. Или подача новых доз наркотика вводится чаще, но в любом случае ей потребуется определенное время чтобы выйти, особенно в таком положении как наше, так что пустить на самотек это не получится. Нам придется, каким-то образом противодействовать этому. -Ну, я не вижу поблизости чертового бесконечного кулера, значит, нам нужно… разогреться, — хмыкнул Кацуки, прислонившись затылком к дереву. Он лениво приподнял руку, на которой образовались маленькие искорки, игриво танцующие на ладони, и усмехнулся. — Ну, Половинка, покажешь, насколько горячим ты можешь быть? -Ты не понимаешь, Бакуго, это опасно, — Шото поднял голову и нахмурился. — Наши тела способны выдерживать определенную долю жары, но этого может быть недостаточно. Тем более, я не так хорош в контроле над повышением температур без открытого огня, я могу запросто дать нам тепловой удар и, кто знает, как наши тела отреагируют на это, особенно в сочетании с наркотическим веществом или лекарством. -То есть, хочешь сказать, что мы просто будем сидеть здесь, ничего не делая? Просто потому, что ты боишься? — Кацуки приподнял бровь, наклонив голову. В его тоне смешались презрение, искренний интерес и немного насмешки. Тодороки поморщился на это заявление, отвернув голову, но ничего не ответил. Тогда Бакуго наклонился ближе и, внезапно, его голос чуть смягчился, когда он уверенно продолжал говорить. — Ты знаешь, что у нас нет выбора, Половинчатый. Нам придется попробовать, а получится или нет, уже другой вопрос. -Я знаю, знаю… — Шото вздохнул, протерев глаза, и встал с пня, подходя к однокласснику, чтобы предложить ему руку в помощи подняться. Когда Бакуго встал на ноги, Тодороки неуверенно взглянул на него, и протянул левую ладонь, направленную тыльной стороной вверх. — Полагаю, тогда мы можем начать. -Обожаю игры с огнем, — ухмыльнулся Кацуки, уверенно цепляясь за предложенную руку и вокруг, медленно, начал возрастать жар.

***

Шото резко подпрыгнул, широко раскрыв глаза и садясь на постели, жадно глотая воздух пересохшим горлом. Его пальцы слегка свело, от того как сильно, — словно от этого зависит его жизнь, — он вцепился в железные края койки, а легкие практически горят, от того как отчаянно он вдыхает очередную порцию кислорода. Но не проходит и секунды, как его голова резко туманится болью, а желудок сводит резким, болезненным спазмом, заставившим его перегнуться через край койки так быстро, что он едва не заработал хлыстовую травму, когда наклонил голову. Нужно ли было говорить, что его стошнило прямо на пол, а чувствовал он себя хуже, чем после отцовских тренировок, не в состоянии даже дышать без боли. Горький и кислый привкус желчи во рту, обжегший пищевод и горло, горящее теперь от желудочного сока, не добавлял картине радости, а практически толкнул его за грань старых болезненных воспоминаний детства. Шото потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя хотя бы отдаленно и, — он мог смело признать, — вытереть слезы от боли, появившиеся в уголках глаз. И когда ему, наконец, полегчало, а спазмы больше не скручивали его желудок в тугой узел, Тодороки устало откинулся назад, на подушку, кладя прохладную правую руку себе на лоб. Он чувствовал себя дерьмово и, он знал, что у него тепловой удар. За годы домашних тренировок у него их было больше, чем он мог сосчитать, узнать симптомы было делом плевым. Тошнота, головокружение, потемнение в глазах, разгоряченная кожа, и так далее по списку. Ничего нового, но и ничего приятного. Шото снова глубоко вздохнул, когда его организм успокоился достаточно, чтобы дать ему подумать о происходящем, а не о том, как ему ужасно плохо. Тогда-то, он наконец понял, что произошло. Лес, гроза, разговор, наркотики, жара, Бакуго. Бакуго. Шото снова сел, быстро, но на этот раз осторожнее и огляделся, в поисках товарища по несчастью. Только вот на этот раз, его нигде не было видно. Ему вообще было мало что видно, ведь пространство, где он находился, было огорожено синей плотной и пыльной ширмой. И только сейчас Тодороки обратил внимание, что лежит на больничной койке, — по крайней мере, ему она показалась таковой, — в серых спортивных штанах, белой футболке, так еще и босой. По ощущениям, это действительно была самая обычная, стандартная койка, как в стандартной больнице. Чуть жестковата, довольно узка, по цвету нейтральна, немного пахнет лекарствами. Он бы даже подумал, что и в самом деле попал в госпиталь, если бы не тот факт, что темный, почти черный потолок, возвышающийся над ним, был совсем не похож на стерильные и, зачастую белые, помещения больниц. Поэтому, очевидно, были они совсем не медицинском учреждении, им просто не могло так повезти. Следующее же, что привлекло его внимание, капельница, присоединенная к его собственной вене, стоящая у койки, рядом с каким-то выключенным прибором. Долго не думая, Шото тут же вынул катетер, осторожно чтобы не повредить руку и, с отвращением, оттолкнул стойку с подвешенным мешком непонятного содержания чуть в сторону и, поверхностно, осмотрел себя на предмет повреждений. Никаких ран, кроме уже практически заживших царапин от игл злодея, — боже, по ощущениям это было так давно, — ему не удалось обнаружить, поэтому Шото сделал попытку встать. Именно что сделал попытку, ведь его ноги тут же подвели и он, с легким кряхтением, упал обратно на койку, зацепив рукой тумбочку с тусклой настольной лампой. Поморщившись от раздражения на собственную слабость и решив пока не торопиться с тем, чтобы встать, Тодороки с настороженным интересом осматривает предмет мебели, прежде чем открыть один из шкафчиков, повиновавшись интересу. На удивление, тот не оказывается пуст и Шото может достать оттуда свои собственные часы, с треснувшим стеклом, и телефон, невероятным образом полностью целый. Только вот, когда он пытается включить его, само собой, экран не загорается и тот не начинает работать, как по волшебству. Не то чтобы он надеялся на работающее средство связи, но мало ли, проверить все равно стоило. Сунув находки в карман штанов, он задумчиво хмурится и возвращается к исследованию. Еще немного осмотрев ящики тумбочки, больше ничего, кроме пыли Шото найти так и не удалось, но он не слишком был этим расстроен. Он не ожидал найти даже то, что уже нашел, не удивительно что ничего более найти не посчастливилось. К тому же он убил немного времени, ожидая пока его ноги вновь начнут работать и перестанут дрожать и подгибаться, потому, с большой натяжкой, но Тодороки считал это успехом. Маленьким, но успехом. Наконец встав с койки, Шото облегченно вздыхает, когда конечности держат его нормально и не пытаются заставить его получить сотрясение мозга от удара об пол. Он делает несколько шагов, осторожных и выверенных, на пробу и, пусть в теле еще чувствуется огромная слабость, он может ходить. Маленькие радости жизни героя. Тодороки разминает плечи, устало вздыхая и, наконец-то, одергивает синюю ткань, перекрывающую обзор, да так там и замирает. Огромная, полутемная комната была буквально заставлена похожими маленькими ширмами, за которыми, наверняка, прятались такие же, как и его, узкие жесткие койки. Десятки синеньких ширм и десятки жестких коек, струились в ряд друг на против друга, словно в каком-то полевом госпитале времен войны. Шото осторожно выходит из-за своего «укрытия», оглядываясь. Тихо. Темно. Пусто. Он щурится, сжав кулак и решает проверить, пусты ли койки, подходя к одной из плотно задвинутых тканей. И это становится его большой ошибкой, ведь как только он это делает, то его сердце замирает в груди. На больничной койке перед ним лежит его друг, Мидория Изуку, без сознания и с капельницей, присоединенной к, покрытой шрамами, руке. Шото оторопело делает один маленький шаг назад. Затем второй и третий, пока не вздрагивает, когда спиной, неожиданно, упирается в край другой койки, случайно оттянув ткань. И когда он оборачивается, это становится его второй ошибкой, ведь на этой койке лежит Яоёрозу Момо. Такая же бессознательная, как и Мидория, и с капельницей, наполненной неизвестным наркотическим веществом. Тодороки хрипло втягивает воздух в легкие и, с налетом паники в движениях, обходит все койки до единой, нервно одергивая тканевые ширмы и проверяя их заполненность. Он насчитал двадцать кроватей расположенных друг на против друга и, одну, в стороне, у самой дальней стены, и все они, — абсолютно все, — были заполнены учениками класса А, его одноклассниками, лежащими без сознания и подключенными к капельницам. А на самой последней, та которая у стены, крепко сжимая в руках беззащитную маленькую Эри, лежал и их классный руководитель. Шото ошарашенно замер у этой, последней, койки, дрожащими руками вцепившись в железное изголовье, и отчаянно надеясь, что его прямо сейчас не накроет паническая атака или не стошнит еще раз, когда позади раздался резкий хриплый кашель, выводя его из предпанического состояния. Бакуго очнулся.

***

В ту же секунду, как Кацуки открыл глаза, он понял, что он в полном дерьме, потому что так плохо он себя еще в жизни никогда не чувствовал. Пот струился по лбу большими каплями, заливая глаза; воздух царапал легкие, как будто он разучился дышать, кожа была неприятно, обжигающе-горячей и сухой, голова нестерпимо болела, словно в нее забивают клинья, да еще и кружилась, как будто он катался на карусели прямо в данный момент. И, мало ему было всего этого, так еще и сверху, скручивало от тошноты его, словно в узел. Да скручивало так, что ему экстренно пришлось перегнуться через край койки, чтобы не стошнить прямо на самого себя. И это, было еще хуже, ведь желчь обжигала сухое горло и жгла его, так чертовски сильно, что даже слезы в глазах выступили. Когда приступ тошноты ушел, Кацуки утер рот, — а заодно и лицо, — от остатков желудочного сока и пота, простыней, тяжело дыша, и уперся горячим лбом в холодное крепление постели, когда ему на затылок, вдруг, легла холодная рука и он едва не застонал от облегчения. Плевать, злодей это был или смерть, прохлада на лихорадочно горящей коже была слишком хороша, чтобы он мог отказаться от этого. -О, блять, спасибо, кем бы ты ни был, — пробормотал устало Кацуки, прикрывая глаза и опуская плечи. Ответа он не получил, но Бакуго его не слишком и ждал, сосредоточившись на, облегчающем боль, жару и дискомфорт, холоде. Так отвлекся, что едва не пропустил момент когда его левую руку обхватили уже теплые пальцы, но не отреагировал, слишком довольно купаясь в спасительной прохладе. И когда его голова достаточно прояснилась чтобы думать, а тело больше не кричало о том, что его скоро вывернет наизнанку, сломает пополам и перемолет все его органы в кровавое месиво, он медленно поднял голову, с облегчением сталкиваясь с гетерохромными глазами, обеспокоенно раскрытыми и пристально глядящими на него, сверху вниз. -Лучше? — тихо спросил Тодороки, чуть наклоняя голову и садясь рядом на койку, вместо того чтобы нависать над ним. Бакуго ни за что бы не признался, но тот факт, что одноклассник нарочно сел к нему холодной половиной, облегчая последствия теплового удара, очень им ценился, пусть и не вслух. В ответ на вопрос, Кацуки лишь молча кивнул, возвращаясь в нормальное сидячее положение и размял плечи, устало вздыхая, когда его взгляд зацепился за медицинское оборудование и до него наконец дошло. Выбрались. Они, блять, выбрались. -Получилось, Половинка, — хрипло усмехнулся Кацуки, поднимая голову. В ответ Тодороки облегченно выдохнул и в уголках его губ заиграла редкая маленькая улыбка. — А ты боялся! -Да, — он тихо усмехнулся, чуть отвернув голову в сторону. — Получилось. -Ну, еще бы, — хмыкнул Кацуки в ответ, с настороженным любопытством оглядываясь вокруг, подмечая необычную одежду как на Тодороки, так и на себе самом. — Где мы? -Не знаю… — Половинчатый вздыхает тяжело, потирая висок и мрачно оглядывается назад, в просвет приоткрытой ширмы. Маленькой облегченной улыбки на его лице, как и не бывало, что мгновенно развевает крошечное ощущение триумфа. Он недолго молчит, просто хмуро глядя куда-то за пределы взгляда Бакуго, а затем поворачивается обратно и его лицо принимает тревожно-серьезный вид. — Но мы здесь не одни. -Что ты имеешь в виду? — подбирается Кацуки, уже готовый встать, когда Тодороки кладет руки ему на плечи и силой садит назад, пока сам Кацуки надеется, что его не вырвет, от того, как резво кружится его голова, а ноги кажутся желейными. -Успокойся, ты сейчас не сможешь встать, только навредишь себе. Подожди немного, пока пройдет побочный эффект интоксикации наркотиком и тепловой удар, — говорит ему Шото, оставив на его плече правую руку, все еще отдающую холодком. -В смысле мы тут не одни? Объясни, — нахмурился Бакуго, но покорно садясь обратно, с усилием сжав руку на колене. -В прямом, — вздыхает Тодороки, проводя ладонью по волосам. — Здесь весь наш класс, Айзава и даже Эри. Все, кто был в поездке сейчас в этой комнате и без сознания, как были мы. -Ты, блять, шутишь? — его глаза расширились от неожиданных новостей. Ладно их с Половинкой поймать и вырубить могли, — они не непобедимы, к сожалению, — ладно четырех человек поймать им тоже могло повезти, но двадцать два? За раз? Что за чертовщина?! -К сожалению, нет, — лицо Шото немного морщится, и снова вздыхает, вставая и садясь на корточки у белой тумбочки, которую Кацуки не заметил раньше. — Все подключены к капельницам, как я и ты, так что, я думаю, они тоже под наркотиками. Я не успел отключить их, отвлекся на твое пробуждение, потому, как только ноги смогут тебя держать мы это сделаем. Никаких серьезных ран я не увидел, поэтому, наверное, они просто в похожих галлюцинациях или сне, чем бы это было. -Это, чертово, безумие… — бормочет Бакуго себе под нос, вплетая пятерню в волосы, и наблюдая за тем, как Тодороки обшаривает тумбочку вдоль и поперек, в поисках… чего-то. — Но для чего вообще все это? Зачем нас тут держать? Какой смысл? -Я не знаю. Выкуп? Информация? Отвлечение для чего-то большего? — Шото закусил губу, хмурясь, и распрямился, кидая Кацуки его собственный телефон. Конечно, разряженный или, и того, сломанный, потому что не включающийся ни коим образом. Тодороки пожимает плечами и задумчиво смотрит в сторону, качая головой. — Слишком много идей и слишком мало информации. -Дерьмово, — хмыкнул Бакуго, подползая к краю койки и опустив ступни на пол. Бетон обжег ноги холодом, как только они соприкоснулись между собой, но он это проигнорировал, сосредотачиваясь на том, чтобы не грохнуться на пол и отбиваясь от рук Половинчатого, которыми тот хотел его поддержать. Раздраженно шипя, ему все-таки удается ровно встать и не качаться на месте, что вызывает одновременно прилив облегчения и, в то же время, стыда. Какой он герой если даже стоять нормально не в состоянии? Кацуки цокает языком, прячет найденный телефон в карман штанов и одергивает тканевую ширму, чтобы своими глазами увидеть то, о чем Тодороки ему рассказал. Ряды коек, стоящих друг напротив друга тревожно ровно; одернутые, в разных местах, ширмы обнажающие бессознательные знакомые тела за ними, и тусклое освещение нагоняют на него легкий приступ тревоги, когда он смотрит на мрачное зрелище перед собой, мимолетом гадая, не скрывается ли кто в тенях. Кацуки сглатывает, бегая взглядом по комнате, когда за его плечом медленно появляется Тодороки, мрачный и, в то же время, словно неуверенный. Они стоят молча около минуты, глядя вперед, когда Бакуго не выдерживает и осторожно, даже мягко, толкает Половинку плечом, заставив посмотреть на себя. -Ты что-то говорил о капельницах. Давай отключим этих идиотов от их «радужных снов», — хмыкает Кацуки и Шото молча подчиняется, подходя к ближайшей койке.

***

Они не разделяются пока освобождают одноклассников от новой порции наркотика в организме, а слаженно координируют усилия. Пока Тодороки вытягивает катетеры, Кацуки роется в каждой тумбе, пытаясь найти нечто полезное, что могло бы им пригодиться или помочь. Но все что он находит из раза в раз это отключенные телефоны и безделушки, типа кошелька Очков, помады Енотоглазой или браслета Лягушки. Кладя личные вещи на верх тумбочек, он, на самом деле не надеется найти в них нечто полезное, ему просто нужно что-то делать, чтобы не чувствовать себя тошнотворно обессиленным и слабым. Это заставляет чувствовать себя более разбитым, чем он уже есть. Потому он таскается за Половинкой и делает бесполезную херню, которая, иронично, заставляет его чувствовать себя полезным. Когда очередь доходит до дальней кровати у стены, руки Бакуго непроизвольно сжимаются в кулаки, когда он видит, на первый взгляд, безмятежно спящую Эри, совсем кроху в крепких защитных объятиях Айзавы. Если бы не тот факт, что все они похищены и находятся под наркотическим влиянием, он бы назвал эту картину милой и умиротворяющей. Но сейчас эта картина, заставляет его чувствовать себя больным, злым и бессильным. Судя по тому, как дрожат руки Тодороки, когда он вытаскивает катетер из маленькой бледной руки девочки, думает он так не один. Когда все койки осмотрены, каждая капельница отключена, а препарат перестает поступать в бессознательные тела их одноклассников и учителя, делать им становится нечего. Потому они просто садятся у одной из стен, бок о бок, молча глядя куда-то вперед, в полутьму, обрабатывая происходящее и размышляя над разными исходами. Они могли бы прямо сейчас сорваться и бежать искать выход, но… а как же их класс? Все они буквально одни и беззащитны, как они могут оставить их, ведь если что-то случится им себя не защитить. Хотя, не то чтобы он и Тодороки, ослабленные и, едва управляющие своими причудами, могли бы чем-то их защитить, но все же, лучше чем ничего. Тревожная тишина повисает в воздухе, словно купол, накрывая помещение и Кацуки чувствует себя одновременно неуютно, от всего происходящего, и успокоено, от того, что он тут не один. -Как думаешь, когда они проснутся? — не выдержав давящей тишины, негромко спрашивает он, прислонившись спиной к стене и прижав одно колено к груди. Ему кажется, что Тодороки вздрагивает, когда слышит его голос, но тот сидит рядом, а Кацуки смотрит вперед, потому наверняка не понятно. -Судя по всему, новая доза была не так давно введена, — также тихо отвечает Половинка, своим обычным спокойным тоном. Но в его голосе проскальзывает странная нотка, которую Кацуки не может разобрать. Это заставляет его повернуть голову к своему собеседнику, и заинтересованно взглянуть на него. — Так что наркотику еще предстоит усвоиться и выйти. Но мы, вроде как, уменьшили дозировку, так что и время тоже сократится. Проблема в том, что нам все еще не известно сколько наркотик усваивается и сколько нужно чтобы он покинул тело, чтобы человек очнулся. А использовать тот же метод что в нашем случае, опасно. Мы и сами себе навредили. а наши с тобой тела хотя бы в какой-то степени устойчивы к повышенным температурам, но вот их тела — нет. Мы можем просто навредить им и ничего не добиться, значит остается только ждать. -Ты поразительно много знаешь об этом, — хмыкает Кацуки, кладя голову на колено и, продолжая смотреть на Тодороки, с любопытством. -Я должен знать обо всех недостатках и проблемах, что может вызвать моя причуда. И Нацуо, мой брат учится на врача и, действительно, готовится к экзаменам в последний момент, — пожал плечами Шото, опершись затылком о стену. Его глаза были закрыты, колени прижаты к груди, а сам он казался, каким-то, хрупким в тусклом свете. — После того как отец стал номером один и реже стал появляться дома, Нацуо наоборот, стал приезжать почаще. Однажды, я помогал ему в подготовке с этой темой, когда он забыл о скором экзамене и был дома. -Он недолюбливает вашего отца? — хмыкнул Бакуго, чуть неловко отводя взгляд. Странное чувство вины, за подслушанный разговор еще на Спортивном фестивале, и скандал, который устроили оба Тодороки на ужине, куда их пригласила сестра Половинки, внезапно напомнило о себе, когда он слушал маленькие подробности из жизни чужой семьи. Словно он заглянул куда не следует. -Семейного ужина в нашем доме тебе было недостаточно, чтобы понять? — тихо усмехается Шото. — Тебе привести больше примеров? -Заткнись, — Кацуки ерзает, фыркая, словно недовольный кот. Вот и будь после этого чутким. — Ты понял о чем я. -Да, понял. Но раздражать тебя весело. И… ну, сложно сказать кто вообще любит моего отца, кроме Фуюми, — хмыкнул в ответ Тодороки, с легким вздохом открывая глаза и глядя в темный потолок. — Он… не слишком приятен в общении, ты же знаешь. Хотя сейчас ему лучше. -Мог прямо сказать, что он мудак и все, — закатил глаза Кацуки, садясь в позу лотоса и уложив руки на колени. -Да, вероятно я мог бы, — Шото тихо засмеялся, коротко и быстро, едва заметно, и уставился в потолок, оставив Бакуго с удивлением коситься на него. — Никогда не думал, что скажу это, но с тобой удивительно легко и приятно разговаривать, пока ты не кричишь и не огрызаешься. -Чертовски спасибо за этот комментарий Половинка, — закатил глаза Кацуки еще раз, скрестив руки на груди, только вот ни капли раздражения он не чувствовал. — Я буду помнить его всю свою, блять, жизнь. -Не за что, — пожал плечами Тодороки, игнорируя сарказм. Бакуго недовольно взглянул на него, снова опираясь спиной на стену, и вздохнул, глядя на чью-то койку впереди. -Что ж… Полагаю ты тоже не такая уж плохая компания, — пробормотал он, фыркнув. — Не то, чтобы я мог выбирать, но мне повезло что это не был Деку. -Я бы сказал, повезло что вообще не один остался, — невесело усмехнулся Тодороки, глядя в потолок. Его голос стал чуть тише, а в голос снова добавилась эта странная нота. «Страх. Вот что это было,» — понял Кацуки, с легким удивлением. Тодороки боялся остаться один на один с происходящим, всей этой темнотой и бессознательными телами, которые могут проснуться, а могут и нет. Или… он просто боялся остаться один. Боялся, что никто больше не проснется, что он потеряет всех в этой комнате. Бакуго сглотнул и отвернул голову в сторону, задумчиво глядя себе в колени, пока Шото продолжал тихо говорить, словно сам с собой. — Я, бы, например, сошел бы с ума, оставшись здесь в одиночестве. -К твоему счастью, ты здесь не один, — уверенно ответил Кацуки, спустя минуту размышлений, хотя так же уверенно поднять глаза и усмехнуться, стоило действительно много внутренних сил. — Радуйся моему чудесному присутствию, рядом с тобой, пугливым кроликом, так хоть не выроешь себе подкоп голыми руками, чтобы сделать нору и спрятаться. -Вау, какая честь, Бакуго, я польщен, — с сарказмом произнес Тодороки и Кацуки, буквально почувствовал, как тот закатывает глаза. Он толкнул Половину в плечо кулаком, не слишком сильно, больше… по-дружески, сказал бы он, если бы они с Тодороки были друзьями, — а они не были, совсем нет, — с облегчением слыша, что нота страха исчезла или, по крайней мере, ненадолго спряталась из чужого голоса. Шото нахмурился и потер плечо рукой, со вздохом и покачиванием головы. — Ты как ребенок. -Сказал человек, который не может приготовить даже яичницу. -Меня никогда не учили готовить, и почему ты оцениваешь возраст по жаренным яйцам? — фыркнул Тодороки, складывая руки на груди, раздраженно. -Потому что возможность обеспечить себя банальной едой входит в понятие зрелости, дубина, — Кацуки снова закатил глаза и обнаружил себя ухмыляющимся, когда лицо Тодороки напротив него скривилось в маленькой недовольной гримасе. — Ладно, так и быть, я могу дать тебе десять лет, вместо семи. По росту не подходишь. -Я выше тебя, — закатил глаза Половинка, вздыхая. Он не продолжает пререкаться с ним, молча принимая собственное поражение. И они снова погружаются в тишину. Со временем она снова становится напряженно-тревожной и Кацуки ерзает на месте, теребя ткань своих штанов. Когда это надоедает, он поднимает руку, и вызывает на ладони маленькие искры, — задорно пляшущие в полутьме, как маленькие звезды, — как он делал в детстве, когда темнота его комнаты становилась слишком пугающей. Или как он делал после грязевого злодея или после Камино… Кацуки сглатывает и про себя считает мерцающие огоньки, отвлекаясь на подсчет, вместо неприятных удушающих воспоминаний. Искры привлекают внимание Тодороки и дальше, за маленьким танцем крошечных огненных звезд, наблюдают они уже вдвоем, не говоря ни слова. Но Кацуки не выдерживает слишком долго, раздраженно откидываясь назад и затылком, слегка ударяется об стену. Они провели в тишине еще около пятнадцати минут, по ощущениям растянувшихся на часы, когда Бакуго рывком встает на ноги, раздраженно вздыхая и его ненависть к растущему бессилию наконец доходит до края. -Нет, к черту это, я больше так не могу, мы должны что-то делать, — проворчал Кацуки, ходя из стороны в сторону. — Мы не можем продолжать просто сидеть здесь. -И что ты предлагаешь? — вздыхает Тодороки, глядя на него снизу вверх, с ожидающим выражением на лице. -Мы должны найти выход. Я больше не собираюсь ждать пока эти статисты соизволят проснуться и помочь нам, — пробормотал Кацуки, оглядев комнату. -Бакуго, мы сейчас едва способны управлять своими причудами, — в доказательство Шото создал в ладони кусочек льда, едва похожего на его обычные возможности, не говоря уже о том, что сам Кацуки чувствовал, что его взрывы сейчас, дотягивают до уровня, едва ли, начальной школы. — И мы не способны драться. К тому же, мы не можем просто разрушить что-либо, чтобы найти выход, по вышеуказанным причинам. -Тогда мы можем исследовать это… место, — скривился Кацуки, оглянувшись на полутемную комнату. — Для этого нам не обязательно нужны причуды и, мы сможем собрать информацию. Блять, может быть мы… не знаю, найдем карту или просто наткнемся на выход! -Подобный шанс один на миллион, и мы не можем просто оставить их всех здесь, — покачал головой Шото, поднимаясь на ноги, кивнув головой на бессознательные тела неподалеку. — Что, если, что-нибудь произойдет пока нас не будет? Это может дорого обойтись чужими жизнями. -И что? Предлагаешь нам сидеть здесь и тупо ждать пока кто-то очнется, чтобы потом что? Ждать пока очнутся другие? Это херов замкнутый круг, не будь идиотом, — Бакуго раздраженно приподнял бровь, скрестив на груди руки. Тодороки морщится в ответ, отвернув голову и нервно закусывает губу, потирая локоть. Кацуки смотрит на него мгновение, а затем вздыхает и делает небольшой шаг вперед. — Слушай, я тоже не в восторге оставлять статистов одних, но, ты же сам понимаешь, они могут очнуться, а могут и нет. Ты сам сказал, нам удалось вывести этот наркотик только очень постаравшись и схлопотав тепловой удар. Это — какая-то серьезная херня, они могут отходить от нее часами, если не сутками. Мы не можем столько ждать. Мы должны найти выход, как можно быстрее, чтобы помочь им и вытащить нас всех отсюда. Ты знаешь это. Нам надо рискнуть. Тодороки все еще выглядит неуверенным, когда переводит на него взгляд гетерохромных глаз, но доводы Бакуго, кажется, убеждают его достаточно, чтобы он согласился. Потому, неуверенно кивая, Шото вздыхает, опустив руки и прочищает горло. -У тебя есть план? — спрашивает Половинка, пытаясь вернуть себе спокойствие и трезвую голову. -Когда у меня его не было, — усмехается Кацуки, глядя на единственную дверь в помещении.

***

Сломать замок маленьким, пусть непривычно слабым, но все же контролируемым взрывом, было проще простого. Никто не беспокоился о том, что они смогут проснуться, не то что сбежать, так что никаких противопричудных замков и всякого такого дерьма, конечно же не было. Черт, это было действительно легко. Возможно, он смог быпровернуть это даже в детстве. Хотя… тогда он был ребенком, гордящимся тем, какой он сильный, так что вероятно нет, в детстве он бы снес всю чертову дверь целиком, наделал кучу шума и испортил бы весь план. Как же хорошо, что он вырос. Кацуки медленно и осторожно приоткрыл дверь, выглянув в образовавшуюся щель и, не найдя никаких потенциальны угроз в поле зрения, кивнул ожидающему Тодороки. Чисто, они могут идти. Тот посмотрел на него, закрывая, очень пригодившуюся помаду Пинки, которой они написали короткое сообщение на стене, с просьбой оставаться на месте и присматривать за теми, кто еще не проснулся, — на случай если кто-то все еще очнется, пока их нет, — и выскользнули в коридор, тихо прикрыв за собой дверь и шагая вперед с каждой унцией осторожности, которую только можно было отыскать. Коридор выглядел немногим лучше, чем комната, в которой они очнулись. Слегка потрепанная у пола светлая краска, пятна и подтеки под потолком, указывали, что место если не заброшено, то чертовски давно не видело ремонтной бригады. А светодиодные лампы на потолке, светящие тускло и периодически мигая, отчетливо вызывали ощущение больницы из фильма ужасов или, какой-то слишком старой лаборатории, что Кацуки не слишком понравилось. Тем не менее, они продолжили свой путь, настороженно прислушиваясь ко всевозможным звукам и глядя вокруг, во все глаза. И несмотря на то, что у них обоих ноги были босыми, им все же удавалось успешно оставаться незаметными. С другой стороны, они еще даже не слышали других живых людей или существ, так что утверждать это наверняка, было невозможно. Но Бакуго, честно говоря, не жаловался. Скрытность свою они могут и на тренировке проверить, а сейчас, будьте добры, давайте без злодеев за углом. Однако, естественно, все ведь не могло быть настолько просто. Какое-то время попетляв в извилистом коридоре, практически не имеющим путей, кроме как вперед и вверх по лестнице, да маленьких ниш, — являвшихся, вероятно, разметкой, под шкафчики, неизвестного предназначения— Кацуки вдруг почувствовал, как рука Тодороки схватилась за его плечо, оттаскивая назад в одну из таких ниш, прямо перед тем, как Бакуго ступил на развилку, которой оканчивался коридор. Он позволил себя оттащить, слегка дезориентированный, и вопросительно взглянул на одноклассника, без слов интересуясь в чем дело. -Кто-то идет, — прошептал ему, едва ли не одними губами Тодороки, настороженно глядя в сторону, где услышал что-то подозрительное. Кацуки прикусил язык, замерев, прижатый к стене, но доверяя чужому слуху. Его собственный был не так хорош из-за его же взрывов, а у Тодороки не было такой проблемы, да, вероятно из-за детской травмы, у него выработалась действительно почти чуйка на чужие шаги, потому у Бакуго было доверие к этому заявлению. Они стояли так, около минуты, когда голоса стали достаточно громкими, чтобы Бакуго не просто мог услышать их, но еще и понять, о чем между говорившими идет речь. -Черт, я убью этого ублюдка, — прорычал один из голосов, низкий, хриплый и явно мужской. В нем легко узнавался тембр огромного парня, которого Деку и Киришима завалили перед тем, как их вырубило, заставивший кулаки Кацуки сжаться. — Почему этот мудак еще не заплатил нам? У меня уже кулаки чешутся, чтобы врезать ему в его лицо и сломать к чертям эти очки на его роже. -Райд, прекрати. Если ты его убьешь, ты точно не получишь оплату, — послышался второй голос, мягче и яснее, с явным оттенком раздражения. Кажется, говорившим была девушка. «Та, которая человеческий принтер,» — подумал Кацуки, сосредоточенно вслушиваясь в разговор между злодеями. — Не будь гребанным идиотом. -Лисса, дорогая, мы не будем его убивать, лишь припугнем, — сладко ответил третий голос, его было немного сложно разобрать, он звучал глухо, да и говорившие, явно удалялись. — Не злись, сладкая. -Что толку, ему срать на наши угрозы, надо морду ему начистить чтобы он понял, что с нами играть нельзя, — было последним что они услышали, прежде чем голоса отдалились достаточно, чтобы больше было ничего не разобрать. -Что будем делать? — прошептал Тодороки, ему практически в ухо, сосредоточенно хмурясь. -Пойдем за ними, — так же тихо прошептал Кацуки, закусив губу и просчитывая стратегию в голове. — Мы можем узнать много нового от этих тупиц, может быть даже наше точно местонахождение. -Понял, — Шото кивнул, не споря, и они осторожно вынырнули из ниши, быстро огляделись и последовали в направлении, где, предполагаемо, скрылись преступники. Все чувства Кацуки обострились до предела. Собственное дыхание казалось непреодолимо громким, сердцебиение стучало в черепе, а адреналин зашкаливал. И, благодаря упорным тренировкам и их собственным способностям, — а еще живой внушительной угрозе идущей впереди, — шаги четырех босых ног оставались тихими и, их маленького импровизированного преследования, никто не заметил, а они с успехом нагнали злодеев, уже, видимо решивших свои проблемы, и негромко переговаривающихся о пустяках, на пути к тупику, снова, с единственной дверью, — кто вообще строил это место? — в самом его конце. Им с Тодороки отлично удалось разглядеть чужие спины и профили, пока они следовали за ними, потому, Бакуго с уверенностью, мог заявить, что эти люди и были теми, кто напал на них на том чертовом пикнике. Огромный парень, Райд видимо, был втрое меньшего размера, чем в их первую встречу, а девушка с иллюзиями, Лисса, не носила медицинской маски, но Кацуки был уверен на все сто процентов, что это были именно они. А парень, голос которого узнать не удалось, был, тем самым раздражающим чуваком, преломляющим свет своей причудой. Узнать его было не сложно, странная венецианская маска на его голове, так и осталась, словно опознавательный знак. Хотя в остальном, если посмотреть, он был одет нормально, немного формально, словно какой-то белый офисный воротничок. Весь его вид создавал в голове Кацуки диссонанс, но он решительно запретил себе думать о чем-то, кроме того, чтобы оставаться скрытным, потому что иногда, его разум блуждал, обрабатывая слишком много информации сразу. Преступники уверенно шагали вперед, очевидно чудесно ориентируясь в лабиринте коридоров, а бесшумные Кацуки и Тодороки, едва поспевали за ними, следуя словно безмолвные тени. За дверью в конце коридора, следовал еще один коридор, более извилистый и разветвленный. Повороты сливались в одну серую массу облупившейся краски и бетонных полов. Бормотание злодеев едва было слышно от крови, шумевшей в ушах, и беспорядочных стуков сердца, звучащих где-то на задворках черепа. Бакуго чувствовал, как его ладони потеют от напряжения, а в голове, словно раненная птица, билась мысль: «Не попадись. Вы еще слишком слабы для драки. Не шуми. Будь осторожен.» Он настолько сосредоточился на собственных движениях, что громкое фырканье впереди, заставило его резко поднять голову и замереть, впрочем, как и Тодороки, шедшего чуть позади. Злодеи остановились перед дверью, снова в самом конце этого коридора, раздраженно переговариваясь о чем-то, что им не было слишком хорошо слышно. Они лихорадочно огляделись, в поисках убежища, чтобы спрятаться, ведь одного взгляда назад, хватило бы чтобы их обнаружить. По счастливой случайности, в этом коридоре было еще несколько комнат и они медленно просочились в недостроенную комнату слева, с надписью «Только для персонала», на верхней стеклянной части. Прижавшись спинами к пыльной стене, Кацуки мельком переглянулся с Шото, принимаясь со всей внимательностью слушать и наблюдать, что происходит впереди, едва приоткрыв хлипкую дверь, разделяющую их и коридор. Раздраженный спор преступников закончился также быстро, как и начался, когда Райд, огромный парень, с размаху вдарил ногой по двери, выбив ее и напрочь снеся ту с петель, с оглушительным грохотом. Двое его спутников покачали головами и медленно вошли внутрь, а амбал последовал за ними, недовольно сопя. Парни переглянулись между собой, хмуря брови и переговариваясь серией кивков. «Подойдем ближе?» — Кацуки махнул головой в сторону дверей, но Шото покачал головой отрицательно, с хмурым взглядом. «Слишком опасно, мы не можем так рисковать,» — говорили его глаза и Бакуго понятливо кивнул, возвращаясь к наблюдению сквозь щель. А снаружи крики становились все громче и отчетливее. -Слушай меня сюда, мразь, ты клялся, что сможешь сделать все то, что придумала твоя безумная башка, и выдашь нам нашу заслуженную оплату. А теперь, я слышу, что ты не можешь? Не охерел ли ты, очкарик?! — рычал, уже знакомый им голос огромного злодея. — Мы рисковали своими шкурами, чтобы поймать этих детей-героев, чтобы перевезти их всех в этот ублюдочный заброшенный комплекс в глуши не для того, чтобы получить ебучее «спасибо»! -Мне нужно еще крошечное количество времени, совсем чуть-чуть! Мне осталось совсем немного чтобы синтезировать усиливающий препарат, и тогда я заплачу вам. Обещаю, нет, клянусь! У меня есть заказчики, я только должен получить каплю материала ДНК и все будет готово! — парни услышали четвертый, незнакомый им голос, доносящийся из комнаты, с умоляющей интонацией. — Мне нужно еще немного времени, просто потерпите, я все сделаю. Вы не пожалеете! Некоторые из этих малышей, уникальные экземпляры для моих экспериментов с причудами! Они идеальный материал! Вот увидите, это будет прорыв в области генетически-причудливой инженерии! Это станет открытием мирового масштаба! -Хиро, ты не понимаешь, — раздался язвительный голос девушки с иллюзиями, а затем послышался цокот ее каблуков. — Нам насрать, пусть это будет хоть лекарство от рака, нам нужны наши деньги, которые ты нам обещал. Свои истории-сказки о сроках и дедлайнах городить будешь Кисаме, а нам нужна наша оплата. -Мы не раз предупреждали тебя, дорогой друг, — слащаво отозвался мудак в венецианской маске. — Больше, мы не будем ждать. У тебя есть время до четверга, чтобы сделать свой препарат и заплатить нам, иначе… -Иначе я размажу тебя по стене таким тонким слоем, что ты ляжешь на стены вместо штукатурки, — усмехнулся громила. Его тяжелые шаги, гулко приближались, когда он прокричал последний комментарий перед тем, как выйти из проема. — Надеюсь, ты усек, очкарик, мне не хочется марать об тебя руки. -Помни, Хиро, мы дали тебе второй шанс, не угробь его, — сладко проворковал парень в маске, напоследок, и три пары шагов медленно начали удаляться, проходя мимо прикрытых дверей, за которыми они спрятались. Бакуго вжался в стену, задержав дыхание, когда тени скользнули мимо верхней стеклянной части дверей. Он едва дышал, когда мимо их укрытия пробежала еще одна фигура, покрытая белым, — вероятно чем-то вроде лабораторного халата, — расплывчато видимая сквозь стекло. Видимо, тот самый неизвестный «Хиро», с которым говорили злодеи. Но Кацуки почти не обратил на это внимание, широко раскрыв глаза, едва в состоянии обработать услышанное, и пытаясь словно слиться со стеной. Непонятные опыты, препараты неизвестного назначения, генетика, причуды и они, в качестве лабораторных крыс. Это — нечто большее, чем то с чем они сталкивались большую часть времени, в качестве героев-стажеров и неудачливых учеников геройского курса. Это другой, более осознанный, вид зла. Это эксперименты на людях. Преднамеренные эксперименты. На них. Подняв глаза на Тодороки, он прочитал в них ту же самую мысль, что звучала в его собственной голове. Они в серьезном, очень серьезном дерьме.

***

Шото все еще пытался собрать воедино в своей голове, все услышанное несколькими минутами назад, сидя на полу и наблюдая, как Бакуго нервно расхаживает из стороны в сторону, периодически негромко матерясь и обхватив голову руками. Вероятно, он сам тоже расхаживал бы столь же нервно, если бы не странное оцепенение, напавшее на него после услышанного. Задней мыслью, глядя на чужую панику, он подумал: интересно, почему? Ну, просто почему у них не может быть хотя бы одного спокойного дня? Без похищений, без сражений, без экспериментов, без всевозможный трудностей. Неужели это так много, чтобы просить? Один спокойный день? Шото не смог сдержать тяжелого судорожного вздоха, морщась и потер глаза, вставая на ноги. Нет, сейчас не время для этого. Они должны… Должны придумать план, спасти всех, кто остался внизу… Он подумает об этом позже. Где-нибудь в безопасном месте, он позволит панике и ужасу поглотить себя, а сейчас он должен быть собранным. Он герой. Это его работа. Ему просто нужно… нужно представить, что это очередная миссия. Все в порядке. Бакуго тоже остановился, глядя на него словно загнанный в угол дикий зверь. Его грудь тяжело вздымалась от злости, быстрых передвижений и… Вероятно, разочарования в их беспомощности. Будь они достаточно сильны сейчас, моментально сбежали бы, или дали отпор, а не прятались, словно мыши в норах, слушая кошмарные подробности того, что с ними планировали сделать. Боги, над ними хотели проводить эксперименты. Словно они были не более чем интересным биологическим материалом, а не, чертовыми подростками! Тодороки резко затошнило от подобных мыслей, но он с усилием проглотил желчь, обжегшую горло и выдохнул, глядя Бакуго в глаза, словно разговаривал с ребенком: -Нам нужно успокоиться сейчас. И придумать план. -И без тебя знаю! — огрызнулся Кацуки, оскалившись. Он сжал кулаки, прикрыв глаза, и сделал несколько вдохов, чтобы успокоиться, прежде его хриплый голос не послышался снова. — Какие у тебя есть идеи, Половинка? -Давай соберем все, что у нас есть, — тихо ответил Шото, медленно подходя к блондину и сжав его плечо, в неуклюжей попытке поддержать. Когда Бакуго поднял на него глаза, Тодороки кивнул на пол, и они сели, лицами друг к другу, неловко соприкасаясь коленями. — Начнем с самого начала. Поход. Пикник. Мы собрались все вместе у ворот UA, чтобы сесть в поезд и направится к ближайшему лесному участку, чтобы провести там выходные. Мы успешно добрались, начали обустройство и, как раз посреди маленького отдыха, который мы устроили после того, как закончили с приготовлениями, на нас напали. -Чертовы ублюдки действовали несинхронизированно, так что мы решили, что это было спонтанным нападением, и, чертовски расслабились, когда начали постепенно одерживать верх, — пробормотал хмуро Бакуго, дергая коленом в нервной привычке. Он смотрел куда-то в пол, хмурясь с каждой секундой все сильнее и сильнее. -Однако, если они все смогли не просто обезвредить всех нас, а и перевезти в это место, — а судя из недавнего разговора между нашими похитителями, мы где-то за городом, — значит на самом деле нападение было запланированным. Что в свою очередь значит то, что они какое-то время наблюдали за нами и, сумели узнать информацию о том, что мы отправляемся в небольшой поход. Мы не слишком-то и скрывали это, так что, скорее всего, они просто последовали за нами и затем напали, — кивнул Шото, рассеянно стуча по ноге пальцами, и хмуря брови в задумчивости. — Вероятно, всех нас вырубило причудой того парня, в капюшоне, потому-то, он и не вступил в бой с самого начала, а ждал подходящего момента. Я все еще не уверен, что тогда произошло и какая у него причуда, но это, наиболее вероятный вариант. Остальные же злодеи, просто хотели утомить нас, чтобы тот задействовал свою причуду. Возможно даже, именно эта самая причуда и поместила нас в тот самый сон, а вместе мы оказались, потому что я тогда держал руку на твоем плече. Получается, нам просто повезло, что мы оказались вместе. -Я бы не назвал это везением, нас, блять, похитили, — прорычал Бакуго, сквозь сжатые зубы. Затем он устало фыркнул и вздохнул, проводя рукой по лбу. — Но зачем тогда наркотики? Держать нас без сознания или чтобы усилить тот галлюциногенный трип? -Возможно все и сразу, — задумчиво отозвался Шото, постукивая по колену пальцем в каком-то ритме, успокаивающим его нервы. Точнее это должно было его успокоить, но совсем не работало. — Может быть причуда того парня слаба, потому нас и нужно было сначала утомить, чтобы она сработала. А чтобы держать нас без сознания на больший срок, наверное, требовался усилитель, и вот им стали наркотики. А может… может на нас проверяли что-то другое, судя по тому, что тот парень, Хиро говорил о нас… Исключать этот фактор тоже нельзя. -Безумие… это просто чертово безумие, — пробормотал Кацуки, прижав ко рту кулак и глядя в пол, немигающим взглядом. Шото уже почти начало беспокоить его безмолвие, когда он встрепенулся и, не отрывая взгляд от пола, резюмировал. — Итак, подытоживая: на нас напала кучка злодеев, следивших за нами, обманула, вырубила, перевезла куда-то на край света, накачала наркотиками и, возможно, ставила над нами дерьмовые эксперименты? -Ну… получается так, — сглотнул Тодороки, закусив губу и отведя глаза в сторону. Когда Бакуго описал это вот так… звучало определенно отвратительно. Особенно, когда это, веротянее всего было правдой. -Фанта-блядь-стически, — пробормотал блондин, откидывая голову назад, и с тихим стуком ударяясь о стену затылком. Некоторое время в комнате не раздается ни звука, кроме их дыхания, пока Кацуки не вздыхает, садясь в нормальное положение снова и тихо спрашивает. — И что нам делать? Сейчас, мы слабее новорожденных котят, и не сможем сражаться как следует. Но ждать пока нашу пропажу заметят герои, невозможно, времени нет. Каким-то чудом нас еще не начали искать, не обнаружив в палате со всеми. И так, у нас нет времени ждать, но и сил сражаться у нас тоже нет. -Значит, остается последний вариант. Окончательный побег, — вздыхает Шото, проводя рукой по лицу. — Нам нужно найти выход и позвать подкрепление. Сообщить героям, полиции. Собрать какую-то информацию о злодеях или про это место. -Получается, ты хочешь бросить идиотов внизу, без сознания, на самих себя? А не ты ли хотел остаться там, и убедиться, что с ними все в порядке? — хмурится Бакуго, скрестив руки на груди. Тодороки знает, что он делает. Это стандартный способ Кацуки Бакуго справиться с подавляющими эмоциями. Он просто превращает их в гнев и выбрасывает это дерьмо на всех вокруг. В обычное время, это не сработало бы на Шото, он буквально вырос, научившись избегать и игнорировать свой и чужой гнев, но сейчас… Он чувствует в груди яростный горячий всплеск раздражения, который становится последней каплей для его расшатанных нервов. -Я хотел, чтобы нам не приходилось быть похищенными и делать выбор между жизнью и безопасностью наших друзей, но увы, не все в жизни бывает как хочешь! — резко огрызается Шото, тяжело дыша, после короткого всплеска ярости, и сжимая кулаки. Он обнаруживает себя стоящим на ногах и возвышающимся над удивленным Бакуго. Его глаза злы и остры, но при этом, он чувствует, что в них нарастает жар и пощипывание. Черт, нет, он не собирается плакать перед, Бакуго Кацуки из всех людей, нет. Шото резко разворачивается спиной к нему, пытаясь унять свой кипящий гнев и разочарование, бурлящие внутри жгучим потоком, желающим вырваться через слезы. Он прикрывает глаза, считая секунды в своей голове, подмечая тихий шорох ткани за спиной краем уха, так что, когда чужая рука ложится на его плечо, он почти не вздрагивает. Почти. Кацуки ничего не говорит, молчаливо стоя за его спиной, словно тень или бесплотный призрак, и только лежащая на плече Шото рука, указывает что он здесь не один. Мягкое тепло от прикосновения, что он мог чувствовать даже сквозь ткань белой футболки, заземляло его, тонущего в отчаянии и разочаровании. Он делает несколько глубоких вдохов, позволяя уверенному и твердому присутствию Бакуго, успокоить его расшатанные нервы, и опускает напряженные плечи, побеждено вздыхая и позволяя однокласснику, развернуть его лицом к себе. Паника медленно оседает, оставляя его слабым, податливым и бескосным. -Тодороки, мы спасем их, — тихо, но уверенно говорит Кацуки, глядя ему в глаза. Его руки медленно ложатся на плечи Шото, сжимая их. Недостаточно чтобы сделать больно, но достаточно чтобы заземлить. -Это не просто спасательная операция. У нас нет ни малейшего права на ошибку. Если нас поймают или мы не сможем сбежать, или мы не приведем помощь вовремя, это может стоит нашим друзьям жизни, Бакуго… — даже для самого себя, Шото находит собственный голос умоляющим и почти отчаянным, даже дрожащим, когда он говорит. Это раздражает. Это бесит. Это почти заставляет его заплакать. -И мы не ошибемся, — терпеливо отвечает ему Кацуки, еще раз сжимая его плечи с, удивительно мягкой, настойчивостью. — Я обещаю, мы найдем выход из этого грёбанного места, выберемся отсюда и спасем этих идиотов. Мы же герои в конце концов, это наша, блять, работа. -Мы все еще студенты, — на грани с тихим всхлипом, усмехнулся Шото, проводя рукой по лицу, словно пытаясь стереть с него страх, который он чувствует внутри себя. — Наша работа — учиться. -Тем более. Мы за свою чертову учебу уже сделали больше, чем половина героев Японии за всю свою карьеру, и с этим тоже справимся, — фыркнул Бакуго, закатив глаза, с самодовольной ухмылкой. Он, почти ласково, как для обычного себя, ударил его по плечу, полностью убирая руки с него, — нетнетэтотепловерниоставьпожалуйста, — и кивнул на дверь. — Давай, Половинка, у нас есть работа, проверим офис того безумного парня в белом. Глядишь найдем нечто полезное, чтобы свалить отсюда.

***

Кацуки, на самом деле, не знал, что он делает. Он даже не сразу осознает, что его собственные руки тянутся с расстроенному парню напротив, чтобы мягко лечь на его плечи, в успокаивающем жесте. Он не умеет утешать, он не создан для подобного, но почему-то он пытается. И он не знает с чего вдруг. Но, в то время, если быть откровенно честным, он действительно чувствовал слишком много всего сразу, чтобы осознать, что он, собственно, блять, вообще чувствует, в конкретных понятиях, — страх? шок? беспокойство? или злость? Или сразу все? — что уж говорить о его действиях. Он был конкретно не в себе и не слишком отвечал за себя. Кацуки просто нутром ощущал эту острую потребность что-то сделать, чтобы Половинка не выглядел таким расстроенным, подавленным и грустным. Он чувствовал, что оставить Тодороки в том состоянии, в котором он был, было бы непростительной ошибкой. Не только с точки зрения стратегического планирования, но и из банальной человечности. А Кацуки, — пусть периодически об этом удобно забывал, — был человеком. «Я начинаю говорить, как Гончая Пес, отвратительно,» — думает он, мимоходом. Бакуго поморщился, откидывая назад очередную бесполезную папку, полную, непонятных ему, старых и чуть поплывших от сырости отчетов, и вздохнул. Попытка найти что-то в этом захламленном пространстве, полном устаревшей макулатуры и затхлой пыли, теперь не казалась ему хорошей идеей, особенно когда он не находил ничего важного, и голову наводняли всякие мысли. Он почти жалел, что предложил это, когда перед глазами всплывало расстроенное лицо Тодороки, отчаянно боровшегося с собственной беспомощностью и страхом, прямо перед ним. И внезапно, желание копаться в бесполезных бумажках возвращалось. Лучше это, чем вариться в котле из собственного отчаяния и паники, и уж тем более лучше, чем позволять Тодороки делать тоже самое. А разного рода мысли Кацуки игнорировал всю жизнь, еще один час или два, ничего не изменят для него. Бакуго цокнул языком и с новым вздохом принялся разбирать бесполезные бумажки, краем глаза улавливая передвижения Тодороки неподалеку от него. Тот обыскивал стол, стоящий у дальней стены, и, в отличие от Кацуки, справлялся с осмотром быстрее, не то от того, что стол был заведомо меньшим объектом, не то, потому что ему нужно было быстрее высвободить свою нервную энергию хоть во что-то. Знание того, что они были не более чем лабораторными крысами в руках, очевидно, безумца напугало Кацуки, но Тодороки… его это подкосило. Связано это было с тем, что его отец, в каком-то смысле сделал то же самое с их семьей, или нечто еще, Бакуго не знал, но и узнавать хотел еще меньше, чем дальше рыться в расплывшихся и пожелтевших бумажках. Кацуки неловко отвел глаза от чужой спины и опустил голову к очередному ящику, слишком сильно дернув за ручку, от чего все что в нем было посыпалось на пол. С, разочарованным вздохом, он с силой сжал кулаки, чтобы в гневе не взорвать к чертям эти ящики, — конечно образно, ведь он не идиот, таким образом сигнализировать об их присутствии, в этой комнате и без того дверь выбита, — и резко опустился на корточки, чтобы собрать разлетевшиеся повсюду бумаги. Он сгреб первые попавшиеся в руки, когда тихий голос Тодороки позвал его, заставив нахмуриться и встать, подходя к нему поближе. -Что случилось? Ты нашел что-то? — Спросил он, выходя из лабиринта металлических ящиков, пристально глядя на замершего у стола Шото, с каким-то дневником в одной руке и файлом в другой. Лицо Тодороки не предвещало ничего хорошего, когда он медленно повернул папку лицевой стороной к Кацуки. На ее обложке, большими красными буквами, — слишком пафосно и дешево на его вкус, — было отпечатано: «Проект Химера: практическое исследование совместимости и переноса причуд.» Кровь в его жилах, тут же похолодела, стоило ему дочитать написанное. Кацуки резко поднял глаза на Тодороки, встречаясь с его мрачным взглядом и медленно кивнул, подходя поближе, чтобы заглянуть в то, что явит им эта папка. Он заведомо знал, что ничего хорошего там нет. И он был прав. Шото осторожно отложил на стол записную книжку, найденную им ранее, и осторожно приоткрыл довольно увесистый файл, едва касаясь пальцами обложки. Первая, вторая и третья страницы сплошь состояли из нагромождения непоследовательного и разрозненного научного текста, в котором ориентироваться было, честно говоря, трудно. Кацуки уже понадеялся, что это лишь бредни кого-то, кто возомнил себя великим ученым, однако уже следующая страница выбила из его легких воздух, заставив замереть на выдохе. С листа бумаги на них обоих смотрели собственные лица. Фотографии, подозрительно похожие на те, которые размещены в их геройских лицензиях, безразлично взирали на них с белого листа, приклеенные друг рядом с другом. Под каждым изображением указывалась краткая информация: имя, фамилия, рост, вес, некоторые измерения физических данных, и, само собой, их причуды. Ниже, целый абзац научного бреда, но главное, это рукописная приписка в самом низу листа. -Девяностопроцентная совместимость, лучшие кандидаты, — шепотом прочитал Кацуки, дрожащей рукой, придерживая угол папки. Он, не моргая, вглядывался в свое хмурое лицо на фотографии, пытаясь сделать вдох. Тодороки с непонятным задушенным звуком, осторожно перевернул страницу на следующую. Затем еще одну. И еще. Кацуки отстраненно наблюдал, как лица на фотографиях сменяют друг друга, с тихим ужасом читая про себя приписки, оставленные размашистым подчерком: Айзава Шота — (Чисаки) Эри, совместимость семьдесят шесть процентов; Ашидо Мина — Серо Ханта, совместимость шестьдесят пять процентов; Маширао Оджиро — Мезо Шоджи, совместимость восемьдесят девять процентов, и далее, далее, далее, до конца списка их класса. Те, кто этому безумцу не подходил, были отмечены красным мазком сверху листа, а Деку, из-за нетипичной природы своей причуды, так и вовсе был помечен как «Особое рассмотрение.» Кацуки затошнило, когда папка с тихим хлопком закрылась в руках Тодороки, скрывая всю информацию внутри. Они продолжали стоять плечом к плечу, глядя в никуда, с дрожащими руками и кашей в голове. В, прокля́той комнате повисла тревожная тишина и единственными звуками, которые Бакуго мог слышать, был быстрый стук его собственного сердца и их учащенное тяжелое дыхание, повисшее в воздухе, с остатками ужаса. Шокирующее осознание накрыло их обоих, словно приливная волна. Одно дело, краем уха услышать какой-то разговор, но совсем другое — увидеть доказательства, мерзко-подробные, и ужасающе-реальные доказательства, того, что они были не более чем «испытуемыми». Они были «материалом». Кацуки сжал дрожащую руку в кулак, пытаясь найти подобие спокойствия в своем хаотичном разуме, наполненном прочитанным, и бумага в его ладони, торопливо подхваченная с пола, совсем недавно, смялась. Он опустил глаза, чтобы рассмотреть, что это было и хотя бы немного отвлечься. Тогда его дыхание замерло в груди во второй раз, но совсем по другой причине. Он держал в руках план этажа. Истрепанная, кое-где держащаяся на добром слове, желтая бумага, слегка поплывшая от влажности и смятая его руками, но сохранившая хотя бы подобие приличного состояния, чтобы на ней можно было что-то разобрать. Среди всего бесполезного мусора и ужасающих находок, у них, наконец, было что-то, что должно им помочь. У них появилась маленькая надежда.

***

Передвигаться, имея даже подобие карты, было в тысячу раз удобнее, чем идти набоум, надеясь, что они случайно не попадут в тупик или не наткнутся на нечто, что находить не слишком хочется. Он и Тодороки, совместными усилиями, высмотрели и вычислили на старой бумаге собственное расположение, — примерно высчитав все повороты по памяти, — и тщательно обследовали план, сверху донизу, чтобы найти зацепку, что привела бы их к выходу, тихим шепотом просчитывая собственный путь. И найти это, у них получилось. Исходя из пометок на чертеже, они находились на первом этаже, помеченном на бумаге, как рабочая приемная, — если, конечно, Кацуки правильно прочитал расплывшиеся кандзи, — в самой восточной ее части, архивах. Они единогласно решили не рассматривать парадный вход как вариант, ведь там, было слишком опасно. Кто знает, когда злодеям захочется покурить или пойти прогуляться. Потому отмели этот вариант как недействительный. Или используемый лишь в самом крайнем из всех случаев. А вот некая комната, довольно большая по размерам, что, казалось, имела выход на улицу, находилось в северо-южной части этого этажа. Понять, что именно это было, ни один их них не смог, кандзи были слишком испорчены чтобы прочесть, но самое главное, и что было важнее всего, это пространство имело выход наружу, а значит, добравшись туда, они тоже могут выбраться. А была это крытая парковка, склад или недостроенный морг, значения уже не имело. Обменявшись кивками, они быстро собрали ту самую злополучную папку и странный блокнот, — не то дневник, не то записную книжку, — в качестве доказательств, и поспешили добраться до выхода. Они не могли больше терять время. И потому снова они оказались в противных, давящих коридорах, перебегая от одной ниши или недостроенной комнаты, к другой, если вдруг слышали нечто подозрительное, периодически сверяясь с планом и, даже, не позволяя себе передышек. Да и как тут передохнуть, когда столько все происходит, не говоря уже о том, что напряжение от вынужденной скрытности никуда не исчезло бы в любом случае. К счастью, больше они не встретили, и не слышали, никаких людей, только строительные материалы, валяющиеся тут и там, да небольших крыс, бегающих из угла в угол, что, само собой, играло им на руку. Они были так близки к своей цели, что Кацуки едва мог в это поверить. Каким-то образом, злодеи не смогли заметить их побег, а если и смогли, то прилагали мизерные усилия для поимки двух школьников, ослабших от действия наркотиков. Кацуки даже чувствовал себя осторожно оптимистичным, но, конечно, конечно же… зря. -Бакуго… — когда тихий голос Тодороки прорезал напряженную тишину, а обладатель голоса замер, Кацуки вздрогнул от неожиданности, — они больше пятнадцати минут шли в тишине, вслушиваясь в любой звук, кто бы не вздрогнул? — и поднял голову, с немым вопросом в глазах. Половинка издал какой-то странный, почти задушенный, звук, и обернулся к нему, с беспомощным шепотом и налетом страха в глазах. — Это тупик. -Что? — выдохнул Кацуки, с расширившимися глазами. Он торопливо оттолкнул задумавшегося Тодороки со своего пути, впечатав тому в грудь папку что держал в руках, и, вместо него замер на том же месте, глядя на твердую, бетонную стену, почти безумными глазами. Они пришли в правильное место, это точно. Вот лестница без перил, — которую Кацуки специально выцепил, как ориентир, еще когда они только просчитывали свои шаги, — с правой стороны от них, вот окно с решеткой, плотное прилегающей к раме, забитое досками с другой стороны, как и все окна в здании, изредка, но встречавшиеся им ранее, а сзади, за их спинами, коридор, по которому они только что пришли. Только вот вместо обещанных дверей впереди — стена. Он медленно подошел к ней, касаясь кончиками пальцев холодного бетона, и сипло выдохнул, ни к кому конкретно не обращаясь. — Нет… Нет, этого не может быть… Это просто, блять, невозможно… Выход… Он должен был быть здесь. Должен, твою мать! А мы все это время… просто тратили время? Это жестокая шутка какая-то? Или опять иллюзия? -Бакуго, успокойся, — тихо позвал его Тодороки, подходя поближе с осторожностью, но Кацуки был слишком ошарашен, чтобы побеспокоиться об этом или даже просто обратить на это внимание. А может быть он был слишком зол. А может все сразу. Он, как безумный, ощупывал бетонную стену, изредка ударяя по ней кулаком, словно пытался убедиться, что она настоящая. — Остановись. -Это… издевательство. Этого просто не может быть… — бормотал Кацуки, сжимая зубы до скрипа и, с каждым разом, ударяя по бетону с большей и большей силой, и яростью, не в силах сдержать разочарование и страх. Он совсем не обращал внимания на тихие просьбы Шото, совершая удар за ударом, и тихо рыча. Его движения становились все более яростными, отчаянными, все более безумными, с каждым новым соприкосновением его руки с, чертовой бетонной преградой, разделяющей их и внешний мир. Стеной, которая жестоко отобрала у них последнюю надежду. — Этого, блядь, просто не может быть! -Кацуки! — тихо прикрикнул Тодороки, с силой оттаскивая Бакуго от проклятой стены, и заставив его посмотреть на себя, осторожно сжав его руки в своих. Звук собственного имени привел Кацуки в чувство, оставив его тяжело дышащим из-за эмоций и с загнанным выражением в глазах. Тодороки мягко разжал, его крепко сжатые кулаки, говоря мягким тоном и глядя ему в лицо с беспокойством и, в то же время, быстро и пониманием, отпустив его руки, чтобы он не чувствовал себя как в кандалах. Но, что иронично, они и без того были в ловушке, ха-ха. — Остановись. Ты делаешь себе больно. Кацуки сглотнул, опустив глаза и, к удивлению, действительно увидел целые ссадины, образовавшиеся на своих костяшках и даже болезненно покрасневшие потертости на боковой части ладони. Он на пробу сжал кулак и, конечно же, раны тут же протестующе заболели, отозвавшись на его глупую затею. Кацуки зашипел тихо, зажмурив глаза, но вместо того, чтобы разжать подрагивающие руки, он лишь сильнее сжал их, впиваясь ногтями в плоть с жалящим дискомфортом, и выдохнул, пытаясь унять эмоции, бурлящие в нем, словно лава в вулкане. Он прерывисто дышал, считая про себя цифры в уме, как его учил школьный терапевт, чтобы справиться с тревогой и гневом. Ну, теперь Кацуки мог смело заявить ему на следующем приеме, что такой способ успокоиться — полная херня. Конечно, если они выберутся чтобы у него был этот самый следующий прием. -Кацуки, ты паникуешь, тебе нужно успокоиться. Сделай вдох. Медленно. Давай, повторяй за мной, — успокаивающим тоном попросил Тодороки, мягко, почти невесомо, обхватив напряженное запястье пальцами и прикладывая к своей груди, вздымающейся преувеличенно глубоко, его дрожащий кулак. Бакуго поднял на него неуверенный взгляд, стараясь повторять команды, руководствуясь успокаивающим голосом Шото и считая вдохи и выдохи, под тихий счет секунд от самого Тодороки. Он не был уверен сколько они так простояли, просто дыша, однако в какой-то момент Кацуки обнаружил, что больше не хочет уничтожить всех и вся, серией взрывов и ударов, — по крайней мере, не так импульсивно и немедленно, как до этого, — а его плечи и рука, все еще лежащая на груди Тодороки, расслабились. Скользкие щупальца паники медленно разжались, позволив Бакуго беспрепятственно сделать глубокий вдох и осознанно взглянуть на окружающее пространство. Проклятая стена, с маленькими следами крови; холодный пол под их босыми ногами; валяющаяся полураскрытой, записная книжка, которую они украли из офиса; обеспокоенный Тодороки напротив, с тревогой глядящий на него. Серый и голубой глаза так пристально всматривались в его фигуру, с неподдельными беспокойством и заботой, что Кацуки даже почувствовал себя неудобно, резко отпрянув от одноклассника, когда нашел в себе силы уйти от его успокаивающего присутствия, и сделал то, что делал всегда… попытался разозлиться. -Кто разрешил тебе звать меня по имени, Половинка? — хрипло и, без особого укуса, спросил Бакуго, чуть нахмурившись и пытаясь вернуть себе самоконтроль, хотя получалось не очень. Даже по его собственным меркам, он звучал слишком расстроенно и тихо, как для обычного своего состояния, что заставило его лицо поморщиться от разочарования. Он уже достаточно потерял над собой контроль. Тем более перед другим человеком. -Никто, но я подумал, что это привлечет твое внимание, — пожал плечами Тодороки, практически с облегчением вздыхая и, наконец, убирая свое слишком озабоченное выражение лица. Он стал, практически, самим собой, но при этом был не то мягче, не то… теплее? Вот же каламбур. И, как бы Кацуки не старался, он не мог не найти облегчения в его знакомом виде. Словно у них обоих не было нервных срывов за последний час, словно они не похищены, словно их одноклассники и классный руководитель, не без сознания, словно они не материал для опытов. Словно они просто вышли в неизведанное крыло школы и все в порядке. — И я был прав, это сработало. Тебя это беспокоит? -Нет, черт возьми, делай что хочешь, придурок, но не жди что я буду так же любезен в ответ, — фыркнул Бакуго, отводя глаза. Несколько привычных фраз, так похожих на их обычную динамику, чуть ослабили узел в его груди, что тянул изнутри слишком сильно уже долгие, долгие грёбанные часы, с момента, как он увидел грёбанный иллюзорный лес. -Я и не надеялся, ведь иначе это был бы уже не ты, — выдохнул Тодороки, практически с улыбкой, — если, конечно, подергивание уголков губ считается за улыбку, — отвлекая Кацуки от его мыслей. Бакуго в ответ, по привычке, что-нибудь бы и съязвил бы, если бы не голоса, отдаленно знакомые, где-то совсем рядом, почти за поворотом. Голоса, раздраженно перешептывающиеся и идущие сюда. К ним. -Блять, чувак, я тебе клянусь я что-то слышал! — пробормотал один из голосов, когда второй с явной неприязнью и раздражением возражает ему в ответ, что-то слишком тихое. Бакуго, с замиранием сердца, признал в этих голосах раздражающего парня в маске и парня с иглами. — Нет, там точно есть кто-то! -Ты пересмотрел фильмов ужасов, идиот, зачем кому-то соваться сюда? — фыркнул голос, совсем, совсем близко. На расстоянии нескольких шагов и одного поворота, ведущего к тупику и к ним. Глаза Кацуки расширились в ужасающем понимании, что они в ловушке. Им некуда бежать, кроме как… Его взгляд упал на лестницу позади замеревшего Тодороки, и, ни секунды более не раздумывая, Бакуго, схватитив опешившего Шото за руку, понесся вверх по лестнице, уже не беспокоясь о шуме. Скрываться смысле больше не было. Их уже заметили.

***

В обычное время, Шото любил бегать. Нет, правда. Не слишком спешный, но стабильный в скорости и нагрузке, бег чудесно развивает большой комплекс мышц, оставляя их в тонусе, а также, служит чудесным способом успокоения и приведения мыслей в порядок, когда всего становится слишком много, для того чтобы переварить. Да и чувствовать легкий ветерок в волосах, а иногда и наблюдать красивые виды, это невероятно приятно и освежающе. Потому, в обычное время, Шото любит бегать в самых разных местах, иногда под музыку, иногда с одноклассниками, но чаще всего в приятной тишине, наполненной естественными звуками окружающего мира. В ближайшем парке, по своему району, по школьной территории, в спортзале… Но хрупкая от времени бетонная лестница без перил в недостроенном здании, когда за вами гонятся несколько злодеев, в качестве стимула не сбавлять темп, это не то место, где он предпочел бы бегать. Никогда. С другой стороны, не то, чтобы у Шото был выбор, не так ли? Беги или, вероятно, умри. Звучит как нечто, что сказал бы или одобрил Бакуго, но такой тесный контакт просто не оставил возможности, чтобы не подхватить от него повадку выражаться. Да и не то, чтобы это выражение не было достаточно правдивым. Тут действительно выбор, беги или обреки себя и всех своих близких на кошмар, в виде безумного ученого с желанием ставить на них опыты. Выбирать особо не из чего. -Не отставай, Половинка, — негромко прорычал Бакуго, задыхающимся голосом, все еще крепко сжимая его ладонь в своей и таща все выше и выше, пока другой рукой Тодороки прижимал к себе ту самую папку о проекте «Химера», старательно пытаясь не выронить и не потерять ее. Им и без того проблем было достаточно, а потерять ценные сведения, было бы большой проблемой. Ноги Шото уже болели от такого быстрого старта и интенсивного бега вверх по лестнице, икры периодически слегка сводило, когда в очередной раз приходилось быстро перескакивать доски и прочий мусор, лежащий на пути, а легкие горели от недостатка в кислороде, но они не остановились, даже когда преследователи остались далеко позади, видимо, чтобы предупредить о их побеге остальных злодеев. Остановились они только, где-то, кажется, на самом верхнем этаже, когда все звуки погони за ними окончательно затихли, а дальше бежать, было просто некуда, лестницы наверх, по крайней мере с того места, где они стояли, Шото не заметил, как видимо и Кацуки, потому что дальше он его не потащил. Они ввалились на этаж, жадно глотая воздух и подпирая своими телами стены, при этом настороженно прислушиваясь к окружающим звукам. Было удивительно тихо. И очень светло. Шото, наконец почувствовав собственные ноги и, наконец, начав дышать, не так, словно убегал от смерти, — что в целом так и было, — осторожно выпрямился, и встал, чтобы оглядеться, все еще приводя дыхание в полную норму. Большинство окон на первом этаже, где они находились изначально, были заколочены или хотя бы частично прикрыты, но здесь, повыше, ситуация изменилась. Коридор куда их привела лестница, был таким же каким они видели все остальные коридоры и до этого, но из-за освещения он казался другим. Более приветливым, более светлым, более… обнадеживающим. В пустые оконные проемы падал яркий свет заката, отбрасывая на пол бронзово-оранжевые полосы. Из этих проемов Тодороки мельком увидел деревья, густо насаженные плотными рядами и чистое темнеющее небо. Он никогда не думал, что будет так радоваться обычному небу, но вот мы здесь. Шото высунул голову из проема, совсем немного, чтобы сделать глоток чистого воздуха, и быстро оглянул все то, что предлагал ему обзор с подобного ракурса. Судя по всему, высотой здание, было около шести или семи этажей. Снизу виднелись парковка, какой-то огромный знак, небольшая беседка, где-то, совсем неподалеку от деревьев, и кусок чего-то бетонного, чего ему не позволял разглядеть угол здания и обзора. Сами же деревья, что он заметил ранее, оказались лесом, довольно густым, на вид, частично скрытые забором, тянущимся, вероятно, вокруг всей территории. Из всего увиденного, он предположил, что место куда их перевезли, было заброшенным или недостроенным оздоровительным комплексом-курортом, или нечто в этом духе. Это объясняло медицинскую атмосферу и, вероятно, часть оборудования, а именно койки и ширмы. Ну, хорошо было знать свое, хотя бы примерное расположение и окружение. Плохо было знать, что ближайший населенный пункт, вероятно, находится неблизко, для пеших прогулок, и чтобы добраться туда, не зная точно в какую сторону им следует двигаться, будет долгим и, чрезвычайно утомительным испытанием. Шото не сдержался и вздохнул, обреченно прикрыв глаза и чувствуя себя слишком усталым для всего этого. -Что высмотрел там, Половинка? Бога или смысл жизни? — хмыкнул Бакуго позади него заставив Тодороки обернуться. Тот сидел у одной из стен, облокотившись на одно согнутое колено, прикрыв глаза и чуть запрокинув голову, чтобы касаться затылком бетона. Кацуки любопытно приоткрыл один глаз, уставившись на Шото с интересом, потирая чуть подсохшие ссадины на руках, неосторожно сдирая корочки. -Ничего из этого, просто осмотрел территорию, как смог, но с крыши было бы удобнее, — пожал плечами Тодороки, подходя к блондину и слегка хлопая его по рукам. — Не трожь, инфекцию занесешь. -Как скажешь мамочка, — фыркнул Бакуго, закатив глаза и закрыл глаз, складывая руки на груди. Шото вздохнул, в очередной раз, и обернулся чтобы насладиться светом заката, неумолимо приближающем ночь. Между ними повисло молчание. Никто не хотел говорить об очевидном и удушающем факте того, что они в ловушке. На нижних этажах их, вероятно, уже ищут, постепенно доберутся и до верхних, а сбежать незамеченными, когда теперь злодеи знают о их дееспособности… Хотя какая дееспособность? Они не ели и не пили неизвестное количество времени, их ослабшие тела все еще переживали период абстиненции после наркотиков, — не говоря уже о том, что они не знают какой именно наркотик был введен и в чем его принцип, — а ко всему этому они устроили себе незапланированный забег вверх на шесть этажей, перед этим испытав по нервному срыву. Кацуки открыл глаза, глядя в потолок хмурым взглядом, и решился нарушить тишину, наконец, высказав висящую в воздухе очевидную проблему. — Что мы теперь будем делать? У нас практически нет времени, если останемся в здании, рано или поздно нас найдут. -Я не знаю. Мы могли бы проверить крышу, но я не уверен, чем именно это может нам помочь, — обернулся к нему Шото, сжав в руке папку, которую так старался уберечь, пока они летели по лестнице вверх. Он задумчиво потрепал края, пальцем перебирая файлы, глядя на нее, словно в той крылся ответ и спасение, но, естественно его там не было. Скорее наоборот. — Спускаться вниз опасно, оставаться тут — опасно, у нас нет никакой зацепки, так что, я не знаю, Бакуго, я не знаю… -Кацуки, — отозвался вдруг Бакуго, тихим голосом, после минутного молчания со своей стороны. -Что? — недоуменно уставился на него Тодороки, подняв голову, даже чуть вздрогнув от неожиданности. -Кацуки, — послушно повторил блондин, с маленьким смешком, переводя на Шото, практически веселый, взгляд красных глаз. — Ты ведь хотел звать меня по имени, разве нет, Половинка? Или уже передумал? -Я не то, чтобы прямо хотел, но… ты не возражаешь? — голова Шото слегка наклонилась к плечу, в выражении недоумения, и он неуверенно приподнял брови. — Мне казалось ты не особо склонен к такому… фамильярному отношению. -Я же уже сказал, делай что хочешь, — перебил его Бакуго, вставая с пола и отряхивая штаны, хотя не то, чтобы это им помогло. — Считай, что я дал тебе на это право, Половинка. Это же просто имя, а не свидетельство о браке, не обольщайся. -Тогда, я полагаю… Ты можешь звать меня Шото, — Тодороки моргнул, медленно качнув головой, и перехватил увесистую папку другой рукой, чтобы не уронить ее. -Конечно могу, это твое грёбанное геройское имя, — фыркнул Кацуки, слегка хрипло, но удивительно весело. — И ты все еще «Половинчатый» для меня, Половинка, я не сбираюсь любезничать с тобой. -Ты уже любезен со мной, ты не убил меня, в первые полчаса, — сухо пошутил Тодороки, подходя поближе, чтобы быстро сунуть в руки Бакуго папку и слегка отойти в сторону. — Твоя очередь нести. -Да, да, это действительно чудо, — закатил глаза блондин, от неожиданности покачнувшись и прижав файлы к себе, с приподнятой в удивлении бровью. — С каких пор у нас появился распорядок для ношения этой чертовой штуки? -С этого самого момента, — невозмутимо парировал Тодороки, развернувшись к длинному проходу лицом и кивнув на него головой, глядя на Кацуки боковым зрением. — Давай проверим крышу. Хуже от этого не станет, мы и без того в ловушке. -У тебя чрезвычайно оптимистичное мышление, Шото, — закатил глаза Бакуго, послушно плетясь за ним следом и слегка раздраженно пыхтя. — Я прямо чувствую воодушевление и душевный подъем от твоих слов. -Приятно знать, что я не зря старался, Кацуки, — монотонно пробурчал ему в ответ Тодороки, при этом, едва сдерживая ухмылку в уголках губ. Бакуго в ответ на это лишь раздраженно фыркнул, и далее их небольшой обмен мнениями не продолжился, они сосредоточились на поиске выхода на крышу.

***

Найти лестницу ведущую наверх, было совсем не сложно, она буквально было одной единственной такой лестницей, экстренного типа, на всем этаже. Вероятно, с точки зрения пожарной безопасности это было нецелесообразно, иметь всего один подарный выход на крышу, но учитывая все предыдущие их неудачи, тот факт, что этот пожарный выход вообще был и работал нормально, уже считался для Шото победой. Откинув люк в сторону, Тодороки едва сдержал облегченный вздох, чувствуя легкий ветерок на коже, приятно обволакивающий прохладой и свежестью. Он глубоко вдохнул, забрался наверх и помог Бакуго забраться следом за собой, медленно оглядывая открывшееся им пространство. Крыша была плоской, словно все здание было не более чем бетонной коробкой, так что они могли спокойно ходить по ней, не опасаясь скатиться вниз с покатой черепицы. Тут и там виднелись вентиляционные решетки, прикрытые случайно залетевшими листьями, и, отличие от этажей внутри, здесь стройматериалов не было совершенно, потому им не приходилось бы исхитряться, чтобы в очередной раз переступать горы мусора. -Снова гребанный лес? Серьезно? — раздраженно вздохнул позади него Бакуго и Шото обернулся, обнаружив его у самого края, сосредоточенно всматривающегося вниз. — У ублюдков совсем не было фантазии, что-ли? -Я не думаю, что жаловаться на отсутствие фантазии у злодеев это то, что мы должны делать, Бакуго, — вздохнул Шото, подходя к нему и вставая рядом, плечом к плечу. С такого ракурса он сумел рассмотреть забор, прилегающий к территории, нечто похожее на недостроенный бассейн, который он мельком увидел из окна. Шото отвлекся от разглядывания территории, когда алые глаза, с насмешливым выражением уставились на него, и Тодороки снова вздохнул, слегка морщась. — Кацуки. Верно. Я еще не привык. -Тупица, — хмыкнул Бакуго, почти ласково, снова переводя взгляд куда-то на деревья. Вся веселость исчезла с его лица, и грубая морщинка прочертила лоб, от нахмуренных бровей, когда он оглядывал местность вокруг. Он раздраженно поморщился и устало выдохнул. — Как же все это глупо… -О, да, мальчики, это действительно глупо, — послышался позади хор женских голосов. Сердце Шото упало, а кровь словно застыла в жилах, когда послышался осторожный и медленный цокот каблуков. Кацуки рядом с ним замер, едва дыша, с расширенными глазами, невидяще глядящими вниз, и сжав руки на злосчастной папке. Быть того не может. Почему их нашли так быстро? Тодороки, пересилив внезапный ужас, сковавший тело, осторожно обернулся, скосив глаза. Перед ними, окружив полукольцом из десятков иллюзий, стояла их давняя знакомая злодейка, наставив на них дуло пистолета. Точнее дула, ведь каждая из иллюзий сжимала в руке оружие и уверенно держала их на прицеле. И, к сожалению для них, иллюзии в точности повторяли оригинал, потому понять, где именно находится настоящий злодей, а с ним и настоящее оружие, было невозможно, что оставляло их в невединии в кого именно целится злодейка и откуда. — Все-таки бегать за двумя школьниками, пусть и героями, не входит в мою компетенцию, знаете ли. Тодороки тяжело сглотнул, глядя на веселый хор недовольных иллюзий, и бегал глазами по каждой, пытаясь выцепить что-то, хоть что-то что помогло бы вычислить злодейку. Дамочка, тем временем продолжала распинаться, все жалуясь и жалуясь, на того парня в халате, Хиро, что втянул их в «дурацкую авантюру с проблемными детьми», на своих коллег злодеев или «безмозглых идиотов», как она их назвала и много чего еще, но Тодороки не то что не слушал ее, он ее не слышал за шумом крови в ушах и сердцем, настойчиво пытающимся пробить грудную клетку. Шото медленно подступал к краю, вторя медленным шагам Бакуго рядом с ним, в попытке увеличить расстояние между ними и злодейкой, и лихорадочно думал, что же можно сделать в этой, казалось бы, безвыходной, ситуации. К счастью, выход Тодороки нашел. К сожалению, выход этот был — прыгнуть вниз с семи этажей. Шото, задней мыслью побеспокоился, не сошел ли он с ума случайно, после стольких жизненных потрясений, однако подумал он об этом, когда уже схватил Кацуки за руку, прыгнул и дернул его вперед за собой, через край. По, полу-безумному, взгляду Бакуго напротив, буквально за секунды до того, как они стремительно начали падать вниз, Шото прочел все что он думал об этой идее, но поделать с этим уже ничего не мог. Запоздало в воздухе засвистел выстрел.

***

Кацуки, наивно полагал, что хуже их ситуация, чем была до этого, стать уже не может. Ну куда же хуже, если они и так уже в ловушке, в заброшенном богом месте, с кучкой злодеев, ищущих их, едва способные сражаться и без возможности сбежать? Конечно, он понял, что ошибся, когда Тодороки-грёбанный-Шото прыгнул и, заодно утянул его вниз с края крыши здания высотой в семь этажей, даже не предупредив его об этом. Крик Бакуго застрял в горле, когда он со всей своей силой вцепился одновременно в папку, прижатую к боку, и в руку чертового Тодороки, уверенно скользящего по, созданному буквально секунды назад, трамплину изо льда, — который успешно предотвратил их превращение в две груды сломанных костей, лежащих на асфальте, — таща его за собой с непоколебимым усердием, как бы ноги Бакуго не угрожали соскользнуть. Краем уха, забитых свистом ветра и собственным шумным сердцебиением, Кацуки услышал звук выстрела, прозвеневшего над их головами, и даже хотел бы обернуться, если бы не был занят тем, что, панически цепляясь за руку Шото, пытался не закричать, когда трамплин, достигнув края забора, закончился и их обоих, на всей набранной скорости, выкинуло в ближайший лес, удивительным образом, не вписав их лица в деревья. Прокатившись несколько метров по земле и собрав собой, кажется, все ветки и камни, Кацуки приподнялся на дрожащих руках, хватая ртом воздух, словно еще раз пробежался по лестнице, перепрыгивая через мусор и обломки стройматериалов, преследуемый злодеями. Или, как если бы, заработал себе преждевременный сердечный приступ в семнадцать лет, от чьих-то идиотских выходок. И виновник этого самого приступа, лежал неподалеку, прикрыв лицо локтем и пытаясь привести свое собственное дыхание в порядок, стряхнув со щеки налет инея. Бакуго потер лицо, в раздраженном жесте, роняя идиотскую папку, и даже не смог выдавить из себя крик, чтобы вставить чертовому Тодороки на место мозги, в существовании которых, честно говоря, уже сомневался. Он просто лег на землю, лицом вверх и уставился невидящим взглядом расширенных красных глаз в небо, обрабатывая в своей голове случившееся, и все еще пытаясь успокоить трепыхающееся в груди сердце. -Тодороки Шото, ты… ты просто идиот, блядь… — хрипло поделился Кацуки, минутой позже, снова проводя чуть дрожащей рукой по лицу, в конечном счете, просто кладя ее на лоб, сжав пальцы в некрепкий кулак. -Я знаю, — негромко и также хрипло, отозвался Половинчатый, вне поля зрения Бакуго, тяжело выдыхая. -Это было… это было безрассудно и глупо. Чертовски, блять, глупо, Половинка, — выдохнул Кацуки, зажмурившись и делая большой вдох. — Мы могли просто разбиться нахрен. -Я знаю… — со вздохом ответил Шото, слегка пристыженно. -Нет, ты не можешь просто лежать вот так и… И… Блять! Ты мог хотя бы предупредить меня, прежде чем сигануть вниз, твою мать?! — раздраженно выдохнул Кацуки, осторожно повернув голову на звук чужого голоса, но не имея сил на то, чтобы наорать на идиота видимо с половиной мозга, чтобы соответствовать остальному половинчатому образу. — Я думал мы умрем, идиот! А чем ты, вообще, думал?! -Это первое, что пришло мне в голову… — тихо ответил Шото, поджимая губы. Левый локоть все еще покоился на его глазах, а дыхание выходило маленькими облачками пара, когда он говорил. — И я не мог предупредить тебя, не предупредив ее. Мне жаль… -Засунь свои извинения себе в задницу, придурок. Какого черта ты вообще прыгнул? У тебя не было идей лучше, чем это? — раздраженно сжал кулаки Бакуго, приподнимаясь на локтях, с легким отвращением замечая, как белая ранее футболка на нем, превратилась в нечто неопрятного вида с серым налетом побелки и пятнами земли. -Но это ведь сработало, — с мягким смешком ответил Шото, наконец убирая руку с глаз и, с тихим кряхтением, садясь. Это заявление Кацуки не было чем оспорить, потому он лишь сердито нахмурился, поджав губы. Тодороки, с облегченным вдохом зачесал волосы назад, влажные от пота и растаявшего инея, и… улыбнулся. Кацуки приподнял брови и моргнул, подумав, что ему показалось, но нет. Шото Тодороки улыбался. Не слишком широко, но практически счастливо, сидя на земле, перепачканный побелкой и пылью, после того как устроил им дерьмовое шоу на льду. — Мы выбрались, Бакуго. А теперь, осталось только добраться до ближайшего населенного пункта и позвать помощь. -Это Кацуки, тупица, — закатил глаза он, неожиданно смущенно переводя глаза на папку, лежащую на клочке травы, и игнорируя теплое ощущение, вызванное глупой улыбкой, глупого Тодороки с его глупыми планами. Бакуго потянулся к ней, чтобы взять в руки и отряхнуть от земли. Чудом, от такого небрежного обращения, ни обложка, ни файлы внутри не пострадали, но Кацуки вообще считал одним большим чудом все то, что они сейчас не являются двумя трупами, лежащими у грёбанного бетонного комплекса. -Верно, извини, — усмехнулся Шото, покачав головой. Он с тихим вздохом приподнялся на месте, чтобы встать, когда Кацуки протянул ему руку помощи. Серый с бирюзовым глаза, с благодарностью смотрели на него снизу вверх, когда теплая и, неожиданно, мягкая ладошка осторожно схватилась за его мозолистую и грубую. -Заткнись Половинка, и давай уже закончим этот цирк, — усмехнулся тихо Кацуки, без надобности отряхивая пылинки с чужой, безнадежно испорченной, футболки. — Но в следующий раз, когда твоя тупая голова придумает какой-то дерьмовый импульсивный план, предупреди меня, блять, ради всего святого. Я не планирую получать инфаркт в семнадцать лет из-за тебя. -Я постараюсь, — пожал плечами Тодороки, с легкой ухмылкой, спрятавшейся в уголках губ, и Кацуки не смог скрыть своей, глядя на это необычное выражение на чужом лице, и надеясь, что хотя бы эта часть их неожиданного побега, пройдет гладко. -Тебе стоит, Снежинка, а не то я взорву твою глупую задницу.

***

Очевидно, Кацуки не был пророком, потому что, по закону жанра, естественно они с Тодороки просто не знали куда идти и заблудились, после пяти минут «прогулки» в лесу. Не добавляло радости и чувство чертового дежавю, которое заставляло Бакуго оглядываться каждые пять минут и запоминать странные деревья или ветки, или пни, или вообще что угодно, опасаясь снова увидеть зацикленную галлюцинацию. Не помогало также и то, что на улице совсем стемнело, и видимость становилась если не нулевой, то очень близкой к ней. Он снова ощущал себя частью какой-то огромной извращенной шутки или циркового спектакля, где сам выступал в роли клоуна, сам об этом не подозревая. Его это злило. И бесило. И заставляло чувствовать себя слабым. А он не любил быть слабым. Лицо Кацуки скривилось, когда он, в добавок, вспомнил о том, что и его причуда сейчас совершенно не на том уровне что и раньше. Его взрывы едва дотягивали до времен из средней школы, что могло бы считаться приемлемым, но таким не было. Не для него. Он был чертовски слаб и продолжал полагаться на Тодороки, потому что его огонь и лед, пусть тоже не были на своей высоте, все же были более ему подвластны. Чертов ублюдок с повышенной и пониженной температурой тела, помогающей быстрее избавить от токсинов. Бакуго вздохнул и тихо цокнул, глядя в темноту, с гримасой на лице, понимая, что и сделать он ничего с этим не может. Что еще больше его бесило. Беспомощным Кацуки не любил быть даже больше, чем быть слабым. Потому что, когда ты слаб, у тебя есть возможность это преодолеть и стать сильным, но когда ты беспомощен… Тихий шорох в кустах привлек внимание Бакуго и он остановился, чтобы обернуться. Шото неподалеку, также остановился замерев в пол оборота, с нахмуренными бровями и Кацуки, непреднамеренно, хмурится тоже, кося глаза назад. Его рука только потянулась, чтобы лечь на чужое плечо и шепотом предупредить о нехорошем предчувствии, как вдруг раздался хлопок и Кацуки согнулся от боли в предплечье, вскрикнув от неожиданности. Он опустил голову, с шипением, и увидел, что на его футболке медленно расползается кровавое пятно, а сама ткань теперь зияет дырой. Пуля. Его подстрелили. -Твою мать! — прорычал Бакуго сгибаясь в три погибели, неосторожно упав на колени, закусив губу от волны боли, появившейся от толчка, и смотрит на непринужденно выходящую из-за деревьев дамочку. Иллюзорная сучка с пистолетом, которая была на крыше. Каким хреном она их нашла? И какого черта так быстро? Тодороки рядом с ним дергается вперед, резко оборачиваясь, но злодейка усмехается и качает головой, все еще держа пистолет направленным на фигуру Кацуки. -Не-а, красавчик, не дергайся, а не твой друг получит еще пулю, — тянет она, приближаясь, заставляя Шото медленно поднять руки, демонстрируя покорность и безоружность. Ему это явно не нравится, судя по лицу, Бакуго бы даже нашел это выражение забавным, но ему было слишком больно для того, чтобы веселиться. — Вы знатно потрепали мне нервы, сопляки. Всем нам. Из-за вас двоих этот поехавший придурок сходит с ума и даже не думает о том, чтобы заплатить нам грёбанные обещанные деньги. Истерит, как ребенок. Она угрожающе делает шаг вперед и ее лицо кривится в раздражении. Она сжимает пистолет так сильно, что костяшки белеют и рука мелко дрожит, от силы и, вероятно ее гнева. Она резко переводит дуло с Кацуки на Тодороки, практически безумно скалясь, словно животное. Она делает еще несколько шагов вперед и кивает, немо приказывая Шото опуститься на колени тоже и тот, сузив глаза, подчиняется. Бакуго смотрит на эту сцену, кривясь и морщась, зажимая свободной от папки, рукой рану. Злодейка, усмехается, разглядывая их и, все еще направляя пистолет, с пальцем на курке, в голову Тодороки, она осторожно оборачивается и коротко гладит Бакуго по щеке, приподнимая его опущенную голову за подбородок, неосторожно царапая ногтями его шею, что вздрагивает в судорожном глотке. -Ох, малыши, будь вы чуть постарше я бы даже поборолась за вас с этим ублюдком. Такую красоту — грех портить, — смеется она, и Кацуки тошнит. Ее длинные бордовые ногти царапают его висок, пока острые, почти как бритвы карие глаза, осматривают его с ног до головы с отвратительным блеском голода. А ее улыбка настолько приторно-сладкая и при этом безумная, что Бакуго действительно чувствует физическую тошноту от одного ее вида. Его кулаки крепко сжимаются и ладони становятся неприятно влажными от пота. Насмотревшись на раздраженное и искривленное болью лицо Кацуки, она убирает руки, едва не заставив его с облегчением вздохнуть, и возвращает свое внимание Шото, все также слащаво-приторно гладя его по волосам. Судя по виду Тодороки, от ее прикосновения тошнит его не меньше, чем Бакуго. Особенно когда сучка касается своими пальцами его шрама, заставив тело Шото крупно вздрогнуть и уставиться на нее с ненавистью. — Да, будь вы на годик-другой старше… Или найди я вас раньше, чем этот идиот… Вы были бы хорошим призом. -Ты — больная сука, мы несовершеннолетние, — шипит Тодороки с отвращением, и это первый раз, когда Кацуки слышит ругань из его уст. Его глаза на секунду ловят взгляд Кацуки и снова возвращаются к злодейке, прожигая не хуже, чем настоящим огнем. Бордовые ногти с силой врезаются в его щеку, заставив зашипеть от боли, и тогда он, скосив глаза на ее руку, со всей силы кусает ее ладонь, прокусывая кожу и заставив, тем самым, отпустить его лицо и, даже, выронить пистолет, чтобы убаюкать раненную конечность. -Ты… — с ненавистью рычит дамочка, но она не успевает договорить, как Кацуки подрывается с места, с болезненной гримасой и выпускает в нее взрыв, раненной, но свободной рукой, оглушая и роняя злодейку на землю. Это едва не заставляет его взвыть, но он лишь стискивает зубы и, схватившись за плечо уже вставшего Тодороки, и они вновь скрываются за деревьями. На бегу Шото сплевывает кровь, морщась и тыльной стороной ладони вытирает красные подтеки с небольших царапин от ногтей сучки. Им вслед раздается гневное: — Вам не уйти, я найду вас! Мои иллюзии достанут вас в любом уголке этого места! Но Кацуки слишком занят, чтобы слушать ее треп, несясь сквозь деревья на всех возможных скоростях, в очередной раз сбегая. Правда уже спустя около пяти минут интенсивного бега, Кацуки спотыкается и с силой закусывает губу, чтобы не закричать от боли в плече, пронзившей его словно раскаленный прут. Они тут же останавливаются и Тодороки, тяжело дыша, прислоняет его к стволу ближайшего дерева, чтобы осмотреть повреждение. Кровь уже пропитала область вокруг раны и ткань влажно прилипла к телу, но самым плохим было то, что пуля осталась внутри и без медицинского вмешательства, достать ее было бы слишком опасно и слишком больно. Кацуки бьется затылком о дерево позади себя, зажмурив глаза и шипя проклятья себе под нос, пытаясь не шевелиться, чтобы не вызвать очередную волну боли. Рядом раздается тихий звук рвущейся ткани, который привлекает внимание Бакуго настолько, чтобы он открыл глаза и уставился на Тодороки, перевязывающего его руку чем-то серым. Когда-то это что-то представляло из себя часть его штанины, оставив теперь лишь половину, но вряд ли Шото беспокоился о стиле, прямо сейчас. Кацуки почти посчитал себя смешным, но даже осторожные движения рук Шото, накладывающего ему на плечо примитивную повязку из того, что есть, едва не заставляли его скулить, словно собаку, потому даже намек на веселье быстро забылся. -Извини, извини, еще немного, Кацуки, потерпи, — пробормотал Тодороки, с силой кусая губу, и завязывая концы ткани, чтобы импровизированный бинт не распался. Он вытер окровавленные руки о штаны, или то, что с ними стало, и вздохнул. — Я закончил. Повязка должна помочь с кровотечением ненадолго, но тебе нужна больница. -Что, медсестра, даже не поцелуете, чтобы мне стало легче? — вздыхает Кацуки, виня в своих словах потерю крови и спутанность сознания. Однако Шото не обращает внимания на его комментарий, оглядываясь на деревья, из-за которых они выбежали. -Это не может так продолжаться, рано или поздно она вызовет подкрепление, а мы не можем продолжать попадаться, нам так больше не повезет, — бормочет он, взволнованно, хмурясь и перекатывая нижнюю губу между зубов. — Нам нужно разделиться. Я отвлеку внимание, а ты уйдешь. -Нет, чертовски нет, Половинка, — рычит Кацуки, гневно глядя на Тодороки. Он отталкивается от дерева, резко позабыв о невыносимой боли и практически игнорируя любой дискомфорт и бьет Шото кулаком в грудь. Правда движение выходит таким слабым, что едва походит на удар, скорее на прикосновение или того хуже. поглаживание. — Я тебе, блять, не позволю пойти на самоубийство. Мы не разделимся. Точка. -Ты же знаешь, у нас нет выбора, ты ранен, тебе нужен врач и, сам посуди, если мы еще раз попадемся в руки злодеям, мы можем уже не сбежать. Нам и в этот раз слишком повезло, но нам не может везти вечно, — он качает головой, вздыхая и кладя руку на ладонь Бакуго, ласково сжимая. — А если мы разделимся, я смогу отвлечь внимание и дать тебе фору, чтобы ты сбежал достаточно далеко и, возможно, привел помощь. Я управляюсь с причудой чуть лучше тебя, и смогу запутать их. -Нет, чертовски нет, я тебя не оставлю, не смей, — рычит Кацуки чувствуя жгучий страх от одной только мысли, что оставляет Шото одного со всем этим. Одного, в грёбанном темном лесу, когда на них буквально объявили охоту чокнутая маньячка и еще кучка остальных злодеев чтобы поймать, как кроликов в клетки и использовать как материал для чертовых экспериментов. Когда они уже зашли так далеко, чтобы сбежать. Когда Тодороки, так боялся именно того, чтобы остаться одному. Это кажется Кацуки предательством. Жестоким и болезненным предательством, ведь он практически пообещал, что не оставит его, а теперь просто уйдет? Не бывать этому. — Я тебя не брошу, Шото. -Ты меня не бросаешь, мы совершаем тактический маневр, как при захвате флага, — качает головой Тодороки, осторожно разжимая пальцы Бакуго, вцепившиеся кулаком в ткань футболки на его груди. — Ты должен уйти, Кацуки. Нам нужна помощь, чтобы покончить с этим. Ты это знаешь. -Нет, это… Это глупо и самоубийственно, я не… — его возмущения, прерываются далеким шорохом листьев, который заставляет их обоих обернуться и напрячься. Тодороки осторожно сжимает его ладонь еще раз и, медленно отводит от себя, выпуская пальцы Кацуки. -Иди, у нас мало времени, просто уходи, — сбивчиво шепчет он, оглядываясь на шелест, медленно приближающийся. — Все будет хорошо. -Блять… — негромко, но с чувством выругался Кацуки, чувствуя противное жжение в глазах. Он смотрит на Шото, хмурым взглядом слегка покрасневших глаз и хрипло говорит, отходя от Тодороки на несколько шагов: — Если ты умрешь, я сам тебя убью. Понял? -Обещаю не умирать, Кацуки, — мягко говорит Шото, кидая на него недолгий взгляд и отходит к деревьям, со стороны, где слышался шелест. Он в последний раз кивает Бакуго и скрывается в чаще, идя прямо на звук. Кацуки смотрит ему вслед с горящими в груди разочарованием и яростью, сжимая кулаки до следов от ногтей на внутренней стороне ладони, игнорируя пронзительную боль в плече, прежде чем с ненавистью смотрит на папку в своих руках и кривит губы. Он тратит несколько секунд на то, чтобы сосредоточиться на пульсирующей ране, вместо горящей ярости, а затем разворачивается в прямо противоположном направлении от того, где скрылся Шото, и бежит. Бежит так, словно за ним гонится сама смерть. И если одна или две слезы скатываются по его щеке, пока он с раскаленной болью в огнестрельном ранении и грудной клетке, уже совсем не от пулевой раны, пробирается сквозь ветки, то никто этого не узнает.

***

Весь путь сквозь деревья смазывается для Кацуки в одно большое темное пятно, с редкой примесью зеленого, белого и красного. Перед глазами плывет, его мозг едва обрабатывает сам факт его движения и, периодически, ему вовсе кажется, что он стоит на месте, а лес просто идет вперед, хотя само собой это не так. Потому что Бакуго знает, что он бежит. Потому что он обещал. Он не знает сколько времени он уже потратил на бег, не знает, как он далеко оторвался и где он вообще сейчас находится. Кацуки даже не уверен, не бежит ли он кругами, потому что карусель в его глазах не прекращает свое вращение, а лишь ускоряется и ускоряется, рождая тошноту и головную боль, пульсирующу. в висках, в такт его плечу. Он едва может даже вспомнить момент, как выбегает из леса на шоссе, плетясь уже вдоль дороги, и изо всех сил пытается оставаться в сознании. Он бы, наверное, и не заметил, что вышел из леса, если бы не ровный асфальт, оказавшийся под его ногами. Его плечо пульсирует, повязка сделанная Тодороки, медленно становится красной, а голова ощущается ватной, но Кацуки одной, кажется, силой воли заставляет себя продолжать идти вперед и не останавливаться. Отчасти, потому что он обещал Шото привести помощь, отчасти от того, что знает, что если остановится, то упадет и больше не сможет встать. А он не может себе этого позволить. Потому что он должен помочь. Он обязан. Он обещал. Все, кто остались позади, рассчитывают на него. Шото рассчитывает на него. Потому он терпит, когда его легкие горят от недостатка кислорода, он терпит дискомфорт в ногах от долгого бега, он терпит адскую пытку, в которую превратилось любое движение левой половиной тела, и терпит мучительную пульсацию головной боли в висках, от сильного напряжения. Кацуки терпит все, потому что он обещал и потому что он был обязан выполнить обещание. Потому что он герой тоже, и он должен спасти своих идиотов, малышку Эри и их хмурого учителя. Это его долг как героя, даже если он еще всего лишь студент. Это его обязанность, его работа, его задача. Но сейчас Кацуки не чувствует себя героически, он чувствует себя разбитым, он чувствует себя слабым и беспомощным. Он не чувствует, что может спасти кого-либо с улыбкой, как Всемогущий. И не чувствует, что может быть непоколебимой опорой, которой должен быть герой. Он чувствует, что готов расплакаться от боли и страха. Чувствует, что дрожит от шока и ужаса. Чувствует, что его тошнит от одной только мысли, что если он не сможет, если он опоздает, не дойдет, ошибется — то он умрет. И, что еще хуже, умрет не только он. Умрут все те кого он знал и научился ценить. И это, эта крошечная и ужасающая своей реальностью мысль, заставляет его глотать крики, рычать от боли и переставлять ноги, идя вперед не смотря ни на что. Даже когда его зрение размывается по краям, когда все темнеет и от боли он едва может дышать. И эта полная сосредоточенность на том, чтобы оставаться в сознании, так сильно занимает все его сознание, что, когда он замечает размытый и далекий огонек, где-то впереди, то сначала принимает его за белые и цветные пятна, пляшущие перед его глазами от потери крови. Не более, чем мимолетная галлюцинация, видение, мираж, призванный сбить его с толку и расслабиться. Это не реально. Это — лишь попытка его мозга, обманом заставить Бакуго отбросить всю сосредоточенность и просто отдохнуть. Но, свет не исчезает и постепенно, с каждым новым шагом Кацуки, только приближается. Мираж не тает, иллюзия не растворяется в воздухе, даже когда он подходит все ближе и ближе. Все остается на месте, мирно светясь и пробуждая где-то внутри, уже почти похороненную, надежду на хороший исход. Потому, он идет вперед. Спустя минуты две, — или три, а может вечность? — Кацуки уже может разглядеть очертания ровного прямоугольника, ярко выделяющегося на фоне темного неба, своим желтоватым ярким свечением. Тогда до него наконец доходит, что ему на самом деле не кажется. Он в самом деле видит свет. И это не обман. Это не иллюзия, не приманка, не подстава. Чье-то окно действительно светится. Он нашел место, где есть кто-то живой, судя по теням, пляшущим за стеклом. Когда он понимает это, Кацуки, кажется, что он может заплакать от облегчения. Естественно, он этого не делает, но зато он обнаруживает в себе, неожиданно открывшееся, второе дыхание, потому что его уставшее тело несет его вперед, к этому свету все быстрее и быстрее. В какой-то момент он почти бежит, забыв обо всей боли и дискомфорте, но это не длится слишком долго. Уже в десяти метрах от частного дома, который он разглядел с божьей помощью среди цветных пятен перед глазами, Бакуго чувствует, как все неприятные ощущения возвращаются к нему словно хуже в несколько раз, достигая своего апогея, когда он устало прислоняется к чужим входным дверям и стучит изо всех своих оставшихся сил. Ему кажется, что проходит вечность, когда двери наконец отворяются и он, даже не глядя, — точнее глядя, но не видя, — на того, кто, собственно, и открыл дверь хрипло шепчет, сползая по дверному косяку и сжимая, мертвой хваткой окровавленной руки, папку, прежде чем потерять сознание: -Мне нужна помощь… Пожалуйста…

***

В следующий раз Кацуки осознает себя, уже лежа на больничной койке. Он медленно открывает глаза, чувствуя сухость в горле, словно оно превратилось в Сахару, и щурится на неяркий свет лампы на больничной тумбочке. Сначала он не может понять, где он, что он и кто он, ведь его тело чувствуется так, словно оно набито ватой, голова полна белого шума, а закрытые шторы, — мешающие разглядеть небо и, примерно предположить, который сейчас час, — еще больше сбивали с толку его спутанное сознание. Боль в голове от резкого, для непривыкших глаз, света успокаивается с каждым новым вдохом, а сухость в горле отходит на второй план. Однако стоит Кацуки пошевелить рукой, как он чувствует нечто прикрепленное к ней, что подозрительно напоминает ему капельницу. Нет… Нет, блять… Пожалуйста, только не снова! Надеясь, что его не накроет полномасштабной панической атакой, Бакуго едва не вскакивает с постели, думая, что он снова оказался в грёбанном полутемном подвале с грёбанными бессознательными статистами, но теперь уже один, без Шото, — егопоймалипоймалипоймалинетнетнетнет, — когда все воспоминания ударяют его, словно товарный поезд, и осознание, наконец медленно накрывает его успокаивающей волной. Кацуки с усилием выдыхает весь воздух из легких, пытаясь успокоить себя. Он вышел из леса. Он добрался до какого-то дома. Он позвал на помощь. Он выбрался. Он в порядке. Он в безопасности. А это место просто… Больница. Он в больнице. В настоящей, работающей больнице. При чем довольно знакомой, ведь в центральной больнице Мусутафу Кацуки проводил достаточно времени, чтобы признать если не с первого, то со второго взгляда точно. Бакуго вздыхает с облегчением, ненадолго откинувшись на подушку, и прикрывает глаза, расслабляя тело и заставив себя перестать дрожать, после такого всплеска адреналина. Считая вдох за вдохом, под мысленный счет, — превратившийся в воспоминание успокаивающего шепота Тодороки, в его голове, — постепенно Кацуки полностью расслабился и просто лежал, глубоко дыша. Его тело приятно невесомое и он не чувствует никакой боли, что почти ощущается как подарок, — спасибо, сильные обезболивающе, спасибо что вы существуете, — но его голова, переполнена мыслями. Они крутятся в его голове, жужжат как мухи над ухом, и все крутятся и крутятся, и крутятся… «Как я сюда попал? Сколько времени? Как долго я здесь? Нашли ли папку? Узнал ли об этом хоть один профессиональный герой? А другие учителя из Юэй? Смогли ли они воспользоваться этой информацией? Нашли ли они тот чёртов бетонный комплекс? А статистов? Черт возьми, и что с Шото?» Кацуки вздыхает, открывая глаза и с осторожностью усаживаясь на больничной койке. Множества вопросов продолжали стучать в его черепе, словно хотели пробиться наружу и выпасть на больничный кафель и ползти во все стороны в поисках ответов на самих себя. Бакуго скривился от, не самой приятной, картины, вставшей перед глазами мысленным образом, и на пробу, — со всей осторожностью, которую смог найти в своем нетерпении, добыть себе желанные ответы — пошевелил верхней частью тела, чувствуя, как повязка на его огнестрельном ранении, тянет плечо. Когда боль за этим не следует, у Кацуки вырывается еще один облегченный вздох и он полноценно садится, свесив ноги с края койки и осматривает себя, обнаруживая что одежда на нем изменилась. Свободная голубоватого оттенка больничная форма, сменила белую футболку и серые штаны, надетые на него ранее, однако, он все еще босой. К счастью, рядом стояли больничные тапочки, которыми он, правда, не успел воспользоваться, ведь дверь палаты открылась, заставив Кацуки напрячься и сжать руками каркас больничной койки, встречая неожиданного гостя с хмурым взглядом. -Маленький слушатель, ты проснулся, — облегченно и, непривычно, тихо вздохнул, обрадованный Ямада-сэнсей, входя в его палату. Его экстраординарный и яркий вид, который он всегда демонстрировал, расхаживая по школе, на уроках и практических занятиях, смягчился и словно потускнел. Не было ни громосткой гарнитуры на шее, ни высокой прически, визуально удлиняющей их учителя на целую голову, ни ярких очков, ни больших наушников. Все это заменилось на простые очки для зрения, черные джинсы, серую футболку и куртку, прикрытые тканью белого халата, и опущенные на спину волосы. — Рад тебя видеть. -Ага, я тоже, вроде, — пробормотал Кацуки, чувствуя небывалый прилив облегчения от одного присутствия Сущего Мика, даже если учитель встал перед ним в необычном виде. И облегчение было настолько сильным, что он даже позволил себе не поправлять учителя, насчет того, как его только что назвали. Он лишь вздыхает и оглядывается на зашторенное окно, слегка хмурясь. — Как долго я здесь? -С четырех утра прошлого дня, то есть, около пятнадцати часов, — вздохнул Ямада, подходя к койке и садясь на пластиковый больничный стул. Он попытался ободряюще улыбнуться, но его усталый вид, мешал поверить в эту улыбку полностью. — Тебя привезли с обширной потерей крови, пулевой раной в плече и сильным истощением. Хозяева дома, у которого ты потерял сознание, быстро сообщили медикам и в полицию, а те сообщили героям, которые в свою очередь, сообщили школе, когда признали в тебе ученика Юэй. Тебе пришлось сделать операцию, для удаления пули из раны и некоторое время ты был без сознания, подключенный к капельнице, поставляющей тебе глюкозу, витамины и другие вещества, для облегчения твоего истощенного состояния. Врачи предполагали, что ты проспишь до завтра, как минимум, но ты, к счастью, наконец проснулся. Как себя чувствуешь, малыш? -Нормально. Ничего не болит, и все такое, — покачал головой Кацуки и сделал небольшой резкий вдох, когда легкое головокружение смешало все предметы и саму комнату в одну кашу, заставив его на секунду зажмуриться. — Где… папка? Копы и профи нашли ее? -Да… Нашли, — вздохнул Мик, проводя по лицу рукой, и глядя в сторону, намереваясь оставить эти короткие слова своим ответом. К сожалению для Ямады, Кацуки был упрямым ублюдком, потому просто молча уставился на учителя, ожидая более подробного объяснения и тот сдался, под пронзительным взглядом, откинувшись на спинку больничного стула и сложив руки на груди. — Хозяева заметили окровавленную папку на своем пороге, после того как тебя увезли на скорой и передали полиции. Они досконально изучили одержимое и по собранному материалу, смогли определить того, кто составил всю папку. Открыли дело, начали расследование, все по протоколу. -И кто же автор ебанной научной фантасмагории? — Кацуки подобрался на койке, щурясь. Даже невооруженным взглядом было видно, что учитель не горел желанием рассказывать все, что знал, но ему было наплевать. Он, — после всего того, что ему и Половинке пришлось пройти, — имел полное право знать, какого человека он будет проклинать вслух долгие годы. — Кто он, сэнсей? -Это Акихиро Мацумото, — поморщился Ямада, тяжело вздохнув, и продолжил. — Он старший сын Кимико и Акайо Мацумото, двух не слишком известных ученых, изучавших природу и генетику причуд, в свое время. -Хиро? — сощурился Кацуки, припоминая что в «дружеском разговоре» между злодеями, так называли парня в белом халате. — Ты его имеешь в виду? -Да, его, — Хизаши потер переносицу и сел прямее, продолжая говорить, с недовольным, усталым и слегка сочувственным лицом. — Маленький слушатель, давай оставим это. Шота убьет меня, если узнает, что я тебя рассказал. Особенно, когда ты все еще восстанавливаешься после травмы и… всего, что ее сопровождало. Я не хочу чтобы ты слишком нервничал или напрягался, пока выздоравливаешь. Все уже взято под контроль, полиция работает над этим, герои работают над этим. Все в порядке. -Я должен знать, — твердо ответил Кацуки, сжав в кулаке простынь. Он знал, что его голос дрогнул, и знал что учитель это заметил. И все же, он выдохнул, хмуро сверля пол взглядом и повторил. — Я должен знать об этом. Это касается меня. Нас всех. -Меня точно убьют… Если не Шота, так Тошинори, — вздохнул Ямада, после недолгого молчания. Он смягчился, наблюдая за тем, как Бакуго просит о правде, и прочистил горло, прежде чем в очередной раз вздохнуть и начать. — Хорошо. Начнем с самого начала. Акихиро, всю жизнь жил с мыслью, что станет ученым, как и его родители. Потому неудивительно, что он пошел по стопам родителей и тоже стал ученым, сильно заинтересовавшись их работой и исследованиями еще с подросткового возраста. Он окончил Токийский университет и быстро нашел работу, у одного из своих бывших лекторов. Но его карьера быстро закончилась, когда исследовательский центр, который был его рабочим местом, из-за подозрений в мошеннических схемах был закрыт и опечатан, а проект по постройке медицинско-исследовательского комплекса, спонсируемый владельцем той самой лаборатории, набирающий обороты отменен, из-за отсутствия финансирования и заказчика. Только вот Мацумото это не остановило и он, перевезя все оборудование из их старого центра, которое только смог унести, на тот самый недостроенный комплекс, продолжил свои исследования, желая превзойти своих родителей и стать великим ученым… -А в итоге стал сумасшедшим мудаком, ставящим опыты на людях, — услужливо подсказал Кацуки, в небольшой паузе между словами учителя, кивнув головой. -Полагаю… можно выразиться и так, — Ямада-сэнсей поморщился, но согласно кивнул, возвращаясь к основной теме. — В общем, если немного сократить рассказ, Акихиро буквально помешался на своих исследованиях. Его одержимость причудами и возможностями, которые они представляют буквально замевала его разум. И идеей фикс всей его жизни, на почве этого, стало то, чтобы открыть возможность переносить причуды от разных носителей к одному, что бы этот самый носитель мог, безпрепятсвенно пользоваться двумя разными способностями. -Как Ному… — прошептал Кацуки себе под нос, сжимая в кулаках простынь. Его глаза расширились, когда понимание пришло к нему. Этот ублюдок мог сделать из них чертову химеру. Теперь, название проекта имело смысл. — Он хотел создать такую же херню? -Не знаю, Бакуго, — вздохнул Хизаши, глядя в сторону окна. — Наверное, когда широкой общественности стало известно, что Ному обладают несколькими причудами, он захотел того же. Пусть и, чисто физически, противоположно разные причуды, которые не являются врожденными, не могут существовать в одном теле без вреда для организма. Исходя из его исследований, он понимал это, и не пошел так далеко, чтобы создавать монстров и химер, как Ному, обладающих несколькими диаметрально противоположными причудами, но он хотел попробовать перенести похожие и, частично совпадающие, причуды к одному носителю. Для себя или нет, мы точно не знаем, но точно известно, что это, вся его затея, разочаровала его родителей и те, перестали ему помогать как морально, так и материально. Но его это снова не остановило, и он решил податься в криминал. Связался с какими-то ребятами, вместе с ними синтезировал какой-то препарат, усиливающий причуды, разошедшийся по всей Японии, получил свою долю от продажи и его исследования возобновились с новым финансированием. И вот, так мы приходим к моменту, что его исследования без надлежащих практических экспериментов, ничто. Так что, он решает проверить все свои гипотезы на людях. -То есть, на нас? — безрадостно усмехнулся Кацуки, отводя взгляд. -Первой попыткой, стала его бывшая девушка, Хидэко Айко, но эксперимент не удался, девушка скончалась, и следующими целями, я полагаю, стали уже вы, — учитель выдавил из себя эти слова, словно силой и опустил голову. — Он тщательно вынашивал план, собрал наемников и воплотил его в жизнь. Возможно все бы и получилось если бы не счастливая случайность. -И что, нам получается, просто повезло? — недовольно цокнул Бакуго, хрипло закашлявшись. Учитель быстро встал, подходя к графину с водой, располагающемуся на небольшом столике в конце палаты, и преподнес Кацуки стакан, ставя графин на ближайшую тумбочку, чтобы он был под рукой, в случае надобности. -Получается, что да. Это было удачным стечением обстоятельств, — Мик снова вздохнул, садясь обратно, на стул напротив Кацуки. — Без тебя и папки, которую ты передал, нам бы вряд ли удалось обнаружить укрытие Мацумото, не то что вовремя, а вообще. Судя по реестру, у него имеется причуда маскировать сигналы и предметы разных видов, а один из сотрудничающих злодеев имеет иллюзорную причуду, потому им удавалось бы скрываться невероятно долго, без информации извне. -Сумасшедшая сука, — пробормотал Кацуки, морщась от воспоминаний о неприятных встречах, с вышеуказанной особой. — Ладно, а что с остальными? Их же уже нашли? -Полагаю, уже должны были. Всемогущий сообщил, что спасательная операция началась около четырех часов назад. Думаю, большинство твоих одноклассников должны быть либо на пути в больницу, либо уже здесь. Я могу узнать это для тебя, пока ты общаешься с медсестрой, — пожал плечами Ямада-сэнсей, вставая. — Я позову ее, чтобы она осмотрела тебя, так как ты проснулся. -Как хочешь, черт возьми, — фыркнул раздраженно Кацуки, с недовольством глядя на капельницу, к которой был подключен. — И узнай, что там с Тодороки. Мне надо переговорить с ним, кое о чем. -Конечно, маленький слушатель, — улыбка, появившаяся на лице учителя, неожиданно сильно успокоила Кацуки, хотя он даже не знал, что был напряжен. Удивительно, как сильно он скучал по чему-то столь обычному и даже раздражающему в свое время. Наверное, похищения делают это с людьми. — Я постараюсь узнать все, как можно быстрее. Дверь за учителем закрылась.

***

Кацуки ненавидел больницы. Всей душой и телом. Ненавидел, как лежать на койках, покрытых — голубым-белым-светло желтым, нужное подчеркнуть, — постельным бельем, глядя в потолок и мечтая о скорой выписке, так и сидеть на пластиковых неудобных стульях в ожидании новостей от молчаливых врачей, чье лицо выражало противную холодную вежливость и учтивость, по которым ничего не прочесть. Даже у Половинки лицо было выразительнее, чем у грёбанных врачей, а это о чем-то говорило. Но еще больше Бакуго ненавидел комбинацию этих двух вещей. Когда медсестры и врачи суетились над ним, тыкая в больные места, спрашивая по сотне вопросов в минуту, и игнорировали встречные вопросы Кацуки о том, что случилось с его чертовыми одноклассниками. Молодые медсестры тихо щебетали между собой, сияя успокаивающими улыбками, которые только выводили его из себя, а врач бормотал ему о правильных перевязках, уходе за пулевыми ранениями, размахивая ручкой и стуча по планшетке с его медицинскими данными. К счастью, его мучения не продлились долго и избавили его от капельницы, так что Кацуки посчитал что оно того стоило. Поправив новую небольшую повязку на руке, — наложенную, чтобы позволить месту ввода катетера зажить, — Кацуки снова сел, свесив ноги с кровати, и уставился хмурым взглядом на больничные тапочки. Ямада-сэнсей все еще не возвращался с новыми новостями, что нервировало и раздражало, однако стоило ему лишь подумать, чтобы встать и найти все ответы самому, светловолосый учитель вошел в комнату, заметно повеселевший и чуть более облегченный, чем до этого. С собой он также нес пакет, как выяснилось с одеждой, вручив его Кацуки с маленькой улыбкой. -Это от твоих родителей. Их не пропустили в эту часть отделения, потому что детективы хотели сначала опросить всех вас, перед тем как вы отвлечетесь на родных, а затем отпустить, — пояснил Мик, кивнув ему и сев на соседний стул. Бакуго с облегчением, вздохнул, радуясь, что он сможет сменить хотя бы часть больничной формы, — надеть что-то, что не рубашка на пуговицах, было бы слишком болезненно для его плеча, — и тут же вытащил из пакета простые мягкие штаны на резинке, которые обычно носил приезжая домой в перерывах от учебы. Пока он переодевался, Хизаши продолжал говорить. — Я узнал насчет остальных. Все были доставлены в целости и сохранности. Некоторые маленькие слушатели все еще находятся в бессознательном состоянии, но они лежат в нескольких общих палатах и очнутся уже совсем скоро. Шота, то есть, Айзава уже очнулся и сейчас приглядывает за Эри, но врачи говорят, что никакого вреда не было допущено ни для него, ни для нее. А те, кто проснулись или были в сознании, когда их нашли, отдыхают в одной общей комнате больницы, если хочешь можем направиться туда. -Черт возьми, да, — фыркнул Кацуки, облегченно вздохнув. Неужели, хоть кто-то дал ему полезную информацию. Он встал с койки, размяв здоровое плечо и наклонил голову. — Веди меня к неудачникам. -Как всегда требовательный, — вздохнул Мик с обреченной улыбкой, вставая с пластикового сидения. Он раскрыл дверь палаты, позволяя Кацуки выйти в коридор первым и взмахом руки дал понять, в какую сторону направляться. -Да, требовательный, не будь я таким, какой из меня был бы герой, — хмыкнул Кацуки, мельком оглядывая коридор. По сравнению с обычным крылом, здесь практически было пусто. Изредка встречались спешащие врачи или люди в полицейской форме, но никаких столпотворений взволнованных родственников и тому подобного, не наблюдалось. Благословение не иначе. Бакуго криво усмехнулся, бегая взглядом по незнакомым врачам и, негромко болтающим, полицейским, с легким интересом. — А что насчет Тодороки? -Ах, Тодороки… — задумчиво пробормотал Хизаши, заметно теряя часть радости на лице и идя по коридору с меньшей скоростью, чем до этого. Подобный тон тут же заставил Кацуки напрячься, обернуться и подозрительно сощуриться. — С этим… с этим все сложно. -Так упрости, — нахмурился Бакуго замедляя шаг, вторя своему учителю. В грудь закралось неприятное чувство, сжимающее предательски ускорившуюся мышцу в тисках беспокойства. — Что с Половинкой? -О господи, Шота точно убьет меня… — после недолгого молчания вздохнул Ямада, осторожно глядя на Кацуки. Его тон приобрел виноватые нотки. — Мы… мы не знаем, что с ним. Его еще не нашли. -Вы шутите? — выдохнул Бакуго, окончательно остановившись. То есть, пока Кацуки отлеживался в больнице, Шото, как идиот, практически два дня бегал по лесу от сумасшедшей иллюзорной суки и кучки злодеев, во главе с безумным ученым? И его даже не нашли, за все это время?! Какого хрена? — Как не нашли, черт возьми? -Его просто нет. Полиция и герои прочесывают окрестности вокруг комплекса, но пока никаких новостей. Все что им удалось найти это несколько опаленых кустов и следов льда, указывающих на присутствие Тодороки, но его самого, все еще не отыскали, — с легкой гримасой ответил Мик, вздохнув. Он подошел поближе и мягко положил руку на его здоровое плечо и легко сжал, пытаясь успокоить. — Но я уверен, что они совсем скоро его найдут, просто нужно немного времени. А пока, давай успокоим маленьких слушателей, они очень волновались за тебя. Только пожалуйста, не говори им о Тодороки. Если они услышат, что маленький слушатель пропал, они тут же побегут искать его. Так что… не говори пока, ладно? Кацуки молча кивнул, растерянный быстрой сменой тем, и с широкими от удивления глазами. Все еще не то шокированный, не то ошарашенный, но позволил учителю потянуть себя вперед к арочному проходу, встревоженный новостями и с беспокойно стучащим в груди сердцем.

***

Стоило им только пересечь порог арки, как все головы присутствующих мигом повернулись к ним. Кацуки успел разглядеть только красные острые шипы лучшего друга и волосы Хвостика, без своей обычной замысловатой прически, когда маленький зеленый ураган, с именем Изуку Мидория, едва не сбил его с ног и сжал в объятиях так сильно, что он практически услышал скрип и треск своих костей. -Деку, блядь… задушишь… — прохрипел Бакуго, пытаясь оттолкнуть от себя друга детства, однако тот в ответ только покачал головой, и сжал руки только сильнее, словно пытался слиться с ним в одно целое. Кацуки обреченно вздохнул, но перестал сопротивляться, — он никогда никому не признается, что сопротивлялся вовсе только для вида, — и опустил руку, позволив Изуку обвиться вокруг него, как бешеной коале, с раздраженным вздохом. — Упрямый ублюдок. -Кто бы говорил, Каччан, — глухо пробормотал Мидория, куда-то ему в ключицу. Кацуки в ответ закатил глаза, но ничего больше добавлять не стал. Не то, чтобы это было неправдой… -Эй, рад тебя видеть, Баку-бро! — зубасто улыбнулся Киришима, хлопнув его по плечу. Он очень удачно выбрал именно здоровое плечо, чтобы поприветствовать его, что вызвало у Кацуки облегченный выдох. Он конечно был на обезболивающих, но подозревал, что даже они бы не помогли против сокрушительного приветствия. Тем не менее, глаза Кири сияли радостью и волнением от встречи, а сам он едва не подпрыгивал, словно кролик из рекламы батареек, наполненный жизнью и радостью, как всегда. Кацуки, сам того не осознавая, успокоено ухмыльнулся, радуясь что Эйджиро ни капли не изменился после произошедшего. Ему не хватало его вечно-оптимистичной занозы в заднице, приклеенной к боку. — Мы скучали по тебе, братан! -Да, да, Дерьмовые волосы, я тоже рад, наверное, — фыркнул Бакуго, не обращая внимания на, буквально сияющего, Киришиму, готового расплакаться, от пары простых подтверждений дружбы. Кацуки слегка усмехнулся и обернулся, насколько жмущийся к его груди Деку позволял, к Хвостику, — единственной, кто, казалось, не собирался разреветься, — что мягко улыбалась, стоя неподалеку. — Кто еще из статистов проснулся? -Не считая нас троих, очнулись, Каминари-кун и Мина-чан, они в столовой. А еще Иида-сан, но он вышел поговорить по телефону, — ответила Яойорозу, подходя поближе, со счастливой улыбкой. — И, я тоже рада, что ты в порядке Бакуго-кун. Когда я очнулась и увидела ваше сообщение, я немного нервничала, чтобы с вами все было хорошо, но очевидно я зря волновалась. Вы и Тодороки-сан, отлично справились, как всегда. -Ну, черта с два, я бы позволил себе что-то, кроме этого, — хмыкнул Кацуки, когда Мидория наконец позволил себе разжать руки и усмехнуться, слегка влажным голосом, словно он вот-вот заплачет. Хотя, вообще было чудом то, что он все еще не рыдал. Бакуго покачал головой с ухмылкой, и поправил больничную рубашку, свободно висящую на плечах. — И Половинчатый удивительно сотрудничал. Даже не пришлось взрывать его задницу, чтобы он меня слушал. -А вот и типичный, Каччан, — засмеялся Изуку, вытирая глаза рукавами старой кофты, от набежавших слез. -У тебя есть претензии, ботаник? — приподнял бровь Кацуки, складывая руки на груди. Он проигнорировал неприятную тянущую боль в плече, и пристально уставился на Мидорию, слегка сощурив глаза. -Нет, на самом деле, нет, — покачал головой Деку, выдохнув и облегченно улыбаясь. — Я правда рад, что ты вернулся к нам. Мы очень беспокоились. -Ну, вот он я, беспокоиться не о чем, мы с Тодороки составили хорошую команду, — пробормотал Кацуки, без обычного укуса в словах. Он отвел глаза, думая о том, где же все-таки Шото, и все ли с ним в порядке, но попытался вернуть свой разум в разговор, а не в размышления и беспокойства. — Нас не так-то просто сломить, как вас, неудачники. -Кстати об этом, а где Роки? — взволнованно вклинился Киришима, улыбаясь практически во все зубы. Вопрос, словно ударил Кацуки в грудь, заставив потерять дыхание на секунду, но, кажется, никто этого не заметил. «Не продолжай, не продолжай, не продолжай,» — молчаливо взмолился Бакуго, всей душой надеясь, что Киришима сменит тему, пока не поздно. — Мы не видели его, ни в комплексе, ни в машинах скорой помощи, ни в больнице. Он тоже в отдельной палате, как был ты? Когда, после длинной паузы, стало понятно, что никто из присутствующих не собирается менять тему и ждет ответа, Бакуго, изо всех сил пытался выдумать нечто, чтобы сошло за правду. Только вот лгал он, откровенно паршиво, и он это знал. В обычной ситуации он бы гордился, что не способен на ложь, — он всегда, всегда чертовски честен, как подобает нормальному человеку и лучшему герою, — но в данный момент это было больше минусом, а не плюсом. Он знал, что остальные не оценят новости о пропаже Тодороки. Черт, они вероятно сойдут с ума от этого, но что он тогда должен сказать им, если не правду? Что идиот спит? Тогда они захотят навестить его. Что он уже ушел? Ну, это легко опровергнуть полицией, буквально оцепившей больницу, чтобы никто из них не ушел с важной информацией. Что тогда он должен им сказать? У него не было идей и он едва мог придумать связное оправдание. К тому же, Кацуки уже чувствовал на себе подозрительный взгляд Деку, впившийся практически ему в душу, который видел любую попытку обмануть его насквозь. И от этого, ему становилось еще сложнее. -Нет, он… Он… — Бакуго прерывисто начал, едва зная что хочет сказать дальше. Черт, он уже было собирался даже сдаться и рассказать всю правду, когда, неожиданно, позади Кацуки выросла фигура Сущего Мика, со стаканчиком отвратительного больничного кофе, ярко улыбающегося и светящегося своей обычной энергией, отвлекшего остальных на себя и дав ему минуту, чтобы, хотя-бы, спокойно вдохнуть, не чувствуя себя под прицелом снайперских винтовок. -Э-эй, мои маленькие слушатели, с вашим другом все в порядке, можете не переживать о нем, я все узнал, — заговорщески подмигнул им Ямада-сенсэй, приобняв Бакуго за плечи на секунду. Затем он вскинул руки и улыбнулся, кажется еще ярче чем до этого. — Кстати о слушателях, я слышал, что Джиро-чан, вот-вот очнется! Почему бы нам не навестить ее и встретить, когда она проснется? Она была бы рада увидеть знакомые лица, а не пустую палату. Что думаете? -Это прекрасная идея, сенсэй! — воскликнула Хвостик, хлопнув в ладоши, полностью доверившись словам учителя, и улыбаясь, как никогда широко. -Я позову Ками и Мину! — кивнул радостный, Эйджиро, тут же пулей вбегая из комнаты на поиски друзей. Хизаши же, уходя под руку с Момо, подмигнул Кацуки, уводя девушку в палату к подруге, быстро и незаметно обведя всех вокруг пальца, спасая его задницу от феерического провала. Бакуго облегченно выдохнул, успокоенный, что ему не придется врать, когда Изуку напомнил о себе. Сделав небольшой шаг вперед и подозрительно сощурившись, — напоминая Кацуки о том, что ботаник был слишком умен и прозорлив, чтобы повестить на подобное отвлечение, как бы он не хотел этого признавать — Деку наклонил голову, глядя еще пристальнее чем раньше, что снова вернуло ему ощущение, словно он на допросе и хороший коп, только что ушел. -Каччан… ты хотел солгать. Я видел это по твоему лицу. Ты знаешь, где Тодороки, не так ли? — Мидория сложил руки на груди и чуть озабоченно нахмурился, сжав кулаки. — Что с ним? -Деку… — Кацуки вздохнул и сжал кулаки, глядя в сторону. Ну, почему, почему это должен делать он из всех людей? — Все… все не так просто. -Тогда сделай проще, Каччан, — отозвался Изуку, непоколебимо стоя напротив и хмуро глядя на него. — Мы оба знаем, что ты не умеешь врать. -Блять, ты говоришь как я, чертов упрямый ботаник, — пробормотал Бакуго, в очередной раз вздыхая и проводя рукой по лицу. Все эти секреты, так его утомляли… -Я провел с тобой достаточно времени, чтобы немного от тебя перенять, — пожал плечами Мидория, делая несколько шагов вперед, чтобы затем обеспокоенно наклонить голову и остановиться. Боже, только не этот взгляд пнутого щенка. За что ему все это? — Все так плохо? -Мы не говорим об этом здесь, — твердо заявил Кацуки, разворачиваясь лицом к арке. — Нам нужно место, где никого нет.

***

Главный вход и приемный покой больницы, вряд ли подходил под описание «тихого и безлюдного» места, но у Кацуки не было желания таскаться по всему зданию, — точнее крылу, потому что полиция просто не выпустила их дальше, — в поисках другого тихого пространства, которое не заполонили бы врачи, полицейские или их собственные одноклассники. Да и на входе, что удивительно, единственными людьми, помимо них обоих, была работница за стойкой регистрации и пара полицейских все там же, у стойки. Достаточно тихо, достаточно спокойно. Бакуго посчитал это место вполне приемлемым, для приватного разговора, и потащил Деку за собой, не обращая внимания на взгляд, который на них кинула работница за стойкой, когда они шли мимо. В обычное время, его бы это начало раздражать, но сейчас было не обычное время, да и он был слишком занят тем, что пытался придумать, как рассказать всю историю того, что произошло, чтобы не убить ботаника и не довести себя до панического состояния, чтобы обращать внимание. Потому, чтобы немного отложить неизбежное и привести себя в подобие порядке, сначала, Кацуки подошел к ближайшему окну, слегка приоткрыв жалюзи и, в открывшуюся щелку, само собой, обнаружил за стеклом толпящихся репортеров, с камерами, микрофонами и прочей журналистской чепухой, роящихся и ловящих каждый слух в толпе, словно стервятники. Все у той же толпы, но более цивилизованно, корреспондент вел прямую трансляцию для одного из телеканалов, а полиция буквально служила живым забором между всей прессой и входом в больницу. Мельком Кацуки заметил знакомые светлые волосы, бывшего Символа Мира, выступающего перед СМИ, и знакомого офицера полиции, который участвовал в деле о USJ. Их обоих буквально облепили микрофоны, а шум голосов, сливающийся в одно целое жужжание, был слышен даже в здании больницы. -Чертовы папарацци, — прошипел Бакуго, позволяя жалюзи закрыться, и вздохнул, понимая что в ближайшее время, его лицо снова окажется во всех новостях. Да что уж там, оно будет не только в новостях, но и в журналах, в репортажах, газетах, интернете… Везде. Интересно, додумается ли кто-то до заголовка «Дважды похищенный и дважды сбежавший»? Или они выдумают что-то еще более впечатляющее своей бестактностью? -Каччан, — тихо отозвался Деку, чуть хмурясь, и возвращая внимание Кацуки к нему. Обеспокоенное серьезное лицо, сложенные руки, напряженная поза… Добро пожаловать на допрос. — Ты обещал рассказать мне, что с Тодороки. И не ври мне. Я ведь узнаю если ты это сделаешь. -Да помню я, помню, не кипятись. Просто… дай мне минуту, черт возьми, — ответил Бакуго, морща лицо и собираясь с мыслями. Он потер переносицу и сложил руки на груди, копируя позу Изуку и понижая голос. Особой надобности в этом не было, но рисковать быть услышанными не особо хотелось. — Начнем с того, что мы с Половинчатым изначально оказались вместе в этом дерьме. Все, сейчас, говорить не буду, иначе мы тут на три часа застрянем, но, если кратко, нам пришлось вместе искать выход и это было чертовски не весело. А прямо перед тем как сбежать, я и Шо… Тодороки разделились. Мне пришлось уйти, потому что я был ранен и должен был позвать на помощь для вас, идиотов, а он отвлекал внимание сучки, которая гналась за нами. После этого я мало что помню связно. Все в тумане, шок, потеря крови и все такое. Только в больнице, я уже узнал подробности того, что было после моего попадания сюда. Что провели спасательную операцию и задержание, и что вас всех перевезли сюда и вы в норме. Ну, всех, кроме Тодороки. -Но почему? Никто не говорит, что с ним и где он, что это должно означать?! — перебил Мидория нетерпеливо, подняв брови, и разочарованно взмахнул руками. Его пальцы нервно подергивались, а сам он, закусив губу от волнения, был похож на воплощение слова «беспокойный». Кажется, он думал об этом слишком долго и слишком много. И где Очки, и остальная банда идиотов, которые держали бы его в узде? Голос Изуку повысился от нервов до высокого писка, на послених словах, потому Кацуки пришлось буквально заткнуть ему рот рукой, когда работница за стойкой подозрительно скосила на них глаза, кривя губы. -Тише, придурок! — прошипел он, раздраженно хмурясь. Он бросил убийственный взгляд на женщину и встряхнул ботаника за плечо. — Мы не просто так выбрали тихое место, блять. -Извини, — Изуку виновато опустил голову, и, когда рука Кацуки больше не мешала разговору, быстро встрепенувшись, он, более тихим голосом, спросил: — Но, почему Тодороки нет с нами в больнице, Каччан? Это не имеет смысла! -Да потому, что чертовы полицейские так и не нашли его, — с раздраженным рычанием, выдохнул Кацуки, проводя рукой по волосам и намеренно глядя куда угодно, но не в глаза Изуку. Ему не нравилось быть посланником. Особенно тем, кто приносит плохие новости. Особенно сейчас. Краем глаза он заметил, что лицо Деку же, вытянулось в недоверии, а слова замерли на приоткрытых губах, и он просто молчаливо уставился на Бакуго, не в силах выдавить из себя хоть какие-то слова. А все что Кацуки мог сделать в ответ это тяжело вздохнуть, потереть лицо, прислонившись бедром к подоконнику, и продолжить вещать. — Да, я сам знаю, это ебанный пиздец. Но у них нет каких-либо зацепок. Идиота все еще ищут и не могут найти. -Нет… Это. Быть того не может! — выдохнул Изуку прикрыв рукой рот. Его глаза лихорадочно метались по полу, долго не задерживая взгляд на одном месте, пока он не вскинул их на Бакуго и, почти умоляюще не воскликнул: — Но ведь прошло столько времени! У них должно быть хоть что-то! Они должны были найти хоть малейший намек! -Мик говорил что-то о следах оставленных его причудой, но ни о чем другом и ни о чем конкретном. Может быть следы и зацепки, конечно, есть, но он не сказал мне об этом, — выдохнул раздраженно Кацуки, прислоняясь спиной к стене. Он отвернул голову к окну, глядя в зазор между жалюзи и стеной, — откуда открывался чудный вид на толпящихся репортеров, — нервно стуча ногой по полу. — Он вообще мне ничего не хотел говорить, пришлось надавить на него. Да и, все равно, говорил расплывчато, а в конце попросил никому больше не сообщать, чтобы мы не потащились его искать сами. Так, что я, вообще, не уверен что они хоть что-то нашли, Деку. -Это… безумие, — приложив ко рту кулак, Мидория замер на свое месте, глядя в какую-то точку на стене, позади Кацуки. Его голова слегка покачивалась, словно он бессознательно отрицал услышанное, а губы сжались в тонкую полоску. — Просто безумие… -О, Деку, если бы ты только знал, сколько раз я произносил эту грёбанную фразу, за все это время, — невесело усмехнулся Бакуго, поджав губы и разглядывая копошащихся репортеров за окном. Словно стадо стервятников, ползущих едва ли не по головам друг-друга чтобы быстрее добраться до лакомого кусочка добычи. — Если бы ты только знал… И на этом их разговор умолк, оставив после себя лишь тревогу и тишину, которая, что иронично, не казалась Кацуки тревожной. Напряженной, может быть. Возможно, не слишком приятной, но не тревожной. По крайней мере, она ни в какое сравнение не шла с той тишиной, которая окутывала бетонные коридоры и комнаты, по которым им приходилось пробираться раньше, чтобы найти выход, надеясь что за ближайшим поворотом их уже не будут поджидать. Она, ни в какое сравнение не шла с той тишиной, которая душила неизвестностью в темном подвале, полном бессознательных друзей, спертого запаха старой пыли, и полутьмы. Она, ни в какое сравнение не шла с тишиной, полной неизвестности и страхов, которая встретила Кацуки в одинокой больничной палате, наполненной волнениями и вопросами. Эта тишина была другой. Умеренной, мягкой, почти желанной. Эта тишина, это безмолвие, пропитанное легкой тревогой и облегчением, было совершенно иным. Оно было спокойным, как тихий шум волн, как стрекот цикад, как шелест листьев в темном лесу. Как темное ничего, с маленькими мерцающими искрами на ладони, и едва слышимым дыханием. Как покой. Но это, — передышка и спокойствие, которые принесла ему эта тишина, — не означало, что Кацуки не волновался. Он был чертовски на взводе из-за мятного ублюдка, который исчез. Так на взводе, что у него руки чесались взорвать к чертям все эти стены, ударить по лицу каждого кто посмеет встать на пути и просто нестись вперед, надеясь найти, заметить, увидеть, знакомые волосы и дурацкие, глупые, оленьи глаза. Но в тоже время, Бакуго знал его. Знал Шото. Знал достаточно, чтобы быть уверенным что придурок выберется из любой ямы, в которую его загнали. Он знал Тодороки Шото, как сильного соперника, как неохотного друга, как хорошего партнера и как, напуганного, но верного, человека. Он знал уровень его сил, его упрямства и его упорства. И если кто и смог бы надрать задницу злодеям, — не считая самого Кацуки, — в каком бы состоянии он ни был, так это Конфетка, как ужасно преданный, чертовски героический идиот, которым он и является. Но одного знания было недостаточно. Он мог знать все на свете, но без доказательств он не мог верить. А потому, Кацуки должен был увидеть целого, живого Шото прямо здесь, рядом с ним, чтобы бушующее желание уничтожить всех профи и полицию, которые не могут найти одного единственного школьника, угомонилось. Кацуки должен был убедиться, что его решение принять идею идиота Тодороки разделиться, не привело к катастрофе. Кацуки должен был убедиться, в том, что он не обрек его на смерть. Тысячи вопросов, раздумий и сценариев, заполоняли его разум. И с каждой новой мыслью, новым витком размышлений, наводняющих его голову, Бакуго словно тонул в зыбучих песках. Чем больше он сопротивлялся, тем быстрее и серьезнее увязал. Что если бы он не позволил Тодороки уйти? Если бы он сам просто остался? Если бы он настоял, если бы не отпустил, если бы он убедил его найти другой способ, придумать новый план? Если бы они ушли вдвоем? Или если бы вдвоем остались? Если бы он, если бы если бы если бы… -Если бы я остался… — прошептал Бакуго себе под нос, хмуро разглядывая темнеющее небо, за окном. Он знал, что это было бы неправильно. Он герой, он должен думать о сохранении жизней, о тех, кто не может себя защитить, о том, чтобы раскрыть правду и спасти. Но, боже, он так хотел остаться и не позволить Шото уходить в темноту. Одному, навстречу кошмарам и злу. Кулаки Кацуки сжались на ткани больничной рубашки. — Я не должен был оставлять его… -Каччан… — едва слышно отозвался Изуку, поднимая на Бакуго печальный взгляд. Он нервно теребил рукава своей кофты, противного, выцветшего от многих стирок, синего цвета. Его зеленые глаза с отвратительным пониманием вглядывались в его лицо, а губы скривились в удушающем сочувственном выражении. — Ты же знаешь, это не твоя вина… -Плевать мне на вину, Деку, — прошипел Кацуки, упорно отводя взгляд, и сильнее сжимая кулаки, сложенных на груди рук. Ему не нужна была жалость, не нужно сочувствие. Ему нужен Шото. Живой и целый. — Я обещал ему, что я его не брошу, а потом ушел. Я не должен был бросать его. Я должен был помочь ему. Я должен был быть с ним. -Ты его не бросил, — мягко отозвался Мидория, делая несколько небольших шагов ближе, чтобы осторожно положить руку на его напряженное плечо. «А ведь когда-то я бы взорвал его за это,» — мимоходом подумал Бакуго, глядя в окно, и молча слушая, чужие заверения. — И ты помог ему. Ты позаботился о нас, чтобы он мог об этом не беспокоиться. Ты сделал то, что было нужно, Каччан. Ты поступил правильно. Как герой. Я это знаю, ты это знаешь, он это знает. Ты спас нам жизни, ты спас нас. -Но я оставил его, — разочарованно выдохнул Кацуки, зажмурив глаза до белых пятен за веками. — Я оставил его одного. Хотя я обещал ему, я, блять, обещал, что я его не оставлю… В ответ Деку лишь крепче сжал его плечо и, в кой-то веки, просто промолчал. Кацуки не успел определиться хорошо это или плохо, потому что полицейские, стоящие за стойкой, вдруг резко оживились, переговариваясь между собой, а работница стойки регистрации, вскочила, быстро направляясь куда-то вглубь больницы. Вслед за ней ушел и еще один полицейский, с облегченным выражением лица. Изуку насторожился подобной реакции, а Бакуго отложил свою вину, — к черту, да, он чувствовал себя виноватым, — оторвавшись от стены и следуя за ботаником, прямиком к тому офицеру, что еще остался на месте. Это все, точно не просто так. Могло ли это быть что-то о Шото? -Эм, извините? А можно узнать что случилось? — вежливо поинтересовался Мидория, поправив капюшон своей кофты, как только они достигли стойки. Высокий и крупный мужчина с пышным седыми усами, единственный оставшийся в поле зрения, оглянул их, приветливо улыбнувшись и щелкнул пальцами. -О, вы дети из А класса, да? Помню, видел Спортивный фестиваль. Ваша сила впечатляет, детишки, хотел бы я присутствовать там лично, — усмехнулся полицейский, качая головой и Кацуки, слегка закатывая глаза, лишь повел плечом. Он ненавидел практически любое упоминание фестиваля, но ссориться с полицией? К черту, он не идиот. -О, спасибо, сэр, но. эм, мы хотели спросить… А что все-таки случилось? Если вы не возражаете, конечно! Просто тут все так оживились резко, мы… заинтересовались, — немного нервно улыбнулся Изуку, теребя застежку кофты и ткань своего рукава. — Просто, понимаете, наш друг… он еще не появился, после всего случившегося, и мы очень переживаем за него. Может быть вы расскажете, если это о нем? Если можно! -Друг? — нахмурился усач, почесав бороду. — Ах, ты о мальчике Старателя? Тодороки… Шото, кажется, да? -Да, да это он! — Деку закивал, как болванчик, буквально светясь. Бакуго навострил уши, глядя на них из-за нахмуренных бровей, и чуть наклонился, когда знакомое имя прозвучало. — Это про него? Он в порядке? -Тише, ребенок, не торопись, — тихо усмехнулся полицейский и мягко, почти ласково похлопал их обоих по плечам, доброжелательно улыбаясь. — Все нормально с вашим Шото, нашли уже и везут сюда, паршивца. Так что не переживайте. Прятался, пацан, конечно, не хуже кролика, что найти не могли! Кажись, вас там в вашем UA, гоняют что дай бог. Вон какие малыши сообразительные. Хорошими героями будете, дети. -Ага, мы будем, — выдохнул Кацуки облегченно, чувствуя как напряжение медленно покидает его голову и кости, оставляя в голове лишь заевшую мысль. Судя по радостным слезам Деку, застряла эта мысль, эта чудесная, незыблемая правда, не только в его голове. Нашли. Его нашли. Он вернется. Он жив. Шото жив. И он возвращается.

***

С самого раннего детства, — когда мама еще была рядом, когда Фуюми ярко улыбалась, Нацуо смеялся громче всех в доме, а Тоя был жив, — Шото любил смотреть на звезды. Сесть на доски лестницы, ведущей во внутренний двор, обхватить маленькие коленочки крошечными ручками и устремить невинный, детский взгляд, на мириады далеких космических искр, подмигивающих маленькому Тодороки Шото, со своих нескончаемо огромных и далеких домиков в космосе, когда он не мог уснуть. Он мог часами разглядывать маленькие огоньки, со смесью восхищения, толики страха, и чувством всеобъе́млющей красоты огромного, бескрайне темного неба, усеянного миллионами маленьких и больших, ярких и не очень звезд. Он многие ночи, за многие годы, тратил на то, чтобы бегать глазами по маленьким ярким точкам, словно веснушкам ночного неба, и соединять их между собой в созвездия, которые знал, и в вещи, которых, наверняка, даже не существовало. В самые холодные зимы или самые жаркие лета; будь-то в Японии или в любом другом месте, куда отец отвез его с собой на конференцию/встречу/гала концерт; будь-то в имении Тодороки, в Мусутафу, или в общежитии Альянс Высот, не важно. Он смотрел на звезды, практически каждый день перед сном, где бы он не находился и что бы он не делал. Эта ночь, тоже не стала исключением. Пусть Шото и был в больнице, после практически двух дней без сна и отдыха, с капельницей в руке и окруженный спасенными им с Бакуго одноклассниками и после буквального похищения, он все равно не мог не встать со своей больничной койки, чтобы выглянуть в окно и полюбоваться звездами, прежде чем позволить себе расслабиться и уснуть. К сожалению для него, из окна не было видно ничего, кроме редких горящих окон многоэтажных зданий и неоновых вывесок, где-то вдалеке. Шото, такой расклад, не устроил, и, в конечном счете, это привело его на крышу больницы, продуваемую холодным ночным ветром, откуда он, вероятно, мог бы видеть множество сверкающих точек, если бы не одно «но». Все небо было черным как смоль, затянутое темными тучами, сквозь которые, Тодороки едва улавливал туманное свечение луны. Разочарованно вздохнув, Шото опустил голову. Если бы он был дома или в общежитии, он бы просто тихо вернулся в свою комнату и мирно уснул бы, но он не был ни в одном из этих мест. И у него не было ни малейшего желания возвращаться в темную и стерильную одноместную палату, наполненную противным запахом медикаментов. Мысль о том, чтобы уснуть в одиночестве, в темноте, которая словно тянет свои призрачные руки к его горлу, пугала его до чертиков. Так что, немного подумав, Тодороки с еще одним разочарованным вздохом, осторожно сел на бетон, настолько близко к краю, насколько это считалось безопасным, опуская голову вниз. Если уж не звезды, то хотя бы мирный спящий вид города, дал бы ему немного ощущения покоя, которого он здесь искал. Наблюдать за пустующими улицами было не так чарующе и завораживающе, как за звездами, но это было неплохо. Разглядывать вывески ночных заведений, окна квартир и домов, которые по каким-то причинам все еще не спят, слушать редкие звуки проезжающих машин или отдаленных голосов, любителей ночного веселья. Это удивительно просто, но со своей особенной красотой, скрывающейся в самых маленьких вещах. Как удачная шутка и веселый хохот, следующий за ней. Как тень танцующей пары, едва скрытая прозрачным стеклом. Как ночная тишина и сонный покой, окутывающий вечно шумный город. Как знакомые шаги, в ночном спокойствии. -Ты должен спать, Конфетка, — тихо говорит ему Кацуки, останавливаясь рядом с сидящим Шото, в своей излюбленной позе: руки в карманах, плечи чуть сгорблены, а лицо расслаблено. Его голос тихий, едва похож на голос обычного Бакуго при свете дня, но Шото может вычислить его из сотен других, каким бы он ни был. -Ты тоже должен спать, — мягко отвечает Тодороки, внимательно глядя на кошку, облизывающую лапу при свете фонаря. — Но вот мы здесь. -Да, — хмыкает он, осторожно устраиваясь рядом с ним, плечо к плечу. Кошка заканчивает со своей лапой, вставая, и скрывается в темноте одного из переулков, помахивая хвостом. — Тоже не мог уснуть? -Что-то вроде того, — вздохнул Шото, обнимая колени руками, как в детстве. — Хотел посмотреть на звезды, но, как видишь, их не видно, облака мешают. -Ну, дерьмово для тебя, Конфетка, — фыркнул Бакуго, осторожно разминая плечо. «Кажется, именно в это, его подстрелили,» — думает Шото, обернувшись и разглядывая чужой профиль. В темноте видно не так уж и много, но выражение лица Кацуки выглядит расслабленным и почти безмятежным, когда он смотрит на город. Но, как только, он переводит взгляд на него, то губы тут же украшает легкая усмешка. — К счастью для тебя, я могу устроить тебе звезды. -Что? — недоуменно моргает Шото, слегка приподнимая брови. В ответ Бакуго садится в позу лотоса и вытягивает руку ладонью вверх. И, еще до того как маленькие искорки запляшут над его кожей, Тодороки узнает это движение, зная что за ним последует. Кацуки уже делал это раньше, там в подвале, когда они оба еще не знали выживут ли они, выберутся ли, очнутся ли их друзья. Тогда, считать искры, было успокаивающим занятием, необходимым им обоим чтобы не сойти с ума. Сейчас же, это завораживает, захватывает дух и это просто красиво, а еще заставляет Шото чувстсвовать себя теплым, ведь Бакуго делает это для него. И это, в самом деле, действительно, похоже на звезды. Только вблизи. Словно блондин просто подпрыгнул, схватил их с неба, горстью, и преподнес ему, Шото, показать. — Спасибо, Бакуго. Это чудесно… -Кацуки, тупица, — ласково отзывается Ба… Кацуки, с маленькой усмешкой, щелкая его по лбу, свободной рукой. — Сколько раз, я должен это повторить, чтобы ты запомнил? -Не знаю, — пожимает плечами Тодороки, слегка смущенно вздыхая и касаясь пальцами лба. — Но, полагаю, тебе придется быть терпеливее со мной, уж извини. -Наверное, мне просто стоит вдолбить тебе это в голову, — слегка насмешливо тянет Бакуго, прищурив глаза, сверкающие весельем. -Наверное, стоит, — он пожимает плечами, чувствуя удивительную легкость и тепло, несмотря на прохладный ветер. Он почти, почти может видеть улыбку на своем лице, когда смотрит на спокойного Бакуго напротив, освещенного только крошеными огнями на его ладони. Тишина между ними приятная, теплая и мягкая, как пуховое одеяло, в которое Шото хочет завернуться и никогда из него не вылезать. -В следующий раз, я тебя не брошу, чтобы ты не говорил, — тихо говорит Кацуки, глядя на огоньки в своей руке, после долгой паузы. Его алые глаза сияют и блестят, когда он смотрит ему в глаза, словно клянясь. — Я тебя больше не оставлю, Шото. -Ты никогда меня и не оставлял, Кацуки, — наконец улыбаясь, говорит Тодороки, осторожно наклоняясь вперед и обхватывая чужую щеку ладонью. И Шото чувствует себя, как среди бескрайних звезд, прижимая свои губы к чужим, теплым и мягким, глядя на искры в темноте.