Горечь утраты.

Парень бегает глазами по монитору. Две красные точки, что совсем недавно были в другом месте, почти не меняют своё положение. Стоят как вкопанные, лишь иногда перемещаясь на пару миллиметров. И Лабель волнуется. Жутко волнуется. Они уже должны были вернуться. Должны были. Но не вернулись. И в этом случае Лабель должен был нажать одну единственную кнопку. Кнопку уничтожения. Таков был уговор. Но Лабель не мог. Просто не мог. Не с ним, не с Риксом. И ведь у Лабеля даже злости не было, из-за того, что Рикс не вернулся. Лишь всепоглощающая грусть. Грусть, что отдавала горечью на кончике языка. Рикс не должен был находиться в этом доме. Потому что не предупреждал. И это только усилило горечь на языке. Что, если там, в этом доме, кто-то, кто очень важен Риксу? Кто-то, ради кого он готов свернуть горы, осушить моря? Кто-то, на кого Рикс смотрит со всей нежностью, заботой... Любовью? Лабель не хотел об этом думать. Не хотел. Но мысли постоянно возвращались, крутились в голове. Оседали на плечи. Так, чтобы нельзя было стряхнуть, отмыть. А если Рикс просто решил сбежать? В конце-концов, он не хотел такой жизни. Какой угодно, но не такой. Лабель знал. Знал, что Рикс не хотел быть заложником, гладиатором. Понимал это. Но не хотел думать, что Рикс мог его бросить. Не после того, что происходило между ними. Не после его взгляда, где плескалась нежность. Не после поцелуев. Или мог? Заметил слабость Лабеля, и решил ударить точно в цель. Отвести от себя подозрения чтобы сбежать? Потому что знал, что Лабель не нажмёт на кнопку. От этих мыслей было дурно. Дурно, неприятно, горько. Хотелось рвать на себе волосы. Лабель простил бы побег кому угодно. Кому угодно, кроме Рикса. Нет, он понял бы, если бы Рикс победил, а потом ушёл. Понял бы, если бы парень поговорил с ним. Понял бы, если бы он ушёл. Но не сбежал. Ведь побег значил что всё, что между ними было – фальшь. Ловушка, обманка. Не больше. Но потом Рикс вернулся. Вернулся, и смиренно принял наказание. Не споря. И парень поверил, что бросать его не хотели, просто так сложились обстоятельства. Они не обсуждали эту ситуацию, Лабель не спрашивал почему Рикс был в том доме. Просто молчал, замечая на себе взгляд гладиатора. Конечно он хотел спросить, что в том доме делал Рикс. Почему не предупредил? Но кто он такой, чтобы спрашивать? Они не давали никаких обещаний друг другу. Никаких. Но Лабель всё же верил, старался верить, что так нужно было. И что-то, что между ним и Риксом – не было фальшивкой. А потом он увидел еë. Девушка, в чьих глазах сияли сердечки, когда она смотрела на Рикса. И Лабель бы не придал значения, но он видел взгляд парня. Взгляд, переполненный вселенской любовью, нежностью, заботой. И тогда Лабель всё понял. Потому что на него Рикс так не смотрел. То, что Лабель видел в его глазах при их поцелуях, была лишь малая часть того, что плескалось при взгляде на девушку. Может, Рикс смотрел на него так, просто потому, что доверял? Доверял, но не любил? Скорее всего. И горькая обида царапала сердце Лабеля. Хотелось исчезнуть. Не видеть этот взгляд. Потому что он был адресован не ему. Хотелось не чувствовать то, как на глаза накатываются предательские слёзы. Слёзы обиды, горечи. Хотелось не чувствовать как в горле встает ком. Ком, что кажется от туда не исчезнет. Никогда. Он буквально не давал дышать. Заставлял задыхаться, в попытках сделать глоток воздуха. Но воздуха не поступало. А потом гладиатор как ни в чем не бывало улыбался ему. Так, будто ничего не произошло. Будто не он вначале целовал его, а потом смотрел на неë так. Или вернее сказать вначале смотрел на неё, а потом целовал его? А еще он спрашивает, может ли чем-то помочь. И горечь, на этот раз с нотками колючей ярости, окутывает его самого, не только отдавая неприятным вкусом на языке. И Лабель еле подавляет в себе слезы, стараясь окинуть его холодным взглядом. А ведь хочется обнять. Обнять, не смотря на то, что его похоже использовали. Хочется поцеловать, провести пальцами по скуле. Даже не смотря на то, что его совершенно не любят. Но вместо этого он кидает лишь сухое и горькое "Можешь помочь своей девушке". И Рикс всё прекрасно понимает. Прекрасно понимает, и уходит, оставляя Лабеля одного. Вечером того же дня, Лабель не сидит со всеми у костра. А уходит. Куда-то далеко. Туда, где его не достанут, не потревожат. И всю ночь, вплоть до рассвета парень сидит где-то на камне, пока по щекам катятся горькие слезы, обдуваемые холодным ветром.