про луну, словари и успокаивающий чай

— А потом он попросил урезать крышу! Урезать крышу! Он строит из себя невесть что, будто… — Кавех громко фыркнул, — будто хоть что-то смыслит в архитектуре! Он вскинул руки и тяжело вздохнул. — Ладно, в любом случае, надо отдохнуть от этого. С того момента, как Кавех смог открыть дневник своей матери и прочитал ее наставление, то постарался взять в привычку придерживаться его. Изводи Фаранак себя постоянными спорами, от нее бы живого места не осталось, Кавех уже понял за свою долгую карьеру, насколько это утомительно. Проводить время с близкими — вот что ей помогало. И Кавех со смущением, но всё же понимал, что рядом с Хайтамом приходит нужное ему умиротворение и отвлеченность от дел рабочих (если исключать те случаи, когда он вел себя как невыносимый засранец). Но аль-Хайтам не близкий человек! ― возразило что-то внутри. Наверное, какая-то отдельная категория? Их связывал большой опыт, столько секретов они знали друг о друге, что от осознания этого могло становиться страшно. Их некогда дружба претерпела огромную ссору и разрыв, потом они встретились снова, превратив их взаимоотношения в нечто, чему нельзя было дать никакое определение. И вот, Кавех здесь, не устает прокручивать в голове эту историю. — Твоя проблема в том, что тебе не нравится его идея с эстетической точки зрения или его предложение просто не практично? — спокойно спросил Хайтам. Ночью, под фонарями и лунным светом Кавех отметил, как ярко его волосы отливают серебром. Он прокашлялся. — И то и другое, — пробормотал Кавех, а потом зашелся уверенней. — Каркас, знаешь ли, не железный! Да и я не понимаю, что, в конце концов, он хочет! — Тогда объясни ему, или найди другого заказчика, ― Хайтам сказал так безмятежно, будто это было проще простого ― как же не найти светочу Кшахревара нового клиента (хотя, Кавех знал, он на самом деле понимал, что ситуация изматывающая) и пожал плечами. Кавех вздохнул, сдерживая порыв отчаянно спросить: «Опять?». Медленно выдохнул и, следуя совету матери в дневнике, попытался успокоиться. — Ладно, неважно — Кавех махнул рукой, — Тигнари писал мне, что Коллеи пока хорошо справляется со второй стадией обучения. Она молодец. — Тигнари постарался переделать программу под неё, — кивнул Хайтам. Кавех облокотился о перила и в тишине закинул голову к звездам. Небо над Пардис Дхяем, которое не закрывали многочисленные ветви или верхние ярусы города, раскинулись перед ним во всей красе, сияя бесчисленными огнями. Они решили тут задержаться, чтобы не идти на ночь глядя до города. В беседке уже было чисто и тихо — после уборки Тигнари и Сайно ушли с Коллеи. Кавех прикинул, что завтра по приходе домой надо будет проверить наличие продуктов и придумать, что приготовить, ещё протереть пыль, да, пожалуй, давно он этого не делал. Он мысленно перечислял бытовые дела ― для него это стало такой рутиной, что, окажись он без неё, ещё долгое время не мог бы наладить распорядок своего дня. Кавех искоса взглянул на Хайтама ― беседка была освещена, и лицо его словно смягчалось падающими неяркими полосами. Кавех выдохнул, только сейчас чувствуя, будто с правого боку теплее, чем должно быть: они с Хайтамом едва соприкасались локтями, опираясь о перила, но этого было достаточно. Кавех попытался переключить внимание на небо: звезды, ещё звезды. Взгляд бегал из стороны в сторону, и Кавех старался не дать ему соскользнуть вновь к Хайтаму ― так легко было засмотреться. Наконец, он зацепился за знакомое созвездие, проследил глазами расположение звезд, чтобы окончательно убедится в верности своих суждений. — Смотри! Это созвездие Райской птицы, я его знаю! ― Кавех вытянул руки, обводя, соединяя видимой только ему нитью россыпь находящихся рядом звезд. ― Кажется, рядом с ней должно быть ещё созвездие Сокола… вот только... Лайла однажды рассказывала Кавеху об астрономии, и так получилось, что Райскую птицу на небе разглядеть Кавеху было проще всего. А ещё Сокола, кажется, это было недалеко от... — Луна сегодня красивая, правда? Кавех нахмурился из-за прерванной мысли. Он забегал глазами по небу, не сразу заметив небольшой полумесяц. — Согласен, — запоздало кивнул он, повернувшись к Хайтаму. — Но чего это ты про луну заговорил? Повисшую между ними неловкую, как показалось Кавеху, тишину, можно было пощупать руками. — Удивлен, что такая натура, как ты, не знает это выражение. — Что? — Кавех нахмурился сильнее. — О чем ты? — Не бери в голову, — тихо сказал Хайтам. Кавех вновь вскинул взгляд к небу. Странное чувство внутри в ту ночь не подняло в нем порыв докопаться до правды на месте. Созвездие Сокола он не нашел, но да, луна была действительно красивой.

***

«Не бери в голову»! Как будто Хайтам здесь самый умный. Конечно же, Кавех в голову ещё как взял. Более того, хорошенько засел в доме Даэны по возвращении в Сумеру и после того, как разобрался с заказом. «Удивлен, что такая натура, как ты…» ― Кавех не любил, когда его называли невеждой, особенно так, будто он не знал очевидные факты. Уж простите, Кавех был больше заинтересован в правильной проектировке зданий и построении механизмов, чем в изучении странных выражении про луну. Луна! ― он фыркнул и покачал головой. До чего же абсурдно, но вот он здесь: сидит и листает сборник известных идиом. Подушечкой пальца, чувствуя шершавый пергамент, он вел вдоль строк, быстрее прочитывая написанное. Судя по виду книги, она пережила не одно поколение студентов. Кавех не удивился, если бы нашел здесь короткие заметки Хайтама, выведенные аккуратным почерком. «Такая натура как ты…» ― неужели та фраза обозначала нечто эстетическое, связанное с искусством, чего Кавех не уловил? Он нахмурился, поняв, что прочитал всю страницу, но не уловил ни слова. Ему стоило сосредоточиться. Без Акаши искать информацию стало куда сложнее ― Кавех заметил это только сейчас, изучая вставший перед ним вопрос. В своей профессии он редко пользовался терминалом, архитектура, в основном, это внутреннее чутье и практика. Знания играли весомую роль, определенно. Но даже если Кавех чего-то не знал, он имел ключ к решению проблемы ― умение знать, где искать. Так что сложность положения сумерских ученых Кавех полностью понял только сейчас, выброшенный, дезориентированный, в эту языковую гущу, у которой он знал основные приметы, но точно не мог в ней перемещаться. Да и не его специальность, в конце концов! На что он вообще должен опираться при поиске смысла значения этого выражения? Огромный толковый словарь с фразеологизмами, лежащий на столе, на его вопрос не отвечал. Может, выражение о луне относилось к другой культуре? Великий Дендро Архонт, неужели Кавеху придется изучить крылатые выражения всех шести регионов, чтобы понять, чего ему наговорил аль-Хайтам! Кавех не хотел выглядеть глупо, но и один вид огромной стопы книг приводил в уныние и навевал воспоминания о временах в академии, когда дедлайны горели, новую информацию нужно было глотать огромными порциями, а ещё бегать с их совместном с Хайтамом некогда проектом. Архонты, Хайтам. Кавех со стоном опустил голову на стол.

***

― Что это у тебя? Намереваешься съездить в командировку в Инадзуму? Кавех резко захлопнул книжку в руках и нахмурился. ― Ничего! Тебе что-то нужно? О, конечно аль-Хайтам решил к нему пристать прямо сейчас, поставив в неловкое положение. Кавех не мог отбросить мысль о том, чтобы сдаться, и, ведомый упрямством (оно сведет его в могилу, пожалуй, даже раньше, чем аль-Хайтам) стал пробегаться по словарям каждого региона. С натлановскими ― упаси архонты путешественников, которые, преодолевая пепельные моря и долину гейзеров вообще смогли обойти тамошние народы и записать их неологизмы ― и мондштатскими крылатые выражениями ознакомиться заняло не так много времени. Но ничего про красивую луну он не нашел. Инадзумский томик ― огромная толстенная книга в твердом переплете, а страниц в ней, пожалуй, не меньше пятисот, ага, томик, ― предстал перед ним как тигр-ришболанд посреди пути. Кавех тогда со вздохом принялся листать. Взгляд Хайтама скользнул по обложке лежащей книги. Она вдруг неимоверным, всем своим настоящим весом стала ощущаться, давя на колени. Кавех резко втянул воздух, ожидая увидеть на лице Хайтама ухмылку и услышать что-то по типу: «Твои попытки выйти на мой уровень знаний меня поражают». Кто бы говорил! Не все учились на Хараватате и знают двадцать восемь языков. Хайтам точно решил над ним посмеяться. В окно подул холодный ветер, заставив поежиться. Аль-Хайтам подошел к раме, чтобы закрыться от потока, но ненадолго остановился у подоконника. Кавех кинул на него косой взгляд. Ладно, неважно. Может, Хайтам оценил его стремление к достижению понимания (в бездну эту луну). Он потянулся перелистнуть страницу ― какая это была по счету? Четыреста пятнадцатая? ― Луна сегодня красивая, не правда ли? ― аль-Хайтам сказал это так тихо и мягко, что Кавех на миг подумал, не показалось ли ему? Он резко повернул голову, вдруг встречаясь с взглядом напротив и замер на месте. Хайтам смотрел на него выжидающе, пристально, словно выжидал определенной реакции. Кавех удержался, чтобы не поерзать под внимательным взглядом. На Хайтама падал мягкий свет. «Снова», ― промелькнула мысль в голове, накатывая на Кавеха чувство дежавю. Как в Пардис Дхяе. Только здесь света падало больше, да и был он теплее. Кавех не мог не проследить за рефлексами, что создавались в контрасте света и теней, особенно, как всё это ложилось на кожу Хайтама, очерчивая его скулы, ниже ― шею, потом мощные плечи. ― А… да? ― он моргнул, одергивая себя от разглядывания, и, будто наступив на те же грабли, наткнулся на внимательный взгляд. ― Очень красивая. С моего места её отлично видно, ― фыркнул Кавех. Аль-Хайтам над ним точно издевался. Кавех замер в непонятном тянущемся ожидании, когда хочется уже начать заниматься делами, но что-то тебя останавливает. Хайтам ничего не сказал в ответ. Поджал губы только, опустил взгляд, и Кавех, попробовав наклонить голову, чтобы заглянуть в его глаза, не понял ― или не успел понять, ― что в них выражается. Хайтам закрыл окно и молча ушел к себе, оставляя повисшую невысказанность, что теперь витала в комнате и намеревалась здесь закрепиться. Кавех пожевал губу, не зная, что предпринять по отношению к этому. В груди засел тяжелый воздух охватившего недопонимания и, подумай над этим Кавех чуть дольше, тот начал бы крепко душить его. Он покачал головой, стараясь смахнуть тревожное чувство, на деле ― затолкнуть подальше, в глубину полки, наивно надеясь, что оно никогда не всплывет. Бездна знает, что Хайтам себе надумал. Он стал листать дальше.

***

Безрезультатно. Он вышел из дома Даэны, наконец, на свежий воздух. Время уже перевалило за обед, но единственное, о чем думал Кавех ― о безрезультатном зачитывании найденных книг. Он вздохнул. Сидеть над своими проектами до вечера и то не так утомительно. ― Кавех? ― раздался позади знакомый удивленный голос, словно его не ожидали увидеть здесь, но в то же время его нахождение недалеко от Академии стало приятным сюрпризом. Он повернулся и наткнулся взглядом на Фарузан ― О, ― так же удивленно сказал Кавех и выдохнул, ― профессор Фарузан. ― Какими судьбами здесь? ― она, улыбнувшись, скрестила руки на груди. ― Заходил в дом Даэны по делам. ― А, ― понимающе протянула она и кивнула. ― Дела, дела, ― в её голосе звучал бывалый опыт, наставническое понимание, но вместе с тем ― с её улыбкой и озорным блеском в глазах ― она представала не сколько именитым профессором, сколько хорошим близким знакомым. ― Я тоже заходила в Академию по делам, а так, сегодня у меня выходной, ― она взмахнула рукой, поправляя прядь волос. ― Не зайдешь ко мне на чай? Кавех ненадолго опешил от внезапного предложения. Им не раз приходилось вместе проводить время из-за совместных работ, и, конечно, во время турниров даршанов, он даже когда-то заходил к ней по приглашению, чтобы Фарузан одолжила одну из своих книг, но редко удавалось побыть гостем без особого повода: на то, в основном, сказывалась занятость их обоих. Он скорее спохватился и ответил: ― Конечно. Буду рад. Кавеху нравилось, как дом Фарузан всегда заливал свет: два больших окна расширяли пространство, позволяли комнате дышать, чаще всего они были открыты, пуская в дом свежий воздух. Кавех не знал точно, но полагал, что после долгого заточения как никогда хотелось иметь просторное жилище. ― Сейчас поставлю чай, присаживайся, ― она кивнула в сторону. На столе у подоконника Кавех увидел незнакомый и, понятно по виду, ещё не готовый механизм. ― Что это? ― А, ― Фарузан махнула рукой, усаживаясь за отодвинутый стул ― ерунда. Чиню поломку, уже разобрала и выяснила проблему. Что же она так разобрала ― Кавех не понял. Видимо, механизм претерпел сильные изменения при разборке. Фарузан придвинулась к конструкции, и взяла отвертку. ― Я думала, проблема серьезная, но оказалось ― сущий пустяк, ― она недовольно фыркнула, ― а из-за этого пришлось столько копошиться, ― Фарузан покачала головой. ― Кстати, с последних раскопок я нашла часть чертежа одной интересной конструкции. Хочу обсудить с тобой позже, не напрягайся раньше времени. Она аккуратно вкрутила болтик, закрепляя детали, и это были единственные громкие звуки, вклинивающиеся в уютную тишину, пока они ждали чай. Фарузан копошилась неторопливыми, изящными движениями, и все это было пусть не так уж тихо ― всё-таки, железные части сталкивались друг с другом со звоном, что колебал тишину, как волны вдруг врываются в спокойную морскую гладь, ненадолго её всколыхав, ― но так легко, что Кавеху показалось, будто время здесь идет чуть медленнее обычного, и нет спешки как можно скорее достичь цели, как можно скорее найти ответ. Спокойная, умиротворенная, соответствующая своему темпу работа. Кавех с вымученной улыбкой откинулся на спинку стула. Одна мысль о поисках теперь его утомляла. Узнать о значении той самой фразы в какой-то момент перестало быть целью утереть Хайтаму нос: всё в Кавехе раздражающим, не дающем сидеть на месте порыву рвалось понять причины происходящего… всего этого. Странного поведения, нечитаемых взглядов, ― что немного напрягало, обычно, несмотря на всех разногласия, они быстро могли понять намерения друг друга. ― Ты выглядишь, уставшим, мой мальчик, что случилось? ― профессор Фарузан продолжала, не отвлекаясь и с огромным вниманием, переставлять детальки в механизме, но голос при этом её звучал искренне обеспокоенно. Кавех был готов смеяться над своим положением. Как глупо, что ему стыдно делиться с этим с кем-либо вообще. ― Всё хорошо, просто… бытовые проблемы, ― вздохнул он. Фарузан понимающе хмыкнула. ― Я за свое время столько всего пережила, так что могу сказать одно: какой бы ситуация не казалось трудной, выход из неё всегда есть. Щелк ― детали с негромким звуком соединились друг с другом. Фарузан довольно улыбнулась. В этот же момент до них дошел громкий звук чайника. ― Чай вскипел, ― она выпрямилась, сдувая невидимые пылинки с платья. Её шаги в доме раздавались четко и размеренно, это был не шум, как при сборе механизма: копошение, при котором громкость звуков колебалась по абсолютно разным амплитудам от соприкосновения или ударов неодинаковых размеров железных деталей друг о друга. Приятная тишина теперь разбавлялась звуком наливающейся в чашу воды, что перебивал едва слышимое шуршание травы за окном ― погода стояла солнечная. И аромат, исходящий с кухни, постепенно засел в гостиной, сгущаясь и не собираясь выветриваться. Кавех сделал два быстрых вдоха носом, пытаясь понять, что же этот запах ему напоминает. Пришедшая Фарузан аккуратно, с приглушенным стуком дна о поверхность столика, поставила чашки, придвинув одну из них Кавеху. Горячий чай ― понял он, слегка пригубив. Аромат врезался в нос. ― Благодарю. Фарузан отмахнулась, но из-под края чаши показалась довольная улыбка. Кавех отпил ещё немного, перекатывая вкус на языке: немного терпкий, непривычный для чая. ― Необычный вкус, ― прокомментировал Кавех. ― А, ― кивнула Фарузан, подтверждая и соглашаясь с его суждением, ― да, здесь экстракт персика зайтуна. ― На вскинутые в удивление Кавеха брови она кинула небрежное: ― Несет успокаивающий эффект. Сейчас с этими кшахреварцами нервов не оберешься. Все просят поучаствовать в их проекте, ― Фарузан презрительно фыркнула. ― Ходят самодовольные, считая, что все вертится вокруг них. Кавех поерзал: как выходцу из Кшахревара, слушать нелестные речи про свой даршан от старшего человека было неловко, но как слушателю Фарузан, вид знакомых жестов и улавливание знакомых интонаций в милой обстановке с чаем веселило. ― Ну что ты, ― протянул он, теперь сам пряча расползавшуюся улыбку за кружкой. Фарузан вздохнула, снова отмахиваясь. ― Да я же не о тебе говорю, ты талантливый мальчик. А вот совсем молодежи ещё бы поучится манерам! Но да не будем об этом, что уж, ― сказала она и поставила чашку на стол. ― Тебе нужно что-нибудь к чаю? ― спохватилась она, озабоченно посмотрев на Кавеха. Он поспешно отрицательно мотнул головой. ― Спасибо, не стоит. Чай очень вкусный. ― Всегда пожалуйста, ― довольно улыбнулась она и вернулась к механизму. Взяла отвертку, принялась вкручивать винтик для закрепления шестеренки. Размеренные звуки работы умиротворяли ― а может, то был эффект чая с зайтуном. Кавех на пробу опустил нос в чашу, пока Фарузан не смотрела в его сторону, чтобы получше распробовать аромат. Кончик внезапно задел горячую жидкость, и Кавех чертыхнулся, одернул лицо от чаши, локтем случайно поддел стол и вздрогнул. ― Всё хорошо? ― Фарузан повернула к нему голову. ― Да-да. Она пожала плечами и вернулась к копошению. Кавех посмотрел на блики, отражающие жидкость, и вздохнул. С аль-Хайтамом никакой успокаивающий чай помочь не мог. Тот всегда волновал мысли, заседал в них основательно и надолго, каждой своей частичкой, поднимая в Кавехе беспокойное, но всё же приятное чувство. Пусть здесь, в доме Фарузан, было тихо и безмятежно, за его пределами Кавех бы снова без конца стал думать о своем незаконченном деле ― о дурацком выражении, и таком же дурацком аль-Хайтаме, который, видимо, решил хитроумным способ свести в его могилу. Кавех уже столько всего перебрал, но он, в конце концов, не был выпускником Хараватата, чтобы знать всё… Внезапная мысль посетила его, заставив заерзать. Он посмотрел на Фарузан и несколько раз открыл рот, не сразу решаясь заговорить: она была так увлечена сбором, что не хотелось её отвлекать, да и повод был пустяковый. В какой-то момент Кавех даже подумал, не стоит ли отложить затею, но сразу же уверенно откинул эту мысль: раз он начал выяснять, значит, нужно идти до конца. ― Профессор Фарузан? ― прокашлявшись, позвал он. ― Я тебя слушаю, Кавех, ― она не отвлеклась от своего механизма. ― Сколько языков ты знаешь? ― Уж больше, чем твой приятель с Хараватата ― как его, аль-Хайтам, да? И больше некоторых мудрецов, поверь мне. От упоминания аль-Хайтама Кавех тяжело выдохнул и закусил губу. ― Тебе нужна помощь в этой области? ― она отложила отвертку и повернулась к нему. Кавех постарался выпрямиться. Очевидно, Фарузан от него, как от выпускника Кшахревара, выжидала вопрос, связанный и с механизмами и языками ― то, что она невероятно любила и пыталась развивать связанные с этим проекты. И вдруг от осознания этого спрашивать такую мелочь стало неловко: к профессору, которому более ста лет, да с таким вопросом. Вдруг этого выражения и вовсе не существовало, а аль-Хайтам решил над ним пошутить? Кавех сжал ручку чаши. ― Не то что бы это большое дело, ― протянул он, забегав глазами по столу. Просить помощи у Фарузан по такому мелкому вопросу было абсурдом, зря он спросил. ― Говори уж, раз начал. И под таким, не то, чтобы требовательным, но уверенным голосом Фарузан Кавех со вздохом сдался. ― Просто я прочитал уже кучу литературы, и не нашел перевода нужного мне выражения, ― рука сама потянулась почесать загривок. Фарузан скрестила руки на груди. ― Это что-то с древнего языка? ― Не уверен. ― Некоторые тома можно получить, если у тебя есть специальные разрешения от профессоров. Сделано для сохранности книг с более глубокими знаниями. Я могу подсобить тебе с этим, знай! ― она наставнически покачала указательным пальцем. ― Но пока мы здесь, я могу попробовать тебе помочь. Так что за выражение? Кавех задумчиво промычал, прежде чем осторожно начать: ― Я полагал, что это крылатое выражение из культуры какого-нибудь народа. Но, как вы знаете, не нашел ничего. Оно, ― Кавех стиснул зубы, втягивая воздух, холодный поток поддел зубы и стрельнул дальше, словно заставляя перестать медлить; он шумно выдохнул, ― оно про луну. Не знаю, слышала ли ты. ― Про луну? В культуре Ли Юэ и Фонтейна присутствует много идиом, связанные с луной. К примеру, «вылавливать Луну из воды» означает бесцельно заниматься каким-либо делом. Часто луна ассоциируется с красотой, невинностью и идеалом. Что конкретно было в твоем выражении? ― Это была фраза… в смысле, я её где-то прочитал, про… красоту луны. Она звучала примерно… ― Кавех с невольным покалыванием внутри вспомнил произнесенные Хайтамом слова: чуть тише обычного, ласкающие слух, мягкие; тогда и взгляд его тоже казался Кавеху мягким, с мелкими бликами, и волосы были другие: светлее под луной… Кавех моргнул, смахивая наваждение. Шумно втянул носом воздух, набираясь сил произнести ту фразу. ― «Луна сегодня красивая, не правда ли?» Он грустно улыбнулся. Говорить эти слова перед кем-то ― словно делится сокровенным. Но ― Кавех кинул секундный взгляд исподлобья, ― Фарузан выглядела как человек, на которого можно положиться. ― О,― сказала она. ― О, ― добавила с энтузиазмом. ― Это старое известное инадзумское выражение. ― Известное? ― Кавех замер. К щекам прихлынул постыдный румянец. Фарузан махнула рукой и закатила глаза: такое выражение она применяла, когда снова сталкивалась с недопониманием из-за разницы в возрасте. ― В моё время многие использовали его как признание в любви, ― со вздохом произнесла она, и в её голосе слышались мечтательные нотки. Вместе с видом задумавшейся Фарузан до Кавеха постепенно дошло ею сказанное, и стоило этому произойти, как непонятное оцепенение охватило его. Он моргнул. ― Прости. А можно поконкретней? ― Кавех, ― в любом другом случае повторный громкий вздох Фарузан мог считаться за её недовольство, но сейчас она смотрела на Кавеха снисходительно, с теплой улыбкой, ― что ещё может быть конкретней? По инадзумским традициям, когда человек хочет кому-то признаться в любви, он может сказать: «Луна сегодня такая красивая, не правда ли?» ― О, ― отстраненно выдал Кавех. Признание в любви ― осознание этим прошибло огромной волной, которую тут же старательно оттолкнули, потому что не мог Хайтам иметь в виду это, совсем не мог. Или же ― он кинул взгляд на Фарузан, и отрезал мысль, не успев её даже начать ― нет, профессор Фарузан не может ошибаться, это не эксперимент или головоломка, где нет заранее проверенных шагов и действий, а знания: выученные, оточенные, что хранятся в голове долгое время. Но тогда как же?.. Кавех чувствовал, как заполняется пространство его неловкой паузой, и поскорее старается развеять сгустившуюся атмосферу. ― И что на это отвечать?.. ― спросил отстраненно, всё ещё думая о значении и о ситуации, когда Хайтам сказал эти слова. Он, кажется, смотрел тогда на него внимательно. И во второй раз тоже. Пристально даже, следя за признаками изменения выражения на лице. ― Ну, всё зависти от тебя. Здесь два варианта. «Да, очень красивая», ― значит отказ и сообщение о том, что чувства не взаимны. Кто вообще это придумал? Любой в порыве может согласиться с красотой луны! ― А выразить взаимную симпатию можно, ответив: «Такая красивая, что можно умереть». Это выражение пошло… Он дослушивал краем уха, пока на всю голову набатом стучало собственное сердцебиение. Да, очень красивая. Конечно, луна красивая. Конечно, Хайтаму нужно было ерничать, показывая свои языковые знания. Нет, продолжал отрицать Кавех, Хайтам бы не сказал это, имея в виду признание, не сказал бы… В памяти всплыла их комната: Хайтам стоит у окна и говорит про луну. Мягко так, тихо, сначала вливая слова, а потом замирая в безмолвном ожидании. Кавех сглотнул: было ли то ожидание ответа или?.. Он попытался достоверно воспроизвести воспоминания, не привирая, не надумывая лишнего, потому что… потому что так легко поверить, что Хайтам говорил про луну не просто так. Кавех нахмурился, пытаясь выловить намеки из глубин: взгляды, значение которых он не надумал, случайные касания. Ему не хочется думать, что это все часть его богатого воображения, но разве возможно… Кавех моргнул, осознав, что Фарузан перестала говорить. Он поднял голову: Фарузан, задумчиво смотря на него, кажется, выжидала ответа. Кавех нервно улыбнулся. ― Спасибо, профессор Фарузан. Фарузан дернула уголком губ в намеке на довольную улыбку. Он едва усмехнулся, опуская взгляд на стол. В чашке ещё оставался недопитый чай. ― Кавех. ― М? ― Я думаю, мы уже достаточно сблизились, чтобы отбросить формальности. Можно просто Фарузан. Но на людях не забывай о приличиях: только профессор! Кавех посмотрел на неё, довольную и уверенную, и узел напряжения внутри ослаб, давая спокойно вздохнуть. ― Хорошо, Фарузан. Она удовлетворенно хмыкнула и подошла к незаконченной работе. Взяла с подоконника детальку и, покручивая, рассматривала ― та сияла на солнце, переливаясь бликами. ― Что бы там ни было у тебя с луной, ― Фарузан кинула быстрый взгляд в его сторону, ― я надеюсь, ты теперь разберешься. Кавех улыбнулся ей в ответ.

***

Разберется. О, ещё как разберется: пытаясь выловить подозрительно занятого в последнее время аль-Хайтама, который возвращался позднее обычного, а утро было просто неподходящим временем для таких разговоров. Кавех пожевывал губу в раздумьях: он думал перехватить Хайтама у Академии, или прямо у дома Даэны, но, когда план претворился в реальность, Кавех понял, что это было не лучшей затеей. Ждал он довольно долго, и за то время с ним успело перездороваться чуть ли не половина профессоров и студентов уже расходящихся по домам. И когда Кавех закончил светскую беседу с одним из них, заприметил упустившую на выходе ― кажется, использовал другой, ― фигуру. Кавех встрепенулся и, не заботясь ― народ совсем ушел, ― побежал по ступенькам вниз. ― Аль-Хайтам! ― позвал он, но, не, получив реакции, нахмурился. Невольно выпалил возмущенное: ― Аль-Хайтам, эй! Кавех поспешно спустился по лестничным ступенькам, через раз наклоняя голову, чтобы посмотреть себе под ноги и обезопасить от возможности навернуться. Почему-то, поднимая взгляд, он очень боялся потерять Хайтама из виду. ― Ты меня слышишь, вообще? ― выдохнул он, стоило только добежать до всё-таки остановившегося Хайтама. Грудная клетка ещё вздымалась. ― Что-то нужно? ― он поднес руку к своим наушникам, заставив Кавех нахмурится: даже в них аль-Хайтам не игнорировал его. Безмятежный и абсолютно равнодушный вид на секунду ввел Кавеха в смятение, но он, собравшись, высказал: ― Ты меня избегаешь? ― и скрестил руки на груди, вскинув брови. ― С чего ты пришёл к такому выводу? ― аль-Хайтам отзеркалил его движения. С чего он взял! ― Хайтам сейчас серьезно? Кавех насупился. ― Я тебя практически не вижу! ― Ну, очевидно, ― аль-Хайтам отвел взгляд, ― что пересекаться на долгое время довольно затруднительно с учетом нашей занятости. Да и в Академии, знаешь ли, дел прибавилось. Кавех сдержал порыв закатить глаза: чтобы Хайтам и по своей воле работал сверхурочно? Он слишком беспокоиться о себе, и ловко обходит лишнюю работу стороной, пока Кавех загружает себя, стараясь довести проект до идеала, поэтому сидит до ночи или чуть ли не всю ночь, а пустая чашка кофе услужливо подменяется на новую. Кавех прочистил горло, понимая, что потерял нить повествования. Хайтам, задерживающийся на работе, прямо до ― Кавех скользнул взглядом, неожиданно для себя подмечая, как стало темно, ― позднего вечера. Уже луна, вон, на небе показалась. Ах, да, луна. ― В любом случае, ― аль-Хайтам вывел его из мыслей, ― ты что-то хотел? Кавех думал об их диалоге. Много. Часто. Сейчас слова просто не складывались на язык, и от отчаянности ситуации Кавех просто тяжело вздохнул. Посмотрел на аль-Хайтама, доставившего ему столько хлопот. ― Если ты не хочешь, ― его голос неожиданно стал тише, ― мы можем не обсуждать, ― договорил аль-Хайтам, поглядывая в сторону. Кавех удивленно вскинул брови, но сознание услужливо подсказало ему воспоминание, как он сидел с инадзумским томиком. Хайтам это подметил, сказал про луну. Должно быть, подумал, что Кавех понял, ― пробила внезапная мысль, ― но ведь ни черта! Кавех там ничего не нашел, и поэтому ответил, как любой нормальный человек: да, луна, да, красивая, но я не у окна стою. Неужели теперь Хайтам думает что?.. Кавех выдохнул: вот же… дурак. Кавех переводил с Хайтама взгляд на выглядывающий за ним белый диск ― сегодня луна стояла полная, ― бегал глазами быстро-быстро, словно глупая луна и несносный Хайтам могли исчезнуть в любую секунду и, помедли Кавех, момент, хрупкий, едва уловимый, за которым тянешься, чтобы почувствовать, был бы разрушен. Кавех резко втянул носом воздух и выпалил: ― Луна… ― запнулся сразу же, ругнулся про себя, сглотнул, ― сегодня красивая, не правда ли? Аль-Хайтам замер ― видно, хотел что-то вставить, пока Кавех вдруг не начал говорить ― и кинул неуверенный взгляд исподлобья вперед. Кавех сглотнул снова. Сконструированные в надежный купол мыслей, сейчас отслаивался одна за другой, обнажая спрятанные глубоко внутри страхи: а вдруг он все зря это сказал? вдруг неправильно понял? вдруг неправильно поняли его? Даже не смотря на ветерок, поддевший прохладой кончики ушей, Кавех расслышал, как Хайтам выдохнул. ― Такая красивая, что можно умереть, ― быстро, на одном дыхании, словно ошпарился от это фразы. Но взгляд аль-Хайтам не отводил. Напряжение опустило окаменевшие плечи, но за место него пришло непонятное волнение, попытавшееся прижать язык к небу. Кавеху хотелось сказать столько всего, выразить все мысли сразу в одном структурированном предложении, даже попытался начать составлять фразы в уме! Их сдуло из головы, стоило Хайтаму сделать шаг вперед и едва коснуться кончиками пальцев его руки. Кавеха охватил разрастающийся с предплечья до шеи ток. ― Я… ― вздохнул он, заглатывая воздух и, от того, что мысли не строились, а язык не поворачивался, зажмурился и резко выдохнул: ― Луна, серьезно? Я… я перерыл кучу всего, чтобы понять! И, к твоему сведенью, узнал совсем недавно! Архонты, где ты откопал это старое выражение? Да оно времен Фарузан! ― Профессора Фарузан? ― Да! И… ― Кавех остановился и резко вскинул голову. Он мог поклясться, что на лице Хайтама проскочил намек на ухмылку. С большей уверенностью Кавех мог подтвердить лишь растекающийся по лицу Хайтама румянец ― точно такой же, как у него, Кавех чувствовал, как бесстыдно горят щеки, и не знал, куда деваться от этого. ― Хайтам!.. ― беспомощно возмутился он, глотая воздух. ― Чтобы не было недопонимания, ― вдруг заговорил тот, ― я хочу убедиться, что ты действительно имел в виду выражение… симпатии, ― кадык Хайтама дернулся, словно слово никак не хотелось выходить изо рта, ― говоря про луну. Его палец шевелился неплавными движениями вверх-вниз, едва-едва проводя по коже Кавеха. Хайтам волновался, ― пришла почему-то смущающая мысль, ― здесь, перед ним, прямо как Кавех, испытывал то же самое. Кавех выдохнул. ― Недопонимания создавал здесь только ты, ― фыркнул он. ― Но да, я… ― Кавех не хотел отводить взгляд: просто само соскользнуло в сторону, ― это имел в виду. Ты мне нравишься, ― выговорил быстро, но вместе с тем так легко, что внутренний прилив уверенности подтолкнул Кавеха вновь посмотреть на аль-Хайтама. Кавех видел, как бегали его глаза в небольшом диапазоне, порываясь опуститься вниз или в сторону ― куда угодно. Знакомое чувство, когда хочется спрятаться. Кавеху ― от любопытных глаз. Хайтаму, наверное, от чувств? ― Я тоже испытываю к тебе этого рода романтические чувства. Конечно, Хайтам не мог сказать… ― Ты мне тоже нравишься, ― он, наконец, поднял глаза, смело встречая взгляд. Мысль в голове Кавеха оборвалась, ничего, на самом деле, не осталось, кроме этих слов: они вертелись, как четкое подтверждение, обозначение, признание. ― И надо тебе было все усложнять… ― протянулся тяжелый вздох. ― К твоему, сведенью, заметь, я признался трижды. ― И что? ― Кавех весело вскинуть брови. ― Мне вернуть должок? ― он сделал шаг вперед: Хайтам опалил лицо горячим дыханием, и Кавех шепотом размеренно произнес: ― Ты мне нравишься. Взгляд напротив ― вверх, вниз, замирание в нерешимости, и на мгновенье теперь Кавеху кажется, что ему вновь некуда себя деть. Любые сомнение оборвались на корню, когда он встретился с теплыми губами. ― Ты мне тоже, ― выдохнул Хайтам, отрываясь на ничтожные сантиметры ― Кавех чувствовал, как его губы шевелятся ― и прильнул снова. Его волной окатило тепло, пробралось изнутри, снизу растекаясь по всему телу и сгущаясь в груди так, что хотелось прижаться ещё сильнее. Едва касающиеся друг друга руки внизу переплелись в крепкий замок, и Кавех не знал, как выразить ещё, что творилось внутри: этот переливающийся поток, который выходил в жесты, яркие прикосновения, близость. Он почувствовал, как вздымается грудная клетка Хайтама ― в какой-то момент они прижались друг к другу крепко-крепко, Кавех не уследил. Он целовал в ответ мягко, вникая в каждую деталь ― Хайтам сминал его губы порывисто, словно опасался упустить. Удивительно, как с него, такого равнодушного ко всему человека, навалом сходили чувства: яркие, ослепляющие. И Кавех хотел к ним тянутся. Хотел целовать, сжимать его ладонь в своей, повторять снова «ты мне нравишься», шептать в губы, на ухо, опалять дыханием скулы. Он положил руку на плечо в крепкой хватке, чувствуя под ладонью перекатывающиеся мышцы, когда вел ею к локтю и поднимался обратно. Живот поджался, и было хорошо-хорошо, что Кавех остался бы здесь и так навсегда… ― Подожди, ― прохрипел Хайтам, низкие нотки пустили новую волну мурашек. Глаза с затуманенным, полуосознаным взглядом, забегали в разные стороны. ― Не здесь, ― шепнул он, ― не… Аль-Хайтам выдохнул и осторожно, как бы боясь совершить ошибку, сжал их переплетенные пальцы сильнее. Кавех порывисто сжал руку в ответ, наблюдая за появившейся легкой улыбкой. Аль-Хайтам отошел на шаг, ожидания движения Кавеха, затем шагнул ещё, снова, снова, и повел за собой. Их хватило дойти до беседки, скрытой от чужих глаз ароматной листвой. А потом были лишь теплые ладони, мягкие губы, разделенные только на них двоих вздохи, пока где-то высоко светила луна.