В небесном пепле

Уэйкфилд, декабрь 1460 года    – Завтра мы совершим вылазку из замка, – сказал Йорк собранию лордов поздним вечером. – Мы разгромим войска королевы и чертовых шотландцев, которых она привлекла на свою сторону. Приманила – в надежде сломить нас, истинных англичан! Какой позор, милорды… Королева считает, что заставила могучих рыцарей поджать хвосты, укрыться за стенами. Завтра, – он сделал многозначительную паузу, – завтра мы покинем замок и нанесем удар нашим врагам. В эти рождественские дни сам Бог дарует нам победу!      – С таким же успехом Бог может даровать победу и воинам Маргариты, – заметил Кроули. –  Ваш Господь – это самый ненадежный союзник из всех возможных. Безопаснее доверить свою судьбу заядлому интригану, чем полагаться на божественную милость.     Кроули следовало бы промолчать, но он не вытерпел.      Вывести войска из замка – какая непростительная ошибка! Непростительная тем, что происходит от глупости, а не от безвыходности.      Сандал – замок, где остановился Йорк с армией, – еще ни разу их не подводил. Укрепленные стены, гарантированная защита, тепло очагов в зимние дни… что еще желать? Да, с продовольствием туговато, но за подкреплением уже послали, нужно лишь продержаться. И вот пожалуйста! Йорк объявляет лордам, что намерен покинуть убежище, этот оплот безопасности, дабы надрать задницы ланкастерцам, которые, кстати, судя по сведеньям разведчиков, куда лучше вооружены и прокормлены, а к тому же имеют туз в рукаве – друзей из Шотландии.     Да, промолчать Кроули не мог. Теперь на него глазели все собравшиеся лорды.    – Судьба благоволит нашему уважаемому герцогу многие годы, – высказался граф Солсбери. – В его действиях нет ничего, что попирало бы законы Бога или англичан. Вы и сами помните, лорд Кроули, как со Дня Любви королева не прекращала попыток поставить герцога под удар. Обвинить в мятеже! Неудивительно, что конфликт перерос в войну, – мужчина перевел дух. – Королеве следовало бы смиренно, покоряясь воле Господней, признать поражение. Однако вместо этого она бежала с наследником престола и обратилась за помощью к шотландцам! А в сию минуту ее люди, подкрепленные силами шотландского короля Якова, ждут не дождутся, как бы сломить нашего герцога и выставить его трусом, что прячется в замке, избегая сражений. Я согласен с герцогом. Мы должны атаковать.     – Бог будет на нашей стороне! – громогласно добавил командующий лондонским ополчением Джон Харроу. – За нами нет греха…    – Вы взяли в плен короля, – напомнил Кроули.     – Мы предоставили ему защиту, – повысил голос Йорк. Он не любил, когда ему перечили, а тем более, когда это делали в присутствии других. – Король сошел с ума, мы лишь обезопасили его от пагубного влияния королевы.    – А-а-а, – протянул Кроули, – значит, пленение монарха в наши дни называется так.     Ситуация все сильнее выводила Кроули из себя. Он глянул в окно: время шло к ночи.     Глаза Йорка, всегда спокойные и властные, сейчас опасно блестели еле сдерживаемой яростью.    – Вы не военный, лорд Кроули…    – Да, герцог, я не военный. И даже я понимаю, что вылазка из Сандала – полнейшая бессмыслица, которая не повлечет за собой ничего иного, кроме жертв ваших людей.     По залу, освященному только несколькими канделябрами, пронесся возмущенный шепот. Преданнейший сподвижник Йорка, граф Солсбери, поднялся из-за стола.    – Вы смеете говорить подобным тоном с достопочтенным герцогом?    – Я смею указывать достопочтенному герцогу, Ричард, на его неразумность. И вашу тоже, раз уж на то пошло.     Рука Солсбери дернулась в бок. Кроули решил, что он тотчас выхватит оружие, но граф сдержался.    – Мы ценим ваше мнение, лорд Кроули, – едва ли не по слогам процедил Йорк. Внезапно он и все остальные напомнили Кроули его начальство, такое же твердолобое и зацикленное на своих идеях. – И из уважения к былым заслугам, которыми вы радовали нас, мы оставим без внимания вашу грубость. Однако соблаговолите…    – Я соблаговолю оставить вас, милорды.     Кроули отодвинул кресло, встал из-за стола. Коротко кивнул на прощание – никому конкретному, скорее подсвечнику – и небрежной походкой вышел из зала. Хлопнул дверью. Жаль, что с начальством подобная дерзость не пройдет.      Раньше Йорк внушал надежды. Он производил впечатление умного малого, которому не грех передать трон. Время его переменило. А, быть может, обнажило то, что было скрыто десять лет назад. Упрямство, безмерную гордыню и кровожадность. Если с первыми двумя качествами Кроули готов был мириться, то последнее он презирал.      Помимо того, чем серьезнее становилась игра, тем опрометчивее действовал Йорк. Королева же наоборот. За годы своих страданий она научилась играть осторожнее. Или Азирафаэль научил ее…    – Лорд Кроули!     Голос был юным. Сначала Кроули решил, что его окликнул Дик, но такого быть не могло – он лично оставил парня следить за поместьем и строго-настрого запретил ему даже думать о военном походе. Само собой, это не Дик.    – Подождите, прошу вас.     Человек приблизился. В темноте Кроули сумел рассмотреть его силуэт. Ну конечно, Эдмунд Ратлендский – младший сын Йорка, и единственный из его детей, кто прибыл в Сандал с отцом. Совсем мальчишка – лет восемнадцать, не более…    – Эдмунд? Что такое?     Парень нагнал его, попытался отдышаться: видно, бежал за ним несколько этажей.    – Лорд Кроули, я сожалею, что мой отец крайне неблагодарно повел себя с вами – с вами, кому он стольким обязан!     Кроули поднял брови.    – Откуда ты знаешь об этом? Тебя не было на совете… – вдруг Кроули усмехнулся. – Ты подслушивал?     Эдмунд виновато опустил голову и тихо сказал:    – Я не подслушивал, лорд Кроули. Просто стоял рядом, а вы говорили слишком громко.     Кроули коротко хохотнул. На месте Йорка он бы давно позволил парню присутствовать на советах Белой розы: даже младшему из сыновей нужно быть в курсе дел, а не выпытывать их за дверью как шкодливое дитя.     – Твой отец должен уметь держать лицо перед другими лордами, – ответил Кроули, сам не понимая почему, оправдывая отца перед сыном. – И ставить на место таких негодяев-выскочек как я.    – Но вы не выскочка, – горячо возразил Эдмунд.    – Значит, просто негодяй.    – Лорд Кроули, не шутите. Вы всегда шутите, когда не желаете говорить о важных вещах…     Кроули оскалился.    – Вот как? И что же, по-твоему, важные вещи?     Эдмунд замялся, покусал губу. И выдохнул:    – Завтрашняя вылазка к войскам Ланкастеров.    – Что ты о ней думаешь? – отрывисто спросил Кроули.    – Не знаю. Я пойду за отцом завтра, но… – Эдмунд доверительно наклонился к нему. – Если честно, мне кажется, было бы надежнее дождаться подкрепления.     «Боится», – понял Кроули. Боится погибнуть, если пойдет с Йорком. Боится разочаровать отца, если останется. Маленькая человеческая жизнь. Вечный выбор. И вечный страх выбрать неправильно.     Кроули похлопал Эдмунда по плечу.    – Иди с отцом, чтобы не мучила совесть, – мягко произнес он. – Если увидишь, что дело плохо, не лезь в драку и беги. Понял?    – Куда бежать? – оторопел Эдмунд.    – На запад, к брату. Эдуарду пригодится твоя помощь, слышишь? От мертвого тебя толку нет.      Эдмунд кивнул. Быстро заморгал и сердечно пожал Кроули руку, словно тот помог ему решить сложнейшую в мире задачу. Словно облегчил выбор.    – Спасибо, лорд Кроули… спасибо! Вы уходите? – спросил он, видя, как Кроули натягивает плащ.    – Есть неотложное дело, Эд. Выспись хорошенько.     Время поджимало. Кроули поспешил вниз по лестнице. К выходу.     Он их жалел. Людей. Это не полагается демону, это против правил. Но Кроули прожил на Земле тысячелетия среди смертных, он следовал за ними, он направлял их. Он видел, как люди учатся выживать вопреки всему. Хищники и засуха, Великий Потоп и извержения вулканов, голод, пожары, чума… Они справлялись каждый чертов раз. Поколение за поколением. Стремление к жизни, к борьбе – вот что Кроули в них ценил.      Порой он чувствовал странную гордость за людей, поразительнейших созданий Бога. Лучших из его творений. Кроули почему-то хотел, чтобы Азирафаэль испытывал в отношении смертных те же чувства. Отчего это было так значимо для него, Кроули не знал.     Охрана у ворот Сандала была отменной. Всего двое стражников, один из которых, крупный и бородатый, спал, прикрывши голову шлемом, а другой, костлявый и сутулый, дрожал от холода, согревая теплым дыханием ладони. Ни один из них Кроули не увидел, ему даже не пришлось использовать демоническое чудо, чтобы незамеченным покинуть территорию замка.      Кроули подумал, что Йорку – если уж ему не сидится на месте – полезнее было бы навести дисциплину в войске, чем выдумывать авантюрные (и, очень вероятно, провальные) вылазки.       Тонкий слой снега хрустел под сапогами Кроули. Только этот хруст и посвистывающий вой ветра нарушали ночную декабрьскую тишину.       Кроули свернул с основной дороги, цепочкой опоясывающей Сандал, и зашел в лес. Он начал пробираться сквозь колючие ветви, так и норовившие расцарапать лицо незваному гостю. Иголки нещадно цеплялись за отросшие волосы. Но Кроули не останавливался. Минут через сорок после того, как он покинул замок, Кроули вышел на маленькую опушку, посредине которой лежало поваленное ветром дерево. Снег слегка присыпал его кору.       Ветер стих. Над лесом повисло бесподобное звездное полотно. Кроули уже давно не наслаждался великолепным ночным небом, давно не задирал голову вверх, любуясь бесконечной красотой Вселенной. Чем-то, что было близко ему когда-то, а теперь представлялось далеким, иллюзорным воспоминанием.      Присев на сломанное дерево, Кроули уткнул локти в колени и посмотрел ввысь.     Посмотрел не так, как часто делал, чтобы погрозить Небесам кулаком или проверить погоду на наличие туч. Он посмотрел иначе. Вдумчиво, проникновенно. Там, в звездах, в туманностях и галактиках, было что-то личное, что-то, с чем Кроули никак не мог заставить себя разобраться раз и навсегда.        Кроули попытался обнаружить в себе сожаление или тоску, но не нашел их. Вместо этого была грусть. Кроули неплохо знал ее оттенки. Однако то была грусть вовсе не зудящая, режущая или пронзительная… Не та грусть, что оставляет раны, не та, что ломает. А нежная, светлая. И прощающая.     В мире смертных… Нет, в мире людей было столько всего удивительного: трагичного и смешного, низменного и великого, злодейского и гениального. Здесь вершились истории людей, их судьбы переплетались, образуя палитру из стольких красок, стольких цветов, сколько не совместит в себе ни одна галактика во Вселенной.      Кроули неожиданно пришла ошеломительная мысль.      Он бы не вернулся.     Предложи ему сейчас каким-нибудь чудом или даже Его личным прощением оказаться среди звезд, чтобы вновь создавать, он бы отказался. Вселенная прекрасна, Вселенная величественна, Вселенная непостижима. Однако она не дом. Она могла им стать когда-то, но Кроули выбрал другой путь. А потом выбрал и другой дом. Землю. Людей. Азирафаэля.      Да, и Ангела тоже. Кроули спустя столько лет после истории с Адамом и Евой не представлял мир без него. Ангел оказался никудышным стражем яблони, но лучшим защитником людей на Земле. Азирафаэль был константой, неотъемлемой частью уравнения, без которой существование Кроули потеряло бы смысл. Азирафаэль. Самый человечный среди ангелов, самый ангельский среди людей. Особенный ангел, наверное, последний настоящий ангел…     На дереве гаркнула птица. Кроули будто бы очнулся. Сколько он просидел без движения, потерявшись в мыслях? Похоже, что долго, судя по заледеневшим ногам и ладоням.      Хрустнула ветка. С противоположной стороны опушки, за кронами деревьев промелькнул какой-то светлый луч. Мерцающий отблеск. Он стремительно близился в направлении к Кроули.     Нет, не луч. И не отблеск. Всего лишь Азирафаэль.     Кроули и не заметил, как выглянула луна. Его змеиным глазам было тяжело привыкнуть к холоду после череды дней, проведенных в тепле и уюте замка. Поэтому лунный свет, осветивший волосы Азирафаэля, он принял за сияющий луч. Занятно.    – Ты нехило припозднился, Ангел.     Азирафаэль громко выдохнул, и этот выдох выражал что-то вроде «О, правда? Я и не обратил внимания на поздний час» и «Прости за ожидание, дорогой! Это было очень мило с твоей стороны дождаться меня».     За столько лет Кроули натренировался понимать Ангела даже так.     – Боюсь, меня задержала Маргарита, – затараторил Азирафаэль, сминая в руках перчатки. – Представляешь, она хотела, чтобы Эдуард присутствовал на поле боя вместе в командующими. Мальчику всего семь, Кроули! Потребовалось время, чтобы ее отговорить. А ты?..    – Смылся с совета Йорка, надеясь не опоздать.     Получилось резче, чем Кроули рассчитывал. И совсем не в его стиле. Азирафаэль подозрительно нахмурился:    – Тебя что выгнали?    – Я сам себя выгнал, ясно? – Кроули махнул на дерево, служившим ему, как минимум, королевским креслом, – Присядешь?    – Я постою, спасибо.     Кроули скривился. О чем он думал? Морозить зад на бревне, да еще в компании демона – несравненное удовольствие для Ангела. Молодец, Кроули, как всегда, в точку!    – Йорк не собирается сдавать позиций? – осведомился Азирафаэль, пытаясь загладить возникшую неловкость.    – Неа, рвется в битву словно лев в последний бой.    – Это и будет последний бой, – посерьезнел Ангел. – Для него. И для многих других, которые за ним последуют.      Кроули встрепенулся, окончательно пришел в себя – у Азирафаэля был встревоженный вид, от него как будто вибрациями исходили волны нервного напряжения.    – Еще не очевидно, кто победит, – ответил Кроули, невзначай разглядывая обеспокоенного Ангела. – У Йорка в запасе люди Солсбери. И ты забываешь про Харроу, его солдаты истосковались по мечам. Я бы сказал, что шансы приблизительно…    – Вы проиграете, Кроули.     Вот как, значит. В голосе Азирафаэля прозвучало что-то, заставившее Кроули всецело ему поверить. Видно, Йорк и впрямь не выживет завтра.      Ангел смотрел в сторону. Уставший… Он, до побеления сжимая губы, прятал взгляд. Беспрерывно мял в руках перчатки.    – Мне известно, в каком состоянии армия Йорка, – прошептал Азирафаэль. – У вас нет шанса, дорогой. Смерть герцога – вопрос времени.    – А как же снисхождение к побежденным? Жизнь за выкуп? Раньше это практиковалось.     Азирафаэль горько рассмеялся. Такой смех было страшно слышать от него, искренне верящего в добро, улыбчивого, не в меру доверчивого Ангела.    – Ты не знаешь Маргариту, Кроули. Не знаешь ни капли. Эта женщина… Ей не терпится наконец пролить кровь врагов. Йорк для нее – сосредоточенье былых страданий. Страх, гибель Бофорта, прилюдное унижение – они уничтожили все хорошее в ней. Пощады не будет никому. Йорку повезет, если он умрет быстро на поле боя.     Снова подул ветер. Тучи медленно, но верно закрывали собой звездные скопления.     Азирафаэль все же присел. Повернулся к Кроули, странным взглядом осмотрел его с головы до ног.    – Вы проиграете, – повторил он.     Кроули вдруг показалось, что подобные слова Азирафаэль мог бы произнести перед иной битвой. Неизбежной, решающей. Битвой, которая положит конец противостоянию Ада и Небес. И человечеству заодно.     – Здесь будет бойня, – продолжил Азирафаэль тревожно. – Я не хочу, чтобы ты пострадал. Ради Бога, Кроули, исчезни отсюда!     А это бы он сказал перед Судным днем? Попросил бы Кроули спастись?..    – Ради Бога не могу, Азирафаэль.    – Ради меня.     Кроули вздрогнул, не веря своим ушам. Азирафаэль, похоже, и сам испугался выпаленных слов и поспешно добавил:    – И ради себя, конечно же.    – Конечно же, – эхом отозвался Кроули.      Ангел отвернулся.      В этом был весь Азирафаэль – шаг вперед и сразу два назад. Они играли в такую игру уже тысячи лет. А Кроули все еще никак к ней не привык.     Свет луны, до которой не добралась армада туч, создал Ангелу изящный нимб.     – Так ты исчезнешь? – после минутного молчания спросил Азирафаэль.      Он стрельнул в Кроули взволнованным взглядом. О, в ход пошел запрещенный прием. Азирафаэль редко позволял себе его. Кроули предполагал, что Ангел намеренно приберегал эти взгляды для особых ситуаций. Таких, как сейчас.    – Я отправлюсь в Шрусбери, – сдался Кроули. – Там Эдуард… ну ты знаешь, старший сын Йорка. Думаю, все, кто выживет, станут стекаться к нему.    – Хорошо.     «Да ничего хорошего, Ангел», – захотелось ответить Кроули. Однако он промолчал, Азирафаэль и без того выглядел несчастным. А ведь стояли рождественские дни.     Людям следовало быть дома, с семьями. Слушать песнопения, дарить венки из падуба и омелы, готовить пудинг*. Однако смертные сумели найти занятие увлекательнее! Застрять в снегах, черт знает где, и мечтать, как бы побольнее пронзить противника мечом. Они не прекращали удивлять. *Приготовление рождественского пудинга стало новой традицией, только зарождавшейся в Англии, которую Азирафаэль, однако, горячо приветствовал, так что Кроули ничего против новых блюд не имел.      И все же Кроули был рад сидеть рядом с Ангелом. Посреди холода, на сломанном дереве. Плечом к плечу. Он скучал по этому.    – Ты расскажешь, где был двадцать лет?     Кроули пожалел о вопросе, едва он сорвался с губ. Ангел смутился, опять начал мять перчатки.    – Кроули, я не…    – Разумеется, нет.     В голосе Кроули не было злости или раздражения, он постарался, чтобы и обида не проскользнула. Тем не менее Азирафаэль вздохнул. Кроули прикусил себе щеку.    – К Дьяволу! Не говори, я не настаиваю. Мне в любом случае пора сваливать.     Кроули поднялся. Пошевелил застывшими от холода конечностями, размял шею. Ангел продолжал сидеть не двигаясь.     – До скорого, Азирафаэль. Передавай привет своей Маргарите!    – Твой привет ее разозлит.    – Поэтому и передай.     Призрак улыбки пробежал по лицу Азирафаэля.      Кроули был уже возле конца опушки, когда услышал тихое:    – Будь осторожен, дорогой.     «Еще бы!» – хмыкнул Кроули, углубляясь дальше в лес. За пять с половиной тысяч лет осторожность стала их с Азирафаэлем второй натурой, лучшей подругой на долгие годы. Едва ли люди со своими гражданскими войнами вынудят Кроули о ней забыть!..       Военный лагерь Ланкастеров был сооружен на скорую руку. Даже королевский шатер время от времени покачивался от порывов ветра так сильно, что Азирафаэль изумлялся, как сие строение из шестов и полотен еще никого не погребло под собой.      Помимо него, в шатре была королева Маргарита, мертвой хваткой вцепившаяся в плечо сына, Эдуард, который сидел подле нее, потирая раскрасневшийся от утреннего холода нос и воспаленные глаза, и трое стражников, что стояли у входа, верно охраняя семью Генриха Шестого.      Строго говоря, Азирафаэлю не следовало отсиживаться. Гавриил дал предельно внятные указания: вдохновлять воинов на поле боя, призывать их громить армию Йорка, поощрять победные возгласы и не позволять щадить отступников Короны. По скромному мнению Азирафаэля (который и позволил себе это мнение тайком, только в мыслях), роль ланкастерского глашатая куда больше подходила самому Гавриилу, чем ему.      А еще его начальство не знало людей. Гавриил не понимал, да и не способен был понять, что в пылу сражения человеку нет дела до победных гимнов или великих идей. Выживание – вот, что руководит большинством из них.      Поэтому присутствие Азирафаэля на поле битвы никак на нее не повлияло бы. К тому же ангельские чудеса он давно израсходовал, а на новые Гавриил разрешения не давал. Конечно, Азирафаэль мог нарушить приказ, чтобы помочь людям хотя бы залечить раны, однако что-то подсказывало ему – еще наступят дни, когда необходимость в чуде будет чувствоваться намного острее, и терпение начальства пока испытывать не стоит.      Но главное – Азирафаэль не терпел войны. Он ненавидел смотреть на мечи рыцарей, обагренные человеческой кровью. Мечи, так похожие на один конкретный. На первое смертоносное оружие в руках людей.     Однако сидеть в одном шатре с Маргаритой, которая, будучи натурой горячей, не стеснялась изливать накопившуюся энергию словами, задача тоже была непростая.    – Как хорошо быть мужчиной! – воскликнула она. – Поднимай меч и беги на врага, а там либо смерть, либо слава… Всяко лучше женской доли, мучительного ожидания исхода, когда все, что тебе остается, это бездействовать и строить догадки, как идет бой…    – Но, матушка, – возразил Эдуард, – сэр Азирафаэль – мужчина! Тогда почему он сейчас не сражается с остальными, а ждет конца битвы с нами?     Королева, недовольная тем, что ее пламенную речь навязчиво перебили, яростно сказала:     – Это потому, что сэр Азирафаэль один на миллионы. Его сила в знаниях, которые он вкладывает в тебя, сын мой, как твой учитель и наставник. Ты должен внимать ему во всем, а не задавать глупые вопросы и не спорить с матерью!    – Но, матушка, разве… – снова начал Эдуард.    – Ваше Высочество, – вмешался Азирафаэль, пока Маргарита, взволнованная битвой, не разъярилась на ребенка еще сильнее. – Вам следует послушать королеву-мать, сейчас отнюдь не подходящее время для споров, особенно в семье.     Эдуард покорно опустил голову, но Азирафаэль видел, что впечатления его слова на мальчика не произвели и замолчал он только из уважения к наставнику. Или от страха перед матерью. Азирафаэль решил подойти с другого конца:    – Мой принц, – обратился он к Эдуарду, – я знаю историю о том, как неподходящие вопросы в неподходящее время сделали кое-кому очень плохо.    – Вам?    – Нет, не мне. Но одному моему… другу.     Эдуард заметно оживился. Он любопытным взглядом уставился на Азирафаэля. Обида на мать прошла словно по волшебству, хотя никаких чудес Азирафаэль не использовал, и внимание мальчика теперь полностью принадлежало ему.    – Вашему другу? – переспросил Эдуард, голос его почему-то зазвенел мальчишеским восторгом. – Вы расскажете мне эту историю*?     Азирафаэль улыбнулся. Да, принца было легко направить в нужную сторону… Светлую сторону, поправил себя Азирафаэль, чего, увы, нельзя сказать о Маргарите.    – Если Ваше Высочество соблаговолит слушать, – ласково ответил Азирафаэль.    – Я буду слушать! Что случилось с вашим другом, сэр Азирафаэль? *Возможно, если бы Азирафаэлю было известно, что два года назад Эдуард стал свидетелем его разговора с Кроули – личностью весьма подозрительной и уж точно запоминающейся – он бы понял, чем вызван у мальчика столь яркий интерес.     Эдуард отстранился от Маргариты и пересел ближе к Азирафаэлю. Он был готов внимать истории с упоением, присущим лишь столь юному возрасту.      Азирафаэль прокашлялся:    – Мой друг, дорогой принц, – приступил к рассказу Азирафаэль, мысленно стараясь придумать, как бы доступнее преподнести события первой в мире революции на Небесах семилетнему ребенку, – родился в большой важной семье. У него было очень много братьев. Все они росли вместе в огромном чудесном доме и помогали своему отцу, самому главному в семье. Братья были мастерами: трудились изо дня в день, создавая прекраснейшие вещи, мой принц.     – Они были ремесленниками? – уточнил Эдуард.     – Самого высоко уровня, мой дорогой, – кивнул Азирафаэль. – Тот друг, о котором я рассказываю, имел привычку задавать всяческие вопросы в то время, когда его родитель был занят. Ему не сиделось спокойно, его любопытство не знало границ, и отец, занятый делами, не всегда мог ответить, – Эдуард, не отрывая глаз от Азирафаэля, жадно слушал. – Но однажды пришел день, когда старший из детей восстал против отца…    – Он тоже хотел быть главным? – спросил Эдуард.     Азирафаэль замялся.    – Нет, то есть да… Старший сын, скорее, просто желал больше участвовать в проекте… это и неважно. Важно то, что мой друг, не получив достаточно ответов на свои вопросы, решил присоединиться к старшему брату.    – И они вдвоем восстали против отца?    – Нет-нет, – поспешно покачал головой Азирафаэль. – Тех, кто решил поддержать старшего брата, было больше. Наверное, половина всех братьев. Я точно не знаю деталей… но восставших было много, Ваше Высочество! Отец прогневался на своих дерзких детей. И тогда он и послушные ему сыновья выгнали мятежников из того чудесного дома!    – Надолго?    – Навсегда, мой принц. Их отец был справедлив, но суров.    – И вашего друга тоже выгнали? – в голосе Эдуарда сквозило неподдельное сочувствие. – За его вопросы?    – Да, и его тоже. Эти сыновья придумали себе новый дом, – продолжил Азирафаэль, – однако он был ужасен: темный, сырой и тесный… Предназначенный для чудовищ и мерзких тварей. Такой дом не нравился моему другу, и он сбежал из него. Но, к сожалению, о возвращении в бывший дом не было и речи.    – А он не пробовал попросить прощенья у отца?    – Эм… – Азирафаэлю казалось, что он ступает на слишком личную почву, куда ему вообще-то проход воспрещен. – Нет, он не стал. Не простил наказания, я думаю.    – А как его наказали?     Разговор начал сворачивать куда-то не туда. Азирафаэль все тщательнее подбирал слова.    – Жестоко, Ваше Высочество.      Эдуард понимающе посмотрел на него и заговорщически прошептал:    – Я знаю, сэр Азирафаэль! Ему что-то сделали с глазами. Их… выкололи? Для этого нужны черные очки?     Азирафаэль недоуменно нахмурился:    – Выкололи? Глаза? Что Ваше Высочество имеет в ви…    – Моя королева!      Крылья шатра взлетели как от урагана. Стражники мгновенно обнажили сталь. Но оказалось, что вошедший был никто иной, как молодой лорд Клиффорд. Он учащенно дышал, лоб его покрывала испарина, на тяжелых доспехах лежали следы омерзительной смеси из грязи и сгустков крови. Тем не менее юный воин согнулся в почтительном поклоне перед королевой. Маргарита обрадовалась ему, словно тот был ее сыном.    – Встаньте немедленно, Джон! Нет время на любезности, ваша верность королевскому дому давно стала эталоном преданности и мужества.    – Я принес вести, Ваше Величество.    Шерстяная шаль, в которую куталась королева, слетела с ее плеч. Маргарита в три шага преодолела расстояние, отделявшее ее от Клиффорда, и в каком-то отчаянном порыве сжала его руки. Остатки слякоти, человеческих жидкостей, запах вспотевшего тела – королева не замечала ничего.    – Какие вести, Джон? – надрывно спросила она.      Голос Маргариты дрожал. Она глядела на Клиффорда как на человека, чьи слова вот-вот решат ее судьбу. Еще немного и королева снизойдет до молитвы! Клиффорд гордо дернул носом.    – Ваше Величество, я рад сообщить вам, что с тех пор, как Йорк с отрядом вышел из Сандала, его силы на исходе. Наши люди атаковали со всех сторон. Отважный граф Уилтшир маневрировал виртуозно – противник был перед ним беззащитен. И тыл, и фланг Йорка мы пробили. Слабая оборона, отсутствие какой-либо дисциплины – ваши враги, моя королева, представляют собой жалкое зрелище. Наша победа близка как никогда!    – А что сам Йорк? – королева хрипела, она будто не могла поверить собственному счастью.     Клиффорд презрительно хмыкнул:    – Окружен, изнурен боем. Он сражается из гордости, ведь понимает, что битва проиграна, но его заносчивость и высокомерие не позволяют сдаться.     – Поражение убьет в нем гордыню, – заявила Маргарита, оскалившись словно голодный зверь. – Он еще будет молить меня о пощаде!    – Его младший сын, Эдмунд Ратлендский, бежал.     Маргарита ликовала. Глаза ее сияли торжеством.    – Ваше Величество, – Клиффорд встал на одно колено, – я прошу у вас разрешения.    – Просите, что хотите, Джон! – всплеснула руками Маргарита. – Ваша благая весть сбросила камень с моего сердца…    – Я прошу вас разрешить мне покинуть поле битвы, ибо она почти выиграна, и позволить догнать беглеца, – капли пота стекали Клиффорду на глаза, но он продолжал непоколебимо глядеть на королеву. – Мой отец пал в Сент-Олбансе, и в том была вина Йорка. Я знаю, вы прикажете казнить мятежника. Это будет правильным поступком. Однако позвольте мне совершить личную месть. Сын Йорка ответит за грехи своего отца передо мной – сыном несчастного лорда Клиффорда. Эдмунд Ратлендский не уйдет, клянусь вам, памятью покойного отца, вашего вернейшего слуги.     Теперь пришел черед Клиффорда смотреть на королеву как на вершительницу судеб. Маргарита покровительственно улыбнулась ему.    – Я даю вам это разрешение, Джон. Свершите справедливую месть. Да прольется кровь изменников!     Новый порыв ветра взметнул крылья шатра. Крупицы снега закружились в воздухе и осели на землю. Клиффорд благодарно поцеловал Маргарите ладонь, сдержанно поднялся. Кивнул принцу Эдуарду, еще раз поклонился королеве и покинул шатер так же стремительно, как и ворвался в него.      Воцарилась тишина. Маргарита с минуту стояла молча. Верхняя ее губа подрагивала, лицо морщилось как пасть волка, почуявшего упоительный запах крови. Ни с того ни с сего королева дернулась в экстазе, будто нервный тик прошел по женскому телу.      Маргарита повернулась к безмолвно наблюдавшими за ней Азирафаэлю и Эдуарду. Она подошла к сыну и схватила того за плечи, словно гарпия пойманную жертву.    – Понимаешь ли ты, какое счастье нас озарило? – спросила королева в безумном восторге.      Эдуард испуганно дернулся. Азирафаэль почувствовал, как пальцы принца сжали рукав его дублета.      Мальчик молчал. Его и без того большие, выразительные глаза округлились от испуга. Не дождавшись реакции от сына, Маргарита разочарованно цокнула языком и обратилась к Азирафаэлю.    – Вы сразу предугадали, что мы победим сегодня, сэр Азирафаэль, – деловито сказала она. – Я тоже хотела верить, но одно дело верить и другое – знать.     Королева утихла, встретившись с ним взглядом.      Азирафаэль не произнес ни слова. Он не улыбнулся ей, даже не приподнял уголки губ в ответ на столь радостное известие о гибели йоркистов. Одобрение показательной жестокости и кровной мести, которое Маргарита искала в своем ближайшем придворном, она не нашла. Ее это обескуражило, потом разозлило – Азирафаэль был уверен, но ничего поделать с собой не мог.      Маргарита отшатнулась, ее ноздри раздувались от гнева. Однако она пересилила себя и проглотила невысказанную обиду.    – Эдуарду следует увидеть, как проходят выигрышные битвы, – холодно процедила она.    – Вам известно мое мнение на этот счет, Ваше Величество, – не менее холодно произнес Азирафаэль.    – Я говорю не об участии в бою, сэр Азирафаэль, – с нажимом сказала Маргарита. – В двухстах ярдах отсюда открывается вид на сражение. Если принц мечтает стать храбрым рыцарем, – королева указала на сына, – ему надо видеть, как ими становятся другие мужчины.     Азирафаэль упорствовал:    – И все же возраст…    – Моего сына может сопроводить сэр Барлоу или сэр Фаррелл, если вы, сэр Азирафаэль, отказываетесь это сделать.     Охранники королевы, чьи фамилии прозвучали из ее уст, вытянулись как по команде. Взгляды Азирафаэля и Маргариты схлестнулись.    – Матушка! – подал голос Эдуард. Мальчик крепче вжался в руку наставника. – Я пойду только с сэром Азирафаэлем! И я сам решаю, – с вызовом бросил он Маргарите, намеревавшейся возразить. – Я принц Англии и могу делать выбор без вашего указания!     Это был нахальный выпад. Капризный. В королевской семье дерзость к старшим каралась сурово. Но Маргарита уступила. Азирафаэль знал: в глубине души она любила, когда голос Эдуарда приобретал повелительный тон. Тон будущего короля Англии.     Азирафаэля осенила идея.     Эдуард.      Вот та фигура, на которую нужно ставить. Не Маргарита, как раньше думал Азирафаэль, не Йорк, как считал Кроули, а их дети!      Они способны остановить войну.     Ошеломленный этой мыслью Азирафаэль не сразу услышал шум. Режущий воздух победоносный звук горна, топот ног, лязг доспехов, возгласы, ругань, смех… Все ближе к королевскому шатру.     Маргарита быстро сообразила, чем вызвана возня. Забыв и про Азирафаэля, и про сына, она выбежала из шатра навстречу своим лордам, их вассалам и солдатам.      Навстречу знаменам королевской партии.     Навстречу победе.     Ланкастеры выиграли бой – заснеженные, промерзлые просторы Уэйкфилда оказались благодатной почвой для ростков Алой розы. И могильной землей для Белой. Кто бы мог подумать?..     Азирифаэль, не выпуская руки Эдуарда, вышел следом за Маргаритой.      Королева купалась в лучах славы. В окружении англичан и шотландцев урожденная француженка Маргарита была любима ими как соотечественница. Опьяненные большой общей победой после череды неудач эти люди были сплочены в единое целое как никогда.      Азирафаэль физически ощущал волны обожания, которые исходили от рыцарей к королеве. Маргарита еще не знала такого триумфа. Да мало какому королю, что говорить о королеве, за всю жизнь удавалось испытать воодушевление сродни тому, что чувствовал Генрих Пятый после оглушительного разгрома французов при Азенкуре. Азирафаэль мог подтвердить – он был свидетелем побед старины Гарри на континенте.      И все же то был Генрих Пятый, то была Франция – иное время, иная жизнь.      Сейчас же шла война гражданская, где англичане убивали англичан, где один род вырезал под корень другой. Не ради территорий, славы или обогащения, нет. Ради власти. И мести. Каждый выбирал, что ему больше по нутру.      Азирафаэль ничего не выбирал, но у него было указание Сверху – не дать Йорку завладеть короной, поддерживать ланкастерскую ветвь. И вот, пожалуйста: он в гуще событий. Стоит с наследником престола и смотрит на развеселую толпу солдат, на надутых спесью лордов, на торжествующую Маргариту, на избитого Йорка…      Секунду!.. Герцог?     Ну да. Победители привели пленных.      Вернее, одного конкретного пленного, из-за которого бойня и затевалась. Азирафаэль был уверен, только лишь за вид Йорка в кандалах Маргарита отдала бы свою правую руку или половину армии Алой розы (последнее, впрочем, и случилось).       Герцог отплевывался кровью, хромал на обе ноги и… держался достойно. Он не был королем, но сильно желал им стать. Так сильно, что даже сейчас, в минуту своего падения, израненный и уставший, видевший смерть ближайших сподвижников, разгром армии, переживший крушение грандиозных планов – кропотливого, долго труда – и, наконец, представший перед лицом Маргариты, он стоял столь величаво, словно на голове его сверкала корона!     «Хорошо, что Кроули не увидит, как ему отсекут голову вместе с эфемерным венцом», – подумал Азирафаэль, глядя на попытки ланкастерских рыцарей поставить Йорка на колени.     Рука Эдуарда, сжимавшая кисть Азирафаэля, дрогнула.    – Дорогой герцог, – ядовито пропела Маргарита, обращаясь одновременно и к Йорку, и к своим лордам. Королева редко упускала возможность декламировать на публику. – Удивительный день сегодня, правда? Ведь благодаря именно вашему безрассудству мы смогли узреть божественную справедливость. Мятежники, враги Короны, вы и ваши люди посмели взять в плен короля Англии! Отобрать права на трон у принца Эдуарда, чьему отцу вы присягали на верность! – Маргарита театрально взмахнула рукой. – Способен ли кто-нибудь представить поступок более гнусный и мерзостный? Предательство – ваш удел, герцог! Посмотрите, во что превратились ваши тридцать сребреников.     Лорды одобрительно загудели, видно, находя аллегорию королевы очень остроумной. Азирафаэлю же казалось, что с каждым днем Маргарита теряет не только остатки благородства, но и чувства юмора.     – Некоторые из моих друзей, – не унималась Маргарита, – рекомендовали мне взять вас в королевский плен и сохранить жизнь. Как это унизительно, признайте!      Едва ли Йорк был в состоянии что-то признавать: с губ его стекали тонкие струи крови, дыхание было судорожным, предсмертным, однако что-то не позволяло герцогу терять сознание. Гордость, упрямство или сила характера – кто знает, но оно теплило в нем жизнь. Азирафаэль невольно проникся к ставленнику Кроули уважением.    – Но я не согласна с моими друзьями, – продолжала Маргарита, кружась над Йорком, точно стервятник над умирающей жертвой. – Правосудие свершилось, и виновные должны быть наказаны соответственно их преступлению. – Она повернулась к ланкастерским лордам. – Измена королевскому дому карается казнью. Вам хорошо это известно, герцог, не так ли? Подобная участь уготована каждому, кто посмеет выступить против законного короля и его наследника.     Пленный захрипел. Сквозь преграду боли, спиралью скрутившей все тело Йорка, на свет пробивались слова.    – Что вы сказали, герцог? – издевательски спросила Маргарита. – Мы не расслышали вас.     Йорк медленно поднял голову. Одно это движение стоило ему немалых усилий. Взгляд серых стальных глаз был его последним оружием. Но он пронзил им королеву насквозь, ударил в самое сердце, пусть и в метафорическом смысле.    – Эдуард.      Герцог произнес имя старшего сына твердо, несомненно, собрав все имеющиеся силы. Другой Эдуард, который цеплялся за Азирафаэля, ошибочно вообразил, что речь идет о нем и тихо пискнул.    – Он отомстит, – просипел Йорк, прожигая глазами Маргариту и ее лордов. – Ты потеряешь все, я тебе обещаю. Клянусь Господом, что придет час, и моя участь, о которой ты столько говоришь, покажется тебе лучше своей!      Никто не издал ни звука. Азирафаэль знал, что так поразило собравшихся: клятвы умирающего, тем более клятвы именем Бога, на протяжении веков несли в себе карму, обрушивавшуюся и на того, кто ее произносит, и на того, кому она предназначается. Опасные, роковые слова.     Оцепенение оставило Маргариту быстрее, чем ее рыцарей. Широким шагом королева приблизилась к Азирафаэлю. Выхватив у него сына, она вместе с оробевшим Эдуардом подошла к Йорку. Герцог непоколебимо взирал на нее.     – Перед тобой будущий король Англии, – отчеканила Маргарита. – Всякий, кто пойдет против него, будь то ты или твой сын, встретит лишь один конец. Голова его окажется на шпиле йоркских стен. Вот вам моя клятва, герцог.     Один из стражников Йорка в ненавистном порыве толкнул его в плечо. Герцог пошатнулся, упал. Снег окрасился в алый от крови его ран. Королева брезгливо поджала губы.     – Жалкое зрелище, достойное предателя! – выкрикнул один из лордов в угоду Маргарите.      Королева одарила умника обольстительным взглядом.    – Ваше Высочество, – патетически сказала она сыну, – отдайте приказ о казни изменника.     Все, от рядовых до лордов, в ожидании уставились на Эдуарда. Мальчик медленно отвел глаза от кровавого снега и еле дышащего Йорка, не сразу осознав, отчего стихли перешептывания рыцарей. В растерянности он переводил беспомощный взгляд с одного лица на другое, но нигде не находил поддержки или какого-нибудь намека на то, что делать дальше. У Азирафаэля защемило сердце.       – Именем наследника Генриха Шестого прикажите отрубить голову предателю Йорку! – повысила голос Маргарита.     Эдуард весь сжался. Он впервые ощутил, что эти люди, так преданно окружившие его мать, только что убивали. На их латах засыхала человеческая кровь, на поясе висели настоящие тяжелые мечи. Ими рубили тела, отсекали руки, ноги, головы!.. А этот несчастный человек – герцог Йорк, которого Эдуард еще совсем малышом так часто видел с отцом в родном замке, должен быть убит… Навсегда убит по его приказу!    – Ваше Высочество, – грозно прошептала мать ему на ухо. – Что за слабость и малодушие вы демонстрируете перед вашими отважными рыцарями? Отдайте приказ!     Принц заморгал, всхлипнул. Матушка считает его слабым. Эта мысль была каплей, переполнившей чашу стойкости семилетнего мальчика. Напряжение и агрессия, раскалившие зимний воздух, били по самому хрупкому, что есть в душе любого ребенка.     Эдуард оттолкнул материнскую руку и что есть мочи побежал, протискиваясь сквозь толпу воинов. Из глаз его хлынули непрошенные слезы. Мать не простит ему такого позора! Но он не может там оставаться. Скорей, скорей сбежать от них всех: лордов, Йорка, матушки… Сбежать, только бы не видеть их суровых лиц!     Принца не остановили. У людей было в планах кое-что поинтереснее – расправа над герцогом и пленными йоркистами. Приготовления к публичной казни уже начались, с проигравшими церемониться не собирались.     Азирафаэль покинул Маргариту с восторженными ланкастерцами и решил найти своего воспитанника.      Ему надо было вмешаться еще тогда, когда королева подвела сына к Йорку. Что за дикость требовать от ребенка приказа об убийстве? Неужели Маргарита не понимала, что впечатлительный Эдуард с его миролюбивым характером, который знает о сражениях только из сказок и легенд, ужаснется подобной жестокости?     Да, Азирафаэлю следовало вмешаться, но своим заступничеством за принца он рисковал потерять и без того уменьшившееся доверие королевы. С того дня, как эмиссар стороны Небес стал важнейшим приближенным Маргариты, прошло семь с половиной лет. Многое успело измениться и в королеве, и в отношении Азирафаэля к ней. Маргарита была уже не запуганной молодой супругой Генриха Шестого, прибывшей из родной Франции в незнакомую страну, а властным игроком, чье стремление уничтожить фракцию Белой розы и посадить сына на трон временами напоминало манию сумасшествия.      Азирафаэль не заметил, как столкнулся с каким-то верзилой, полностью облаченным в сияющие доспехи. Коротко извинившись, он постарался обогнуть рыцаря слева, но верзила тоже сделал шаг в левую сторону, а затем также загородил дорогу и справа. Азирафаэль гневно посмотрел на наглеца, и тот поднял забрало.    – Гавриил?     Верзила оказался его непосредственным начальником. Гавриил и раньше отличался высоким ростом и шириной плеч, но в доспехах архангел и впрямь выглядел неповоротливым гигантом. Его улыбка сияла под стать блеску воинственного одеяния.    – Почему ты в доспехах? – удивленно спросил Азирафаэль.    – Что за вопрос я слышу от тебя, Азирафаэль! – пробасил Гавриил. Судя по всему, он считал, что даже в шлеме с открытым забралом надо говорить громко. – Ты же прожил на Земле пять с половиной тысяч лет и должен знать, что наша одежда обязана соответствовать одежде смертных. – Гавриил понизил голос и заговорщически добавил: – Как я понял, доспехи сейчас – новая мода!    – Да, только… – Азирафаэль деликатно понизил голос. – Гавриил, люди надевают доспехи исключительно во время битвы. Они…м-м-м… защищают от оружия противника, к примеру, от стрел или ударов мечей, однако смертные не носят их ВСЕ время. Это же неудобно!     Лицо Гавриила приобрело крайне озадаченный вид, который, кстати, приобретало всегда, когда архангел сталкивался с задачей, выходящей за рамки его понимания. Но спустя мгновение взгляд Гавриила снова прояснился.    – Какая чудесная идея! Хоть до чего-то эти смертные додумались, – радостно воскликнул он. – Может нам следует позаимствовать у них мысль с доспехами на финальную битву? Представь, как десять миллионов ангелов станут неуязвимы перед силами врага.     Азирафаэль стукнул себя по лбу. Мысленно, разумеется. Подал Гавриилу идею, называется… Последним, чего Азирафаэль желал на финальную битву, это быть наряженным в груду металла с ног до головы, который не только стеснял движения, но и добавлял дополнительный груз крыльям. Надо бы отговорить Гавриила прежде, чем он возьмется за реализацию своего плана. Однако, как подозревал Азирафаэль, аргумент про лишний груз и неудобство не сработает.     – Но, Гавриил, в таком случае ты дашь возможность демонам упрекнуть небесное воинство в трусости, – Азирафаэль бил в самое уязвимое место архангела – самолюбие. – Ведь если ангелы будут в доспехах, наши противники решат, что мы испугались и спрятались за броней.     Уверенность Гавриила пошатнулась.    – Это же полнейшая ложь! Победа Небес обеспечена в любом случае, независимо от каких-то доспехов…    – Вот именно! – закивал Азирафаэль. – Ангелам не нужно прикрываться железом, дабы доказать свое превосходство.    – Очень… здравая мысль. – Для Гавриила было нестерпимо признавать чью-то правоту (помимо своей собственной), но еще нестерпимей было обвинение в трусости перед оппозицией, и потому доводы Азирафаэля возымели эффект.      Гавриил задумался, вероятно, воображая победу небесных сил над извечным адским конкурентом, и вновь обратился к Азирафаэлю:    – Я здесь, чтобы поздравить тебя с успехом, – архангел улыбнулся еще шире и хлопнул Азирафаэля по плечу. От удара железной рукавицы тот покачнулся. – О, прости, совсем забыл про доспехи.    – Все в порядке, – выдавил Азирафаэль, силясь не морщиться.    – Сегодня была блестящая победа над Йорком! – продолжал Гавриил. – Его партия Белой розы редеет, и я вижу в этом твою неоспоримую заслугу.     Ох, если б Гавриил только знал, что разгром йоркистов – всего-то стечение обстоятельств и что старания Азирафаэля направлены в совсем противоположную сторону, проблем и разбирательств было бы не избежать.     – Ланкастеров ждет абсолютная победа, если они сумеют искоренить всех предателей.    – Быть может, – аккуратно начал Азирафаэль, – абсолютной победой будет заключенное перемирие со старшим сыном Йорка, а не его убийство?      Гавриил нахмурился.    – Азирафаэль, войны не выигрывают без жертв, – поучительно сказал он. – Отступников необходимо наказывать, всех без исключения. Не соблюдай мы этот закон, мятежные ангелы до сих пор были бы на Небесах. Постарайся донести наше правило и до смертных.     Азирафаэль кисло улыбнулся, кивнул. Ну а чего он хотел? Что Гавриил действительно позволит прекратить войну? Пожалеет сторонников Йорка, лишившихся этим днем своего предводителя? Разрешит ничью после одержанной Ланкастерами победы? Нет, война отнюдь не выиграна. Азирафаэль был уверен: сын Йорка – окрепший Эдуард, по словам Кроули, воюющий сейчас в Шрусбери, – еще скажет свое слово.    – Конечно, Гавриил. Могу я повременить с отчетом? Он требует точных сведений, а мне пока…    – Ах, да, по поводу отчета, – грубо перебил его архангел. – Спасибо, что напомнил, – Гавриил развоплотил рукавицу и материализовал из воздуха что-то, по своей форме напоминающее книгу*.     – Полюбуйся. Это тебе, – архангел протянул ему вытянутый из эфира (в прямом смысле этого слова!) предмет, при ближайшем рассмотрении и правда оказавшийся чем-то вроде книги.     – Что это?  *Азирафаэль пообещал себе никогда больше не заикаться об отчетах, даже в случае нужды.     На очень краткий миг Азирафаэлю пришла в голову безумная мысль, что начальство пожелало отблагодарить его за труд и отправило ему в руки вожделенную книгу с пророчествами Иоахима Флорского, но мысль рассеялась в прах, едва Азирафаэль взглянул на титульную страницу.      Искрящимися серебряными чернилами там было выведено:    “О делах земных.    Истина возникнет из земли, и правда приникнет с небес*.    Для полного собрания отчетностей из смертного мира.    Сей материальный объект принадлежит…” *Ветхий Завет. Пс. 84:12.     – Сюда ты должен вписать свое имя и ангельский чин, – Гавриил ткнул пальцем в пустое пространство после четвертого предложения. – Наша новая форма рапортов. Уриэль разрабатывала. Как тебе?    – Оригинально, – Азирафаэль рассматривал “полное собрание для отчетностей”. Оно было довольно стильным, тут не поспоришь. Чувствовалась рука Уриэль. Внешнее покрытие из тонкой белой кожи, ромбовидные композиции на обложке, золотые изгибы переплета с аккуратными жемчужными вставками, а на обороте – выгравированные ангельские крылья. – А что не так с прежними свитками?    – Их слишком много, – разочарованно сказал Гавриил. – Небесные архивы забиты подчистую. Но ты можешь писать отчеты старым способом, я разрешаю. В конце концов, я читаю твои донесения в отдельном порядке.     Похоже, это был комплимент. Азирафаэль натянул улыбку, он бы нисколько не обиделся, если б Гавриил про его отчеты напрочь забывал. Эх, умей Азирафаэль так же виртуозно лгать в рапортах, как это делал Кроули! Но ангельская совесть порой очень не вовремя заявляла о своем присутствии.      Азиарафаэль не знал, чего больше хочет Гавриил: чтобы работу Уриэль похвалили или наоборот раскритиковали, ведь, насколько ему было известно, архангелы соперничали за проекты. К счастью Азирафаэля, от дилеммы он был избавлен – ланкастерцы и их строптивость пришли на помощь.    – Что за шум? – нахмурился Гавриил, гладя в сторону лагеря.    – О, это казнят Йорка, – мрачно сказал Азирафаэль.     Гавриил покачал головой:    – Надо же! Как проворно они со всем управляются. Кстати, здесь ли Маргарита Анжуйская, о которой ты писал? Я думал посмотреть на эту смертную.     Посмотреть на эту смертную… Азирафаэль прикрыл глаза. Для Гавриила война Ланкастеров и Йорков была не более чем развлечением на десятилетие бессмертного существования. А люди сотнями теряли единственную жизнь ни за что.     – Я уверен, королева сейчас рядом с палачом, – ответил Азирафаэль и, стремясь скорее отделаться от архангела, добавил: – Ты можешь встать к ее лордам, чтобы лучше видеть. Люди примут тебя за рыцаря и ничего не заподозрят.     Точный удар. Гавриил оживился, одобрительно осмотрел свои доспехи. Не вспомнил даже про отчетную ведомость! Внешний вид волновал его куда больше.    – В самом деле… как считаешь, я сойду за смертного?     Азирафаэль не поскупился на лесть.    – Ну конечно! Ты великолепно играешь роль человека, не сомневайся!      Польщенный Гавриил вновь хлопнул его по плечу (хвала Всевышнему, уже не железной рукавицей) и зашагал к ланкастерцам, до смешного нелепо выделяясь среди перепачканных в битве воинов своими до блеска начищенными доспехами.      Азирафаэль, еще более удрученный, чем до встречи с начальством, побрел в сторону от толпы.      Странная рисовалась картина: поля сражений, где без конца велись кровавые игры за корону, едва ли угодные воле Его*, стали любимейшей шахматной доской Гавриила, а участвующие в этой партии люди превратились в безвольные фигуры: кому повезло – в ферзя, кому нет – в пешку.  *Азирафаэль верил, что Господу небезразличны причины, побуждающие смертных отправлять себе подобных в мир иной.     Кто же тогда он, Азирафаэль? Неумелый шахматист, поставивший себе задачу не выиграть, а сберечь побольше фигур – и своих, и соперника? Ужасный стратег! Никакой мотивации к победе...     Но ведь кто-то же должен их защищать. Людей. Сами они не справляются. Азирафаэль это видел. И слышал. И чувствовал.      Почти тридцать лет назад.     Чувствовал жар костра и тесноту улиц, слышал взывания к Иисусу и девичьи крики боли от горящей лопающейся плоти. Он видел… Видел Старый рынок Руана – место преступления против веры. Новая Голгофа. А ведь Азирафаэль искренне считал, что тот этап уже пройден.      Человечество было с ним не согласно. И Небеса тоже.     “Не вспоминай, не надо! – приказал себе Азирафаэль, напряженно потирая виски. – Не сейчас, уж точно. Когда-нибудь, однажды ты вспомнишь, ты подумаешь об этом. Возможно, даже поделишься наболевшим с Кроули за очередной, распитой на двоих бутылкой вина… Когда-нибудь. Однажды. Когда наступят лучшие времена.”     Мимолетная мысль о вине или хоть чём-то, содержащим в себе крепкий градус, вызвала у Азирафаэля томный вздох. Ох, чего бы он только не отдал за кружку подогретого эля! В такие холодные дни согреться на зимнем воздухе было непросто, но глоток горячего напитка умудрялся разносить спасительное тепло по всему окоченевшему телу.       А, может, наплевать на ограничения и потратить на себя маленькое ангельское чудо? Он получил благодарность, в конце концов! Неужели кружка с элем будет считаться Наверху катастрофически нерациональным использованием чудес в личных целях, выходящих за рамки должностных обязанностей? Так небесными бюрократами было сформулировано замечание по поводу нескольких случаев в прошлом месяце с явным вмешательством Азирафаэля, когда без доли чудесного воздействия было никак нельзя. С тех пор его лимит вновь урезали на ближайший год.     Так и не сделав мучительный выбор в пользу того, что для него важнее – указ начальства или глоток эля, Азирафаэль подошел к своему шатру, который находился несколько в отдалении от центра военного лагеря.      Временная обитель на период ланкастерских походов встретила хозяина привычным видом: перламутровые ткани высохших полотен, служивших своеобразными стенами, подобие кровати, занимавшее треть шатра (но с теплыми одеялами, хоть на этом спасибо), расписной сундук из Шотландии, набитый так плотно, что казалось, будто книги и походная одежда ведут между собой борьбу за свободный дюйм.      Все было привычно, кроме одного – в шатре у него был гость.      Эдуард сидел на самом краешке кровати, словно стремясь занять поменьше места. Мальчик беспокойно вертел в руках какую-то фигурку и тихонько покачивался взад-вперед. Напряженный как пружина, что готова выстрелить при малейшем нажатии, он молча поднял глаза на наставника.      Азирафаэль понял все. Понял моментально, только взглянув на ребенка. Он присел к мальчику, легонько приобнял его. И тот, не выдержав, разрыдался.      Разрыдался так, как рыдают дети, столкнувшись с чем-то, резко заставляющим их повзрослеть.       Он плакал долго. Уткнувшись в руку наставника, Эдуард всхлипывал, жалобно поскуливал не в силах унять рыдания, а Азирафаэль утешающе гладил его по мягким русым волосам. Невесомыми движениями он дарил всю ангельскую нежность и ласку этому ребенку, всю, на какую только был способен к человеку.     Да как он мог забыть о принце… Думать о Гаврииле, о бюрократии и эле и не вспомнить про несчастного ребенка! А ведь Эдуард, наверняка, сразу прибежал сюда и ждал его. Ну что за ротозейство, Азирафаэль!..     Рыдания стали тише, всхлипы – рванее. Из рук Эдуарда выпала фигурка, Азирафаэль подобрал ее и рассмотрел.     – Это Генрих Пятый?     Эдуард кивнул ему в плечо, не поднимая зареванных глаз.     На Азирафаэля смотрела миниатюрная копия старины Гарри. Вернее, копия, изготовленная не без помощи вымысла и смелости мастера, который, очевидно, короля не знал и явственно его образ приукрасил. В действительности у безвременно почившего покорителя Франции не было столь грозно выпяченного подбородка и атлетического телосложения. Напротив, старина Гарри, на удивление многих, имел мягкие черты лица и длинные девичьи ресницы, а в минуты волнений на его щеках даже проступал румянец.    – Отец подарил мне его на прошлое Рождество, – прошептал Эдуард. – Он хотел, чтобы я был похож на деда. – Новый горестный вздох. – Но матушка говорит, я выгляжу слабым, она часто это говорит… Мне никогда не стать как Генрих Пятый!     Глаза Эдуарда вновь наполнились слезами, мальчик вперил взгляд в потолок, силясь не плакать.    – Генрих Пятый был воином, – серьезно произнес Азирафаэль. – Когда он был мальчиком – чуть старше тебя сейчас – вокруг него были сражения. Когда стал королем, он посвятил себя сражениям. Когда он умер, начались сражения. Видишь, это замкнутый круг, – Эдуард склонил голову, тихо внимая наставнику. – Твой дед был прославленным героем, но не менее достоин почестей тот король, что стремится к миру, избегая битв.      Азирафаэль вынул из кармана белоснежный платок и вытер принцу слезы.    – В том, что ты пожалел герцога Йорка не было слабости. Великодушие свойственно великим королям.    – Матушка так не думает, – понурил голову Эдуард. – Она не слушает меня, ничего не понимает.     – Она любит тебя. И пытается защитить теми способами, которые считает правильными.    – Я не могу с ней даже поговорить! – воскликнул мальчик. Он успокоился, и его обида на мать сменилась негодованием. – У нее постоянно лорд Клиффорд и барон Грей, и граф Шрусбери, и еще всякие… – Эдуард передернул плечом. – И матушка каждый раз твердит, как должен вести себя король. А они, эти графы и бароны, смотрят на меня так, будто я… Ох, какая красивая книга!     Взгляд Эдуарда упал на «полное собрание для отчетностей». Азирафаэль и позабыл, что все это время держал в руке выданную Гавриилом форму рапортов.     – Можно? – спросил Эдуард, уже протягивая ладони к небесному артефакту.      Азирафаэль передал его мальчику. Эдуард, отвлекшийся от своих несчастий, в восхищении рассматривал книгу, листал ее страницы. Люди еще не научились делать такие. Изящная, приятная на ощупь, а самое главное абсолютно девственно-чистая внутри. Понятно, отчего Эдуард так ей заинтересовался.     – Просто чудесная книга, – с завистью протянул он. – Но она пустая! Почему здесь нет слов или картинок?     – Эта книга для того, чтобы в ней писали, а не читали ее, – объяснил Азирафаэль.    – А такие бывают?    – Как видишь.     Эдуард провел пальцами по мелким жемчужинам, окаймляющим переплет. Поднес страницы к носу, вдохнул. И не переставал любоваться.     Азирафаэль колебался некоторое время, но затем сказал:    – Можете забрать книгу себе, мой принц. Тогда вы будете ее автором.     Эдуард неверяще распахнул глаза.    – Правда? – оживился он. – Но она же ваша, сэр Азирафаэль.    – Сейчас Рождество, – ответил Азирафаэль. – Я ее дарю тебе. В этом году у нас не было праздника, но подарки никто не отменял, верно?     Эдуард любовно погладил переплет.    – Но что мне в ней писать?    – Что пожелаете, Ваше Высочество.     Эдуард посмотрел на наставника. Азирафаэль ободряюще ему улыбнулся.    – Я буду писать в ней то, что не смогу рассказать матушке, – заявил он. – То, о чем мне хотелось бы поговорить с ней или с вами. Я опишу здесь и герцога, и матушкиных лордов, и Луи, и всех-всех, – затараторил Эдуард. – Все, что происходит со мной. И когда я стану взрослым как отец, у меня будет своя история! Как вам, сэр Азирафаэль?     – Замечательная идея, мой хороший.     В порыве благодарности Эдуард внезапно обнял его. Прижался к Азирафаэлю крепко-крепко. Он тоже отдавал ему все. Всю признательность, что мог испытывать семилетний мальчик по отношению к взрослому.      Когда Эдуард отстранился, смущенно шмыгнув носом, он перевернул «полное собрание для отчетностей» и удивленно произнес:    – Тут крылья единорога!      Забавно.       Только ребенок мог, используя одно лишь воображение, пририсовать ангельские крылья единорогу. Поразительно. Уникально. И очень по-человечески.    – Да, мой принц, вы как всегда правы.     Глядя на радостное, воодушевленное лицо воспитанника, Азирафаэль без сожаления подумал, что не такая уж и большая цена – недовольство Уриэль – за маленькое счастье этого мальчика.       Деревья сменялись полями со скоростью света. Ну ладно, может не света, но со скоростью скачущего во весь опор молодого жеребца, без всяких сомнений. Наступила ночь, густая тьма опустилась на окрестности Уэйкфилда.      Эдмунд Ратлендский подгонял своего коня ударами шпоров. Животное измучилось, всадник тоже: пора было передохнуть. Однако час назад едва помысливший о привале Эдмунд услышал шум копыт и помчался не останавливаясь. За ним шла погоня. Кто-то упорно его преследовал. И, очевидно, желал убить.     У Эдмунда не было иллюзий насчет своего положения. Его отец, вероятнее всего, погиб в заранее проигрышной битве, ланкастерцы же захватили укрепления, принадлежавшие стороне Белой розы. За ним отправили погоню, следовательно, королеве была нужна смерть младшего из Йорков, а настроена Маргарита Анжуйская всегда решительно.      В Эдмунде, однако, теплилась надежда уцелеть – только бы дотянуть до Шрусбери, где ждал старший брат. Задача, несколько часов ранее казавшаяся такой выполнимой, с наступлением ночи превратилась в непреодолимую преграду.     Лорд Кроули советовал скакать на запад, как только битва примет плачевный для йоркистов оборот. Эдмунд так и поступил. Вот только лорд Кроули не предупреждал о погоне, о страшном холоде и непроглядной темноте. Да и сам он таинственным образом исчез в ночь перед началом сражения.      Стоило ли тогда полагаться на план лорда Кроули?      А, впрочем, у Эдмунда все равно выбор был невелик: погибнуть в битве с отцом или попытаться спастись, покинув его. Эдмунд любил жизнь, он слишком мало пожил, чтобы умирать. И выбрал второе.     «Господи, мне лишь бы успеть к Эдуарду», – молился он.      Но преследователь, кем бы он ни был, нагонял. Да и силы у коня Эдмунда иссякали.      Вскоре перед сыном Йорка предстало огромное поле. Выглянувшая луна осветила его заснеженные просторы.      Жеребец Эдмунда уже несколько раз спотыкался о лесные коряги, чем рисковал выбросить наездника из седла. Поэтому Эдмунд, уверенно натянув поводья, направил коня к полю, надеясь оторваться от погони на ровной поверхности, а затем снова скрыться в лесной чаще.     Но стоило возникнуть шансу на спасение, как Эдмунда резко тряхнуло.      Лед.      Слишком поздно он сообразил, что приятное глазу поле оказалось вовсе не равниной, а рекой, покрытой коркой льда.      Треск. Всплеск воды.     Жеребец, который передними копытами провалился под лед, круто взбрыкнул, и Эдмунд вылетел из седла.     Голову пронзила оглушающая боль, в глазах потемнело. Эдмунд пытался выровнять дыхание, но усилия были тщетны. Последствия удара лишили его возможности шевелиться, а заодно и выжить.     Эдмунд, словно в трансе видел, как на опушке леса возник человек, его преследователь. Он оглядел пространство, спешился и очень аккуратно ступил на лед.     Человек двигался к нему медленно, но за каждым его шагом Эдмунд чувствовал приближение конца. Он постарался дернуться и отползти, однако не вышло. Тело парализовали боль и ужас смерти. Между тем от человека его уже отделяла пара ярдов.      «Как быстро и одновременно долго идет время», – изумился Эдмунд. Неужели он умрет так глупо и позорно, безвольно распластавшись на льду? Лучше было остаться с отцом и встретить смерть с оружием в руках, а не сбегать, послушавшись лорда Кроули.     Преследователь подошел вплотную, обнажил меч. Эдмунд узнал его. То был юный Клиффорд. Ничего себе! Они почти ровесники…     За спиной у Клиффорда промелькнула тень. В свете луны Эдмунд четко различил черную фигуру в длинном балахоне, точно у прокаженного. Вместо глаз у странного создания были зияющие бездонные дыры.     – Пять лет назад твой отец убил моего в Сент-Олбансе, – сказал Клиффорд. – В эту минуту я мщу за него и за всех тех йоркистов, что пали смертью храбрых в тот день.     Эдмунд не слышал его. Его вниманием полностью завладело темное существо.     «Как жаль, – подумал Эдмунд, – что я так и не добрался до Эдуарда!»     В следующий миг раздался свист рассекающего воздух меча. И Эдмунда обступила тьма.        Ясное декабрьское утро принесло с собой живописнейший пейзаж: покрытая белыми хлопьями земля, широколиственные деревья, одетые в тонкий иней, чистое безоблачное небо. Но эту впечатляющую картину несколько портили три головы, выставленные у юго-западных ворот городских стен.       Головы Ричарда Йоркского, его младшего сына Эдмунда Ратлендского и графа Солсбери посинели от холода, заледеневшими паклями беспорядочно свисали волосы. На голову герцога Йорка, некогда могущественнейшего человека в Англии, была надета бумажная корона.      «ПУСТЬ ЙОРК ОБОЗРЕВАЕТ ГОРОД СВОЙ!» – эту надпись прибили на потеху ланкастерским войскам.     Азирафаэль прошел мимо стен, не глядя ни на головы, ни на толпившихся у них галдящих солдат. Ему нужно было отправить письмо Кроули. Очень-очень важное письмо. В нем был план, как прекратить разгоревшуюся гражданскую войну. И это письмо не могло ждать.