Красивое имя.

Москва была тускла и страшна. Москва принимала в свои холодные объятия, напоминая о Ленинграде и о мёртвой руке бабушки, которую Катя держала, пытаясь не кричать. Она даже не помнит, как Ромашов её обнимал и успокаивал. Он пришёл с известием – и сказал его. Катя совершенно не помнит, как Ромашов сообщил ей о смерти Сани, но она помнит, как устало прижалась к чужому плечу и попросила забрать её в Москву. Почему-то Катя была уверена, что тот улыбался. Москва казалась грубой и совершенно недружелюбной. Катя шла, держась за чужую руку, смотрела вперёд и совершенно не узнавала родные улицы, по которым в детстве бегала и громко смеялась, совершенно не волнуясь, что может кого-то раздражать. Узнала она только автобус — он был похож на тот, в котором взорвался гремучий газ, испачкав Саню. Катя до сих пор удивлена, что осколки не попали ему в лицо. Он был везучим, но он — был. Он был сиротой Григорьевым Александром с вокзала, он был Саней в школе, он был лётчиком Григорьевым и любовью Кати, но остался лишь весёлой улыбкой и смелым взглядом в памяти. У Кати никого не осталось. Мама, бабушка, Саня — все они навсегда исчезли, оставив дыру в сердце и пустоту в глазах. Есть только Ромашов. Он был всегда — в детстве, в школе, в парадной за дверью, когда Катя девять лет ждала Саню. Он был готов прибежать по первому же зову и выполнить любой каприз, но для Кати это было ничем. Сейчас же он спас её из Ленинграда, привёз в Москву и куда-то ведёт, а она идёт за ним, но не потому, что доверяет, а потому, что ей уже всё равно. В душе, правда, Катя смеялась: сколько раз она говорила Ромашке «нет», а он всё равно рядом. Это жалко и мило. Ромашов выглядел очень взросло и устало. Он был худым, что делало его ещё более жутким, чем он есть, его рыжие волосы были растрёпаны; на щеке Ромашова был шрам. Он шёл медленно, но держал Катю крепко, уверенный полностью, что не имеет права её отпустить. Катя не помнит, где они были, но помнит диалог: — Фамилия, имя и отчество девушки, — Сказал чей-то хриплый голос. — Татаринова Катерина Ивановна, — Ромашов говорил тоже хрипло, но Катя бы всё равно его узнала. — А Вы? — Ромашов Михаил Васильевич.

***

Квартира Николая Антоныча была такой же, какой Катя её покинула — фальшивой. Она прошла в зал и села на круглый диванчик в центре, смотря в пол и вдруг понимая, что она никогда до этого не слышала полное имя Ромашова. Ромашов Михаил Васильевич — звучало гордо, солидно и даже красиво. Миша. — Что?.. Катя подняла взгляд, посмотрев на Мишу. Она даже не поняла, что сказала его имя вслух. Миша смотрел на неё удивлённо, и Катя вдруг увидела, что со всей жуткой худобой он выглядел очень даже мило. Особенно с этим удивлённым совиным взглядом, который вовсе не пугал, а наоборот — заставлял улыбаться. — Красивое имя. — …Спасибо. Катя бы никогда не подумала, что ей вдруг станет тепло с Ромашовым. Но стоит признать, что тепло ей стало не с ним, а с другим — с удивлённым, худым и милым Мишей.